Евгений Вышенков
Именем братвы. Происхождение гангстера от спортсмена, или 30 лет со смерти СССР
Что до культового Чичикова, то это как раз типаж нулевых – удобного, некровавого времени. Кстати, он носил фрак брусничного цвета и медвежью шинель. А похожих на братву в русской классике никогда и не было. Ведь и мира спорта тогда не существовало.
Их образы начинают созревать в советских детективах о работе УГРО: «Город на болоте, буржуев не жалей, во главе босоты всей Ленька Пантелеев».
«Сгинули как большевики»
Валерий КУРЧЕНКО, или Сухой
Я блатной, из воровской семьи, бродяга. Родился на Урале, в тяжелом краю. Мама и папа были партийные, фронтовики. Вкалывали. Верили. А воспитала улица. Уже в шестом классе я с пацанами залез на овощную базу, и там мы украли шесть царских берданок и мешок яблок. Хотя в детстве хотел быть хирургом. Лет с шестнадцати я пошел по блатной жизни абсолютно сознательно. Выбрал путь сам. На работу не выходил. Западло было. Первый раз сел в двадцать лет за карман.
Вообще, настоящие жулики в подавляющем большинстве были карманниками, домушниками. Это чистые статьи. Благородные. Карманники – элита.
На начало 60-х годов у воров были следующие заповеди: на власть не работать, жить без семьи, убивать жулик не имел права, только за оскорбление, и то ножом. Не красть у ближнего, то есть у своего, иначе ты крыса. Никогда не лгать своим. Не торговать наркотиками, не насильничать. С опером болтать, конечно, не стоит.
В лагере – не работать, контролировать картежные игры, с ларька в колонии собирать на БУР (барак усиленного режима), на крытую (самый строгий режим). Повязку не носить (повязки носили члены официальных секций в исправительно-трудовой колонии). Жулики все верующие. Нужно быть добрым, помогать людям. Накорми, обуй, а не кидай подаяние.
Нам за соблюдение «торы» положены были изоляторы, БУР на шесть месяцев. Но нарядчику платили деньги, и он лепил левые ведомости. Вот вроде и вышел поработать, а поиграл в картишки. Не работали. Раньше красных зон не было. Все черные. Если умный хозяин, то мужики план дают. Конечно, вор не имеет права давить на мужиков, но собеседование провести можно, мол, если будет план, то и водочки можно в зону загнать. Порой вкалывали те, кто проиграл в карты – фуфлыжники. Короче, как в песне из фильма «Путевка в жизнь»: «Мустафа дорогу строил, а жиган по ней ходил».
Наколки у блатных свои были – церкви, звезды от Бога. Общественная воровская жизнь проста – искать пути, где деньги лежат, помогать семьям арестантов, своей семье. В камеру заходишь – расстилают чистое полотенце – надо ноги вытереть, значит, домой пришел.
На сходняке – пятьдесят – сто человек. До конца и не знаешь, сколько в семье. Главу семьи выбирают на сходе. А ворами иногда сами себя объявляли – Джем так сам себя объявил. Хасан тогда согласился: «Пусть ворует».
Но, как правило, делают так называемый «подход» к ворам. Нужно, чтобы за тебя два-три вора поручились. В принципе, как при вступлении в партию большевиков-ленинцев. Иногда возникали непонятки. Вор не век живет. После смерти тех, кто поручался, могли начаться интриги – попробуй докажи. Надо было очевидцев собирать – что «подход» был, что тебя окрестили по правилам. Ритуал прост: сходняк, кто что знает за кандидата, вопросы ему, признать вором или отвод. После малявы (письма) идут в лагеря, города – оповещают все нужное общество, что появился новый вор. Теперь же сайт правительства есть, где все ключевые назначения вывешиваются – та же функция.
Есть в этом мире и святые: Бузулуцкий Василий – похоронили в Питере в 1993 году. Конечно же, Вася Бриллиант. Они лет по сорок отсидели. Символы. Их не сломали на «Белом лебеде», а пытали там воров по-настоящему: либо подписывай отречение либо под пресс. Им колоть лежачего было удобно и приятно. Бриллианта в камере повесили. Некоторые выстояли, прибитые к кресту.
Слава Япончик до убийства и Хасан стали вместо них. Они тоже выстояли, плюс, конечно, в последние десятилетия финансовая мощь, связи на самом верху власти.
На похоронах у Японца я нес его фотографию перед гробом. Он выше для многих был, чем Крестный отец. Хасан тоже не дошел до сегодняшнего времени. Питерских не осталось. Был Берла, Илья, Ассириец – он еще голубятню держал.
Много кого еще было, но они не сумели перестроиться в 80-е – так и воровали по мелочи. Сгинули, как те старые большевики, бравшие Зимний.
БАЗАР
После 91-го ни о каком приличном языке речи уже не было. Как с вентиляторного завода, разбросало мат-перемат, базар, то, что до революции называлось кабаком. И деловая Россия свалилась в блатную кашу как в мусорный бачок. И до сих пор, даже в хипстерской среде, даже с голубого экрана, слетают чисто лагерные слова: «беспредел», «косяк», «фуфло». Чуть ли не первыми, кто всенародно начал использовать словечко «беспредел», были лидеры нации.
«Косяк», заметим, это нашивка в виде треугольника на рукаве у осужденного, кто согласился вступить в секцию дисциплины и порядка. То есть согласился стучать на арестантов ради скорейшего освобождения. «Фуфло» – это поближе к гениталиям.
Символом же ушедшей поэзии является ныне незаметная большинству могила ленинградского вора в законе Берлы. Надгробие стоит на самом козырном месте Еврейского кладбища, за стеной Синагоги. Правда, там два надгробия. Первое – родителям в свое время полпреда Ильи Клебанова, а рядом ему. Две власти.
«Человек мудрый, скромный и правильный». Мне кажется, многие были бы не против такой эпитафии. Но даже если вы не знаете, кто такой Горовацкий, то прилагательное «правильный» должно что-то в вас задеть. Оно идейное. Это оставшийся подтекст.
Петербург, Еврейское кладбище, могила Берла
МАЛЕНЬКИЙ ПРОФЕССОР
С этой эпитафией женится старая присказка «Коза ностра». Рассказывается она от лица мафиози: «Допустим, ко мне приходит маленький профессор. Он наставляет на меня большой пистолет и говорит: „Встань на колени и отдай мне свой кошелек“. Конечно, я встану на колени и отдам ему кошелек. Но после этого маленький профессор не станет мафиози, он станет дураком с большим пистолетом и моим кошельком и скоро умрет. Я никогда так не поступлю.
Если мне нужны будут деньги маленького профессора, я приду к нему с большой бутылкой хорошего вина и скажу: „Маленький профессор, я попал в очень сложную ситуацию, помоги мне – мне нужны твои деньги, а я хочу остаться твоим другом“. Я буду его убеждать и извиняться перед ним. Но если он не отдаст, то мне придется его убить из большого пистолета, который я с собой никогда не принесу.
Но в таком случае мы проиграли оба».
Стереотип поведения братвы полностью игнорировал этот изысканный стиль.
РОДНАЯ РЕЧЬ
В феврале 1991 года коммерсант Мухин записал свой разговор с Константином Яковлевым, кто станет своего рода символом под прозвищем Могила.
Пленка сохранилась. Сегодня текст является документом времени. Его не надо редактировать.
«Если мало ли какой-то наезд будет или что, значит, зовут меня Костя, в городе зовут Могильщик. Значит, сразу скажи, ребята, вот у меня есть знакомый – занимается моим делом. Я его попросил, он мне помогает. Какие там ко мне претензии, вот, пожалуйста, с ним встретьтесь и разбирайтесь. Я не хочу в эту ситуацию, я рабочий человек, б…ь, у меня своя работа, разборки мне на х… не нужны, вот с ним и разбирайтесь. У него есть какие-то полномочия по отношению ко мне, и все. Спокойненько, без наездов, не посылай на хер никого. Скажи, ребята, если хотите, давайте стрелочку забьем. Ну, чтоб мы с тобой состыковались дня через два. Вот скажите, где вы будете через два дня, я передам человеку, он подъедет. Скажи, что вопрос будет решаться без мусоров, б…ь, это я отвечаю за это, на х… Скажи, подъедет правильный человек.
…
Если ты не уверен в себе, к Саше Малышеву не подъезжай, к Сереже Васильеву не подъезжай, с Букиным не разговаривай, и тогда будешь платить мне. Правильно? Ну и правильно, на х… надо, чтобы обо мне все знали? Обо мне знают те, кого я прикрываю. На х… надо, чтобы каждая проститутка обо мне знала. Деловые люди, с которыми я имею дела, меня знают. Друзья там мои. С Малышевым мы вместе выросли, Пашка Кудряшов, Кумарин, «Роза Ветров».
…
Под «крышу» нужно влезать к кому-нибудь. Понимаешь? Я весь удар беру на себя, понимаешь? Мне придется воевать. Просто воевать. То есть мне надо говорить так, б…ь. Вот я приеду на стрелку, скажу, вот коммерс мне отдал бабки, б…ь, как вы просили, но вы их х… получите. Все. Все претензии ко мне. Вот единственный выход. Согласен? Чтоб к тебе не было претензий. Мне надо, понимаешь, в конце концов, если так делать, мне надо тоже, б…ь, одному, на х…, тяжело будет выводить, я тебе сразу говорю. Значит, надо, это самое, на братву сразу деньги. Там «казанские», значит, я в Москву к Французу поеду. Тоже с голыми руками не приедешь. Если пообещал сколько-то, нужно будет выполнять это. Так можно ляпнуть все, что угодно. Сказать, что отдам, а с чего отдам. Нет, ты уж лучше, старик, подумай.
…
Вот здесь гостиница «Мир», Мопс, беспредельщик этот, там болтался. Восьмидесятые годы, вначале, там, оттуда все мы выросли. И Кумарин, и Пашка Кудряшов – все ведь мы вместе росли, можно сказать. Гена там болтался, через день, б…ь, шелабаны получал. Это очень важно. Ты не волнуйся.
…
Кумарин, б…ь, тоже, на х…, насобирал там разных, там рязанских, б…ь. Кто, на х…, не приедет, а ребята, б…ь, да вот, оставайтесь. Мы как раз, наоборот, всех выгоняем, из Ленинграда. Х… знает, во что превратили город. Бардак.
Петербург, 90-е, братва в ресторане, новое прочтение старой мелодии
Ленинград, 70-е,
Сергей Кушин сверху
На них страна надеялась
Сергей КУШИН
В младших классах я был слабенький. Не то что на значок ГТО, а подтянуться ни разу не мог. На улице со шпаной робел, а по подвалам с ними не очень нравилось ползать. Что-то внутри сработало, иначе по малолетке с ними пошел бы и потом себя бы нашел, но не в том месте. Пошел в борьбу, маленький зал в Невском районе. Тренер говорит – просто виси на турнике, хоть немного сгибай руки. Болтался на шведской стенке как сосиска, утром начал что-то себе доказывать – бегать по Володарскому мосту. Разошелся так, что прибегаю домой, а завтракать не могу – рвет. После летнего лагеря подтянулся 17 раз. Кто сачковал, я тому говорил: «Ты сачковать и дома мог. Ты слышал песню – „Мы верим гордо в героев спорта“?! На нас страна надеется!»
Я помню, была Олимпиада в Москве, 80 год. Я бегаю кроссы, лечу мимо баскетбольной площадки, начинаю подтягиваться: тридцать пятый, тридцать шестой… кисти уже не держат, а я думаю – нашим на Олимпиаде тяжелее, ну хоть чем-то им помогу. Тридцать девятый, руки скользят, сороковой, нашим труднее – и вдруг слетел и затылком о землю – хлоп. Открываю глаза, звездочки какие-то, встал и побежал, представил, что я на Олимпиаде и вся страна на меня смотрит, ждет, когда Гимн СССР заиграет.
Я выполнил мастера спорта по классической борьбе в 1981 году на турнире «Северное сияние». Поверил в себя, руки стальные стали. Первый раз, а мне 20 лет, пригласил девушку в Мариинский театр. Институт Лесгафта же рядом, парни идут – ржут: во, смотри, Кушин цветы купил, на балет идет. А я уже в себе уверен, а в 90-х иногда только за то, чтобы со мной поговорить, коммерсанты по 10 тысяч долларов выкладывали.
Это потом я понял, что кто в театры не ходил, быстрее в стаи сбивались и шерстью обрастали.
Античность
ВЕЛИКАЯ ПРОВИНЦИЯ У МОРЯ
Самый большой из северных городов мира, четвертый по населению в Европе, к концу 70-х выглядел богооставленным. На улицах – грязно, в реках и озерах купаться – попросту вредно. Перенаселенные доходные дома в центре города – в полуразрушенном состоянии. Еще в 20-е годы Георгий Адамович в парижской иммиграции мог писать: «На земле была одна столица, все другое – просто города». Из всех имен, данных в разное время городу, к концу брежневского правления ему больше всего подходит название Северная Пальмира – античный город, занесенный песками. Строка поэта Льва Озерова «Великий город с областной судьбой» – точное определение того, что советская власть за 60 лет сделала с имперской столицей. Сбылось предсказание: «Если Петербург не столица, то это не Петербург».
БЕГЕМОТЫ У СТЕН ПОЛИТБЮРО
Начальство в Ленинграде – битое. При Сталине расстреляли три генерации местной номенклатуры с чадами и домочадцами. Так что здешний партийный бомонд понимал: надо сливаться с местностью. В брежневской Москве ленинградский стиль представлял предсовмина Алексей Косыгин. Худощавый, хмурый, с правильной речью, он самой манерой поведения контрастировал с тучными жизнерадостными брежневскими земляками, изъяснявшимися на восточноукраинском «суржике» с фрикативным «г». «Стиль Косыгина» – это внешняя пристойность, чувство меры.
Безусловно, уровень Косыгина вызвал раболепное преклонение у тех, кто встроился в партийную и государственную номенклатуру. Теневые ребята уже не готовы были стыть перед такими бонзами. Когда наступила череда смертей генсеков, никто друг друга, как на похоронах Сталина, не давил. Сдержанная ирония к ним чувствовалась во всем. «Идет Косыгин по отелю в Варшаве и спрашивает у горничной: „Извините, где мне тут можно в туалет?“ – „Вам – везде“».
Что касается игроков рынка обмана, то при случайном столкновении с людьми даже такого уровня они уже не робели.
Владимир ТИХОНОВ,
он же Бегемот
«Меня послали обслуживать банкет на правительственную дачу на Каменном острове. В армии я служил, на учетах не состоял, родители на оккупированной территории не были, на фабрике поработал контролером, недавно только закончил профессиональное училище общественного питания и по распределению попал не куда-нибудь, а в гостиницу «Интурист-Советская». К тому же я был небольшого роста, но статный; книги читал, а на лбу ненужная умность веснушками не проступала.
Короче, накрываю столы, хожу неслышно. А за распахнутыми дверьми в соседнее помещение замечаю Председателя Совета министров СССР, товарища Косыгина. Кто ж его не знал, его же через день по телевизору показывали, а в телевизоре две одинаковые программы. Вдруг слышу милые мне постукивания шаров из слоновой кости. Я тихонечко пролезаю, как в щель, и начинаю обтирать ручки дверей из меди.
А Косыгин в одиночку развлекается с кием – умело засадил по учтиво расставленной пирамиде. Все великие тогда имели доступ к таким столам, но, конечно, обладать мастерством – это другое. Ну а рысьей хваткой – это вообще не про игру на просто так.
Тут он заметил мой взгляд и подзывает, мол, увлекаетесь, юноша? Ну вот, в принципе, и все. Он мой.
Я ему – Алексей Николаевич, у меня нет шансов против вас. Он протянул мне кий, а я так, склонив гриву, под дурака: «Алексей Николаевич, по рублику?». Это ж Косыгин! Это же оскорбительно! В результате забились по 50 рублей, мне пришлось ему наплести что-то про свои деньги. У меня в кармане червонец, но я-то знаю, что случится скоро.
Не сразу, конечно, чтобы внаглую не вскрываться. Вначале подлег под него, промазал, как полагается, а потом как бы случайно опрокинул. Главное сыграть идиота – ой, как это так вышло?!
Жертва должна быть уверена, что сильнее тебя, а проиграла случайно. Наговаривать не буду, 50 рублей Косыгин отдал. Ну, чистый лох!
ЛОХ
Буквы ЛОХ с начала 80-х годов стали популярнее, чем самые известные три их коллеги на заборах. Ленинградская этимология этой аббревиатуры необычайно проста. ЛОХ – это буквы государственных номеров на автомашинах Ленинградской области. В области были и зажиточные люди. Некоторые крестьяне зарабатывали правильным трудом: выращивали свиней, картошку и привозили товар на рынки Ленинграда, и, конечно, на самый престижный – Кузнечный рынок. К нему больше всего подъезжало подержанных «жигулей» с номерами ЛОХ.
Центровые всегда высокомерно смотрели на кулака-труженика. Он был иначе одет, говорил по-другому и для них был простаком мещанином. Они и прозвали таких лохами. Но как только в адрес первого скрытого сельского буржуя было брошено это словечко, так сразу оно стало очередным термином фарцовщиков и уже приклеивалось каждому, кто работал честно, пусть и по буржуазному образцу.
Вскоре лох стал тем, кого просто невозможно не обмануть, не кинуть. Теперь лохами крестят направо и налево, не думая, что именно тот лох из Ленинградской области выиграл. Фермер, нэпман, лавочник выжил, несмотря на все невзгоды. А центровые как явление приказали долго жить.
В этой связи старая прибаутка жуликов – «Лох не мамонт – не вымрет» – перевернута с ног на голову.
БАРЫГА
На Невском мало кто работал «вчестную». И причина тому – законодательство СССР. Мошенничество наказывалось куда менее строго, чем спекуляция, а тем более скупка валюты. Так, за ломку денег (обман при пересчете) на Невском получали по три года «химии», как сейчас бы сказали – исправработ, а за валюту можно было схлопотать и все восемь реальных. А докажут системную скупку – так пожалуйте к стенке. Такое отношение власти к честному подпольному труженику породило у центровых презрение к сделке. Зачем скупать 100 долларов за 300 рублей, чтобы продать максимум за 315, когда можно «сунуть куклу» (вместо денег подсунуть нарезанную бумагу). Риска в разы меньше, маржи больше. Вот большинство и нырнуло в кражи, мошенничество и банальный ночной разбой. А тех, кто оставался на позиции честной скупки, называли презрительно, абсолютно в эстетике лагерных плевков – барыгами.
Вот опять отсылка к социально близким. Мошенник – это жулье вагонное, его еще можно перековать, а спекулянт – это затаившийся капиталист, классовый враг. Его только в расход.
Барыгой стал тот, кто перепродавал и соблюдал договоренности с клиентом. Тот, кто начинал порождать в стране мировоззрение, в котором клиент всегда прав.
Все остальные с улюлюканьем ломали, всовывали, воровали. Милиция тоже мысленно была на стороне жуликов, несмотря на то, что именно они портили ей отчетность, а городу имидж. Иностранцы жаловались, разносили неприятную славу по западной прессе. И все равно мошенник считался «своим».
ТУЗ, КОРОЛЬ – ВОТ НАШ ПАРОЛЬ
Катран – небольшая черноморская акула, весом примерно в 15 килограммов. Для человека катран не опасен. В сленг слово «катран» вошло как название подпольного игорного дома.
Катран – маленькое казино для своих, с одной лишь разницей: если в современных казино жульничество практически невозможно, то на катранах в отношении «случайных» посетителей оно было нормой развлечения.
Вероятно, термин пришел из городов Поти, Гагры, Кутаиси, где с 70-х годов стало модно быть мошенником. Именно оттуда в Москву и в Ленинград приезжали самые яркие шулеры, те, кто шпилит в карты, – их называли каталами. К таким всегда прилипала шутка: «В картишки? – Да нет, братишка!»
В Ленинграде существовало три центровых катрана, известны они были узкому кругу людей:
– «У Сельского» – в доме за гостиницей «Европейская»; Невский пр., дом 32–34;
– «на Казначейской» – ул. Казначейская, дом 3;
– «на Чековом» – рядом с домом на набережной Макарова, где находился магазин «Внешпосылторг» – 2-я линия, дом 59.
Со своими на катранах, как правило, играли честно. Более того, в статьях дохода от катрана не было позиции «входная плата». Пускали лишь тех, кого знали лично. Зарабатывали с игры, с куража: каждый выигравший считал своим долгом откидывать в сторону хозяина щедрые чаевые. Кроме того, хозяин зарабатывал на спиртном и еде, которую готовили для гостей. Играли в основном в буру; реже – в покер, терц, деберц (родина терца – тюрьма, деберца – еврейские кварталы Одессы).
Язык шулеров был густой, сбивающий с ног. Карты являлись формой дуэли. За столом сходились не от скуки, а для азарта. Главное было не урвать деньги, а до выигрыша ощущать себя хозяином положения. Гений момента в том, когда противник не может предположить, что карты его биты, как у Германна в «Пиковой даме». И вдруг у противника свет гаснет. И надменность переходит в испуг.
На катраны заводили доверчивых и с наличкой. Их подыскивали в аэропортах и крупных универмагах из числа тех, кто хотел прикупить дефицит. Когда заходил такой клиент, то всех предупреждали, чтобы не спугнули его сленгом и манерами – чтобы не «сел на измену». С одураченного простака хозяину платили дополнительно.
Главный катран, естественно, был рядом с «Европейской» – квартира о четырех комнатах на последнем этаже, обставленная антикварной мебелью. Здесь иногда играли на десятки тысяч, не выходя из комнаты по несколько дней. Катран держал сам Сельский, или Колхозник, – жулик старого образца Сергей Кужлев, 1938 года рождения, засиженный, из евреев-блатарей сталинской закваски. Ему помогала его падчерица Лера, дочь другого известного жулика. Сюда приходили сливки ленинградского преступного сообщества. Уже тогда от них пахло не одеколоном, а парфюмом. Заходили и воры в законе, и торгаши, даже ответственные советские работники. Катран «У Сельского» до заката советской власти не дотянул.
В 1981 году в этой квартире произошло убийство. Сельский зарезал одного авторитетного – Бурыкина. Просто ссора переросла в те оскорбления, которые Сельский снести не смог. Он был арестован в тот же день. Еще несколько лет Лера умело вела дела, пока не скололась. Катран превратился в наркобордель, и в 1985 году милиция была вынуждена его прихлопнуть.
В том же дворе, что и катран Сельского, находилось помещение ОКОД (оперативной комсомольской дружины), куда каждый день комсомольцы таскали фарцовщиков.
«На Казначейской» собирались юркие фарцовщики, еще не ставшие тяжеловесами Невской першпективы. Сюда заходили скорее «провести время», развлечься, чем играть по-крупному. Держал его Саша Иванов по прозвищу Свин, полученному после того, как он проиграл огромную сумму в карточную игру «Свинья». «На Казначейскую» заходили с девушками, что было запрещено на других катранах. Когда надоедали карты, шли играть на бильярде в подростковый клуб «Дзержинец» на переулке Гривцова. Там за народные деньги трудновоспитуемым юнцам додумались купить два бильярдных стола. К подросткам были прикреплены сержант Адмиралтейского РУВД Володя Кутаев и опер Николай Николаевич. Они и принимали гостей с катрана за умеренную входную плату, которая впоследствии позволила сержанту Кутаеву приобрести автомобиль ВАЗ 21013.
На «Чековом» катране, как и следует из его названия, играли ломщики из магазина «Внешпосылторг», до входа в который тут было всего-навсего шагов тридцать.
Катраны себя изжили со всеобщим падением запретов и появлением казино. Крови там не было. Если немножко поиронизировать, то это Германн в «Пиковой даме» разошелся: «Старая ведьма, так я заставлю тебя отвечать!»
Сумасшедшие деньги при Брежневе
Сергей МЕДВЕДЕВ, Лютый
Невский проспект был оболочкой, сочно шуршащим фантиком. Истинный подпольный мир мало кто видел, органы в том числе. Вернее, не понимали его масштабов. Настоящие валютчики собирались в ресторанчике «Чайка» на канале Грибоедова, но не для сделок – дураков не было, а чтобы переговорить. Бешеное было местечко. Чтобы понятен был размах, расскажу. В начале 70-х делец с Васильевского по имени Алик Кочерга проиграл в карты полтора миллиона, и, чтобы не убили, он взял их в долг у человека из «Чайки». Налом. Не припомню уже, у кого. А отдавать-то надо, так он сколотил банду и орудовал. В его гоп-компании был и мясник с Малого проспекта Васильевского, рыжий такой, интеллигентный. Они налетали на квартиры антикварщиков, спекулянтов. Кочерга отдал 700 тысяч, потом их взяли, и ему отмерили 15 лет.
Деньги наживали сумасшедшие. Например, пароходная схема: мы давали первому помощнику польского судна «Мазовша» 10 тысяч долларов. Он привозил джинсы по 12 долларов, а брал их там по 6. Нам джинсы обходились в 25 рублей, а раскидывали мы их уже по 130–150. За неделю – две тысячи сорок долларов наживы. Это как сегодня миллион долларов.
А тратить некуда. Или плащи «болонья» – можно было выменять у финна за пару бутылок водки, а мгновенно продать рублей за 300.
Играли на катранах до одурения. Тогда козырный катран был у кинотеатра «Ленинград» у Додика. Дурдом как-то жену проиграл, а еще приличный мальчик, в музыкальной школе учился.
Где валюта, там и хозяйственники. На Рубинштейна, 9, жил Дризин такой – знаменитый трикотажник. Мы с ним дела водили, ему потом лет 12 отмерили. Его дочь потом за Иосифа Кобзона вышла, а мама ее красавица, из венгерских евреек, работала барменом в ресторане «Москва», как раз над кафе, которое «Сайгоном» у диссидентов именовалось. Воровали эти с размахом: с завода Козицкого уходило враз по 50 неучтенных телевизоров – они шли в Прибалтику. С фабрики Веры Слуцкой – по 50 тысяч метров тюля – они исчезали в Средней Азии.
А гуляли с ними в одних местах, ну там на трассе в ресторане «Олень». Таксисту сотку на торпеду, и он весь день тебя возит. В то же время по центру шатался Чернокнижник, скупая все на своем пути, а его мать возле улицы Желябова всегда сгорбленная нищенкой притворялась, грязная, вонючая. А фарцовщикам давала деньги под дикие проценты – половина от суммы в день. Семейка еще та. И ухарей было хоть отбавляй – виртуоз-ломщик Удав, он после с ума сошел. Распылитель, все деньги на баб тративший. Микимото, укативший в 1972 году в Швецию, открывший там салон монгольского массажа и выдворенный из страны за воровство денег из карманов клиентов, пока его хлопцы окучивали богатых дамочек.
В конце 60-х на Невском появился и Феоктистов, и уже в окружении боксеров Барышева, Цветкова и примкнувших к ним Циклопа с Нахаленком. Они также промышляли плащами, но и пытались приставать к центровым. А тогда это было хлопотно. Все же дети послевоенной разрухи, к ножам, к оружию, к зуботычинам привыкшие. Я вообще очень драчливый был, поэтому и звали Лютый. Это потом, в 80-е, валютчики смирные пошли, лишь бы откупиться, а тогда завалили бы – и вся недолга.
Так вот Фека начал докапываться до моего дольщика. Дело было на улице Герцена в ресторане «Адмиралтейский». Кричит, мол, у него носовой платок пропал. Это он так шутил. Я его позвал в сторону и в туалете бритву к горлу. Железа все боятся. В дверь ломятся Рей с его людьми, а я нашептываю: «Володя, скажи им отдохнуть, а то у меня рука может дрогнуть». Помирились.
А город еще маленький был, как коммунальная квартира. Сережа Довлатов показывался среди нас, но особо не промышлял, больше на халяву пил с нами – у него денег никогда не было. Рано женился, все задумчивый бродил. С Бродским на скамеечке как-то бухали. Он нас затащил на какие-то чтения Ахматовой на Большую Зеленину, но она меня не вдохновила. Я дальше стихов Заболоцкого не пошел. Помню, Бродский по какой-то Марго безответно все страдал, но мы его не поддержали.
Потом баскетболисты со «Спартака» валютку скупали, и Саша Белов, конечно. Хоккеисты СКА тоже. Волейболисты «Автомобилиста». Все же за границу ездили, оттуда видики, шмотки перли.
Блатные тогда не лезли в наши дела. Только на катранах имели вес. Тоже не понимали уровня сделок. А жулики были отменные. Яша Друкер, например. Он глухонемыми верховодил. Их немцами звали. В ресторане раз сидим, он мне 500 рублей отдает.
– За что?
Показывает, мол, вынул из кармана брюк у меня и смеется. И шпана в центр не совалась.
А спортсменами и не пахло. Быки появились уже после Брежнева.
ОЦЕНКА. МОИМИ ГЛАЗАМИ
Государство же пока подкармливало своих легионеров. Для них существовали специальные повышенные стипендии, им выдавались талоны на дополнительное питание, их одевали в дефицитные шерстяные костюмы, а большинство просто подвешивали на хорошо оплачиваемых должностях. Не говоря уже о статусе. Чемпионы становились звездами, народными любимцами.
«Я учился в непростой школе с углубленным изучением английского языка. Тренировок было много, так что с домашними заданиями я ни разу не переусердствовал. Однажды, а это было как раз перед выпускными экзаменами 10-го класса, в 1980 году, я случайно услышал разговор в учительской. Директор школы Людмила Алексеевна стояла перед учителями и строго произнесла: „Какие оценки получит чемпион Вышенков на экзаменах, решать не вам и даже не мне!“ При этом она указала авторучкой на потолок».
ДЕНЕГ НЕТ – ЧИТАЙ ГАЗЕТУ
Шулеры на катранах играли в основном ради развлечения, зарабатывали же они на игре с доверчивыми и денежными провинциалами. Тех «обували» в салонах машин летом за Катькиным садом – с той стороны, что выходит к Александринке. В 1979 году во время облавы здесь было задержано более 15 человек и изъято около 200 тысяч рублей. Никто денег своими так и не признал.
Один из задержанных по прозвищу Левша комиссарил тогда у садика:
– Эй, начальнички, четвертной откиньте бродягам!
– Перетопчешься! – ответили ему.
– Эх, денег нет – читай газету! – сокрушался Левша.
Однако днями напролет в салоне «жигулей» играть не станешь, поэтому серьезная игра с предсказуемым результатом часто велась в гостиницах «Спортивная» на Крестовском, «Речная» у Речного вокзала и в так называемом треугольнике из колхозных гостиниц: «Киевская», «Южная», «Заря». В них без паспорта можно было снять номер за 50 рублей.
Жертву часто присматривали среди приезжих самоуверенных богатеев из Сибири, прогуливающихся по ювелирным и меховым магазинам. С ними заводили дружбу через их же желание прикупить что-нибудь из импортных шмоток. После покупки приглашали в кабак, окружали хохочущими девахами, а потом в подпитии подводили беседу к игре и предлагали кого-нибудь обыграть, при этом обязательно нечестно. Клиент не мог знать, что его новый спутник в доле с теми, кого ему выдают за жертв. Результат – приезжий без штанов, иногда в прямом смысле.
Торговцу из Азии предлагали играть, создавая полную видимость того, что именно он управляет ситуацией – позволяли самому купить колоду в одном из центральных магазинов. Такие же не знали мудрость тех, кто живет с игры: «Если за игрой в карты в течение часа ты не видишь перед собой лоха, значит, лох ты».
КРАП
В советских универмагах, помимо сувенирных, продавались карты с четырьмя видами клетчатых рубашек. Отличались друг от друга они исключительно цветом, и на их рисунок довольно просто наносился крап. Для большинства игр хватало колоды в 36 листов, которую называли «стандарт».
Галантерейных магазинов в центре находилось с десяток. Конечно, в первую очередь это «Гостиный Двор», «Пассаж» и ДЛТ. В их отделах у продавщиц всегда лежали заряженные колоды.
Жулики платили девушкам по 20 рублей с каждой продажи или благодарили тряпичными подарками – колготками. У них простофиля и выбирал свою колоду.
Крап карт был разный. Вынимали, к примеру, четыре туза и с одной стороны бритвой срезали микроны. На рубашке еле заметно добавлялся миниатюрный лишний штришок или выжигали мощной лампой рубашку определенной масти.