Некий господин Пекельный – Франсуа-Анри Дезерабль

Дезерабль – явление. Нет, не так. В моём читательском опыте (довольно увесистом) – Явление. Никогда не думала, что молодой человек может быть настолько чутким к прошлому, не своему, не своей семьи или даже страны, а к прошлому литературному. Своим жгучим интересом к писателям, произведениям и даже персонажам он способен разбудить желание читать и перечитывать, а это дорогого стоит.Жанр книги определить почти невозможно. Хорошо, что есть это всеобъемлющее определение «современная проза», которое я не люблю за его расплывчатость, но данном случае оно спасает. Потому что книгу вряд ли можно назвать романом. Это и литературоведческое эссе с подробным разбором произведений Гари, особенно Ромен Гари – Обещание на рассвете , и, как бы то ни было неожиданно, Гоголя, в том числе «Мёртвых душ» и «Ревизора». Ценно то, что Дезерабль отлично понимает русскую классику и вообще много о ней знает. Ещё тут найдётся место для автобиографических моментов, включая то, как мало в детстве интересовался книгами мальчик, единственной любовью и мечтой которого был хоккей. Большая привязанность к творчеству Гари явно связана с некоторой схожестью его мамы, свято верящей в то, что сын обязательно защитит диссертацию, и мамы экстравагантного французского писателя, которая точно знала, что её Ромушка станет Виктором Гюго и Габриеле д`Анунцио в одном лице))). Многие ситуации из жизни Гари, о которых нет реальной информации, литературно переработаны – проще говоря, выдуманы. Вот и остаётся только думать-гадать, где факты, а где фантазия. Почти как тот самый господин Пекельный, который то ли был соседом Гари в Вильно, когда мальчика ещё звали просто Роман Кацев, то ли он персонаж его книги.Поиски реально существовавшего Пекельного приводят Дезерабля к жутким моментам гибели литовского Иерусалима, причём в книге есть рассказы об обоих случаях: первом, когда евреев уничтожали поляки, а во втором – уже нацисты. Я всегда не могу читать об этом равнодушно, а здесь написано настолько душевно, что было просто трудно…Много моментов ненавязчивого юмора, абсолютно без пошлятины, что, согласитесь, непросто, когда речь идёт о таком бонвиване, каким, согласно официальной истории, был Гари. Часто Дезерабль ограничивается фразой на пороге спальни:Вас там не было, и я не вездесущ.А вот где он всё-таки побывал – это в вильнюсском дворе, где, возможно, сосед говорил маленькому мальчику: если станешь знаменитым и будешь общаться с могущественными мира сего, скажи им, что жил когда-то некий господин Пекельный… И галошу свою мальчик пытался съесть в целях покорения соседской девочки тоже там… И памятник там же.

«Некий господин Пекельный» стал дебютным произведением бывшего профессионального хоккеиста Франсуа-Анри Дезерабля. Роман был издан в 2017 году французским издательством «Gallimard», и, уникальный случай, книга не только попала в списки почти всех престижных литературных премий Франции, но и получила целый ряд этих наград. Что же такое этот роман? Чем же он так зацепил читателей и жюри премий?По сюжету молодой француз, являющийся страстным поклонником романа Ромена Гари «Обещание на рассвете», волею случая оказывается в Вильнюсе и, прогуливаясь по городу дабы скоротать время перед отправлением поезда в Минск, случайно заходит во внутренний дворик дома номер 18 на улице Йонаса Басанавичюса, где прошло детство его литературного кумира – будущего французского дипломата и писателя, в 20-ых годах века прошлого носившего имя Роман Лейбович Кацев. Тогда и вспомнится герою Дезерабля строка из «Обещания»: «В Вильно, на улице Большая Погулянка, в доме шестнадцать, жил некий господин Пекельный».Это вроде бы не самое незаурядное приключение запустило целый ряд воспоминаний и ассоциаций, что привели к удивительным последствиям – наш молодой француз решил выяснить, существовал ли этот человек, упоминающийся Роменом Гари всего лишь в одной главе его романа, на самом деле, и узнать, как сложилась его жизнь и где она окончилась. Потом он будет удивляться тому, как тонко судьба умеет сплетать нити одного события с другими, будто подталкивая человека к какому-то действию, расследованию. Как будто ей нужен был кто-то способный снова вытащить на свет одну из старых историй и посмотреть на неё иным взглядом, раскрыть другие стороны прошедших событий, показав именно то, что так взволновало его самого, тем самым её дополнив. И рассказать другим, но уже в симбиозе с историей своей.В своём романе Дезерабль описывает реальные и воображаемые события в плотной связи как с романтизированной автобиографией Гари, описанной в его «Обещании на рассвете», так и с подлинной историей жизни этого литературного мистификатора. Главный герой книги Франсуа-Анри – его альтер эго, поэтому здесь есть и значительная часть от него самого: его личное восприятие исторических событий, его мысли, его чувства, его ощущения. Фрагменты подлинной истории чередуются с вымышленными эпизодами биографии, что на ходу сочиняет наш герой герою своему. И проекции в прошлое в виде немого кино, отсылающего читателя во времена былые. Или сцены в оттенках искусственной сепии, будто рождённые в результате проявки старой фотоплёнки. Герой Дезерабля признается, что страдает странной «болезнью», симптомом которой является способность видеть всё вокруг не таким, как есть, а каким оно было в определенный исторический период: Париж – сквозь фильтр Великой французской революции, а Вильнюс 2014-го – через кадры начала 20-ых годов 20-го века.Амьен, Вильнюс, Париж, Венеция и другие города, не только как декорации действия, но и как свидетели прошлых событий, что могут дать путнику, ищущему следы в истории, подсказки и намёки, направление дальнейших поисков. Но здесь и другое, чётко ощущается тоска автора по ушедшему, по старинным обликам городов, утерявших своё очарование и даже часть памяти, изуродованных и покалеченных, опошленных массовой «культурой» и проданных туризму.Здесь поднято много серьёзных и тяжёлых тем: влияние перемалывающих всё и вся жерновов истории на судьбы простых людей, геноцид как ужасное последствие культивации ненависти на почве национальной принадлежности, судьба целого народа и кошмары войны. И тут же размышления о том, что такое настоящая литература, что не писатель выбирает сюжет, а совсем наоборот. О фальсификациях. О философии. Это автофикшн – пограничный жанр между реализмом и художественным вымыслом, где для автора появляется неограниченное количество способов самовыражения, где он может сказать всё, что ему нужно сказать.Отдельно хочется отметить красивый, но не вычурный язык автора. Его описания, его акценты на деталях и то, каким образом они выписаны, что сразу направляет читателя на поиски других реперных точек в романе, которые поведут дальше и зададут следующий вектор этого интересного путешествия. И, одновременно с ним, исследования и даже откровения.Нашёл герой романа ответ на вопрос, сдержал ли своё данное на рассвете обещание Ромен Гари? Обнаружил ли следы реальной жизни господина Пекельного в результате своих изысканий и обращений к разным источникам? Что узнал он, пройдя путь по стопам самого Гари, от его корней, через Вторую мировую войну – страшную веху всемирной истории, к вершине карьеры и далее, к его самоубийству? Создал ли этим романом, подражая своему кумиру, новую литературную мистификацию или остался честен, пусть и используя свою фантазию в попытках воссоздать возможную историю Пекельного? Ведь по сути, Дезерабль предложил свою альтернативную историю о том, как могла бы сложиться судьба маленького человека. И я верю в то, что французский писатель действительно искренне желал, чтобы спасение было возможным. Но… Все ответы в книге.

Маленький человек – наш национальный бренд. Но пока мы его не используем, тема потихоньку перекочевала в другие литературы. В принципе книгу Дезерабля можно прочесть как рассказ о том, как же так получилось. Гоголь родил Кацева, Кацев родил Гари, Гари родил некоего господина Пекельного.Вот об этом маленьком Пекельном, эпизодическом персонаже романа Ромена «Обещание на рассвете», вроде, как и книга. Хоккеисту в отставке, несостоявшемуся юристу, а ныне писателю Дезераблю стало интересно, а что стало с Пекельным?Книга ожидаемо склоняется к модному нынче околодокументальному изложению. «Пекельный» – литературоведческо-исторический травелог, в котором реальное и художественное взаимопроникают друг в друга, в связи с чем поневоле начинаешь размышлять о том, где кончается факт и начинается правда и вымысел.В принципе, можно сказать, что это вообще книжка о творчестве: Дезерабль рассказывает нам не только о Гари, его пути в литературу, но и о себе любимом, который тоже в чем-то немножко Гари.Но, все это, в конечном счете, неважно, потому что «речь у нас пойдет о хоббитах» (Толкиен тоже писал о маленьком человеке), то есть о низкоросликах в историческом измерении.Дезерабль мысленно достраивает образ Пекельного, о котором мы совершенно ничего не знаем, кроме того, что он живет в Вильно, дом шестнадцать и т.д. В то же время он пытается выяснить подлинную, историческую судьбу этого персонажа. Идеологический посыл книги в целом понятен: век-волкодав (с одной стороны коричневые, с другой красные) пожирает маленького человека (почему ничего не сказано о литовском государстве?).Вот эта штампованная схема и убивает довольно ловко и изящно, так умеют только французы, написанную книгу.Не дайте себя обмануть публицистическими пассажами о печах Освенцима и ужасах Понар. Они действительно ужасны, но только если о них рассказывать не истертым штампованным зыком, а языком Визеля, Леви, или Кертеса. Конечно, Дезерабль не опускается до нынешней беллетристики и кинематографа, превращающей нацистский кошмар в задник для приключений и мелодрамы, но и не взмывает до необходимых в целях описания падения человеческой цивилизации высот. Получается скорее корректно, чем трагично, дежурно, нежели оригинально. Нового Вюйара из Дезерабля не выходит.Что ж, не получается сказать хорошо, стерпим и так. Главная проблема «Пекельного» не в усредненном взгляде на историю.Роман Дезерабля построен на софистике, старом добром, нержавеющем приеме – подмене исходного тезиса. Вот в чем незадача.Ведь нас, и автора, изначально, интересовал конкретный господин Пекельный. Его уникальная судьба. Но информации нет. И Дезерабль латает ее отсутствие где художественным воображением, где исторической статистикой, где газетными шаблонами. Постепенно личность теряет индивидуальные черты, превращается в символ, символ деградирует до штампа.Рассуждая о попрании маленького человека катком истории и тоталитаризма, Дезерабль с легкостью, также как и осуждаемые им режимы, шагает по трупу несчастного Пекельного. Пекельный для него лишь средство, дровишки в топку идейной позиции, расходный материал. Как и Гари, он лишь напоминает о Пекельном, ничуть не интересуясь его рутинным сущестованием.О том, что маленького человека слишком мало для литературы, говорит и наличие линии Ромена Гари. Дезерабль пишет о Гари не только потому, что тот пишет про Пекельного, но и потому, что интуитивно принимает желтизну как обязательное требование, предъявляемое к современной прозе. Без ВИПов, без их скандальной хроники, ворошения постелей и интимных сторон, внимание публики не удержишь. Поэтому надо обязательно дать читателю то, что он ждет – рубрику «из жизни звезд».Я далек от того, чтобы всю вину за это сваливать на Дезерабля. Дело не только в моде, но и в том, что крен в «документалистику» неизбежно влечет за собой подобные последствия. В художественном тексте можно писать об Акакии Акакиевиче, не пугаясь последствий. В «прозе правды» нужен большой романтический герой, нужен тип. Вернее сказать получается только тип. Потому что по документам обычно вырисовывается только типичное. Живое, индивидуальное ускользает. В итоге получаем вместо полноценного романа рассказ о гипотетическом Пекельном, который жил в таком-то доме, попал в лапы к нацистам и был либо сожжен, либо расстрелян, либо сгинул в Сибири в ГУЛАГе прямо с медведями.Но это не так. Настоящий, художественный Пекельный сел на пароход, и уехал в Аргентину еще в 1930-м году. Стал заправским гаучо, спекулировал спиртным. Остепенился, женился, нарожал детишек. Обо всем этом еще Борхес писал в письмах.Но это ж совсем другая история, не вписывающаяся в заданные рамки публицистики, документалистики, тенденциозной политкорректной прозы.