Федор Тютчев
О, как убийственно мы любим… (сборник)

«Свершается заслуженная кара…»

 
Свершается заслуженная кара
За тяжкий грех, тысячелетний грех…
Не отвратить, не избежать удара —
И правда божья видима для всех…
 
 
То божьей правды праведная кара,
И ей в отпор чью помощь ни зови,
Свершится суд… и папская тиара
В последний раз купается в крови.
 
 
А ты, ее носитель неповинный, —
Спаси тебя господь и отрезви —
Молись ему, чтобы твои седины
Не осквернились в пролитой крови.
 

27 октября 1867

По прочтении депеш императорского кабинета, напечатанных в «Journal de St.-Pétersbourg»

 
Когда свершится искупленье
И озарится вновь Восток, —
О, как поймут тогда значенье
Великолепных этих строк!
 
 
Как первый яркий луч денницы,
Коснувшись, их воспламенит
И эти вещие страницы
Озолотит и освятит!
 
 
И в излиянье чувств народных,
Как божья чистая роса,
Племен признательно-свободных
На них затеплится слеза!
 
 
На них записана вся повесть
О том, что было и что есть;
Изобличив Европы совесть,
Они спасли России честь!
 

5 декабря 1867

Михаилу Петровичу Погодину

 
Стихов моих вот список безобразный —
Не заглянув в него, дарю им вас.
Не совладал с моею ленью праздной,
Чтобы она хоть вскользь им занялась…
 
 
В наш век стихи живут два-три мгновенья,
Родились утром, к вечеру умрут…
О чем же хлопотать? Рука забвенья
Как раз свершит свой корректурный труд.
 

Август 1868

Памяти Е. П. Ковалевского

 
И вот в рядах отечественной рати
Опять не стало смелого бойца —
Опять вздохнут о горестной утрате
Все честные, все русские сердца.
 
 
Душа живая, он необоримо
Всегда себе был верен и везде —
Живое пламя, часто не без дыма
Горевшее в удушливой среде…
 
 
Но в правду верил он, и не смущался,
И с пошлостью боролся весь свой век,
Боролся – и ни разу не поддался…
Он на Руси был редкий человек.
 
 
И не Руси одной по нем сгрустнется —
Он дорог был и там, в земле чужой,
И там, где кровь так безотрадно льется,
Почтут его признательной слезой.
 

21 сентября 1868

«Печати русской доброхоты…»

 
Печати русской доброхоты,
Как всеми вами, господа,
Тошнит ее – но вот беда,
Что дело не дойдет до рвоты.
 

Апрель 1868

«Вы не родились поляком…»

 
Вы не родились поляком^[68],
Хоть шляхтич вы по направленью,
А русский вы – сознайтесь в том —
По Третьему лишь отделенью.
 
 
Слуга влиятельных господ,
С какой отвагой благородной
Громите речью вы свободной
Всех тех, кому зажали рот!
 
 
Недаром вашим вы пером
Аристократии служили —
В какой лакейской изучили
Вы этот рыцарский прием?
 

Январь 1869

«Нет, не могу я видеть вас…»

 
«Нет, не могу я видеть вас…» —
Так говорил я в самом деле,
И не один, а сотню раз, —
А вы – и верить не хотели.
 
 
В одном доносчик мой неправ —
Уж если доносить решился,
Зачем же, речь мою прервав,
Он досказать не потрудился?
 
 
И нынче нудит он меня —
Шутник и пошлый и нахальный —
Его затею устраня,
Восстановить мой текст буквальный.
 
 
Да, говорил я, и не раз —
То не был случай одинокий —
Мы все не можем видеть вас —
Без той сочувственно-глубокой
 
 
Любви сердечной и святой,
С какой – как в этом не сознаться? —
Своею лучшею звездой
Вся Русь привыкла любоваться.
 

5 февраля 1869

«Великий день Кирилловой кончины…»

 
       Великий день Кирилловой кончины —
Каким приветствием сердечным и простым
       Тысячелетней годовщины
       Святую память мы почтим?
 
 
Какими этот день запечатлеть словами,
       Как не словами, сказанными им,
Когда, прощаяся и с братом и с друзьями,
Он нехотя свой прах тебе оставил, Рим…
 
 
       Причастные его труду,
Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,
И мы, и мы его тянули борозду
       Среди соблазнов и сомнений.
 
 
И в свой черед, как он, не довершив труда,
И мы с нее сойдем, и, словеса святые
Его воспомянув, воскликнем мы тогда:
«Не изменяй себе, великая Россия!
 
 
       Не верь, не верь чужим, родимый край,
Их ложной мудрости иль наглым их обманам,
И, как святой Кирилл, и ты не покидай
       Великого служения славянам»…
 

13 января 1869

11-е мая 1869

 
Нас всех, собравшихся на общий праздник
                                                    снова,
Учило нынче нас евангельское слово
В своей священной простоте:
«Не утаится Град от зрения людского,
Стоя на горной высоте».
 
 
Будь это и для нас возвещено не всуе —
Заветом будь оно и нам,
И мы, великий день здесь братски
                                           торжествуя,
Поставим наш союз на высоту такую,
Чтоб всем он виден был – всем братским
                                               племенам.
 

11 мая 1869

«Как насаждения Петрова…»

 
Как насаждения Петрова
В Екатерининской долине
Деревья пышно разрослись, —
Так насаждаемое ныне
Здесь русское живое слово
Расти и глубже коренись^[69].
 

Май 1869

Андрею Николаевичу Муравьеву

 
Там, где на высоте обрыва
Воздушно-светозарный храм
Уходит ввыспрь – очам на диво,
Как бы парящий к небесам;
Где Первозванного Андрея
Еще поднесь сияет крест,
На небе киевском белея,
Святой блюститель этих мест, —
 
 
К стопам его свою обитель
Благоговейно прислони,
Живешь ты там – не праздный житель, —
На склоне трудового дня.
И кто бы мог без умиленья
И ныне не почтить в тебе
Единство жизни и стремленья
И твердость стойкую в борьбе?
 
 
Да, много, много испытаний
Ты перенес и одолел…
Живи ж не в суетном сознанье
Заслуг своих и добрых дел;
Но для любви, но для примера,
Да убеждаются тобой,
Что может действенная вера
И мысли неизменный строй.
 

Август 1869

В деревне

 
Что за отчаянные крики,
И гам, и трепетанье крыл?
Кто этот гвалт безумно дикий
Так неуместно возбудил?
Ручных гусей и уток стая
Вдруг одичала и летит.
Летит – куда, сама не зная,
И, как шальная, голосит.
 
 
Какой внезапною тревогой
Звучат все эти голоса!
Не пес, а бес четвероногой,
Бес, обернувшийся во пса,
В порыве буйства, для забавы,
Самоуверенный нахал,
Смутил покой их величавый
И их размыкал, разогнал!
 
 
И словно сам он, вслед за ними,
Для довершения обид,
С своими нервами стальными,
На воздух взвившись, полетит!
Какой же смысл в движенье этом?
Зачем вся эта трата сил?
Зачем испуг таким полетом
Гусей и уток окрылил?
 
 
Да, тут есть цель! В ленивом стаде
Замечен страшный был застой,
И нужен стал, прогресса ради,
Внезапный натиск роковой.
И вот благое провиденье
С цепи спустило сорванца,
Чтоб крыл своих предназначенье
Не позабыть им до конца.
 
 
Так современных проявлений
Смысл иногда и бестолков, —
Но тот же современный гений
Всегда их выяснить готов.
Иной, ты скажешь, просто лает,
А он свершает высший долг —
Он, осмысляя, развивает
Утиный и гусиный толк.
 

16 августа 1869

Чехам от московских славян

 
На ваши, братья, празднества,
Навстречу вашим ликованьям,
Навстречу вам идет Москва
С благоговейным упованьем.
 
 
В среду восторженных тревог,
В разгар великого волненья,
Приносит вам она залог,
Залог любви и единенья.
 
 
Примите же из рук ея
То, что и вашим прежде было,
Что старочешская семья
Такой ценой себе купила, —
 
 
Такою страшною ценой,
Что память эта и поныне —
И вашей лучшею святыней,
И вашей жизненной струей.
 
 
Примите Чашу! Вам звездой
В ночи судеб она светила
И вашу немощь возносила
Над человеческой средой.
 
 
О, вспомните, каким она
Была вам знаменьем любимым,
И что в костре неугасимом
Она для вас обретена.
 
 
И этой-то великой мзды,
Отцов великих достоянья,
За все их тяжкие труды,
За все их жертвы и страданья,
 
 
Себя лишать даете вы
Иноплеменной дерзкой ложью,
Даете ей срамить, увы,
И честь отцов и правду божью!
 
 
И долго ль, долго ль этот плен,
Из всех тягчайший, плен духовный,
Еще сносить ты осужден,
О чешский люд единокровный?
 
 
Нет, нет, недаром благодать
На вас призвали предки ваши,
И будет вам дано понять,
Что нет спасенья вам без Чаши.
 
 
Она лишь разрешит вконец
Загадку вашего народа:
В ней и духовная свобода
И единения венец.
 
 
Придите ж к дивной Чаше сей,
Добытой лучшей вашей кровью,
Придите, приступите к ней
С надеждой, верой и любовью.
 

Август 1869

Современное

 
Флаги веют на Босфоре,
Пушки празднично гремят,
Небо ясно, блещет море,
И ликует Цареград.
 
 
И недаром он ликует:
На волшебных берегах
Ныне весело пирует
Благодушный падишах.
 
 
Угощает он на славу
Милых западных друзей —
И свою бы всю державу
Заложил для них, ей-ей.
 
 
Из премудрого далека
Франкистанской их земли
Погулять на счет пророка
Все они сюда пришли.
 
 
Пушек гром и мусикия!
Здесь Европы всей привал,
Здесь все силы мировые
Свой справляют карнавал.
 
 
И при криках исступленных
Бойкий западный разгул
И в гаремах потаенных
Двери настежь распахнул.
 
 
Как в роскошной этой раме
Дивных гор и двух морей
Веселится об исламе
Христианский съезд князей!
 
 
И конца нет их приветам,
Обнимает брата брат…
О, каким отрадным светом
Звезды Запада горят!
 
 
И все ярче и милее
Светит тут звезда одна,
Коронованная фея,
Рима дочь, его жена.
 
 
С пресловутого театра
Всех изяществ и затей,
Как вторая Клеопатра,
В сонме царственных гостей,
 
 
На Восток она явилась,
Всем на радость, не на зло,
И пред нею все склонилось:
Солнце с Запада взошло!
 
 
Только там, где тени бродят
По долинам и горам
И куда уж не доходят
Эти клики, этот гам, —
 
 
Только там, где тени бродят,
Там, в ночи, из свежих ран
Кровью медленно исходят
Миллионы христиан…
 

Октябрь 1869

А. Ф. Гильфердингу

 
Спешу поздравить с неудачей:
Она – блистательный успех.
Для вас почетна наипаче
И назидательна для всех.
 
 
Что русским словом столько лет
Вы славно служите России,
Про это знает целый свет,
Не знают немцы лишь родные.
 
 
Ах нет, то знают и они;
И что в славянском вражьем мире
Вы совершили – вы одни, —
Все ведают, et inde irae!^[70]
 
 
Во всем обширном этом крае
Они встречали вас не раз,
В Балканах, Чехах, на Дунае —
Везде, везде встречали вас.
 
 
И как же мог бы без измены,
Высокодоблестный досель,
В академические стены,
В заветную их цитадель,
 
 
Казною русской содержимый
Для этих славных оборон,
Вас, вас впустить – непобедимый
Немецкий храбрый гарнизон?
 

17 декабря 1869

«Так провидение судило…»

 
Так провидение судило,
Чтоб о величии грядущем
Великого славянского царя
Возвещено вселенной было
Не гласом грома всемогущим,
А звучным писком комара.
 

1860-е

«Радость и горе в живом упоенье…»

<Из Гете>

 
Радость и горе в живом упоенье,
Думы и сердце в вечном волненье,
В небе ликуя, томясь на земли,
       Страстно ликующей,
       Страстно тоскующей,
Жизни блаженство в одной лишь любви…
 

Февраль 1870

Гус на костре

 
Костер сооружен, и роковое
Готово вспыхнуть пламя; все молчит, —
Лишь слышен легкий треск, и в нижнем слое
Костра огонь предательски сквозит.
 
 
Дым побежал – народ столпился гуще;
Вот все они – весь этот темный мир:
Тут и гнетомый люд, и люд гнетущий,
Ложь и насилье, рыцарство и клир.
 
 
Тут вероломный кесарь, и князей
Имперских и духовных сонм верховный,
И сам он, римский иерарх, в своей
Непогрешимости греховной.
 
 
Тут и она – та старица простая,
Не позабытая с тех пор,
Что принесла, крестясь и воздыхая,
Вязанку дров, как лепту, на костер.
 
 
И на костре, как жертва пред закланьем,
Вам праведник великий предстоит:
Уже обвеян огненным сияньем,
Он молится – и голос не дрожит…
 
 
Народа чешского святой учитель,
Бестрепетный свидетель о Христе
И римской лжи суровый обличитель
В своей высокой простоте, —
 
 
Не изменив ни богу, ни народу,
Боролся он – и был необорим —
За правду божью, за ее свободу,
За все, за все, что бредом назвал Рим.
 
 
Он духом в небе – братскою ж любовью
Еще он здесь, еще в среде своих,
И светел он, что собственною кровью
Христову кровь он отстоял для них.
 
 
О чешский край! о род единокровный!
Не отвергай наследья своего!
О, доверши же подвиг свой духовный
И братского единства торжество!
 
 
И, цепь порвав с юродствующим Римом,
Гнетущую тебя уж так давно,
На Гусовом костре неугасимом
Расплавь ее последнее звено.
 

Март 1870

«Над русской Вильной стародавней…»

 
Над русской Вильной стародавней
Родные теплятся кресты —
И звоном меди православной
Все огласились высоты.
 
 
Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела —
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.
 
 
Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.
 
 
Оттуда смутным сновиденьем
Еще дано ему порой
Перед всеобщим пробужденьем
Живых тревожить здесь покой.
 
 
В тот час, как с неба месяц сходит,
В холодной, ранней полумгле,
Еще какой-то призрак бродит
По оживающей земле.
 

Июль 1870

Два единства

 
Из переполненной господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.
Кровь хлынет и на вас, друзья и братья
                                                     наши! —
       Славянский мир, сомкнись тесней…
 
 
«Единство, – возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь
                                                 и кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью, —
       А там увидим, что прочней…
 

Сентябрь 1870

«Веленью высшему покорны…»

 
Веленью высшему покорны,
У мысли стоя на часах,
Не очень были мы задорны,
Хотя и с штуцером в руках.
 
 
Мы им владели неохотно,
Грозили редко и скорей
Не арестантский, а почетный
Держали караул при ней.
 

27 октября 1870

«Чему бы жизнь нас ни учила…»

 
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
 
 
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
 
 
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не все, что здесь цвело, увянет,
Не все, что было здесь, пройдет!
 
 
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать,
 
 
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца все претерпел.
 

Не позднее ноября 1870

«Да, вы сдержали ваше слово…»

 
Да, вы сдержали ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.
 
 
И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.
 
 
Счастлив в наш век, кому победа
Далась не кровью, а умом,
Счастлив, кто точку Архимеда
Умел сыскать в себе самом, —
 
 
Кто, полный бодрого терпенья,
Расчет с отвагой совмещал —
То сдерживал свои стремленья,
То своевременно дерзал.
 
 
Но кончено ль противоборство?
И как могучий ваш рычаг
Осилит в умниках упорство
И бессознательность в глупцах?
 

Ноябрь 1870

«Впросонках слышу я – и не могу…»

 
Впросонках слышу я – и не могу
Вообразить такое сочетанье,
А слышу свист полозьев на снегу
И ласточки весенней щебетанье.
 

Январь – февраль 1871

Черное море

 
Пятнадцать лет с тех пор минуло,
Прошел событий целый ряд,
Но вера нас не обманула —
И севастопольского гула
Последний слышим мы раскат.
 
 
Удар последний и громовый,
Он грянул вдруг, животворя;
Последнее в борьбе суровой
Теперь лишь высказано слово;
То слово – русского царя.
 
 
И все, что было так недавно
Враждой воздвигнуто слепой,
Так нагло, так самоуправно,
Пред честностью его державной
Все рушилось само собой.
 
 
И вот: свободная стихия, —
Сказал бы наш поэт родной, —
Шумишь ты, как во дни былые,
И катишь волны голубые,
И блещешь гордою красой!..
 
 
Пятнадцать лет тебя держало
Насилье в западном плену;
Ты не сдавалась и роптала,
Но час пробил – насилье пало:
Оно пошло, как ключ, ко дну.
 
 
Опять зовет и к делу нудит
Родную Русь твоя волна,
И к распре той, что бог рассудит,
Великий Севастополь будит
От заколдованного сна.
 
 
И то, что ты во время оно
От бранных скрыла непогод
В свое сочувственное лоно,
Отдашь ты нам – и без урона —
Бессмертный черноморский флот.
 
 
Да, в сердце русского народа
Святиться будет этот день, —
Он – наша внешняя свобода,
Он Петропавловского свода
Осветит гробовую сень…
 

Март 1871

Ватиканская годовщина

 
       Был день суда и осужденья —
Тот роковой, бесповоротный день,
       Когда для вящего паденья
На высшую вознесся он ступень, —
 
 
       И, божьим промыслом теснимый,
И загнанный на эту высоту,
       Своей ногой непогрешимой
В бездонную шагнул он пустоту, —
 
 
       Когда, чужим страстям послушный,
Игралище и жертва темных сил,
       Так богохульно-добродушно
Он божеством себя провозгласил…
 
 
       О новом бого-человеке
Вдруг притча создалась – и в мир вошла,
       И святотатственной опеке
Христова церковь предана была.
 
 
       О, сколько смуты и волнений
С тех пор воздвиг непогрешимый тот,
       И как под бурей этих прений
Кощунство зреет и соблазн растет.
 
 
       В испуге ищут правду божью,
Очнувшись вдруг, все эти племена,
       И как тысячелетней ложью
Она для них вконец отравлена.
 
 
       И одолеть она не в силах
Отравы той, что в жилах их течет,
       В их самых сокровенных жилах,
И долго будет течь, – и где исход?
 
 
. . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
       Но нет, как ни борись упрямо,
Уступит ложь, рассеется мечта,
       И ватиканский далай-лама
Не призван быть наместником Христа.
 

Июль 1871

«Враг отрицательности узкой…»

 
Враг отрицательности узкой,
Всегда он в уровень шел с веком:
Он в человечестве был русский,
В науке был он человеком.
 

29 декабря 1871

Памяти М. К. Политковской

Elle a ete douce devant la mort^[71]

 
Многозначительное слово
Тобою оправдалось вновь:
В крушении всего земного
Была ты – кротость и любовь.
 
 
В самом преддверье тьмы могильной
Не оскудел в последний час
Твоей души любвеобильной
Неисчерпаемый запас…
 
 
И та же любящая сила,
С какой, себе не изменя,
Ты до конца переносила
Весь жизни труд, всю злобу дня, —
 
 
Та ж торжествующая сила
Благоволенья и любви,
Не отступив, приосенила
Часы последние твои.
 
 
И ты, смиренна и послушна,
Все страхи смерти победив,
Навстречу ей шла благодушно,
Как на отеческий призыв.
 
 
О, сколько душ, тебя любивших,
О, сколько родственных сердец —
Сердец, твоею жизнью живших,
Твой ранний поразит конец!
 
 
Я поздно встретился с тобою
На жизненном моем пути,
Но с задушевною тоскою
Я говорю тебе: прости.
 
 
В наш век отчаянных сомнений,
В наш век неверием больной,
Когда все гуще сходят тени
На одичалый мир земной, —
 
 
О, если в страшном раздвоенье,
В котором жить нам суждено,
Еще одно есть откровенье,
Есть уцелевшее звено
 
 
С великой тайною загробной,
Так это – видим, верим мы —
Исход души, тебе подобной,
Ее исход из нашей тьмы.
 

Март 1872

«День православного Востока…»

 
День православного Востока,
Святой, святой, великий день,
Разлей свой благовест широко
И всю Россию им одень!
 
 
Но и святой Руси пределом
Его призыва не стесняй:
Пусть слышен будет в мире целом,
Пускай он льется через край,
 
 
Своею дальнею волною
И ту долину захватя,
Где бьется с немощию злою
Мое родимое дитя, —
 
 
Тот светлый край, куда в изгнанье
Она судьбой увлечена,
Где неба южного дыханье
Как врачество лишь пьет она…
 
 
О, дай болящей исцеленье,
Отрадой в душу ей полей,
Чтобы в Христово воскресенье
Всецело жизнь воскресла в ней…
 

16 апреля 1872

«Мир и согласье между нас…»

 
Мир и согласье между нас
Сказались с первого же дня, —
Поздравим же, перекрестясь,
Тебя со мной, с тобой меня^[72].
 

21 апреля 1872

«Как бестолковы числа эти…»

 
       Как бестолковы числа эти,
       Какой сумбур в календаре;
Теперь зима уж на дворе,
А мне вот довелось во всем ее расцвете,
       В ее прелестнейшей поре,
Приветствовать Весну лишь в позднем
                                         ноябре.
 

Ноябрь 1872

«Тут целый мир, живой, разнообразный…»

 
Тут целый мир, живой, разнообразный,
Волшебных звуков и волшебных снов, —
О, этот мир, так молодо-прекрасный, —
       Он сто́ит тысячи миров.
 

Не позднее 1872

«Чертог твой, спаситель, я вижу украшен…»

 
Чертог твой, спаситель, я вижу украшен,
Но одежд не имею, да вниду в него.
 

Не позднее 1872

«Хотел бы я, чтобы в своей могиле…»

 
       Хотел бы я, чтобы в своей могиле,
Как нынче на своей кушетке, я лежал,
       Века бы за веками проходили,
И я бы вас всю вечность слушал и молчал.
 

1872