Фридрих Герштеккер
Пираты Миссисипи

Глава III. Внутренняя жизнь в отеле «Союз»

Отели в Соединенных Штатах очень своеобразны, но походят один на другой, как станции железной дороги. На прилавке – все равно, мраморный ли он или окружен простой деревянной решеткой, – красуются неизменно маленькие графинчики с мутными или полынными эссенциями, корзинки с апельсинами и лимонами, вина, настойки, ликеры и бутылки шампанского с горлышками, покрытыми свинцом.

За исключением частных домов, настоящего комфорта нигде в Америке нет: не ищите его ни на постоялых дворах, ни в нарядных отелях, ни в простой харчевне, ни в меблированных комнатах!

По большей части в общей зале стулья находятся лишь возле камина. И забавно, что даже летом, когда в камине нет огня, курильщики все же садятся не иначе как здесь и поплевывают, где должен лежать пепел. Никому не приходит в голову остаться с полчаса за столом, со стаканом вина, чтобы побеседовать с приятелем, или усесться спокойно в сторонке для наблюдения за входящими. Здесь в обычае стоять группами, выпить наскоро стакан вина, пробежать мельком газету и затем поспешить прочь для занятия делами или удовольствиями.

Отель «Союз» не разнился ни в чем с общим типом. В большой зале, прямо против двери, помещалась стойка, посередине стоял квадратный стол с наваленными на него газетами, и все убранство комнаты завершалось дюжиной стульев, настенными часами с гирями и маленьким зеркалом.

Состав посетителей был несколько разнообразнее обыкновенного. Лишь двое из них сидели, и так неподвижно, что их можно было тоже принять за предметы украшения залы: они сидели у камина спиною к публике и положив ноги на каминную доску.

Главная группа состояла из молодого местного адвоката по фамилии Робиас, фермера, какого-то приземистого человека, моряка, несмотря на его черный потертый цилиндр и светло-голубую блузу, и почтальона, развозившего письма и посылки между Хеленой и почтовой станцией Стронг на реке Сэнт-Френсис.

Предметом разговора служили только что происшедшие события. Почтальон, маленький, худенький двадцатипятилетний человек, дивился тому, что толпа сильных и смелых людей дала себя провести одному лицу и выпустила из рук свою жертву.

– Джентльмены! – восклицал он, повторяя беспрестанно это, для того чтобы убедить всех в своей принадлежности к джентльменству. – Джентльмены! Вырождается род людской в Арканзасе! Демократический принцип утрачивается, и берут силу монархические идеи! Джентльмены! Я убежден, что в Вашингтоне скоро изберут короля, и королем этим будет… генерал Скотт.

– Скотт! Какой вздор! – перебил фермер. – Но, во всяком случае, если его «там» выберут, пусть и держат его у себя. Перейти Миссисипи мы не допустим. Наши деды, проливавшие кровь за независимость, восстали бы из гробов, чтобы упрекнуть нас за допущение подобного позора! Это все европейские выходцы насаждают здесь свои рабские идеи… Собаками бы их задавить, этих негодяев!

– Зачем? – сказал адвокат. – Нас защитит и сама конституция.

– Конституция? Да она сама не устоит, если мы ее не защитим! От вас, адвокатов, толку немного. Фермер – вот это сила, это настоящая опора государства! Он возделывает землю, дает ход промышленности, пóтом своим удобряет почву Америки и не жалуется никогда на труд! Конституция! Что в ней проку, если народ слаб и никуда не годится?

– Верно, – подтвердил почтальон, хотя вовсе не понял основной мысли. – И вот почему я дивлюсь, что сотня людей послушалась одного человека. Случись все это при мне, я показал бы им… – (Он оглянулся, чтобы удостовериться в отсутствии трактирщика), – показал бы, как проучить этого янки, вмешивающегося не в свои дела!

– Что касается меня, – возразил хладнокровно фермер, – то я, напротив, очень доволен тем, что народ дал себя образумить. Видно здесь, в городе, все же меньше негодяев, чем говорят, и встречаются люди, способные водворять порядок… Но что еще нового здесь?

– Продали с торгов дом и земли Голька, – ответил человек в голубой блузе.

– Голька? Богача Голька? – воскликнул с изумлением фермер. – Быть не может! Я приезжал сюда на прошлой неделе, и ничего не было слышно…

– С тех пор много чего произошло! Гольк, как вам известно, отправился с товаром в Новый Орлеан. Барка его затонула, весь экипаж погиб, поэтому молодой Гольк воротился один…

– Как! Да разве у старика был сын? Гольк не был женат.

– Был, когда-то прежде. Молодой Гольк очень желал остаться здесь, но у него случались приступы лихорадки, и место ему опротивело, так что, на третий же день по своем приезде, он решил все продать… Сегодня и состоялись торги.

– Малый не любит терять времени! – заметил почтарь. – И задешево пошел дом?

– Нет, – сказал адвокат. – Ведь это было самое красивое здание во всем городе! Охотников купить было много, в том числе я сам и мистер Дэйтон. Но здешний хозяин украл у всех нас кусок: надбавил цену, еще заплатил тотчас же наличными. О, мистер Смарт славно обделывает свои дела!

– Но все это странно, – проговорил фермер. – Гольк говорил мне, что у него нет ни детей, ни родственников в Америке и что он думает продать здесь все и вернуться в Германию.

– Он любил молодиться и потому выдавал себя за холостого, – заметил блузник. – Вы знаете, может быть, молодую вдовушку, что живет рядом с Дэйтонами?

Говоря это, он скривил свой рот в язвительную усмешку.

– Ах, да, жаль эту бедную женщину! – сказал молодой купец, подошедший к группе. – Ведь они были помолвлены, как слышно. Она убита горем теперь, а бедный Гольк вместо брачного ложа покоится на дне Миссисипи!

– Однако что-то очень уж много судов погибает на этой реке, – заметил фермер. – Правительство должно было бы позаботиться об очистке русла от коряг и других препятствий. Сколько тут схоронено человеческих жизней, да и драгоценнейших грузов…

– Сами хозяева судов часто виноваты, – живо возразил блузник. – Сидит себе человек на земле, никогда на воде не бывал, но вдруг построил плоскодонную лодку или купил старую, никуда не годную, нагрузит ее и сам у руля станет. Что же мудреного, если наткнется на что-нибудь? С Миссисипи шутки плохи. Жалеют заплатить сорок или пятьдесят долларов хорошему лоцману, вот в чем вся беда!

– Это не совсем справедливо, – заметил фермер. Дело в том, что в лоцманы нанимаются люди, вовсе не знакомые с рекой; они клянутся, что изучили ее в тонкости, а в сущности пускаются наудачу… Пронесет бог, хорошо, и получай большие деньги; не посчастливится – что же, плавать мы, разумеется, можем, до берега доберемся, а остальные там пропадай!

– Всякое бывает, конечно, – произнес блузник с презрительною усмешкой.

– Вы говорите о лоцманах? – вмешался в разговор маленький, сухощавый, седой человечек со странно бегавшими серыми глазками. – Не о том ли именно лоцмане, который был у меня в руках и мог бы служить образцом для врача-специалиста, интересующегося переломами? У него были сломаны четыре ребра, рука пополам, затылок раздроблен… И человек все же был жив! Я старался поддерживать в нем эту жизнь целый час, но он так кричал…

– Было бы человечнее дать ему поскорее умереть, – перебил фермер.

– Этот несчастный пострадал при взрыве котла на пароходе «Генерал Броун», – сказал адвокат. – До пятнадцати человек было убило при катастрофе…

– Да, и были еще презанимательные раненые, – перебил опять маленький человек, – у одного негра голова висела всего на лоскутке кожи; у одной женщины…

– Избавьте от этих подробностей! – прервал его фермер, морщась. – Они отобьют у нас аппетит.

– Извините, но они имеют громадную важность в научном отношении, и я могу вас уверить, что берега Миссисипи драгоценны по части изучения трупов и ран! Так, например, близ Виктории, на слиянии двух рек, можно ежедневно находить трупы. У одного из них на бедре…

– Да замолчите, черт вас возьми! – крикнул с бешенством человек в блузе. – Я часто видел кровь и не неженка какой-нибудь, но терпеть не могу этих хладнокровных рассуждений о страданиях человеческих! Сердце воротит от ваших речей!

– Ладно, ладно! Не стоит и слов терять с подобными вам людьми! – закричал в ответ ему странный человечек, нахлобучивая шляпу и выбегая за дверь. – Понятия ни о чем не имеете.

– Это кто же, доктор? И практикует он? – спросил фермер с любопытством.

– Собственно, он вовсе не врач, – отвечал адвокат. – Но все зовут его доктором потому, что у него страсть говорить о ранах, трупах, хирургических операциях. Обращаться же к нему как к врачу могут разве только изредка эмигранты, по ошибке. Он скоро отправляет их на тот свет и сохраняет их трупы в спирте, составляя таким образом то, что он называет своим музеем. Он ворует даже головы покойников с кладбища с этой целью…

– Можно ли поверить, что человек находит удовольствие в подобном занятии! – воскликнул фермер.

– У него своего рода мания, – продолжал адвокат. – Живет он одиноко, в лесу, неподалеку от города. Навещают его там разве только волки и коршуны.

– Скажите, кстати, правда ли все, что рассказывают о «линчевателях»? – спросил фермер недоверчиво. – В газетах было описание одной их расправы с методистским проповедником, которого они будто бы сожгли живьем. Не верится что-то… Неужели законные власти оставили бы безнаказанными такие поступки?

– О! – воскликнул человек в блузе. – Что ваши суды против людей, которые берут на самих себя исполнение правосудия? Законы хороши для старух и детей, верящих канцелярским писакам, а каждому надо самому стоять за себя в такой стране, где суд – плохая защита! Суд Линча – правильный суд!

– Нет, я другого мнения, – возразил фермер. – Наше законодательство поставило Соединенные Штаты на ту высоту, которую они занимают. Долг каждого гражданина уважать однажды признанную власть. Я не спорю, что совершается много преступлений, избегающих законного возмездия, но всякий американец должен свято чтить законы, потому что они обеспечивают нашу свободу… Однако становится поздно; мне надо поторопиться, чтобы поспеть до ночи в Кильби.

Он простился со своими собеседниками, сел на лошадь, привязав к луке два мешка с деньгами, и поехал рысью из города, направляясь к лесу, расстилавшемуся к северу от Хелены.

Глава IV. Вечер у Дэйтона

Веселое общество сидело за чайным столом в гостиной прелестного коттеджа. Дэйтону пришлось позвонить два раза у дверей: громкие голоса, смех и звуки мелодичного вальса заглушили первый звонок хозяина дома.

– Наконец-то! – воскликнула девушка, вскакивая из-за рояля и бросаясь навстречу Дэйтону. – Самый строгий и точный из судей заставил себя ждать сегодня самым непростительным образом!

– Неужели моя шалунья Адель поджидала меня? Неужели она заметила хоть раз мое отсутствие?

– Заметила, как и всегда замечаю, но сегодня была и еще особенная причина для того. Мистер Лэйвли ждет вас уже целый час. И должен сообщить вам что-то очень важное и ужасное, судя по тому, что он не произнес еще ни слова с тех пор, как прибыл сюда. Мистрис Брэдфорд тоже здесь…

– Позвольте мне вставить слово, моя милая! – перебила девушку гостья. – Я знаю, что я разговорчива, и сознаю эту слабость, а как говорит достопочтенный мистер Лоторг: «Сознающий свой грех уже на пути к совершенству». Мой дорогой покойник, ангел кротости и терпения, не хотел признать этого. Поверите ли, мистер Дэйтон, что он все упрекал меня в том, что я много говорю? Друг мой, говорила я, я себя знаю: допустим, что я болтлива, но если сознаю это, то я исправлюсь…

– Не хотите ли еще чашку чая, мистрис Брэдфорд? – предложила мистрис Дэйтон, в надежде остановить этот поток речей, Адель же воспользовалась такой минутой, чтобы снова заиграть вальс, звуки которого насильно остановили автобиографические излияния гостьи.

– Принесли почту, Адель? – спросил Дэйтон у девушки.

– Нет еще, но мистер Лэйвли способен ее заменить, – ответила шалунья, поглядывая искоса на молодого человека, которому было не по себе. Он решительно не знал, как приспособиться. Сначала он закинул правую ногу на левую, потом вытянул обе, чуть не до середины комнаты. Точно так же мешали ему руки, и вообще он напоминал собою рыбу, брошенную на берег. Особенно смущал его насмешливый взгляд Адели. Он решил уже уйти, но шляпу его запрятали.

Между тем Джеймс Лэйвли был вовсе не из робких или дурковатых. Он считался толковым фермером и смелым охотником, но он вырос среди лесов и потому выказывал себя с блеском только там, а в женском обществе совершенно терялся. В этот вечер его окончательно смущали шутливые выходки Адели.

Желая ободрить молодого гостя, Дэйтон стал расспрашивать его о домашних делах, о здоровье его отца и матери, о хозяйстве. Бедный юноша тотчас оживился.

– Благодарю вас, – заговорил он. – У нас все обстоит хорошо, только черная корова вчера захворала; вот почему я и здесь… По крайней мере, это одна из причин моего приезда. Но я хотел бы… – Он заикнулся, покраснел до ушей и бросил взгляд на дам, сидевших в стороне. – Я хотел бы… мне было бы желательно…

– Не стесняйтесь, мистер Лэйвли, – вскричала мистрис Брэдфорд. – Забудьте, что мы здесь! И не думайте, что мы, женщины, не сумеем сохранить вашей тайны: Мы болтаем, но не проболтаемся! Мой покойник говаривал: «Ты слишком сдержанна, Луиза! Ты не выдашь, чего не захочешь, хотя бы тебя пытали десять инквизиторов! Ты…»

Новое шумное аллегро Адели прервало и на этот раз словоизлияния мистрис Брэдфорд, и мистер Дэйтон мог спросить у молодого человека, в чем состояло то дело.

– Никакого дела нет, сэр… – Произнеся это, мистер Лэйвли сунул обе руки в карманы с каким-то отчаянным порывом и выдернул их тотчас же обратно, точно почувствовав под ними горячие уголья. – Никакого, сэр… Но матушка полагала… то есть, отец говорил… что, если вам будет угодно… то есть, если ваши дамы пожелают… приехать к нам… то есть, если это им приятно… и погостить… сколько будет угодно, то есть подолее… Матушка надеется…

Приглашение нисколько не касалось мистрис Брэдфорд, но она сочла за нужное ответить прежде всех.

– Мистрис Лэйвли, право, слишком любезна! – воскликнула она. – Правда, теперь Миссисипи полноводна и вся запружена судами, но все же перебраться можно, и хотя теперь самый разгар торговли, но всегда есть возможность найти недельку-другую, чтобы погостить у добрых соседей. Мой покойник твердил: «Луиза, ты не знаешь, что значит хорошее соседство!» Поблагодарите вашу матушку, мистер Лэйвли… На будущей неделе непременно приеду…

Сказав это, она принялась пить чай, а Джеймс окаменел от ужаса. Мысли его так спутались, что он задавал себе вопрос: не пригласил ли он уже в самом деле эту ужасную женщину, которую не терпели в его семье? – и только ласковые слова мистрис Дэйтон привели его в чувство.

– Мы будем у вас непременно, – говорила она. – Но садитесь ко мне поближе, порасскажите о себе… поправился ли ваш отец?

– Ему гораздо лучше, мы охотились недавно с ним на медведя; вы можете судить уже по этому о его здоровье…

– И он все босиком? – спросила Адель.

– Это у него дурная привычка, – заметил Дэйтон. – Она причина его лихорадок. Скажите вашей матери: она напрасно не заставляет его носить обувь.

– Да что может сделать матушка? – возразил молодой человек. – Разве он послушается? Вы знаете, до чего он упрям.

– Это как мой покойник! – начала мистрис Брэдфорд, но речь ее была прервана таким сильным ударом звонка, что все вздрогнули. Один Дэйтон остался спокойным.

– Я знаю, кто пришел, – сказал он. – Это Смарт, я пригласил его на сегодня.

Ионафан Смарт вошел в комнату со шляпой на голове, но снял ее тотчас же и дружески пожал руки всем, за исключением мистрис Брэдфорд, которой он только кивнул головой.

– Вижу и очень рад, что вы все хорошо поживаете, – сказал он, садясь. – Это мне чай, мисс Адель? Благодарю вас. Сливок мне не надо… а вот капельку рома, если позволите… Но я, кажется, прервал разговор?.. Извините, я знаю, что немного опоздал, но…

– О, вы всегда кстати, почтеннейший мистер Смарт! – воскликнула мистрис Брэдфорд. – Я рассказывала… Позвольте, что я рассказывала?.. Ох, память у меня… Да, именно…

– Но доктор пригласил меня непременно прийти, во всяком случае, – продолжал мистер Смарт, вовсе не замечая слов этой дамы. – И я не мог отказаться, особенно после того, что было.

– Что было? Мы ничего не знаем, – сказала Адель.

– Доктор ничего не рассказывал вам? – спросил Смарт.

– Решительно ничего! – воскликнули разом все три женщины.

– Он оказал мне такую услугу…

– Дорогой мой Смарт, я только выполнил свой долг, – сказал Дэйтон.

– Он спас мне жизнь, рискуя своею собственной…

– Никакого риска не было, вы напрасно восхваляете меня, Смарт. Эти негодяи не посмели бы…

– Как бы не так! Они способны на все. Но вы удержали их, не дали убить меня и сжечь мой дом.

И Смарт рассказал в подробностях все происшествие.

– Вы упустили один эпизод, Смарт, – сказал доктор, – а именно то, что вы-то спасли этого ирландца, рискуя собой уж действительно. Один из этих мерзавцев прицелился в вас…

– Что за ужасы происходят в Хелене, однако! – заметила с тревогой хозяйка дома.

– То же, что и прежде бывало, – возразил Смарт, пожимая плечами. – Но, правду сказать, городок наш богат в этом смысле….

– Вот что говорил мой покойник, – начала мистрис Брэдфорд. – Он не переставал меня убеждать: «Когда я умру, не оставайся в Хелене, Луиза!.. Ты женщина робкая, трусливая. Куда тебе!» И я утешала его: «Будь спокоен, уеду, лишь только ты глаза закроешь…» Но как мне сдержать слово? Я женщина одинокая, в чужой стороне будет еще более жутко, чем здесь…

– У вас остался кто-нибудь в доме, сударыня, я надеюсь? – перебил ее неожиданно Смарт.

– Зачем вы это спросили? – вскрикнула она, быстро поднимаясь с места. – Никого у меня нет в доме… Я прогнала сегодня же немца, которого наняла для черной работы… Он так грубил… Но что такое, мистер Смарт?

– Не тревожьтесь, – возразил спокойно трактирщик, – может быть, то, что я видел, не имеет никакого значения…

– Да говорите же!

– Ничего особенного, правду сказать… Какая-то женщина стучала в ставень вашей кухни… Ей не отворяли, она обошла кругом, постучалась, и здесь все напрасно, разумеется. Тогда она вынула связку ключей и стала подбирать…

– Подбирать ключ к замку! И вы ее не остановили? Не велели арестовать? – завопила в бешенстве мистрис Брэдфорд, надевая наскоро шляпу и накидывая себе на плечи мантилью. – Вы оставили ее там?! И она вошла в дом?.. Говорите же!.. О, мистер Смарт!

– Я не могу ответить с точностью на ваш последний вопрос, потому что я посмотрел на часы, увидел, что и без того запоздал, и пошел сюда…

– Оставив ее там! Это неслыханно!

– Вы что-то ищете, мистрис Брэдфорд? – спросила Адель.

– Шляпу мою… шляпу…

– Она у вас на голове, – вежливо произнес Смарт.

– Прощайте, мистрис Дэйтон, Адель, мистер Лэйвли… Доктор, не пойдете ли вы со мной?

Дэйтон поднялся с места, но Смарт сделал незаметно такой комический знак, что он понял, в чем дело, и сказал мистрис Брэдфорд:

– Я пошел бы с вами охотно, дорогая моя соседка, но мне необходимо покончить теперь же кое-какие счеты с мистером Лэйвли. Мой слуга вас проводит и пригласит констебля, если вы найдете нужным, а потом вы можете прислать и за мною.

– Мистер Смарт, – сказала мистрис Дэйтон с некоторой тревогой, когда испуганная гостья удалилась, – отчего, в самом деле, вы не задержали эту женщину?

Смарт громко расхохотался.

– Никакой женщины не было, дорогая мистрис Дэйтон… Дайте-ка мне еще чашечку чая… Просто я рассказал первое, что мне взбрело в голову, и спровадил эту особу… Иначе она занимала бы нас весь вечер воспоминаниями о своем покойнике.

Если бы мистрис Брэдфорд могла услышать тот единодушный взрыв смеха, который последовал за этим признанием Смарта, она очень обиделась бы, но она была далеко. Между тем весь этот эпизод так оживил общество, что даже бедный Лэйвли признался, что намерение этой дамы испугало его до крайности.

– Неприятная особа, – сказала мистрис Дэйтон, – и я не знаю, как от нее отделаться. Я ее не приглашаю, а она все является…

– Она пользуется здесь вообще весьма незавидной славой, – заметил Смарт.

– Я не люблю ее, но думаю, что слухи о ней все же преувеличены, – возразил Дэйтон. – Ее обвиняют в тайном сбыте водки неграм, и я учредил за ней надзор. Но ничего еще пока не открыто. Разумеется, если она окажется виновной, я в качестве судьи не пощажу ее, несмотря на знакомство. Но отказывать ей от дома так, без видимой причины, я не могу. Вы знаете здешнее общественное мнение: все стали бы тотчас кричать, что я зазнался, горжусь… Поэтому лучше уж переносить ее несносную болтовню.

– Письмо мистеру Дэйтону, – сказала служанка, отворяя дверь и держа в руках поднос, на котором лежал запечатанный конверт.

– Кто подал, Нанси?

– Почтальон. И он сказал, что спешное.

– Милая моя, – сказал Дэйтон, прочтя письмо и обращаясь к жене, – меня зовут сегодня же к опасно больному.

– Здесь, в городе? – спросила она с беспокойством.

– Нет, к сожалению; это в десяти милях отсюда, так что я ворочусь уже завтра утром. Нанси, велите оседлать мне лошадь.

– Джордж, – сказал мистрис Дэйтон со вздохом, – мне очень лестно, что здесь так ценят твои знания, но, право, я была бы счастливее, если бы ты оставался дома… Эти постоянные ночные поездки расстроят наконец твое здоровье.

– Ничего, – ответил Дэйтон, надевая плотный плащ. – Ты тревожишься совершенно напрасно. Ночная свежесть не вредит мне. Признаюсь, что мне самому было бы приятнее посидеть здесь, с вами, но что же делать? Могу ли я оставить без помощи страдальцев? И когда я знаю, что здесь столько шарлатанов…

– Вы совершенно правы, – сказал Смарт, – но я не желал бы заниматься делом, которое не дает покоя ни днем ни ночью. Кто же тревожит вас на этот раз?

– Это вновь прибывший немец, некто Брандер. Заболел, вероятно, перемежающейся лихорадкой. Но моя лошадь уже у крыльца. Прощайте… Вы тоже собираетесь ехать, Лэйвли?

– Да… но по одной ли мне дороге с вами, мистер Дэйтон?

– Не думаю; я возьму проселком, на Байлей. Тут короче.

– Без сомнения, но надо переехать болото, – сказал Джеймс, – а это опасный путь, даже днем.

– Но мне эта дорога знакома, как здешняя главная улица! – возразил доктор. – До свидания, мои милые! Надеюсь поспеть наутро, к вашему завтраку. – Лэйвли раскланялся почтительно с дамами, не осмеливаясь, однако, взглянуть на Адель, и сказал только: – Могу я сказать матушке, что вы приедете завтра?

– Можете, – отвечала мистрис Дэйтон, протягивая ему руку, которую он удержал в своей, размышляя о том, можно ли и должно ли ему сказать что-нибудь и мисс Адели. Добрая хозяйка, понимая, что происходило в душе молодого человека, спросила его ласково: – Привезти мне с собою нашу молодую гостью?

Джеймс вздрогнул и так сжал ей пальцы, что они чуть не хрустнули.

– О, – проговорив он, краснея, – мисс Адель найдет, может быть, что у нас очень скучно…

– Так не остаться ли мне здесь с мистрис Брэдфорд? – проговорила девушка.

– Мисс Адель, вы осчастливите нас…

– Ждите нас, Джеймс, – сказала мистрис Дэйтон.

Ее муж закричал с улицы:

– Что же вы, Лэйвли? Выходите вы или нет?

Молодой человек бросился опрометью из комнаты и вскочил в седло. Он выехал из города с доктором, но через несколько минут дороги их разделились.

Смарт простился с дамами и вышел, посвистывая, заложив руки в карманы, но направился не домой, а к реке, у берега которой были причалены плоскодонные барки и другие суда грубой конструкции.