Галина Богапеко
Поэмки

© Богапеко Г., 2023

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2023

Отклик Нины Красновой

Меня потрясли, изумили и восхитили мини-поэмы Галины Богапеко – и «Шестидесятые годы», и «Туркменский мотив», и «Анапский базар», и история о влюблённой парочке бомжей, и о Болотной площади… и т. д. Это что-то совершенно новое, экстраординарное не только в поэзии Галины Богапеко, но и в нашей современной поэзии!!! Ничего подобного я ни у кого не читала. Автор лёгким художественным слогом, яркими и точными штрихами, деталями, подвижными интонациями и лаконичными средствами показывает жизнь в лицах, жизнь в разных её формах и проявлениях, в разных цветах и красках, в разных географических уголках страны и земли, причём использует для этого свой, а не заёмный материал жизни, превращая его в прекрасную высокую поэзию! Я поздравляю Галину Богапеко с несомненным успехом в жанре мини-поэм и вообще в поэзии!!!

Нина Краснова,

поэтесса, эссеистка,

член Союза писателей Москвы, Союза писателей XXI века, Русского Пен-клуба

Поэмки-ностальгии

Звон трамвая из прошлого

 
Прозрачность наземного транспорта —
Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
Но звон трамвая страстный
Из прошлого столетия – красного,
вечного в опавших листочках,
Истошного сквозь звень морозную по строчкам
многоточием.
Окна в вагоне занавешены инеем,
у трамвая есть цифра без имени —
37-й точно.
 
 
В трамвае народу битком,
От Якова до деда Петко,
И пар в разные стороны клубками.
Петко, как байбак в зимней спячке,
В ушанке набок, в тулупе, в валенках,
Подбитых кожей телячьей,
 
 
Сопит, в ус дует.
Рядом бабка над сеткой продуктов колдует —
Вроде ничего не забыла,
Значит, будет праздник обильный,
с балыком из свинины
и с пряниками-ангелками.
 
 
И кондукторша – внешне грозная,
в перчатках розовых,
Обрезанных на двух пальцах.
Через плечо на ремне ридикюль,
куль
с медяками
страдальцев,
На шее ожерелье с клубками
билетиков —
сегодня уже ретро Советики —
в раме.
 
 
Крикливая, румяная,
Прижалась спиной к железной раме —
печке,
Без вина пьяная
морозом млечным.
 
 
Рядом девочка-подросток шести лет,
Сродни мальчику-шкету,
Как свеча бледная,
По глазам видно, шаловливая, вредная.
 
 
Кондукторша свободными пальцами
Даёт девочке хлеб с кусочком сальца,
Обнимает «победную»,
К печке двигает, кричит:
«Следующая остановка – “Коптево”».
 
 
Девочка сальце в момент слопала
и выскочила
в «Коптево»…
 
 
Вот
и проскочили
тысяча девятьсот пятьдесят первый год…
Прозрачность наземного транспорта —
Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
Но звон трамвая страстный
Из прошлого столетия – красного,
Вечного, в опавших листочках,
Истошного сквозь звень морозную по строчкам
многоточием.
 

Мы вышли из «Войковской»

Ларисе Ягунковой^[1]

1

 
«Войковская», «Красный Балтиец»
Имеют свой виртуальный экслибрис^[2].
Мы мечены этим знаковым знаком.
Им мечены наши и мамы, и папы.
Мы вышли из «Войковской»,
мы дети России.
И сколько осколков
изумрудных, синих,
Зеркальных, коротких и длинных
В Московии нашей,
взращённых на пашнях,
Судьбою окрашенных,
разного колера,
форм и линий…
…………………………………………
Под звон золочёных
церковных башен
В фантазиях наших
шли исполины…
 

2

 
Домá перестроек и царские виллы
Менялись сквозь время.
По милости «сильных…».
 
 
Мы временем бремя —
Стирать научились —
Немилость царей
И судеб немилость —
Всё ради детей,
Что на свет появились,
Всё ради детей,
Тех, что родятся потом,
Когда мы за звёздами
в космос уйдём…
 

3

 
Так шли чередой за годами года.
Меняла течение жизни река,
Менялись эпохи, вожди, города,
Менялись и облики
улиц вчерашних,
Менялись и звёзды,
и флаги на башнях.
То чистое небо,
а то в облаках…
 

4

 
Учились, работали —
всё впопыхах.
И спорили мы о прошедших веках,
О жизни космической, неземной,
О нашей истории земной —
О том, что в умах
отголоски войн…
О вере своей и о вере чужой…
О том,
что сегодня у всех на устах…
О том,
что сейчас вызывает страх…
 

5

 
О прошлом «вчера»
мы вовсе не ропщем —
Несли мы планету на наших руках
С заветной мечтой
о мире всеобщем,
О солнышке тёплом
И лунной, безоблачной ночи —
О «фее»
и страстно в неё влюблённых,
О смелых фантазиях и затаённых,
О вёснах,
в которых птицы гогочут,
О лете пахучем,
о любви непорочной,
О реках зеркальных
и радостях прочих…
 

6

 
Мечтали, читали и почитали
Искусство —
его беспредельные дали…
Мирские проблемы решали любя
И слушали трели:
«Труль-трю» соловья.
Любили, любя
бескорыстно и страстно,
Любили и нас наивною лаской.
 

7

 
Росли тополями
и пухом неслись
К космической дали —
За сказками ввысь.
Мы были любимы, не зная о том,
И веточкой ивы, и Млечным Путём,
И Богом —
его добродетелью вечной,
Зарёю,
рассветом,
голубушкой речкой.
 

8

 
Мы ехали в поезде нашей мечты
До той отдалённой
за солнцем черты…
Чтоб где-то,
когда-то,
когда-нибудь
Смогли бы за эту черту… шагнуть,
Оставив на нашей планете
«Войковская»
Поросль —
Живую, красивую, бойкую,
сильную, светлую,
Чтоб спорила с ветром,
чтоб чтила обеты,
Мечтала заветно,
любила с ответом
И украшала нашу планету.
 

Дай о себе знать

Ларисе Ягунковой

 
Где ты, как ты?
Дай о себе знать, хотя бы кратко.
Ощущаю, понимаю, принимаю ускорение.
Осень прохладная
Снежинками первыми порадовала,
Вызвала изумление.
 
 
Суета быстрее падающих снежинок —
Как в электрической мясорубке,
Без остановки; и информация попутная
Летит по планете всей.
Но от тебя нет вестей.
 
 
Дружба – это своего рода служба,
Которая по спирали управляется мотором жизни.
И я остро ощущаю движение, но тебя не вижу.
Помню тебя в субботу в модных ботах на «Красном
Балтийце»
Около овощного магазина с незадачливой витриной.
Из магазина в магазин мелькали лица.
 
 
Шёл дождь. Ты приветствовала меня улыбкой
дежурной —
Хорошо была воспитана,
вращалась в среде гламурной —
С киношниками, артистами, журналистами, с талантами
юными.
Двигалась быстро, решала быстро, блистала
остроумием.
 
 
А я девчонка пятнадцати лет, к шестнадцати
приближалась,
Мне нравились оперетта, кордебалет и милые шалости,
Писала стихи по веленью души, ходила на стадионы
Слушать маститых поэтов, посещала вечернюю школу,
Время от времени читала – без системы,
в свободное время,
Обладала хорошим вкусом,
Одевалась эффектно,
В основном в одежду с иностранными этикетками,
купленную в Союзе.
Посещала храмы, молилась страстно,
почитала Бога.
Ходила на концерты в зал Чайковского, не часто,
слушала классику, заряда хватало надолго.
 
 
Я подняла воротник, было ветрено.
Ты предложила свой пропуск в Дом архитектора.
Просто тебе было очень некогда.
Мой вектор судьбы изменился…
А дождик тебя торопил, с тобой торопился
К твоему единственному,
Думаю, он тебе до сих пор снится…
 
 
Я заскочила в подвал цирюльни, поиграла в «Фильку»^[3],
Поскакала радостная домой, вырядилась в синие
колготки,
в изумрудные на высоких каблуках шпильки,
в сиреневое платье до колен
(современное)
с круглым вырезом чётким.
Соорудила из алых волос бабетту^[4],
Надела на руку изумрудную браслетку
И поехала в Дом архитектора вместо оперетки.
Ехала и думала: «Знания мои об архитектуре дремучие,
Наверное, будет скучно».
 
 
Водитель притормозил, остановился, я расплатилась,
открываю тяжёлую дверь,
оказалась среди множества людей,
удивилась.
Прошла к столику регистрации.
Похоже, здесь проходила картинная акция.
Окружающие меня почтенные мужчины
зааплодировали.
Я посмотрела по сторонам: что за диво?
Все действительно мне аплодировали многократно.
Среди всех был известный художник Никогосян
Николай Багратович,
Давно отмеченный премиями, призами.
Это был немолодой невысокого роста мужчина,
армянин,
В синей рубашке из поплина,
с умными спокойно-пронзительными глазами,
На его свежевыбритом лице почти не было морщин.
 
 
Время вечернее – около семи.
Он подошёл ко мне, представился и предложил
поужинать в ресторане, в кругу его семьи.
Похоже, он в этом здании – художник-старожил…
 
 
Когда мы поднялись в ресторан, то за накрытым столом
сидели его жена с дочерью.
Николай Багратыч: «Смотрите, какую я драгоценность
обнаружил,
какая красавица будет с нами ужинать,
попотчуем.
Обращаясь ко мне: «Галя, о важном поговорим потом».
 
 
Потом мы встречались в его мастерской —
Пресненский Вал, дом пять.
Я уставала, приходила поздно домой,
А на следующий день возвращалась опять.
Его часто отвлекали по телефону,
Наконец картина была готова: я на алом фоне
сидела на стуле, в синих колготках,
в сиреневом платье с круглым вырезом чётким,
в туфлях на каблуках высоких,
С причёской бабетта из алых волос.
Тогда на такие картины был спрос.
С этого времени мы подружились надолго как-то.
Волнуюсь, дай о себе знать, хотя бы кратко.
 
 
Ощущаю, понимаю, принимаю ускорение.
Осень прохладная
Снежинками первыми порадовала,
Вызвала изумление.
Суета быстро падающих снежинок —
Как из электрической мясорубки,
Без остановки; и информация попутная
летит по планете всей.
Но от тебя нет вестей…
 

03.11.2018, 01:02

Против часовой стрелки

 
«Держитесь за поручни!»
Пассажирские вагоны летят в XXI век.
Я еду домой, в руках пакет с инжиром.
Кашляю, мечтаю о молоке горячем —
с пенкой, с инжиром, в бокале прозрачном,
чтобы прибавились силы
на одиночный брейк.
Я – пассажир, чахоточный, непривлекательный, но
зрячий.
Я отражаю этот мир – больной, зомбированный по
касательной и бродячий,
Живу в кризис окаянный,
вчера купила изогнутый телевизор,
Переключаю постоянно
себя и программы – что-то вызреет…
Холодно, голодно, сытно, жарко, жалко,
не жалко… Разучилась жалеть —
Чувствую чучелом себя – палкой
в шкуре, которую сбросил медведь…
Еду куда – непонятно, невнятно.
Следом по следам своим, судьбой запорошенным,
Едет кто-то, едет куда-то,
может быть, в гости ко мне гость непрошеный?
Но музыка, чьё-то унылое соло
на заброшенной жизнью дорожке:
«Как тебе, девица, холодно, голодно,
как не замёрзли ножки в сапожках
или без них?»
Он слепой, этот Дед Мороз – блик.
Я пугало с рождения огородное,
среди всех гостей непрошеных —
земных, неземных,
отверженная отцом, безродная, такая вот Крошечка —
Хаврошечка.
 
 
Говорят, евреи своих детей не бросают,
но исключения бывают.
Отец – из Владимира родом, прославленный трошки^[5],
сейчас в параллели другой пребывает,
Земля ему пухом, и снежной крошкой
в России, не в парке Росарио^[6].
 
 
Мне б в Аргентину, в раздольную даль,
в «Сад-календарь»,
в розарий,
И оказаться в прериаль^[7],
и позабыть, что я москаль —
что ныне
для государства и сына
иждивенка,
И аргентинское танго станцевать,
и аргентинское танго станцевать
против часовой стрелки,
В новых туфлях
на высоких каблуках,
в туфлях с волшебными стельками.
 
 
Сколько стоит билет до Аргентины?
Спросить бы у сына или поздно?
Танго против часовой стрелки —
в эпоху Ивана Грозного —
на полотне…
Страхи, паутина —
они постоянно во мне,
с рождения.
Лечу через тоннель
в солнечную параллель —
мой род, день и я!
 

Какой вчера была весна

 
За окном мгла,
я беру пепси-колу со стола,
вспоминаю школу, тогда не было «Бистро»,
Тогда
на каждом шагу продавали ситрó^[8].
И девочка с косичками могла
выпить, не моргнув глазом,
два стакана сразу.
Тогда
казалось, что не было мглы,
зимой катали снежные валуны,
лепили снеговика,
летали на санках с ледяной горки,
схлопывали снежинки глазными створками,
А по весне – в мокрых ботинках, скорые,
Бегали по лужам, смеялись, спорили.
Потом дóма в корыте
голые отогревались,
обедали, переодевались
и бежали в ближайшую «Шарашку»
смотреть короткометражку
о нашей Победе.
Но сейчас за окном мгла,
Я выпила пепси-колу до дна,
Я не могла вспомнить,
Какой вчера была весна,
Где майские сандалии,
Те, воссоздам едва ли.
 
 
На фоне
пандемии все мысли – в «омикроне»^[9],
Иногда во сне
вылезают фрагменты о войне…
 
 
Сквозняк мельканий за окном
Потом ты вспомнишь летом,
Когда в харчевне суп с котом
И запах от котлеток,
Знакомый с садовских времён,
Да и сейчас желанный.
С уходом суток завернёшься сном,
И в нём тебя настигнет окаянный,
 
 
Который получил сполна,
Бомжует в «Перекрёстке»,
А ты несёшь ему вина
И бутербродик плоский.
Бомж так похож на первый снег,
на первый смех,
на первый взгляд
Того, кто много лет назад
Тебя любил и был бы рад…
 
 
Но жизнь – как спелый виноград,
Не собранный в урочный час:
Засох изюм, и в итоге – прах…
 
 
Сквозняк мельканий за окном,
Все сны забудутся потом,
Когда на солнечных ветрах
Вдруг утро распахнётся. Ах!» —
Воскликнешь ты, всё, Богом данное, приняв.
 

07.02.2022

Мыслящий тростник

 
Нахожусь в сентиментальном настроении,
На что-то смотрю, о чём-то мыслю. Тоска.
У кассы воображаемой вывеска: «Билетов нет ни в
завтра, ни во вчера».
Сержусь, посмотрела на звёзды в выси, одна звезда
близка,
Она на трассе, точкой слияния с горизонтом, и светится,
как баккарá^[10].
И мираж луча биссектрисой ощущаю мгновением у
виска.
 
 
На пике сентиментального настроения, смотрю на лист,
пока ещё чистый,
Мысли вокруг тростника лучистого.
Тростник – как символ: самого письма,
литературы, знания,
чисел счастья, чисел страдания —
магии слова больного ума.
 
 
Я – «мыслящий тростник»^[11], мыслю о строении звёзд,
о предсказаниях.
Грёзы иногда превращаются в грозы, в дождь и
возрождение после омывания.
Дрожь письма, отрезок времени и мысль выстрелом:
Тростник высох.
Ветер высвистывает: «Беда, воры, бандиты, террористы».
А газовый баллончик с черёмухой для врага? —
пользовать его страшно.
А вдруг струя да на себя, и дядька не враг, а просто алкаш,
Который умеет трезво мыслить, быть весёлым, травить
анекдоты.
И именно он знает о числах: горестных долгих и
счастливых коротких.
 
 
Как воробей, встряхнуло утро росу,
наконец, я – ко сну.
Ах, влажность утренней капели, и свежей постели, и
трели – в сказочных снах.
Но счётчик времени, стрелки времени в часах и бодрых
голосах
за окнами, за дверью. Вдруг утро засветит, как светило
тогда в лесу,
Над той поляной, где мы гуляли, детсадовские дети —
ангелы с крыльями.
И воспитательница Ива
немножко ёжилась от утренней прохлады.
А мы паслись, пили росу с веточек и были рады:
поганкам, жучкам, червячкам, стрекозам, бабочкам
белым, синим,
Камешкам, речке, козам, ворчанию голубиному.
Всем восхищались, промокали, собирая ягоды,
Распускали розовые слюни, поглощая землянику,
Показывали друг другу земляничные языки и гикали,
И толкали друг друга, и смеялись, да как смеялись, как
Маугли.
Так могут смеяться только ангелы.
 
 
Я утро занавешу и усну,
и день промчит меня галопом,
Как электричка, в прошлую весну,
где различимы детский смех и топот,
Где будет фильм картинками – потоком,
без мыслей мрачных, на одной волне.
Без катастроф, пожаров и потопов,
без чувства оказаться в западне…
 

Поэмки городские

Чёрный человек

1

 
Когда вечер уходил прочь
И на смену ему прилетала ночь,
Тогда Чёрный человек,
По делу и без дела,
Просто гасил звёзды.
Но звёзды
Зажигались вновь.
И Чёрному человеку
Занятие это надоело.
 

2

 
И сегодня,
В наш XXI век,
Когда ночь прилетает в город,
Тогда из тучки тёмной
Спускается в город
Чёрный человек.
Нет, не негр,
Но Чёрный человек.
Он хлопает входными дверями,
Он ходит кругами под фонарями,
Тростью стучит по машинам,
Барабанит в витрины магазинов,
Спешит всё успеть.
 
 
И машины начинают гудеть,
И витрины – звенеть одиноко,
И открываются некоторые окна,
И выглядывают белые дяди,
И ругаются на чём свет стоит —
Чего ради?
Чёрный человек дальше спешит
И ставит подножку
Запоздалому прохожему
На тёмной дорожке.
И тот спотыкается,
И тот чертыхается,
И продолжает свой путь,
Как полагается.
 

3

 
В городе, в скверах тёмных,
Чёрный человек
Терпеть не мог влюблённых.
И когда он встречал
влюблённых пару,
Эта встреча была ему
не по нраву.
 
 
Он вмиг от них, от влюблённых,
Отворачивался спиной,
И распахивал плащ свой стеной,
И безутешно плакал.
И как так?
 
 
А влюблённые целовались искренно,
Принимая его плач за шум листьев.
 
 
Но время шло,
Приближался рассвет.
Дождь закрапал.
По городу шёл
Чёрный человек
В чёрном плаще длинном,
Под чёрным зонтом,
В чёрных мокасинах,
В чёрных перчатках.
Дождь шёл,
Чёрный человек плакал…
 

И чародействовали руки

Всемирно известному пианисту

 

Борису Березовскому

Каждое выступление требует

некоего самоотречения.

Борис Березовский

1

 
Его исполнение —
светский изысканный шарм.
Вот, кажется, выскользнет
исподволь
звуком округлым шар
И поплывёт —
волшебством пианиста —
И плавно
поднимется
к облакам…
……………………………………
И чародействовали руки —
Летели в эфир кристальные звуки,
Летели в эфир хрустальные звуки,
Летели в эфир прозрачные звуки,
Летели в эфир мажорные звуки,
Летели в эфир волшебные звуки,
Несущие
чудный шарм
к облакам.
 

2

 
Затишье.
И вдруг скользнул ветерок,
И шелест листов —
пророка рок
едва уловим…
 
 
И рокот, и рокот —
восторженный гимн
природе, свершеньям
и всей планете —
Смещенье, смешенье, рожденье
цветов на мольберте —
Свинцовое, серое, белое, красное —
И капели…
И взрыв обаяния страстного,
и метели…
Пунктиры,
дороги, столбы и природа —
Мелькает, мелькает, бежит, отпадает…
И город вплывает – дома-пароходы…
И замирают мгновеньем аккорды…
 

3

 
Вдруг стук колёс по мостовой —
Стук из вчера, стук неземной
И жизнь в черте квартала
С её трагической судьбой,
Где «Незнакомка» с розой алой
У поседевшего канала
Спешит свести свой счёт с судьбой…
И в воду опрокинулась бездонность —
Как в омут неба затаённость,
В котором облака – как альпакá^[12],
 
 
И в воду отразились берега,
И вечность бытия, небытия.
Всё воедино: небо и земля
Слились в одно воображенье —
Безумие и изумленье…
 

4

 
И сумрак чайной розой в зале,
И ароматы бал ваяли.
Тот первый бал святой печали:
Она ждала – её не замечали…
Тонка, почти полувоздушна,
Ланиты – ландышей оттенок…
То замирая,
то с волненьем.
И озареньем
блеск в волнах…
И звук свирели…
……………………………….……
Святое колдовство в руках,
От исполненья – наслажденье
И полумесяц на устах.
 

5

 
Круженье нимф и нежной грусти.
И в розовеющем тумане
Белели волны жемчугами,
Звенели в травах бусы-гусли,
Брегета^[13] звон во всех ладах —
Непревзойдённого искусства.
 

6

 
И я сидела чуть дыша,
И раскрывалась вдруг душа,
Впуская грозди разноцветных звуков.
Одним мгновением они баюкали
На облачных волнах, как в колыбели,
Потом переходили в трели…
И вдруг взрывались радостным рассветом
И шумом, суетой…
В движении планета.
 

7

 
Он вместе с создателем
Нотной энергией правит,
Он славит создателя
В этом Божественном зале.
 
 
Он в трансе,
Он в звуках,
Он в чувствах —
В астрале.
 

8

 
Мгновеньем звук уже рокочет —
Хрустальный водопад
при лунной ночи.
И фиоритура^[14] набирает силу —
Я ощущаю град —
он точит спину.
Алеющим каскадом звук —
И ад, и вереница мук,
И кровь зари…
 

9

 
Все сны, навеянные музой
И занесённые в тетрадь, —
Все в ожиданье на пюпитре
Мгновенья, чтобы зазвучать
Под пальцами святого гения
И озарить присутствующих души —
Картины жизни звуками подать.
 

10

 
О гений, приручивший звук,
Благодарю за память встреч,
Благодарю «за пряник и за кнут»,
За ощущенья радости и мук,
За свет, потреск, киванье свеч —
Парение Божественных минут,
За нежность,
что коснулась плеч,
За краски звуков,
Их свободный бег
Через века
и в XXI век,
Волной несомые на брег…
Которые так хочется сберечь.
 

11

 
Но если музыка такая,
Что передаст твои страданья,
Что в детство возвратит тебя —
Восполнит радость игр
(несбывшихся случайно),
Когда сидел ты за роялем
И совершенствовал себя?..