Фрэнсис Кель
Песнь Сорокопута. Ренессанс

IV

– Бернард? – переспросил я. – Шантажирует?

Я не хотел делать поспешные выводы, ведь Оливер был пьян и под воздействием алкоголя мог нести откровенный бред. Но вместо ответа он вымученно посмотрел на меня и кивнул.

Улёгшись на кровать, он подтянул колени к груди и угрюмо уставился на противоположную стену, как человек, не справляющийся с тяготами жизни и потерявший веру в то, что всё наладится.

За окном окончательно стемнело. Я слышал, как порывы ветра гоняли пожелтевшие листья на улице. В комнате наступила такая пронзительная тишина, что я мог уловить затруднённое дыхание Оливера. Его тревожное состояние передалось и мне. Я не хотел продолжать разговор, не хотел, чтобы Оливер вываливал все проблемы – пусть молчит дальше, охваченный беспокойством, – и в то же время чувствовал, что поступаю как последняя сволочь, желая сейчас только одного – чтобы Оливер покинул меня как можно скорее.

Возможно, я боялся не его проблем, а того, что ничем не смогу помочь. Я сам был сейчас не в лучшей форме; собственная беспомощность приводила в ярость.

– Почему? – спустя время задал я вопрос, когда понял, что Оливер не жаждет ввести меня в курс дела.

Тяжко вздохнув, он промолвил:

– Не знаю. Может, я притягиваю придурков? – И сам горько усмехнулся.

Я был с этим категорически не согласен. Да, Оливер Брум не самый дружелюбный и общительный человек, но он точно не заслуживал такого. Я вспомнил его пьяную ссору с Оливией и то, как он в порыве гнева выкрикивал все эти жестокие слова о том, что отцу плевать на него. Есть ли в этом доля правды, я не знал. Любил ли его отец? Мистер Брум всегда казался мне строгим, но отходчивым человеком. Проблемы с отцом волновали и меня. Я вдруг понял, как много общего у нас с Оливером. Любил ли меня отец? Не тот, что красуется во всех учебниках истории семьи Бёрко. Любил ли меня когда-нибудь тот отец, который взял меня младенцем в свою семью?

Решив зайти с другой стороны, я спросил:

– Кто-нибудь ещё знает о том, что Бернард тебя шантажирует?

И всё же я не мог оставить его одного, не мог выпроводить в таком плачевном состоянии. Я вдруг почувствовал себя Атлантом, вместо небесного свода охотно взвалившим на свои плечи чужие трудности.

– Оливия знает. – Оливер продемонстрировал забинтованную ладонь. – Порезала мне руку.

– Что, прости?

– Руку, говорю, порезала. И телефон мой утопила, – буднично добавил он; затем, чуть помедлив, без капли гнева резюмировал: – Истеричка.

Кажется, у меня было настолько удивлённое выражение лица, что Оливер одарил меня снисходительной улыбкой. Нахмурившись, я опустился на стул и уставился на гостя. С каждой фразой всё сложнее было воспринимать сказанное всерьёз. На его лице так и читалось довольное: «Да-да, она именно такая, а я тебе говорил».

Прекрасная, как ангел, Оливия? Та самая, что одним своим нежным голосом вводила меня в состояние эйфории? Та, от которой у всех парней кружилась голова? Неужели всё, что говорил Оливер по поводу сестры, – чистая правда? Быть может, Скэриэл прав и я не вижу дальше своего носа. Тогда он говорил о Леоне с его постоянными синяками, затравленным голосом и взглядом, полным печали, но сейчас я и сам всё это стал замечать.

– Слабо верится, – буркнул я в ответ. А что мне ещё оставалось? Я не мог вступить с Брумом в открытый спор, ведь что я, по сути, знал о его сестре?

– И зря, – возразил он. – По этой причине я до последнего не хотел ей говорить.

Вместо того чтобы идти на попятную, избежать дальнейшего разговора, я мягко предложил:

– Может, расскажешь с самого начала?

Оливер замолчал. Я не стал его торопить, понимая, что он, возможно, собирается с мыслями. Или думает о том, как бы поскорее покинуть мою комнату – в какой-то мере этого желал и я. Давить на Оливера я точно не хотел, учитывая, каким жалким он сейчас казался. Если он нуждался в том, чтобы просто поплакаться в жилетку, полежать на моей кровати, бессмысленно рассматривая стену, то кто я такой, чтобы возмущаться. Я ждал, разглядывая прыгающую по клетке канарейку.

– Мы сблизились с ним летом, – внезапно начал Оливер, не отрывая взгляда от стены.

Меньше всего я ожидал услышать тихий стук сбоку. По ту сторону окна взлохмаченный Скэриэл ещё раз постучал костяшками пальцев и помахал мне. Обычно я держал окно приоткрытым, потому что не выношу духоту, но сегодня погода испортилась. Я торопливо поднялся и открыл окно. Холодный ветер ворвался в комнату, сметая со стола тетради. Я опустил тяжёлую клетку на паркет.

– Я не вовремя? – спросил Скэриэл, кивнув на Оливера.

На голове у него было чёрт-те что, напоминавшее воронье гнездо. Я вспомнил, как впервые встретил его в «Глубокой яме» в птичьей маске.

– Ну, – начал было я, оглядываясь на Брума.

– Как ты прошёл мимо охраны? – возмущённо проговорил Оливер, поднимаясь.

– А что? – весело спросил Скэр, пытаясь обуздать тёмные волосы, что так и норовили закрыть ему глаза. Скэриэл пару раз заправил выбившиеся пряди за ухо и ослепительно улыбнулся Оливеру. Я бросил беглый взгляд на Брума – хотел убедиться, не против ли он компании полукровки. Тот растерялся, неловко потёр бледную шею, затем вымученно улыбнулся в ответ. Мне ничего не оставалось, как принять это за согласие.

– Он тоже пытался залезть в окно, но не вышло, – объяснил я, пропуская друга.

Скэриэл проворно перелез через оконную раму и спрыгнул со стола.

– Тут нужна сноровка, – радостно пояснил он.

Я вспомнил, как чуть было не выпал из окна, желая поскорее подслушать Гедеона, и вздрогнул.

– Что обсуждаете? – беззаботно спросил Скэр и, подойдя к клетке, протолкнул указательный палец сквозь прутья. – Привет, мистер птичка.

Я не знал, что ему ответить. Мы обсуждали шантаж Бернарда Дона, вот только я не имел права об этом говорить без разрешения Оливера.

Что до Оливера, то он выглядел потерянным. Видимо, он был морально готов поделиться со мной всей историей, но совсем не ожидал, что так скоро пожалует Скэриэл. Говорить при нём Брум не хотел.

Скэриэл повернулся к нам, выгнул бровь и спросил:

– Ну, что затихли? Я не вовремя?

– Я, пожалуй, пойду. – Оливер встал, пошатываясь.

Он торопливо направился к двери, но чуть было не завалился в сторону. Скэриэл бросился к нему, схватил за руку и помог удержать равновесие. Движения его были резкие, но уверенные.

– Ты пьян? – твёрдо спросил он. Оливер изумлённо уставился на него, и тогда Скэр, смягчив голос, заботливо добавил: – Куда ты в таком состоянии…

При таком контрасте даже мне стало неловко. Звучало интимно, и я вдруг почувствовал себя третьим лишним в собственной комнате.

– Я… домой. Мне надо домой, – обречённо произнёс Оливер, вяло вырываясь.

Скэриэл требовательно посмотрел на меня, словно негодуя: «Да какого чёрта тут происходит?» Выглядел он не на шутку взволнованным, но то, с какой пылкостью он стремился разобраться в ситуации, мигом меня успокоило. Я уже мысленно скинул это бремя на него, мечтая, чтобы Скэриэл как можно скорее разрешил проблемы Оливера. В глубине души я был уверен, что вот кто-кто, а Скэр точно сможет это сделать, хоть и не представлял как.

– Оливер, стой, – пробормотал я. – Посиди немного.

– Что с тобой? – серьёзно спросил Скэриэл. Он взял Оливера за подбородок и грубо повернул к себе. – Что случилось? – Затем добавил то, что, видимо, с самого начала надеялся услышать каждый из нас, попав в беду: – Я помогу.

Не знаю, что так подействовало на Оливера: стальная хватка, твёрдый голос или это уверенное «я помогу», но он слабо кивнул и произнёс:

– Один человек меня шантажирует.

Так вот как это происходит. Пока я бестолково прыгал вокруг костра, пританцовывая, боясь надавить и чем-то задеть Оливера, Скэриэл просто шёл напролом.

– Кто?

– Готье его знает. – Оливер кивнул на меня.

Скэриэл вопросительно оглянулся, и я добавил:

– Его зовут Бернард Дон. Наш общий приятель. Учится в Академии Святых и Великих.

– Присядь, – властно велел Скэриэл, и Оливер послушно опустился на кровать.

– Он, понимаете… – Брум запнулся, теребя бинт. – Мой отец… – И снова замолчал.

Мы со Скэриэлом тоже молчали, дожидаясь, пока Оливер соберётся с мыслями.

– Я думал, что мы встречаемся, что у нас отношения. Бернард мне нравился, – вздохнув, продолжил он. – Правда нравился. Всегда весёлый, шутит классно. А вот Ви его сразу невзлюбила. – Оливер упомянул сестру, а мой взгляд всё это время был прикован только к его пораненной руке. – И знаете, в Академии на прошлой неделе было тестирование. Готье, ты ведь в курсе, что мой отец управляет Академией и у него в кабинете есть варианты тестов. Бернард уговорил меня помочь ему. – Оливер горько усмехнулся. – Вот идиот я, да? Пришёл в кабинет отца и, пока его не было, полез в ящики, нашёл тесты и сфотографировал. Отправил Бернарду, и он сдал на сто баллов. – Голос Брума предательски задрожал. – А теперь он хочет, чтобы я помог ему и с сессией. У мистера Барнса сложный экзамен. Я отказался. Один раз я по глупости уже совершил ошибку, подставил этим отца, но во второй раз точно нет. Он сказал, что расскажет моему отцу об этом.

– И тем самым подставит себя? – спросил Скэриэл.

– Не знаю, – удивлённо произнёс Оливер, уставившись на Скэра. Кажется, эта мысль не приходила ему в голову.

– Вот он сукин сын, – добавил я.

– И этому Бернарду нужны новые тесты? – прищурившись, уточнил Скэриэл. Выглядел он как опытный следователь. Для пущей убедительности ему не хватало ещё взять в руки блокнот и время от времени помечать что-то на листе.

Оливер помотал головой.

– Вопросы к экзаменам.

– Разве их не дают до сессии? – спросил я. – Мне кажется, я видел распечатки вопросов у Гедеона.

– Все преподаватели разные. Одни дают, другие нет. Я даже не знаю, существует ли этот список вопросов, но Бернард сказал, что его это не волнует, – с жаром проговорил Оливер. – Говорит, хоть взломай ноутбук отца или мистера Барнса.

– Что будет, если отец узнает? – Я нервозно сел на свой стул, а Скэриэл устроился на полу, сев по-турецки. Я только сейчас обратил внимание, что ногти у него выкрашены в чёрный цвет. Он так и не стёр лак после встречи с Габриэллой.

– Если узнает? – горько переспросил Оливер. – Что я «встречаюсь», – он изобразил воздушные кавычки, – с парнем, так ещё ворую тесты для него? Даже не знаю… – Он хихикнул, затем провёл пятернёй по волосам. – В очередной раз пожалеет, что я появился на свет. – Его голос дрогнул, и он спрятал лицо в ладонях, шумно дыша.

– Он точно об этом не жалеет, – возразил я, отвечая скорее не Оливеру, а самому себе. Жалел ли Уильям Хитклиф, что взял меня в семью?

– Ты его не знаешь, Готье. Ты ни черта не знаешь… – Оливер повысил голос и злобно посмотрел на меня. – Он годами меня не замечал. Что бы я ни делал: высокие оценки – конечно, конный спорт – легко, – Брум принялся агрессивно загибать пальцы, – участие в шахматном турнире – запросто! Но отец ничего этого не замечает. Зато если Оливия чихнёт в своей комнате, – тут он указал пальцем в сторону, словно комната сестры была расположена в моём доме, – то он мигом прибежит к ней с лимонным чаем. Что мне оставалось делать? Я из кожи вон лез, чтобы добиться его одобрения, – он раскинул руки в стороны, – и что получал в ответ? Безразличие.

Мы со Скэриэлом замерли.

– И тогда я решил, а почему бы просто не заняться своей личной жизнью? – В его голосе послышались истеричные нотки. – Ему плевать на весь мужской род, в том числе и на меня. Я подумал: а что если выбесить его, разозлить, как он меня злит своим отношением? Кого он не любит? Мужчин? Тогда почему бы мне не встречаться с парнем?

Оливер зажмурился, словно его одолевала головная боль. Он помассировал виски и продолжил:

– Думал, повстречаюсь немного с Бернардом просто назло отцу. И влюбился! – грозно проговорил он, как будто совершил самую большую ошибку в жизни. – Я планировал его использовать, но в итоге это он воспользовался моим положением. – И Оливер затих, уставившись куда-то вниз.

– Я помогу тебе, если ты этого хочешь, – спокойно произнёс Скэриэл, словно истерика Оливера его ничуть не задела.

Оливер насмешливо посмотрел на Скэра и хмыкнул:

– Как?

– Если он посещает Запретные земли, я могу достать компромат на него. Око за око. Шантаж за шантаж.

– Какой компромат? – насторожился я.

Помнится мне, Скэриэл уже использовал свои связи, чтобы достать фотодоказательство того, что Оскар и Билли планировали меня подставить.

– Если он снимал в клубе девочку, – Скэриэл обратился ко мне, затем к Оливеру, – или мальчика, то я могу достать фотографии с камер видеонаблюдений. Или если он покупал или принимал наркотики.

– Ты это можешь? – охнул Оливер, впервые посмотрев на Лоу восторженным взглядом.

– Придётся воспользоваться старыми связями, – задумчиво протянул Скэр.

«Как будто цену себе набивает», – подумал я.

Оливер живо спустился с кровати к Скэриэлу, схватил его за руки и жалобно вымолвил:

– Я буду тебе по гроб жизни обязан, пожалуйста, помоги мне.

Улыбнувшись, Скэриэл кивнул.

Спустя час я посадил успокоившегося Оливера в такси. Он сообщил, что не собирается возвращаться домой, а лучше отправится к дяде. Когда машина скрылась за углом, я медленно побрёл обратно, всматриваясь в свои окна. Шторы в комнате были плотно задёрнуты, свет выключен, но я был уверен, что Скэриэл лежит на кровати, уткнувшись в смартфон.

Войдя, я отодвинул штору, впуская лунный свет, и уселся на пол. Скэриэл убрал телефон в сторону, лёг на бок, подперев голову рукой, и взглянул на меня.

– Ты правда можешь ему помочь? – Я посмотрел на него, подмечая, каким же он кажется огромным с этого ракурса. Очертания его тела тонули в темноте.

– У меня есть выбор? – хмыкнул он.

– У тебя не будет проблем с этим?

– А ты волнуешься за меня?

Меня раздражало, когда Скэр отвечал вопросом на вопрос, хотя сам я частенько этим злоупотреблял.

– Вообще-то я серьёзно.

– Я тоже, – поспешно отозвался он.

Я раздражённо вздохнул. Хотелось выкинуть весь этот день из головы – впрочем, и последние месяцы тоже.

– У меня будут проблемы, если я попадусь, – внезапно проговорил Скэриэл. – Но я хочу чем-нибудь помочь Оливеру.

– Какие проблемы?

– В лучшем случае меня могут избить.

– А в худшем? – теперь не унимался я.

– Ты должен понимать, что жизнь в центре и в Запретных землях различается, – устало проговорил Скэриэл.

– Я хочу узнать больше о жизни в Запретных землях: какие там правила…

– Правило только одно: выживает сильнейший, – грубо оборвал меня он.

– Это я уже понял, – проворчал я. – Но я хочу узнать, как вы учитесь, как работаете, чем занимаются низшие и полукровки в свободное время, что думают о чистокровных, хотят ли они лучшей жизни, что для этого делают.

Скэриэл недоверчиво проговорил:

– С чего вдруг такая заинтересованность?

Я опешил, начисто забыв о том, что нужна хоть одна убедительная причина для внезапно нахлынувших расспросов.

– Просто… – медленно ответил я, понимая, насколько глупо это звучит, – интересно.

– У тебя что-то случилось?

– Нет, – поспешно произнёс я. – Я что, просто не могу задать тебе вопросы?

Скэриэл сверлил меня долгим взглядом, отчего у меня противно засосало под ложечкой. Было неприятно ему врать. Казалось, что я предаю нашу дружбу. Внезапно Скэриэл поднялся на кровати и резко спустился ко мне, словно боялся, что я сейчас сбегу. Сел он совсем близко, так что я мог дотронуться до его плеча, протянув руку. Я уже пожалел о том, что не стал включать свет.

– Просто знай, – начал он тихим голосом; пришлось напрячься, чтобы чётко расслышать его, хоть мы и сидели рядом, – если у тебя что-то случилось, ты можешь всегда со мной поговорить.

Я медленно кивнул. Скэриэл нежно сжал мою руку и тепло улыбнулся.

Никогда в жизни я не чувствовал себя так погано, как сейчас. И я точно не заслуживал такого друга, как он.

V

Сегодня я впервые надел мамин шарф в лицей. С её смерти прошло три года, мне успело стукнуть семнадцать, а я всё ещё не мог со спокойным сердцем смотреть на её надгробие. Каждый раз, стоило приехать на кладбище, мне казалось, что всё это так неправильно, несправедливо, что мы не должны быть здесь. Что она не должна быть здесь… Холодный мраморный ангел, прильнувший к надгробию, выглядел изысканно, благородно, но ни капли не сочетался с яркой маминой улыбкой на фотографии.

Шарф был до абсурда нелепым, но всё же я держался за него, словно этот кусок ткани прочно связывал меня с мамой. Я до последнего убеждал себя, что там, на небе – вне всяких сомнений, она в раю, – мама обрадуется, увидев меня замотанным в её подарок.

Странно, но о маме я никогда не думал как о чужом человеке. Между мной, отцом, Гедеоном и Габриэллой мигом выстроилась стена, стоило мне узнать о том, что я потерянный сын Бёрко. Даже раньше я чувствовал, как мы не сходимся характерами. Но мама всегда оставалась мамой. У неё были тёплые руки, нежный смех, забавное чувство юмора, а как она любила танцевать! Включала польку и приглашала меня присоединиться. И, чтобы подыграть ей, я просто дрыгался в такт музыке, чем очень веселил её. К нам обычно приходила Габи, и тогда, взявшись за руки, мама с ней кружилась, заливаясь громким радостным смехом. Гедеон проходил мимо, но, бьюсь об заклад, на его лице появлялась незаметная улыбка. Раньше он чаще улыбался, не то что сейчас. Отец любил такие вечера и с удовольствием позволял маме вовлечь его в этот шумный балаган. Он брал маму за руку, притягивал к себе и танцевал так, словно больше не было никого на свете. Габриэлла кричала рядом, смеялась, прыгала с дивана на кресло, вцеплялась в меня и повисала, как тяжёлый мешок, желая, чтобы я поднял её на руки. Гедеон ворчливо просил быть потише, но сам не спешил покидать гостиную, наблюдая со стороны. Я замечал, как он слегка кивает в такт музыке. Сильвия выглядывала из холла; тёплая улыбка появлялась на её строгом лице. С кухни, хихикая, приходили на звуки музыки и смеха Кэтрин и Фанни. Однажды Гедеон пригласил Кэтрин на танец, заметив, как она хочет присоединиться ко всеобщему веселью, но стесняется хозяев.

Тогда, наблюдая за другими, я хотел поскорее подняться к себе в комнату, но увидел, что Фанни пританцовывает на месте. Вдохновлённый поступком брата, я тоже пригласил кухарку на танец. Быстро взяв меня за руку, она пустилась в пляс. Садовник, Кевин и ещё несколько человек из персонала наблюдали за нами из открытого окна. И, когда уровень веселья переходил все мыслимые барьеры, даже Кевин на лужайке брал кого-нибудь под руку – краем глаза я видел их макушки во дворе, – и они тоже танцевали, заливаясь задорным смехом.

Больше не будет как прежде. В этом доме всё замерло и затихло со смертью мамы.

Я предложил Скэриэлу на днях навестить Кевина. Он поддержал моё предложение и посетовал, почему сам до этого не додумался. По правде говоря, давно следовало это сделать. В день, когда Кевин покидал наш дом, я пообещал, что обязательно навещу его у Томаса, но забыл об этом, потонув в своих проблемах.

В лицее тоже не всё было гладко. Весь день Оливер бродил без настроения. На занятиях сидел, уткнувшись в тетрадь. Казалось, он избегал любого зрительного контакта. Оливия, напротив, сияла, лучезарно улыбалась всем, словно пыталась своим оптимизмом затмить угрюмого брата.

На последнем уроке я получил записку от Леона: «Что с Оливером?»

«Не знаю, может, проблемы в семье?» – уклончиво написал я в ответ.

Леон отреагировал молниеносно: «Может, ему нужна помощь? Давай после уроков поговорим с ним?»

И вот что прикажете делать? Замкнутый круг. Я знал о проблеме Оливера, Оливия знала, даже Скэриэл, но Леон оставался в неведении. И, что смешнее всего, мы все догадывались, что у Кагера не всё гладко в жизни, в семье, но он героически рвался помочь другому. Меня так и подмывало написать: «А тебе самому помощь не нужна?» Но я знал, что поступлю как последняя сволочь.

У меня не было ни малейшего представления, как выкручиваться из сложившейся ситуации. Что ответить Леону? Если Оливер не поставил его в известность, значит, не больно ему этого и хотелось. Хрупкий, беспомощный Леон, ну чем он мог помочь Оливеру? Даже я не мог ничего предпринять; уверен, Оливер пришёл ко мне, чтобы разделить с кем-нибудь свою боль. Он совсем не ждал, что я реально смогу разрешить его проблему.

Леон ждал моего ответа.

«Может, не стоит? Вдруг он не хочет ни с кем делиться? Может, он просто поссорился с сестрой», – попытался выкрутиться я, но звучало неубедительно.

Спустя долгие пятнадцать минут на мой стол вернулась записка: «Возможно, ты прав…»

Не знаю, поверил Леон в это или нет, но в любом случае у него не было выбора. Без моего энтузиазма его запал сошёл на нет.

Сегодня левое запястье Кагера было перебинтовано. Я вспомнил ладонь Оливера и задумался над тем, самостоятельно ли Леон ушибся или кто-то приложил к этому руку. Может, это его дядя, на которого мы со Скэриэлом частенько думали, или очередная выходка Клива, который не унялся после нашей взбучки в туалете.

Я раскрыл лист и написал: «Что с твоим запястьем?»

Леон взял ручку и быстро написал ответ; убедившись, что преподаватель не смотрит, передал мне сложенный лист. «На репетиции «Щелкунчика» ушибся».

Я вспомнил разговор со Скэриэлом. Как он говорил… «Если у тебя что-то случилось, ты всегда можешь со мной поговорить». Допустим, если я напишу такое Леону, не будет ли это перебор?

Я просидел добрых пять минут, подбирая нужные слова. Это оказалось не так уж и легко. Как намекнуть человеку, что, если он всё-таки жертва, выход есть? А если не жертва, то я попаду впросак и выставлю себя идиотом, что, впрочем, не в новинку для меня.

После окончания занятий я вновь по привычке направился к парковке. Как оказалось, без личного шофёра очень тяжело. Приходилось постоянно заказывать такси, ещё неизвестно, какой достанется водитель.

Сегодня меня повёз домой молодой полукровка. Учтивый – бросился открывать мне дверь; общительный – пару раз пытался завести беседу; и шумный – поняв, что я без настроения, просто болтал о своём.

– В центре мне нравится. А кому бы не нравилось? Чисто, безопасно, да и контингент порядочный. Вот только агрегаторы слишком завысили суточную плату: помимо того, что я плачу за аренду авто – машина, конечно, крутая, я давно хотел ездить на автомобиле премиум-класса, – так ещё оплачиваю бензин, комиссию, нет, вы только представьте, мистер чистокровный, двадцать процентов! Так плата за поездки для пассажиров снизилась! Комиссия растёт, а плата снижается. Где бы вы такое ещё увидели? – Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида и, словно извиняясь, произнёс: – Да, простите, я тут жалуюсь вам, а вы слишком молоды, чтобы во всём этом разбираться.

– Продолжайте, мне интересно.

– О, благодарю вас, мистер чистокровный, сэр. Так, о чём это я? Агрегатор даже за программное обеспечение плату берёт. Да, небольшую в месяц, но к концу года накапливается приличная сумма. Вот и приходится работать днями и ночами, чтобы хоть как-то отбить эти деньги. А если я ещё получу штраф, то всё, останусь без денег. А что в итоге? Я устаю, очень хочу спать, так ещё мне надо есть, а машину надо постоянно мыть, чтобы выглядела презентабельно. Я уже не говорю про чистку салона, даже вот эти ароматизаторы, – он указал на мультяшных персонажей на приборной панели, – стоят прилично. Они очень нравятся детям, когда я перевожу семьи чистокровных. Чувствуете, пахнет хвоей? Это вот они, родненькие, но дорогие, скажу я вам.

– Да, чувствую, – кивнул я.

Внезапно мне понравилось слушать этого болтливого водителя, я даже на минуту забыл о своих проблемах, вникая в его монолог.

– Для чистокровных, кстати, плата за поездку завышена. Для полукровок чуть пониже. Вот вы когда скачивали приложение и регистрировались, вы отмечали в своей анкете, что вы чистокровный?

– Ага.

– Вот! – победоносно произнёс он. – Транспортная компания – это вам не хухры-мухры, они хитрые, знают, у кого больше денег. – Он снова посмотрел на меня. – Простите, если я вас чем-то задел.

– Ничего.

– Я вам советую удалить анкету и заново скачать, а потом в графе «Статус» поставить «полукровка» – сэкономите прилично. – Он по-приятельски улыбнулся мне.

– Спасибо за совет, обязательно воспользуюсь.

Мы подъехали к дому, но не успел я отстегнуть ремень безопасности, как водитель ринулся ко мне, спеша открыть дверцу.

– Всего хорошего, мистер чистокровный, сэр. С вами приятно было ехать.

– С вами тоже, мистер полукровка. – И, чуть помедлив, я добавил: – Сэр.

Он весь светился, как рождественская ель.

Я стоял, наблюдая за тем, как его машина уезжает. Когда он скрылся за углом, я вытащил из кармана смартфон и посмотрел стоимость поездки. Как я и думал, сущие гроши, но если посчитать, сколько должен потратить водитель, то получается, что он уходит в минус. На экране высветилась форма оценки поездки, я поставил высокие баллы и ещё перевёл на личный счёт водителя чаевые – в пять раз больше, чем стоила поездка. Мне показалось, что это была моя самая лучшая трата денег за последнее время.

Отец сегодня вернулся домой рано. Я знал, что разговора нам не избежать. Он и так оттягивал этот момент не меньше меня, но всему хорошему рано или поздно приходит конец.

После того как я переоделся и поел в одиночестве – из лицея приехал поздно, отец с Габи уже успели пообедать, – засел за домашнее задание, но меня не покидала мысль: «Сейчас кто-то из прислуги пригласит меня в кабинет к отцу». Время шло, я пытался решать алгебру, но то и дело возвращался мыслями к предстоящему разговору. Продумывал контраргументы на его очередные нелепые доводы в пользу того, что все полукровки не больше чем рабочая сила. Это настолько захватило моё воображение, что я уже не мог сосредоточиться ни на чём другом, кроме как на будущем разговоре с отцом. Я не откажусь от дружбы со Скэриэлом. Больше того, я опять потребую вернуть Кевина на должность моего шофера. Хочет он этого или нет, но я буду стоять на своём.

Когда раздался стук в дверь, я чуть было не взвизгнул от испуга. Настолько погряз в своих воображаемых баталиях, что позабыл о реальном мире.

– Господин Готье, господин Уильям просит вас в свой кабинет, – проговорила Лора.

Я вздохнул, приходя в себя.

– Понял, спасибо!

Этот час настал. Я выскажу отцу всё, что о нём думаю. Если, конечно, не струшу под его тяжёлым взглядом.

Уже у его двери мой боевой настрой начал предательски спадать. Я поправил одежду, набрал в лёгкие воздуха и постучался.

– Входи, – громко раздалось по ту сторону.

Идти до конца! Я вошёл в кабинет.

– Присядь, – махнув рукой, отец указал на кресло напротив стола.

Моя решимость кричала о том, чтобы встретить отца стоя, уверенно глядя ему в лицо, но вместо этого я покорно сел, пока он подписывал документы.

– Как твоя подготовка к экзаменам? – не глядя на меня, спросил отец.

Более-менее. Скорее даже менее. Точнее, я вообще забыл про экзамены, спасибо, что напомнил.

– Идёт полным ходом, – твёрдо сказал я.

– Это хорошо, – произнёс он. – Что по поводу наставника?

Чёртовы наставники. Сдались они мне, ей-богу. Нет уж, обойдусь. Я могу отказаться? Так вот, я отказываюсь. Хватит с меня. Весь первый год в Академии Святых и Великих будет для меня сплошным стрессом, не хватало ещё хмурого Гедеона или ленивого Оскара за спиной. Нет, серьёзно, о чём отец думает, предлагая их? Он же не настолько слеп, чтобы не замечать, как ко мне относится брат?! Про Оскара я вообще молчу.

– Да, я много думал об этом, – проговорил я, – и решил, что…

Что в гробу я видел этих наставников.

– Гедеон хочет быть твоим наставником, – прервал меня отец.

Ха! И ещё раз – ха!

Гедеон в гробу меня видел, вот это уж сто процентов, без вариантов. Такое чувство, что отец живёт в своём собственном мире, где в семье царит любовь и гармония, а мы с Гедеоном живём душа в душу, как истинные братья.

– Не думаю, что Гедеон этого хочет, – неуверенно сказал я.

– Я слышал, что Оскар хотел быть твоим наставником. Он с тобой уже об этом поговорил?

Поговорил, а затем увёз в Запретные земли и бросил там.

– Да, он спрашивал, – начал было я.

Отец оторвался от документов и внимательно посмотрел на меня.

– Но я не хочу, чтобы Оскар был моим наставником.

– Интересно, – протянул он. – Ни брат, ни Оскар. Так кого ты хочешь в качестве наставника? Выбрал другого претендента?

Я взял себя в руки и посмотрел отцу в глаза. До этого я малодушно избегал его взгляда, уставившись на ковёр. Мне очень хотелось увидеть его реакцию.

– Да, выбрал.

Вообще не выбрал, даже думать об этом не смел. Какие тут наставники, когда совсем недавно я узнал о том, что всё кругом обман.

– И кто это?

Отец нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

– Люмьер Уолдин.

Надеюсь, он не успел выбрать себе другого первокурсника.

Отец удивлённо посмотрел на меня, повторил: «Люмьер Уолдин?» – словно пробовал имя на вкус.

Я ждал его вердикта.

– Хорошо, – произнёс он, словно сам был изумлён моим выбором, но в конце концов остался доволен.

Просто камень с души. Ещё бы Люмьер знал об этом.

– Ты спросил его? Или это он тебе предложил?

Я чуть было не ответил «да» на два противоположных вопроса.

– Я, то есть он, – торопливо выпалил и прикусил губу, чтобы не ляпнуть что-то ещё. Помедлив, снова ответил: – Точнее, это был я. Спросил его, может ли он быть моим наставником. Так всё и было.

«Господи, – пронеслось в моей голове, – помолчи, ни слова больше». Я самолично рыл себе яму.

– Люмьер – достойный выбор, – ответил отец спустя минуту.

– Я хотел сказать вам кое-что ещё, – набравшись храбрости, произнёс я.

– Да?

Я поднялся, надеясь, что, если буду крепко стоять на ногах, моя тирада прозвучит убедительнее.

– Скэриэл мой друг, нравится вам это или нет. Я буду с ним дружить, потому что он хороший человек. Он не совершал ничего плохого. Если родиться полукровкой – это ошибка, то я жалею, что родился чистокровным, – враждебно выпалил я.