Фридрих Гаклендер
Европейские негры

XIV. Невеста и жених

Когда Блаффер продал свою лавку, Штайгер остался без работы, и следствия этого скоро обнаружились в домашнем быту его семейства. Робкий и лишенный практического такта, старик не мог скоро завесть сношений с другими магазинами, и после нескольких неудачных попыток, совершенно упал духом. Не то было б, если б Артур Эриксен продолжал бывать у Штайгеров; но после свидания при гробе Мари, Клара уже ни разу не видала его. Нужда и лишения всякого рода снова водворились в квартире Штайгера, и вдвое тяжеле было переносить их после некоторого благосостояния, на короткое время испытанного бедняками.

Грустно сидел старик, с состраданием смотря на Клару, старавшуюся развеселить детей, плакавших о том, что им не дают кофе, как вдруг вошли в комнату Тереза Зельбинг и с нею худощавый мужчина лет сорока, по наружности очень-смирный и скромный; он робко переминал в руках шляпу, пока Тереза здоровалась с Кларой и её отцом.

– Да, ведь я не рекомендовала еще вам Бергера! сказала танцовщица по окончании обыкновенных расспросов: – так поздравьте же его: он мой жених. Не конфузься, Бергер, мы у своих коротких знакомых. Надобно тебе сказать, Клара, что мы с ним делаем визиты.

– Скоро будет ваша свадьба? спросил Шгайгер.

– Не знаю, как вздумает Тереза, проговорил жених.

– Разумеется, надобно поскорее кончить эту скучную историю, решительным тоном сказала невеста. – Кстати, мне нужно поговорить с тобою, Клара.

Она отвела свою подругу в сторону и спросила шопотом; – ну, а каково идут твои дела?

– Ты слышала уж, что между нами все кончено, грустно отвечала Клара: – он в жестоких выражениях сказал, что обманулся во мне, что расстается со мною навсегда…

– Да по какому же поводу? Ты и теперь ничего не знаешь об этом?

– Не знаю.

– Однако ж, какие-нибудь поводы к подозрению были? кто-нибудь волочился за тобою?

– Я не давала никому права говорить обо мне дурно.

– Сцена, о которой ты говоришь, происходила у старухи Бекер, сказала Тереза, подумав с минуту – зачем он был у ней?

– Я не знаю, прежним грустным голосом отвечала Клара.

– Эта Бекер для меня подозрительна. Она ничего особенного не говорила с тобою? Быть-может, она приходила к тебе с какими-нибудь предложениями?

– Нет, она была только у нашей соседки, г-жи Вундель, но к нам не заходила.

– Вот что! она была у вашей соседки! Дело начинается проясняться: Вундель что-нибудь насплетничала на тебя ей, а она твоему Артуру. Надобно допросить вашу соседку. Я знаю, какова эта птица! Бергер, продолжала она громко: – приготовь два талера: мы с тобою должны отправиться к бедной вдове, живущей по этой лестнице.

Послушный жених начал церемонно раскланиваться.

Почтенная вдова Вундель дружески угощала столь же почтенную вдову Бекер. Кофейник с шоколадом, сытный завтрак и, главное, бутылка с ромом, уже выпитая до половины, расположили старушек к приятному взгляду на жизнь, когда вошел Бергер, бывший членом благотворительного общества, и, в этом качестве, несколько раз посещавший г-жу Вундель. Хозяйка и гостья были равно испуганы тем, что он застал их в подобной обстановке; однако ж, с низкими поклонами бросились подавать стулья ему и его спутнице.

Пользуясь их страхом, Терезе не трудно было, при помощи своего жениха, заставить старух рассказать всю историю, в которой было замешано имя Клары и которая подала Эриксену повод подозревать свою невесту. С облегченным сердцем вышла Тереза от вдовы Вундель: теперь она надеялась найти случай представить молодому человеку дело в истинном его виде.

– Мне хотелось бы возвратиться к бедной Кларе, чтоб несколько успокоить ее, сказала она жениху: – но лучше будет поскорее переговорить с Эрпксеном. Мы поедем к нему и ты перескажешь ему все, что слышал. Надеюсь, ты сумеешь это сделать?

Но едва проехали жених и невеста несколько шагов, как Тереза заметила Артура Эриксена: молодой человек уверял себя, что презирает и ненавидит изменницу, однако ж очень часто бродил близь дома, где жила она. Тереза велела кучеру остановиться и подозвала Артура.

– Г. Эриксен! очень-рада вас видеть. Рекомендую вам Бергера: это мой жених, и мы с ним делаем визиты. Но у меня есть до вас дело, более-важное; и если вы имеете свободную минуту, то я прошу вас сесть в карету: мы переговорим с вами.

Артур и Бергер с недоумением посмотрели на Терезу; карета была двуместная.

– Вы думаете, что вам негде поместиться? Это легко устроить. Бергер, ты будешь так добр, что посидишь пять минут на козлах.

Бергер сделал недовольную мину.

– Друг мой, я прошу тебя об этом, ласково, но решительно сказала Тереза: – скажи тихонько кучеру, чтоб он ехал назад к дому Клары, прибавила она шопотом.

Бергер отправился на козлы, и Артур с улыбкою сел на его место.

– Вы жестоко и совершенно-напрасно обидели Клару, прямо начала Тереза: – скажите сами, правдоподобно ли, чтоб она могла быть виновата перед вами?

– Не говорите о ней… грустно сказал Артур.

– Я знаю случай, возбудивший ваши подозрения, твердо продолжала она: – вы обманулись. Дело вот в чем. И она рассказала ему все, что слышала от Вундель и Бекер. – Если не верите мне, можете сами расспросить этих гадких старух.

– Я верю вам, это должно быть так! – с жаром воскликнул Артур. – Да, Клара не может быть изменницею! Как я был глуп, что оскорблял ее!

– Вы можете загладить свою ошибку. Карета подъезжает, как видите, к дому Клары.

Артур выпрыгнул из кареты и бросился вверх по лестнице.

– Теперь ты можешь, Бергер, сесть на свое прежнее место, сказала Тереза: – и поедем продолжать наши визиты. Благодарю тебя, милый: ты своей рассудительностью и послушанием помог мне сделать доброе дело.

XV. Герцог Альфред платит услугою за услугу

На другой день, вечером, у крыльца барона Бранда стояла почтовая карета. Лошади нетерпеливо грызли удила; почтальон успокоивал их уверениями, что ждать уже недолго.

В зале подле Бранда стояла сестра его, баронесса Вольмар, с своим сыном.

– Итак, все готово к отъезду, говорил Бранд: – ты отправишься в деревню, которую я купил для тебя. Дело о разводе скоро кончится, и на-днях, ты будешь свободна.

– Но, Генри, зачем же ты расстаешься со мною? Штейнфельд знает наши отношения… Я боюсь за тебя, Генри: у тебя страшные мысли.

– Скоро ты все узнаешь, Люси. Теперь я могу сказать тебе одно: прости! – Пора, пора тебе ехать. Времени не должно терять без пользы.

– Но мы скоро увидимся с тобою, Генри?

– Если мне удастся благополучно кончить свои дела, то очень-скоро, мои друг, отвечал он с заметным волнением в голосе. Но, прости, моя милая Люси! Будь счастлива! и, нежно обняв сестру и её сына, он позвонил. – Подайте мантилью баронессе! сказал он вошедшему камердинеру.

Еще раз поцеловал он сестру, еще раз обнял ребенка и повел ее с лестницы. И когда захлопнулась дверца экипажа, он закрыл глаза руками и быстро отвернулся: ему слишком-тяжело было расставаться с сестрою, которую одну он любил на свете.

Через несколько минут приехал Штейнфельд.

– Вы очень-хорошо сделали, Штейнфельд, послушавшись моего совета: ваше присутствие еще несколькими минутами протянуло бы сцену свиданья, а она была мучительна для меня. Притом же, время не терпит, теперь мне дорога каждая секунда: вы знаете, приготовляясь к дуэли, надобно привести в порядок дела.

– К дуэли? Что это значит? С кем у вас дуэль?

– Это секрет; но вам я могу открыть его. Вы помните портреты Данкварта, рисованные Эриксеном? Я имел неосторожность слишком-многим показывать их – и вот слухи о моей шалости дошли до Данкварта. Очень-глупо иметь дуэль с таким противником, но я не мог отказаться от вызова.

– Барон, вы сами искали дуэли, сказал Штейнфельд, пристально смотря на него.

– Думайте, как хотите; но я прошу вас на все вопросы об этом деле отвечать то, что вы слышали от меня. Быть-может, даже очень-вероятно, что дуэль кончится для меня несчастливо. Так должно-быть.

– Это ужасно, Бранд!

– Не должно жалеть о том, что неизбежно. Но, поговоримте о деле, которое гораздо-важнее. Я надеюсь, что моя сестра будет счастлива. Я не ошибаюсь – так ли?

Штейнфельд пожал ему руку.

– До свиданья же, Штениифельд. Будьте счастливы.

Когда Штейнфельд ушел, Бранд позвал Бейля.

– Вы пересмотрели мои бумаги, любезный г. Бейль? Не правда ли, они в порядке? И если я уеду на несколько времени, поручив вам мои денежные дела, они не придут в расстройство?

– Вы уезжаете? с удивлением спросил Бейль.

– Да, на несколько дней. Кстати, вы были у герцога Альфреда? Что он сказал вам?

– Он сказал, что с удовольствием исполнит ваше желание и приедет в назначенное время.

– Прекрасно. Будем же ожидать его, и займемся делами. Сестра моя уехала. Она говорила, что вы останетесь гувернёром её сына. Вы согласны?

– О, без всякого сомнения! Ребенок полюбил меня, да и я сильно привязался к нему.

Разговор был прерван камердинером, вбежавшим с испуганным лицом:

– Наш дом окружен какими-то подозрительными людьми, с беспокойством сказал он. – Мне показалось, что это переодетые полицейские служители.

– Вот что! спокойно проговорил Бранд: – впрочем, уж время: три четверти девятого.

– Боже мой! вскричал Бейль: – вам грозит страшная опасность, а вы принимаете известие о ней так холодно!

– Опасности пока еще нет; опасность приедет в девять часов, с улыбкою отвечал Бранд: – эта опасность – президент полиции, который лично хочет арестовать меня.

– И вы говорите об этом так равнодушно!

– Вы забываете, что не всегда удается сделать то, что хочешь сделать. Так, вероятно, случится и с президентом, сказал Бранд, вынимая из ящика пару сигар, зажигая одну и подавая другую своему собеседнику. – От нечего делать, будемте курить. Надобно вам сказать, любезный г. Бейль, что я давно приготовлялся к подобной развязке; она пришла скорее и неизбежнее, нежели я думал. Но если я не могу избежать вообще расчета с жизнью, то принял меры, чтоб рассчитаться наиболее-удобным образом, избежав всяких сплетень, которых, признаюсь, не люблю. А! вот и карета герцога Альфреда. Очень-приятно, что он так пунктуально исполняет просьбы друзей.

– Что за диво! кричал герцог, с шумом входи в комнату: – у вашего подъезда, любезный барон, бродят полицейские. Что это значит?

– Coeur de rose! как это неприятно! Я этого ждал. Вы должны помочь мне, герцог.

– Очень-рад. Да скажите же, зачем собралось это стадоворов у вашего дома?

– Скажите, герцог, вы не слышали ничего особенного о моих отношениях к Данкваргу?

– Как смешно, что я не сообразил самой простой вещи! У вас дуэль из-за карикатур, которые вы всем показывали, и полиция хочет помешать этому делу – так ли?

– Вы угадали, герцог. Но я прошу вас помочь мне ускользнуть от этих заботливых попечений о моей безопасности. Вы понимаете, хотя Данкварт и смешной противник, но во всяком случае дуэль – дело чести, и я был бы в отчаянии, если б не мог явиться завтра поутру в назначенное место.

– Готов помочь. Скажите только, что я должен делать.

– Я вам скажу, когда приидет минута.

– Его превосходительство, г. президент полиции! доложил камердинер.

– Вы, герцог, выразите неудовольствие, что полиция вмешивается в подобные дела, и тотчас же удалитесь из моего дома, говоря, что не имеете охоты сидеть под стражею, шепнул Бранд.

Директор полиции был взволнован и расстроен необходимостью арестовать человека, который накануне был объявлен женихом его дочери. Но хозяин Лисьей Норы, арестованный в предыдущую ночь, показал, после нескольких допросов, что человек, называющий себя бароном Брандом, находился в сношениях с ним, и директор полиции, с отчаянием, принужден был арестовать своего нареченного зятя. Он твердо решился исполнить свой долг, тем более, что его сердце кипело негодованием на дерзкого обманщика. Входя в комнату, он готовился коротко и грозно сказать: «арестую вас именем закона!» Но каково было его замешательство, когда он увидел герцога Альфреда, этого могущественного вельможу, разговаривающего с Брандом, и когда сам Бранд, которого он полагал найти пораженным, спокойно и любезно встретил своего нареченного тестя и, сказав, что очень-рад видеть его, попросил его садиться, предлагая ему сигару! Не успел еще опомниться президент полиции, как герцог уже позвонил и сказал вошедшему лакею:

– Прикажи подавать мою карету. Барон, вы извините меня, что я ухожу так скоро; но согласитесь, неприятно сидеть под стражею. Мне кажется, что вы уж слишком-ревностны в исполнении ваших обязанностей, г. президент. Если б со мною случилась такая же история, как с бароном, вы и меня посадили бы под арест? Очень-мило, очень-мило! Возможно ли действовать так неделикатно, и по какому ничтожному поводу! До свиданья, барон. Завтра мы с вами увидимся.

– Надеюсь, отвечал Бранд: – если г. президент освободит меня от ареста, убедившись, что поступил опрометчиво.

И он пошел провожать герцога.

Президент стоял посреди комнаты, совершенно-растерявшись: не дальше, как вчера, он подвергся сильным неприятностям, арестовав баронессу Вольмар. Уже-ли теперь, вместо награды за ревность, его опять ждут выговоры? Но здесь дело совершенно другого рода: здесь дело очень-серьёзное. Но как же герцог сказал, что он поднял шум из-за пустяков? Уже-ли встретилось какое-нибудь недоразумение? Или арестанты оклеветали Бранда? Но ведь секретарь полиции сказал также, что давно имеет подозрения против этого человека, и боялся говорить только потому, что видел его в дружбе с своим начальником. Как понять все это? Ведь герцог говорил, что и с ним может случиться то же, что с Брандом… Что значат эти слова? В них есть какой-то странный смысл…

Между-тем Бранд проводил герцога до самого крыльца. Герцог вел его за руку и что-то говорил ему на-ухо. Полицейские почтительно расступились перед вельможею, дверца кареты отворилась, камердинер Бранда шепнул что-то кучеру, отворил дверцу, и прежде, нежели полицейские успели шевельнуть рукою или сделать шаг, карета уже неслась во весь галоп. Бранд исчез, а герцог стоял на ступенях крыльца один, хохоча во все горло.

– Что вы наделали, герцог! с ужасом вскричал президент, выбегая на лестницу.

– Что такое? Идите, однако, в комнату, здесь холодновато; надеюсь, ничего особенного. Завтра поутру Данкварт получит царапину, или просто струсит – и только. Согласитесь, вовсе не ваше дело было мешать дуэли барона с Данквартом.

– Дуэли! Я не знаю ни о какой дуэли, я говорю о Бранде. Знаете ли вы, кого вы выпустили из наших рук? Преступника, начальника шайки злодеев!

– Что, что такое? Это новости! Вам везде чудятся преступники, любезный г. президент.

– Нет, не чудится мне! Я долго сомневался, но теперь убедился…

И бедный президент, чуть не со слезами на глазах, рассказал герцогу все, что узнала полиция в последнее время.

– Зачем же вы не предупредили меня, что дело идет не о дуэли?

– Да разве вы дали мне выговорить хоть одно слово? тоскливо отвечал президент.

– Во всяком случае, сказал герцог серьёзным тоном: – вы попались в просак, и я не думаю, чтоб для вас было выгодно распускать слухи о промахе, который не свидетельствует о вашей предусмотрительности или распорядительности. Знаете, что? Не лучше ли вам молчать? В таком случае, я готов принять вашу сторону. Если же вы вздумаете разглашать глупости о человеке, который был моим приятелем, это не может доставить мне особенного удовольствия. Да и вашей дочери неслишком-выгодны будут подобные слухи. Советую вам подумать об этом и впредь быть распорядительнее.

– Да, я сам виноват, вздохнув, сказал президент. – Приходится молчать, если вам то угодно, герцог. Но вы оцените мою скромность и преданность вашим интересам…

– Без-сомнения, без-сомнения, готов служить вам, чем могу, гордо отвечал герцог.

XVI. Разсказ Йозефа

На другой день у военного министра, графа Форбаха, был назначен обед, по случаю обручения сына его с фрейлиною фон-Сальм. Родственник невесты, майор, сидел поутру у жениха, толкуя о приготовлениях к свадьбе.

В комнату вошел Йозеф, лакей молодого Форбаха, и остановился, как-бы желая заговорить.

– Ты хочешь, кажется, что-то сказать, Йозеф, ласково спросил Форбах: – да, тебе нужно оправдаться. Куда пропадал ты вчерашний вечер?

– Простите меня, ваше сиятельство. Я провожал барона Бранда, моего прежнего господина и благодетеля, дрожащим голосом отвечал слуга.

– Знаю, знаю. Что ж такое с ним? У него была дуэль? Чем она кончилась?

– Он велел мне вчера в девять часов вечера быть с коляскою у заставы. В половине десятого он приехал в экипаже герцога Альфреда на то место, где я ждал его; он пересел в мой экипаж, и мы поскакали в Кёнигсгофен.

– В Кёнигсгофен? Ну, да, это самое удобное место для дуэли, проговорил Форбах.

– Там ночевали мы; барон встал на рассвете, велел мне взять ящик с пистолетами, и мы пошли в рощу. Мы прошли несколько сот шагов. Он взял у меня ящик и велел мне ждать его на том месте, а сам пошел дальше, сказав, что он будет стреляться с г. Данквартом, который должен привести с собою секундантов и доктора. С четверть часа все было тихо в лесу. Вдруг раздался выстрел, и тотчас же вслед за ним другой. Я бросился в ту сторону. Мой господин лежал мертвый. Пуля прошла ему в самое сердце…

– Куда ж исчезли противник и секунданты? спросил Форбах.

– Я не знаю.

– Это странно! В-самом ли деле правда, что он убит на дуэли? Как ты думаешь, Йозеф?

– Что бы я ни думал, ваше сиятельство, я буду говорить всем и каждому, что он убит на дуэли. Значит, он хотел, чтоб так говорили, если сказал, что идет стреляться с г. Данквартом.

– Да, это была воля умирающего, и мы должны уважить ее, сказал, задумавшись, Форбах.

– Тем более, что дуэль совершенно-правдоподобна, прибавил майор. – Данкварт человек смешной, но самолюбивый. Он был сильно раздражен карикатурами, которые Бранд в последние дни показывал всем своим знакомым, и мог вызвать его на дуэль.

– Я привез тело в город, продолжал Йозеф: – оно лежит в его доме.

Весть о смерти Бранда быстро разнеслась по городу, и никто не сомневался, что он убит на дуэли. Данкварт сначала говорил, что это неправда, что несправедливо обвиняют его в смерти молодого человека; но скоро он понял, как может возвысить его подобное обвинение, и перестал оправдываться. Таким образом он прослыл человеком храбрым, и с той поры никто не смел уже подсмеиваться над его странностями.

* * *

И в доме Эриксенов скоро праздновалось обручение. Гордость и тонкое чувство приличий г-жи Эриксен были сокрушены неприятностями между зятем её и дочерью, между сыном и невесткою. Поссорившиеся супруги примирились, но г-жа Эриксен не могла без ужаса вспомнить о том, какими скандалами угрожали репутации её семейства эти ссоры. И она стала думать, что вернейшее средство сохранить семейную тишину – не мелочное соблюдение приличий, а взаимная любовь мужа и жены. Когда Артур, подозревая Клару, сказал ей, что перестал думать о танцовщице, она была смягчена этою неожиданною уступкою, которую приписывала сыновнему повиновению, не зная истинной причины её. Видя потом Артура постоянно-печальным и бледным, она стала жалеть о нем. Брат Артура, отдавший своего приемыша на воспитание Штайгерам, и убедившийся в том, что это семейство честное и почтенное, неутомимо действовал у матери в пользу своего брата. Сестра Артура присоединила к этому свои просьбы, и когда Артур, убедившись в неосновательности своих сомнений, начал просить у матери согласия на брак, суровость её правил поколебалась, но не более, как поколебалась; решительный удар был нанесен только тем, что молодой Форбах, присоединив свои советы к просьбам детей, решительно сказал, что не находит ни малейшего нарушения светских приличий в женитьбе Артура на фрейлейн Штайгер, привел в подтверждение несколько примеров, заимствованных из преданий аристократического общества и наконец прибавил, что он и жена его за честь и удовольствие себе поставят быть в знакомстве с Артуром и его женою, если эта жена будет Клара. Против этой блестящей перспективы – войти в близкое знакомство с аристократиею, г-жа Эриксен не могла устоять, выразила свое полнейшее согласие и благословила Артура и Клару.

Обе свадьбы были в один день, и молодые супруги отправились путешествовать – светский обычай, исполнение которого со стороны Артура очень польстило самолюбию г-жи Эриксен. Форбах с женою поехали в Париж, Артур и Клара – в Италию, куда уже давно порывался молодой художник.

Вскоре после того было окончено дело о разводе, начатое баронессою Вольмар и через месяц она стала г-жею Штейнфельд.