Феликс Х. Пальма
Карта хаоса

Слушая его сбивчивую речь, Валери постепенно теряла свой высокомерный вид. Взгляд ее сделался диким, теперь в нем полыхал страх, близкий к безумию.

– Вряд ли, – ответила она. – Это была глупая ошибка. Арман ненавидел глупые ошибки.

– Однако сам он совершил худшую из ошибок, влюбившись в вас, – возразил Клейтон. – Как, впрочем, и я сам.

В зале вновь воцарилась тишина. Графиня пристально смотрела на агента. Она была похожа на пантеру, угодившую в капкан. И она была прекрасна в своей ярости. Весь ее вид говорил о том, что не родился еще охотник, достойный столь великолепной добычи.

– Вы своего добились. Мне и вправду хотелось произвести на вас впечатление, вызвать ваше восхищение, – продолжал Клейтон, – так что я перестал обращать внимание на внутренний голос, который все громче кричал: “Опомнись, что-то тут не сходится”. Да, вы своего добились. Я всей душой мечтал о миге, когда смогу предстать перед вами в роли героя. Поэтому и вел это простейшее дело так, словно был глух и слеп, то есть не замечал множества мелочей и странных совпадений. Вы добились того, что мною стало управлять не желание во что бы то ни стало разгадать тайну, а желание уловить в вашем взоре волнение… Но сегодня вечером пелена спала с моих глаз. И я увидел вас такой, какая вы есть.

Валери де Бомпар ничего не ответила. Она подошла к столику и дрожащей рукой налила себе в бокал вина, потом откинула назад голову и залпом выпила его. Несколько мгновений блуждала в лабиринте своих мыслей, потом с сухим стуком поставила бокал на стол, в бешенстве стянула перчатки и швырнула их к ногам Клейтона. Тут-то агент и рассмотрел ее руки, покрытые шрамами, красными пятнами и уродливыми наростами. Его это не удивило, однако он почувствовал странную боль в груди. А еще он почувствовал, как силы оставляют его. Графиня де Бомпар дерзко улыбалась, пытаясь выглядеть насмешливо-высокомерной, как всегда, но по щекам ее текли слезы.

– Примите мои поздравления, агент Клейтон. Итак, вы раскрыли это дело. На сей раз и вправду раскрыли. Кроме того, я, в отличие от Холлистера, настоящая. Вы должны быть вдвойне довольны.

Агент смотрел на нее с грустью.

– Кто вы, Валери? – спросил он почти шепотом.

– Вы на самом деле хотите знать? Но я не уверена, что вы готовы услышать ответ.

– Да, скорее всего, не готов. – Клейтон вздохнул. – Хотя мне все равно нужно его услышать.

– Что ж, тогда я расскажу вам одну историю, очень красивую историю. Историю проклятия и спасения. Историю моей жизни. И, пожалуй, выслушав ее, вы сами сможете ответить на свой вопрос. – Графиня заговорила тихо, словно читала наизусть хорошо заученный урок или не совсем забытую древнюю молитву: – Однажды некий родовитый француз охотился в лесу, окружавшем его замок. Внезапно конь графа резко остановился, едва не затоптав грязную и оборванную девчонку, которая бродила среди деревьев, что-то лепеча на непонятном языке. Граф де Бомпар и его люди решили, что ее, наверное, бросили цыгане – всю предыдущую неделю где-то поблизости стоял табор. Девочку взяли в замок, так как она была страшно истощена и больна. Этой девочкой была я. Помните мои слова? Арман встретил дикую девчонку. Это не преувеличение. По мере того как я выздоравливала, граф привязывался ко мне и захотел оставить жить при себе, под своим покровительством и в качестве своей ученицы. Я плохо помню первые месяцы, проведенные в замке, и уж тем более совсем не помню свою прежнюю жизнь. Не знаю, как я попала в тот лес и действительно ли моими родителями были цыгане. Для меня не существует ничего, что было до Армана, и без него для меня не существовало бы никакого потом, поскольку я не выжила бы в лесу и не стала бы тем, чем стала. – Она замолкла, словно подыскивая нужные слова, чтобы начать вторую часть своего повествования, ту часть, услышать которую Клейтон, как она полагала, не был готов. – Арман дал мне все. Все. Кроме одной вещи – освобождения от лежавшего на мне проклятия. Это оказалось не по силам даже ему. Граф мог только разделить со мной ужасную тайну. Он был моим другом, моим товарищем и взвалил на себя долю моих страхов. Другим, подобным мне, так не повезло… Но однажды Арману пришлось уехать. Он не сказал, ни куда уезжает, ни почему, просто поклялся, что таков его долг, и просил меня не задавать ему никаких вопросов. Я подчинилась – как всегда. И осталась одна. Наедине с собой. Но когда подступила жажда, все обещания, данные супругу перед его отъездом, пошли прахом. Вы не можете себе представить, что значит быть такой, как я, и какая пытка каждый день моей жизни. На какое кошмарное одиночество обречена я в этом мире, к которому не принадлежу и который заклеймил меня страшным клеймом… Думаете, я не желаю себе смерти? Изо дня в день я всей душой призываю ее… Однако я обещала Арману, что не наложу на себя руки, что буду сопротивляться, попытаюсь отыскать способ справиться со своим проклятием. И я пыталась, поверьте. Пыталась со всей одержимостью, на какую только способна, но потерпела поражение… Поначалу я старалась выжить, убивая домашний скот и маленьких зверей, как вы верно догадались, но быстро поняла, что этим моей жажды не утолить, скоро мне понадобится совсем другое…

Клейтон смотрел на нее, не произнося ни слова, лицо его оставалось невозмутимым.

– Возможно, все было бы проще, носи я пояс из волчьей шкуры… Сожгла бы его – и все в порядке. Но, на беду, то, что делает меня такой, какая я есть, это часть меня самой, – попыталась пошутить графиня. – И все же это не я, клянусь вам. Нет, это не я. Поверьте, каждое убийство ложится тяжким камнем на мою душу.

– Если только она у вас есть, – выдавил из себя Клейтон.

– Но чего я никогда себе не прощу, так это того, что не оправдала надежд мужчины, давшего мне все, – продолжала она, словно и не заметив сарказма Клейтона, – ведь он, вопреки ужасной правде, считал меня красивой, благодаря ему я чувствовала себя не чудовищем, а существом прекрасным, да, самым прекрасным на свете… – Голос ее дрогнул, а глаза наполнились слезами. – А вы так напоминаете мне Армана… Когда я увидела вас в первый раз, мне почудилось, что я снова вижу своего мужа…

Она медленно приблизилась к Клейтону и протянула руку к его лицу. Клейтон чувствовал на спине жар от камина, но пальцы графини показались ему горячее огня. Сопротивляться у него не было сил – он позволил пальцам Валери пробежать по его щеке и легко коснуться губ.

– У вас глаза старика, старика, который смотрит на мир с далекой и неприступной сторожевой башни, пытаясь понять чужую для него жизнь. Однако… – Графиня приблизила к нему свое лицо. Клейтон вдохнул солоноватый аромат залитой слезами кожи. – Ваши губы созданы для любви.

Клейтон крепко сжал ее запястье и попытался удержать:

– Нет! Вы напрасно стараетесь, я выполню свой долг. И сдам вас властям. В наручниках отвезу в Скотленд-Ярд, а если понадобится, то и в кандалах… И да поможет вам Бог, – произнес он, стараясь выглядеть холодным, хотя чувства переполняли его. – Не стану отрицать, судьба, которая вас ждет, внушает мне ужас. Наши ученые лишат вас этих роскошных нарядов, потом крепкими ремнями привяжут к стулу и начнут исследовать словно подопытное животное. И не успокоятся, пока не узнают, что за чудовище таится у вас внутри, а потом запрут в клетку на всю оставшуюся жизнь.

Она слабо улыбнулась, как, верно, улыбается человек, вспоминая сказки, пугавшие его в детстве. Клейтон увидел совсем близко глаза графини и обнаружил, что они не совсем черные – тонкое золотое кольцо окружало каждый зрачок и делало его похожим на крохотное солнце в час затмения.

– Все, что вы сказали, правда, – услышал он ее голос, и губы графини почти коснулись его губ. – Да, я играла вами. Любой своей улыбкой старалась смутить ваш разум, но… В конце концов и сама влюбилась.

– Я не верю вам, – процедил Клейтон сквозь зубы.

По выражению лица графини можно было подумать, что она услышала забавную шутку.

– Знаете, за что вы полюбили меня, Клейтон? Исключительно за то, что никак не могли понять, за то, что я оставалась загадкой для вашего ума. Это терзает вас, смущает, лишает сна и аппетита. Вы хотите проникнуть в мою тайну, а ведь это самая глубокая форма овладения другим существом. И я тоже – впервые в жизни – почувствовала что-то похожее. – Дыхание Валери сделалась прерывистым. – Да, едва увидев вас, я ощутила неодолимую потребность понять, что таится за вашим взглядом… Я полюбила вас, Клейтон, хотите – верьте, хотите – нет. Я сопротивлялась этому чувству, но оно с каждой минутой только крепло. Такое чудовище, как я, не может позволить себе роскошь полюбить кого-то. Однако я не желаю и дальше противиться любви. Нет. Даже мне нельзя отказать в праве хотя бы раз в жизни испытать ее. Забудем на эту ночь наши роли, агент Клейтон! Ведь сейчас мы оба знаем, чего хотим. Обещаю вам, завтра утром мы снова станем самими собой, вы – агентом Скотленд-Ярда, я – вашей пленницей. Но до утра еще далеко…

Пока она говорила, Клейтон чувствовал на своем лице ее обжигающее дыхание, чувствовал нежный лесной запах ее волос, неистовое биение пульса на тонком запястье, которое он продолжал сжимать. И только потому, наверное, что у него не было сейчас другого способа удержать графиню, он сжал запястье еще сильнее. Ему хотелось причинить ей боль, ощутить, как ломаются хрупкие косточки. Графиня застонала. Но тут же ее жаркие губы скользнули по щеке Клейтона – к его губам.

– Я хочу узнать, что такое любовь, только и всего, прежде чем наступит рассвет и все это кончится… – прошептала она, и их губы встретились.

Клейтон медленно, почти бессознательно разжал пальцы и отпустил запястье графини – так ветка внезапно роняет фрукт, который оберегала в течение нескольких месяцев. И на какое-то время рука самого агента сиротливо и беспомощно повисла в воздухе – пока Валери не обняла его. И тогда, после секундного замешательства, Клейтон схватил ее за талию с такой жадностью, какой никогда не предполагал в себе. Он почувствовал внутри неведомое ему прежде мощное пламя, оно горячим потоком неслось по венам, испепеляло волю и выжигало разум. И казалось, тело его вот-вот взорвется как бочка с порохом. Отчаянно желая погасить это пламя, он прижал Валери к себе, будто хотел одолеть границу плоти и дерзко вторгнуться в мягкую глину ее души. Клейтон сознавал, что хочет овладеть Валери, утолить внезапно вспыхнувшую жажду. Графиня прервала поцелуй, и теперь ее зубки оставляли следы на его шее. Он утратил способность мыслить трезво и оторвал от себя Валери, чтобы швырнуть прямо на ковер и грубо насытить свою страсть. Но тут их глаза встретились. Ее взгляд был совсем не таким, как ожидал Клейтон. В ее глазах пылал холодный и суровый огонь, никак не соответствующий нежной податливости тела.

– И все же я не позволю вам отдать меня в руки властей, – услышал он ее голос, словно шедший откуда-то издалека. – Лучшее из творений Армана де Бомпар не должно окончить свои дни в грязной клетке. Но и убить вас я не могу, потому что люблю, как никогда в жизни никого не любила. А значит, у меня нет выбора… Простите.

Клейтон среагировал мгновенно, но все же не успел уклониться от удара. Правда, каминные щипцы, которыми вооружилась Валери, пока длился их поцелуй, ударили его по голове не так сильно, как она рассчитывала. Оглушенный, Клейтон попытался ухватиться за нее, чтобы не упасть, но лишь скользнул рукой по бедру графини, потом рухнул на колени, а потом очень медленно и с каким-то нелепым наслаждением растянулся на ковре, где за несколько секунд до того хотел овладеть ею.

III

К счастью, коварный удар не лишил Клейтона сознания, поэтому, лежа на полу, он услышал быстрые шаги Валери де Бомпар, покидавшей зал, а затем стук ее каблучков в холле. И тотчас воображение нарисовало ему следующую картину: вот она, подобрав рукой край юбки, спускается с крыльца, вот бежит к лесу, который начинается прямо за воротами замка… Если он не пустится в погоню немедленно, настичь беглянку не удастся. Собрав все силы, агент оперся ладонями о пол и стал подниматься. Голова у него так кружилась, что пришлось еще несколько секунд простоять на четвереньках, сильно наклонившись вперед, словно он молился неведомому древнему идолу. Наконец Клейтон сумел встать на ноги и, хватаясь за мебель, вышел в холл.

Дверь замка напоминала широко разинутую пасть, жадно вдыхавшую волшебные запахи ночи. Клейтон миновал порог и, по мере того как свежий ночной ветер проветривал ему мозги, шагал все решительнее. На широкой лестнице он с изумлением увидел туфли графини, тут же валялись ее драгоценности. Агенту подумалось, что вряд ли это было частью некой эротической игры; такое поведение скорее внушило ему сильную тревогу. Ночь стояла холодная и темная, но времени возвращаться за пальто не было. Клейтон схватил один из фонарей, освещавших подножие лестницы, и ринулся в лес, ориентируясь по следам, оставленным на земле босыми ногами Валери.

Сколько Клейтон успел пройти, сказать трудно. Он дрожал от холода, но голова его пылала, особенно в том месте, куда пришелся предательский удар. Взор порой затягивало туманом, и тогда агент прислонялся к дереву и ждал, пока зрение восстановится. И опять пускался в погоню, сжав зубы, напрягая все чувства, ловя любой шорох. Ветер, как смычок огромной скрипки, касаясь ветвей, заставлял их жалобно постанывать. Мрак колыхался вокруг, будто вознамерился поплотнее укутать Клейтона. Вдруг он заметил на земле что-то вроде темной лужи, в которой отражались звезды. Посветив на лужу фонарем, агент понял, что это расшитая бриллиантами юбка графини. Он опустился на колени и бережно взял юбку в руки: тонкая ткань до сих пор хранила тепло и запах Валери. А еще он увидел, что юбка в нескольких местах разодрана, словно ее срывали с тела в страшной спешке. Агент встал и осмотрелся. Страх холодным мохом начал расползаться по всему его телу.

Клейтон двинулся дальше, стараясь не терять присутствия духа. Вскоре он заметил: женские следы стали постепенно обретать необычную форму, а расстояние между ними с каждым разом делалось все больше и больше. Он даже подумал было, что свернул не туда, но через несколько метров след опять появился, чтобы потом снова исчезнуть. Однако Клейтон продолжал идти вперед, теперь уже полагаясь в основном на интуицию. Время от времени он видел на тропинке одинокий след, уже и вовсе не похожий на человеческий, или встречал дерево с обломанными ветками. Все это наводило на разного рода догадки, но он предпочел не поддаваться соблазну и по мере возможности сохранять здравый взгляд на вещи. Клейтон узнал тропу, по которой убегала графиня, и почувствовал, как сердце перевернулось в груди. Именно здесь две ночи тому назад агент промчался вместе с другими жителями деревни… Дорога вела к оврагу, где нашел смерть Том Холлистер.

Клейтон снова увидел себя во главе группы преследователей… Снова почувствовал опьянение погоней, а еще опьянение от фантастической мысли, что они вот-вот поймают настоящего человека-волка. Теперь все обстояло иначе. Он шел по проклятому лесу один и казался сам себе ужасно беззащитным среди деревьев, которые словно о чем-то шептались между собой, строя против него злые козни. И тут невыносимая тоска обрушилась на Клейтона – он понял, что за минувший вечер знакомый мир растаял как дым. Потеря была невероятной, чудовищной, и от этой мысли у него перехватило дыхание. Но вопреки всему агент продолжал как сомнамбула двигаться вперед, хотя и твердо знал, что этот путь никогда не приведет его туда, куда он больше всего хотел бы попасть – в прошлое, в благословенное и рациональное прошлое, а точнее, в тот день, когда легендарный капитан Синклер предложил ему поступить на службу в его спецподразделение. Окажись Клейтон снова в прошлом, он отверг бы предложение капитана, ответил бы, небрежно махнув рукой, что это совершенно его не интересует, что он предпочитает по-прежнему жить в банальном, зато уютном мире, чьи законы ему так хорошо известны и где фантастические существа никогда не рискнут соскочить со страниц бестиариев… Но вернуться в прошлое еще никому не удавалось, обреченно признал агент. Сейчас он должен преследовать Валери де Бомпар, чтобы до конца доиграть свою роль в той безумной пьесе, в которой ему выпало участвовать.

Машинально Клейтон начал свободной рукой теребить висевший у него на шее ключ с крылышками ангела и нервно поглаживать его. Это был ключ от Камеры чудес, и, с тех пор как Клейтону его доверили, ключ превратился для агента в своего рода талисман, в символ сверхъестественного мира, который прятался в некой складке реальности, символ того мира, куда, судя по всему, Клейтон сейчас и направлялся. Однако там ему наверняка предстояло познать вещи, к которым он не был готов. Вещи, способные навсегда сломать человека.

Стараясь заставить себя снова рассуждать с присущей ему логикой, Клейтон пытался понять, с какой целью ведет его Валери де Бомпар к оврагу. Потому что было совершенно очевидно, что графиня сознательно ведет его туда, куда ей хочется, как она привыкла поступать всегда и со всеми. А он подчинялся ее воле, поскольку у него не было выбора. Как всегда, у него не было выбора.

Вдруг долгий и печальный вой прорезал ночную темень. Вой доносился со стороны оврага. Клейтон выхватил из кармана пистолет и бросился туда, держа высоко перед собой фонарь, который вспарывал завесу мрака. Тяжело дыша, агент добежал до маленькой полянки у самого обрыва. Там он увидел все те же странные следы. Казалось, они приближались к опасному краю – но потом исчезали. Агент поставил фонарь на землю, собрался с духом и подошел к обрыву. Трудно было заставить себя посмотреть вниз, поскольку его мысленный взор уже видел прекрасное тело Валери де Бомпар, разбившееся при падении. Правда, Клейтон и сам не знал, худшая ли это картина из всех возможных. Но дно оврага было затянуто непроглядной чернотой, и разглядеть ничего не удавалось. Все же он еще несколько секунд упрямо всматривался непонятно куда, чувствуя, как его насквозь продувают порывы ледяного ветра, летящие снизу. Клейтон отошел на несколько метров от края и тотчас услышал за спиной мягкое урчание, настолько тихое, что он решил, будто оно ему пригрезилось. Теперь страх расползался по всему телу, словно полчища муравьев. Он начал медленно поворачиваться, чуть приподняв пистолет, и все никак не желал поверить, что ему на самом деле угрожает опасность. С небольшого каменистого холма на него взирала огромная как сфинкс волчица. Шерсть ее при свете луны отливала мягким золотом.

– Валери?.. – вырвалось у него.

Волчица слегка наклонила голову и снова тихо заурчала, точно смеясь над Клейтоном. И вдруг агент явственно ощутил тяжесть пистолета у себя в руке. Он почти с изумлением осознал, что вооружен, что этот холодный металлический предмет был изобретен людьми специально для того, чтобы лишать жизни врагов и защищать свою собственную. Тем не менее он не мог заставить себя прицелиться в волчицу. Он выжидал, и несколько бесконечных секунд человек и зверь молча смотрели друг на друга, как еще совсем недавно, в замке, смотрели друг на друга полицейский и графиня, разделенные длинным дубовым столом. Но тут волчица раскрыла пасть и бросилась на агента, а он под ее тяжестью рухнул на землю. Удар был настолько сильным, что у Клейтона перехватило дыхание и он выронил пистолет – тот выскочил из руки как живой. И сразу же Клейтон почувствовал у себя на горле острые клыки, готовые превратиться в смертоносный капкан. Агент не шелохнулся. Зверь медлил, словно давая человеку понять, что тот зависит от его милости – вернее, от одного движения волчьих челюстей. Но вдруг волчица отпустила его…

Клейтон выдохнул, до конца не веря, что жив. Разве такое возможно? А еще он не мог понять, что за теплая жидкость ручьями течет у него из шеи – кровь или обычный пот, но сейчас это было ему не особенно важно. Агент слегка приподнялся. Зверь следил за ним с расстояния в несколько метров, готовясь к новому прыжку. Полицейский молча смотрел на волчицу. Он никак не мог унять дрожь, и ему было стыдно. Неужели эта волчица, которая рычала как волчица, пахла как волчица и двигалась как волчица… и есть его Валери? Какая-то часть рассудка отказывалась принять подобную нелепость – возможно, потому, что принять ее значило бы рухнуть в еще более глубокую пропасть, в пропасть безумия. Однако у другой части рассудка, обученной соединять детали в нужном порядке, ни капли сомнений не оставалось.

Краем глаза Клейтон заметил пистолет – он лежал совсем рядом, и агент начал прикидывать свои шансы. Если удастся очень быстро повернуться на бок, а затем сделать полный перекат, можно будет, пожалуй, дотянуться до пистолета, прежде чем волчица прыгнет. Неужели она ждет именно этого? Он не успел ответить на свой вопрос – волчица зарычала и золотистой молнией метнулась вперед. Агент непроизвольно выбросил правую руку в сторону пистолета, а другую, так же непроизвольно, поднял вверх, чтобы защититься от атаки. Пальцы правой руки нащупали рукоятку пистолета, и в тот же миг зубы зверя вонзились в его левое предплечье. Превозмогая дикую боль, Клейтон приставил дуло к огромной голове волчицы, но не выстрелил, хотя и продолжал держать палец на спусковом крючке. И опять человек и зверь, замерев, смотрели друг другу в глаза – казалось, плотина из камней и веток перегородила течение времени. Теперь Клейтон смог различить тонкие золотые колечки, окружавшие зрачки волчицы, похожие на два крошечных солнца в час затмения. А еще ему почудилась мольба в ее глазах. Но на сей раз он не подчинится чужой воле. На сей раз – нет.

Не убирая пистолета от головы зверя, он увидел, как рукав пиджака быстро пропитывается кровью. Боль была острой, но терпимой. Волчица, похоже, тоже поняла это и глубже вонзила клыки в человечью плоть. Клейтон стиснул зубы, чтобы не закричать, но один стон все же у него вырвался. Однако он все равно не стрелял, потому что не хотел, чтобы победа осталась за ней. Тут послышался хруст костей, и боль мощной волной понесла Клейтона туда, где выключается сознание. Но он по-прежнему не стрелял. А дальше действовал уже не он, а инстинкт самосохранения. Агент услышал выстрел – сухой, резкий щелчок, – и придавившее его волчье тело соскользнуло на землю, как тело любовника после счастливого поединка.

– Нет… – прошептал он.

Клейтон не мог отвести глаз от лежавшей перед ним волчицы, хотя ужасная боль паутиной раскаленных нитей расползалась по всему его телу. Сквозь застилавший разум туман до него дошло, что рана по-настоящему серьезная. Из последних сил агент приподнялся, чтобы осмотреть свою левую руку. Но никакой руки не было, была жалкая культя, откуда свисали обрывки сухожилий и лилась кровь. А рука валялась на земле в нескольких метрах от него, как что-то уже никому не нужное и не имевшее отношения к его телу. Подавив приступ тошноты, Клейтон переводил взгляд с кровавой культи на заблудившуюся руку и обратно. Такое разделение казалось агенту до нелепости неправильным и противоестественным, ведь рука все же принадлежала ему и еще недавно была частью его самого.

Потом он попытался зажать рану здоровой рукой и долго смотрел на освещенную фонарем волчицу. Ее передние лапы были лишены шерсти и покрыты шрамами. С правой стороны из виска текла струйка крови, а взгляд утратил непостижимо загадочный и насмешливый блеск. Теперь в ее глазах отражалась лишь самая что ни на есть настоящая и необратимая смерть.

– Вы добились своего, правда, графиня? Вы добились того, чего хотели… – услышал он собственный голос, так и не поняв, доволен он своим поступком или корит себя за него.

Что ж, графине де Бомпар всегда и все удавалось сделать по-своему, подумал он с горечью. Она нашла способ уйти из жизни, не нарушив клятвы, данной мужу. И ей не было никакого дела до того, что отныне Клейтону суждено жить с бременем этой вины.

Его душило бешенство, но он не мог не признать: там, в замке, после удара каминными щипцами она сказала, что у нее нет выбора – и была права. Вряд ли они нашли бы спасение в своей любви. Какая жизнь ожидала бы их? Неужели он как ни в чем не бывало улыбался бы ей, видя, как ночью она возвращается в разорванном платье, с довольным взглядом человека, утолившего внутреннюю жажду? Неужели не дрожали бы у него за завтраком руки при чтении газеты, где сообщалось об очередном жестоком убийстве? Неужели сумел бы он притворяться, что между кровавыми жертвами и его любимой женщиной нет никакой связи? Разумеется, к этому Клейтон не был готов. Наверное, к этому не был готов и Арман де Бомпар. Наверное, потому тот и покинул жену, едва окончательно понял, что при всей своей мудрости видит лишь один способ справиться с ее страшным недугом. Но Арман слишком любил Валери, чтобы сделать то, что теперь сделал Клейтон.

Агент издал жуткий вопль, собрав в нем всю свою боль, чтобы вонзить ее в сердце ночи. Он кричал и кричал, пока силы не оставили его. И только тогда стал как-то вяло прокручивать в голове мысль о самоубийстве. Достаточно было поднять пистолет к виску и нажать на спусковой крючок. Да, еще раз нажать на спусковой крючок. А потом его тело останется лежать рядом с телом Валери – два тела, человека и зверя, окутанные мраком, и никто никогда не сумеет разгадать их тайну. Но вместо этого он начал стягивать с себя пиджак, чтобы соорудить что-то вроде жгута и остановить кровотечение, хотя в этом было не больше смысла, чем во всем остальном, что он делал в ту ночь. Он сам не знал, почему не дал себе умереть, если жизнь, которую ему предстояло прожить, была ему не нужна, если она виделась ему пыткой, чередой дней и лет, заполненных лишь мечтами о Валери де Бомпар. И тем не менее Клейтон оторвал лоскут от пиджака и крепко затянул повязку на культе.

Он вспомнил, как той же ночью, совсем еще недавно, сказал графине, что отдал бы часть своего тела за возможность понять, кто она такая. Клейтон горько усмехнулся. Теперь он это знал. Теперь он знал, кем была Валери де Бомпар. И главное, подумал он, глянув на культю, знал, какую именно часть тела пришлось отдать за знание, способное навсегда сломать человека.