Евгений Сухов
Гнев смотрящего

Глава 5
Плакать бы не пришлось

Сегодня вечером у Варяга была назначена важная встреча с номинальным директором «Госснабвооружения» Андреем Егоровичем Платоновым и двумя директорами крупнейших уральских производственных объединений, выполнявших оборонные заказы. Собственно, присутствие Платонова на встрече было не обязательно – реальной властью в концерне он не обладал, а при возникновении каких-либо вопросов Варяг мог с ним встретиться когда угодно. Однако региональные директора лучше знали именно Платонова, и он нужен был скорее для создания доверительной атмосферы. Чтобы гарантированно уберечься от «прослушки», собраться решили на квартире, которую Платонов снял когда-то «для отдыха». С тех пор обстановка квартиры стала значительно скромнее – в ней оставили минимум мебели и прочих предметов обихода, чтобы людям Чижевского было проще устраивать перед каждой конфиденциальной встречей проверки на предмет обнаружения подслушивающих устройств. Явочные квартиры, как известно, время от времени полагается менять, однако Варяг решил с этим подождать, поскольку Платонов уверял, что пользовался данным пристанищем очень редко. Сюда подъезжали в основном на скромных машинах, в разное время, с минимумом охраны, часто выходили из машин в соседних дворах. Все это делалось для того, чтобы не привлекать к квартире лишнего внимания, причем руководители-производственники, вокруг предприятий которых уже давно велась возня с явным криминальным душком, встретили принятые меры предосторожности с полным пониманием.

– Береженого бог бережет, – сказал Герой Социалистического Труда Федор Кузьмич Данилов, директор из Екатеринбурга.

– В наше время осторожным надо быть, – поддержал его Алексей Михайлович Лобанов из Челябинска, тоже заслуженный человек.

Они сидели в мягких креслах вокруг покрытого льняной скатертью приземистого столика, на котором в окружении четырех пузатых бокалов красовалась большая бутыль отборного дагестанского коньяка «Нарын-Кала», не бывающего в широкой продаже. Лобанов потер руки:

– Дагестанский – это хорошо! Я отборный дагестанский больше армянского уважаю.

– А я «отборный» русский предпочитаю литературному. Особенно на работе, – брякнул Данилов. – А никуда не денешься, наш народ только его и признает.

Лобанов, оценив юмор собеседника, рассмеялся и, потирая руки, закряхтел:

– Ну, Кузьмич, наливай!

– Дагестанский и подделывают меньше, – заметил Данилов, разливая по рюмкам душистый маслянистый напиток.

Алексей Михайлович застонал от удовольствия, вбирая ноздрями разлившийся по комнате аромат. Из кухни появился охранник, поставил на стол блюдо с нарезанными лимонами, открытую коробку шоколадных конфет, пепельницу и вновь скрылся на кухне.

– Закуска такая, как вы просили, – развел руками Игнатов. – Может, хотите чего-нибудь посущественней – сейчас организуем…

– Не надо, Владислав Геннадьевич, – отказался Лобанов. – Мы в думской столовой пообедали.

– Хорошая столовая, – согласился Данилов, – но больно уж дорогая. Никаких командировочных не хватит.

– Значит, здесь у вас будет как бы продолжение десерта, – усмехнулся Игнатов, поднимая рюмку. – Ну, ваше здоровье! – чокнулся он с гостями и с Платоновым.

Какое-то время все сосредоточенно смаковали благородный напиток. Затем заговорил Варяг. Обращаясь к гocтям, он сказал:

– Как вы знаете, в «Госснабвооружении» я работаю недавно. Не собираюсь делать вид, будто я крупный специалист в промышленной политике – пока я, в сущности, дилетант. Однако по долгу службы мне приходится анализировать ход дел в концерне и те проблемы, которые перед ним встают. Концерну, которым мы с Андреем Егоровичем Платоновым руководим, небезразлично также и положение крупных предприятий, подобных вашим. Думаю, что и вы, в свою очередь, заинтересованы в нашей успешной работе…

– Само собой! Куда же мы без вас! – живо откликнулся Лобанов.

– Заказов мало даете, – закусывая, с упреком сказал Федор Кузьмич.

– Согласен, – кивнул Варяг, – могли бы давать больше. Однако для этого надо распутать целый клубок проблем. Оплачивать заказы мы можем из двух источников: теми деньгами, которые мы получаем из бюджета, и доходами от собственной деятельности, то есть от экспорта вооружений. Из бюджета нам дают все меньше и меньше. Да и наша экспортная деятельность встречает все больше препятствий. Я работаю недавно, но уже успел столкнуться с целым рядом необъяснимых фактов, когда мы не попадаем на международные оружейные ярмарки, когда конкурсы на поставку оружия проходят без нас, когда уже изготовленные и оплаченные товары застревают в пути и не доходят до потребителя, когда наши заявки постоянно опаздывают и не попадают в нужное место и в нужное время… По мере возможности я пытался разобраться в наиболее вопиющих случаях и могу вам заявить: препятствия совершенно сознательно создаются чиновниками федерального уровня. При этом, разумеется, конкретных виновников саботажа в недрах аппарата найти невозможно.

– Это точно, – желчно рассмеялся Лобанов и одним махом опрокинул рюмку в рот. – Иван кивает на Петра, Петр кивает на Ивана и все шито-крыто, все концы в воду!

– Да, у них все отработано, – со вздохом подтвердил Данилов.

– И силовые структуры нам не помогают, – продолжал Владислав. – Словом, необходимо хорошенько перетряхнуть всю систему управления государственной машиной, однако нужных рычагов для этого у нас не имеется. Во всяком случае, пока нет. Смена гoсударственного аппарата – всегда вопрос политический.

Варяг многозначительно посмотрел на Платонова. Директора же разом открыли рты, собираясь что-то сказать, но Владислав Геннадьевич поднял руку:

– Я еще не закончил. Я предлагаю ясно осознать, что, если заниматься только экономикой, мы далеко не продвинемся. Я предлагаю самим активно включиться в политическую деятельность и создать свое политическое движение.

– Вон вы куда хватанули! – воскликнул Лобанов. – Политическое движение!

Данилов закряхтел, почесал в затылке седую прядь и наконец промолвил:

– Поссорюсь с верхами, а на мне завод. Как тогда быть?

– Ни с кем не надо ссориться – по крайней мере сейчас, – возразил Варяг. – Можно создавать гуманитарные и благотворительные организации, но работать в них будут наши люди и выполнять те задачи, которые мы перед ними поставим. И вообще, пока не стоит спешить оформлять что-то на бумаге. Сейчас главное – это поиск людей, обладающих определенными возможностями. У кого-то есть деньги, у кого-то связи в средствах массовой информации, у кого-то контакты во властных структурах… Мы должны объединить все эти силы вокруг себя.

Платонов внимательно слушал Владислава Геннадьевича, многозначительно в знак согласия кивая головой, как бы приглашая двух директоров-собеседников согласиться с мнением своего коллеги.

– А что, – сказал Лобанов после минутного раздумья, – мне это нравится. Мы на производстве как резиновая Зина – все, кому не лень, нас имеют, а мы только кряхтим иногда. Пора самим влиять на ситуацию.

– Не привыкли мы к этому, – осторожно заметил Данилов. – Мы отродясь политикой не занимались. Как бы впросак не попасть.

– Федор Кузьмич, странно вас слушать, – удивился Варяг. – Вы же директор, ваша работа – управлять людьми. Вы же не можете на заводе сами все делать, правда? Ну и в политике так же – ищите надежных людей, задавайте им направление деятельности, и они сами сделают все без вас.

– Газеты все у нас под банками… – задумчиво протянул Данилов.

– А у тебя что, зубов нет? – живо откликнулся Лобанов. – Если банк сильно выпендривается, скажи, что перекинешь свои счета в другой банк. У тебя ж на счетах миллиарды! Посмотришь, как они запрыгают. А то просто возьми и свой банк создай!

– А мы в нем поучаствуем, – весело улыбнулся Варяг. Он не спеша наполнил рюмки до краев и спросил: – Ну что, двинемся в политику? Сразу говорю: отказ не влечет за собой никаких последствий – как работали, так и будем работать.

– Надо двигаться, – уверенно сказал Лобанов, словно о чем-то давно решенном. – Важно только подтянуть всех наших ребят под это дело, губернаторов с мэрами запрячь и связь держать постоянно, советоваться…

– Связь будем держать через «Госснабвооружение», о конкретных формах контакта договоримся, – сказал Варяг. – Важно принять принципиальное решение и начать работать. Ну так как, Федор Кузьмич?

– Что ж, согласен. Давайте начнем, – кашлянув, неуверенно произнес Данилов.

Уже в машине по пути к гостинице «Москва» Алексей Михайлович спросил Данилова:

– Кузьмич, нас с тобой только что в партию опять приняли. Чувствуешь? Как в старые добрые времена.

Данилов пробормотал что-то неразборчивое, а Михалыч продолжал:

– Молодец мужик этот Игнатов – вроде и ничего особенного не сказал, а убеждает. Как думаешь?

– Думать не вредно, – сказал Данилов. – Вот только как бы потом плакать не пришлось!

Глава 6
Все кончено, господа

Братки неспешно просыпались: их ожидал очередной день вынужденного бездействия на даче Коляна в Переделкине. Они почесывались, с завыванием зевали, мучительно долго поднимались с несвежих постелей и начинали бесцельно слоняться по дому, босые и расхристанные. На столах их глазам представали следы вчерашней попойки: пустые бутылки и полные пепельницы, издававшие удушливый запах, разнообразные объедки, банки из-под консервов и всюду – окурки и табачный пепел. Все говорило о скоплении в одном замкнутом пространстве большого количества ленивых ограниченных существ. Сейчас эти существа тяжело вздыхали, закуривали натощак и время от времени изрекали: «Эх, пивка бы сейчас…» За время своего заточения бандиты уже успели преступить многие запреты, например, запрет на пьянство и на расхищение продовольственных запасов, однако запрещение на выход без разрешения с территории дачи они пока нарушать не отваживались. Необходимость соблюдения конспирации была ясна даже для их птичьих мозгов. Выходить за ограду было позволено только Репе, он же считался кем-то вроде домоуправителя и вел все дела с администрацией дачного поселка. Репа также ездил в магазин за едой и выпивкой. Набирать слишком много он остерегался, дабы не привлекать к себе особого внимания, однако пополнять стремительно тающие запасы надо было хоть каким-то образом. Теперь перебравшие накануне бойцы маялись от утренней жажды, однако на даче пиво кончилось, а Репа, которого можно было бы послать за пивом, куда-то подевался.

– Ну где этот козел, ети его мать? – слышались злобные возгласы.

Накануне вечером Репа, подвыпивший, но не пьяный, поднялся на второй этаж, где обитала Колянова жена Надежда, чтобы найти там в гостиной комнате несколько новых видеокассет. Репа старался держать под контролем всю ситуацию на даче и потому остерегался напиваться вдребезги, как прочие бойцы. На первом этаже было довольно шумно – переговаривались пацаны, звенели бокалы, в одной комнате скороговоркой бормотал видеомагнитофон, в другой играла музыка. Пищал и проигрывал музыкальные паузы компьютер, за которым сидел пьяный боец и, клонясь головой к монитору, играл в «Викингов», постоянно промахиваясь пальцем мимо нужных кнопок. Зато на втором этаже царила тишина, и было темно, только в коридоре пробивался свет из-под двери комнаты, в которой обитала хозяйка дачи, жена Николая Радченко, Надежда.

Репа включил в гостиной свет и начал рыться в стеклянной тумбочке с видеокассетами, надеясь найти крутую порнуху. Он увлекся этим занятием и внезапно вздрогнул, спиной ощутив чье-то присутствие. Резко обернувшись, он увидел Надежду – она стояла на пороге подбоченясь, в халатике, домашних туфлях, и с иронической улыбкой смотрела на него. В ее глазах Репа увидел призывный блеск, отчего брюки стали ему тесны в паху.

– Что, скучно? Сладенького захотелось? – насмешливо спросила женщина.

– М-м… – не нашелся с ответом Репа.

Его взгляд скользнул по великолепным длинным ногам и поднялся к ложбинке между двух упругих полушарий, едва прикрытых легкой тканью халатика. Надежда смотрела на него в упор, чуть приоткрыв губы. Репе показалось, что она тоже слегка пьяна.

– Тебе-то не так скучно, как мне. Вас, мужиков, вон как много, – сказала Надежда, – хоть бы зашел, поговорил, развлек… Ну что ты молчишь? Язык проглотил?

Покачивая бедрами, Надежда неторопливо направилась к безмолвно взиравшему на нее мужику. Приблизившись к Репе вплотную, она провела кончиком языка по приоткрытым пухлым губкам и произнесла волнующим грудным голосом:

– Негалантный ты какой-то – стоишь как неживой, когда перед тобой красивая женщина, которая скучает. А ты не соскучился среди грубых мужиков?

С этими словами она запустила узкую прохладную ладонь Репе под рубашку. Женская рука заскользила по мускулистой груди, а в голове у ошеломленного Репы пронесся целый вихрь беспорядочных мыслей: «Чего это с ней?.. Колян узнает – убьет… Он Угрюмого за это хотел убить… А где он, Колян-то?.. А хороша баба, бля буду!» Словно угадав мысли парня, Надежда заметила:

– Ты что, Николая боишься? Так это зря. Если он до сих пор не пришел, то, значит, никогда уже не придет. Отпрыгался!

Репа и сам склонялся к такому выводу. Надежда потеребила его умелыми пальчиками за сосок, и его брюки затрещали под напором восставшей плоти. Махнув рукой на все сомнения, он обнял женщину за талию, привлек к себе и впился губами в ее губы. Жадно водя руками по ее телу, он ощущал под тонкой тканью халатика шелковистость кожи и упругость молодой тренированной плоти. Когда ладонь Репы охватила налитую грудь с отвердевшим соском, Надежда сладострастно застонала и принялась лихорадочно расстегивать пуговицы на мужской рубашке. Она не привыкла к долгому воздержанию, и сейчас ей сгодился бы едва ли не любой мужчина, а Репа, широкоплечий и мускулистый, был вовсе не худшим партнером для эротических забав, несмотря на его невыразительное лицо. Впрочем, в другое время Надежда могла бы сдержать свои желания и подыскать такого партнера, который нравился бы ей по-настоящему. Сейчас же ей приходилось думать еще и о том, как выбраться на свободу. А в этом Надежде мог помочь только Репа. Так что именно желание выйти на свободу заставило Надежду пустить в ход свои чары, а поскольку женщине и самой хотелось сочетать полезное с приятным, эти чары становились совершенно неотразимыми.

Она сорвала с Репы рубашку, отбросила ее в сторону. Репа проделал то же самое с ее халатиком и замер на миг, пораженный открывшимся его глазам великолепным зрелищем. При виде его восторга Надежда торжествующе улыбнулась, и ее ладонь нашарила под брючной тканью мужскую окаменевшую плоть. Не мешкая она расстегнула ремень брюк Репы, «молнию», последнюю пуговицу, спустила с партнера штаны и опустилась перед ним на колени. Репа задохнулся от предвкушения блаженства. Надежда потерлась щекой о его напрягшийся член, пока еще прикрытый трусами, легонько укусила несколько раз вожделенную твердь и затем извлекла раскаленный член на свет божий. Репа пристально следил за ее действиями, стараясь не упустить ни одной детали, изнемогая от своих ощущений. Вдруг Надежда поднялась, привлекла парня к себе и прошептала ему на ухо:

– Пойдем… Пойдем туда…

Она потянула Репу к дивану и сама пошла впереди ленивой грациозной походкой тигрицы. Репа на ходу поспешно скинул кроссовки, кое-как освободился от брюк и трусов, едва не упав на ковер, и ринулся за женщиной, которая уже опустилась на четвереньки и призывно выгнула загорелую спину. Репа торопливо пристроился к ней сзади, безуспешно пытаясь направить в цель свой непослушный таран. Однако изящные пальчики пришли ему на помощь, и он вошел в женщину глубоко и мощно, а Надежда со стоном наслаждения выгнулась ему навстречу. Она извивалась так с каждым его толчком, умело двигаясь в унисон. Чтобы сдержать рвавшийся из ее груди крик, Надежда схватила маленькую диванную подушечку и впилась в нее зубами, издавая только глухие стоны. С приближением оргазма оба любовника словно обезумели, до предела учащая темп и двигаясь рывками. Пика наслаждения они достигли одновременно – их схватка приобрела особую законченность и полноту, когда во время последних движений они ощутили, как содрогается тело партнера.

Когда волна наслаждения схлынула, Репа осторожно высвободил член, небрежно вытер его краем диванного покрывала и со счастливым вздохом распластался на диване рядом с предметом своего вожделения. Некоторое время они молча лежали рядом, а затем Надежда повернулась и, нежно поглаживая Репу по груди, проворковала с улыбкой:

– Здесь неуютно, и войти может кто-нибудь… Пойдем в мою комнату и там продолжим. Хочешь?

– Конечно, – с готовностью откликнулся Репа, и его плоть невольно шевельнулась.

Они поднялись с дивана, Репа торопливо собрал одежду и, сунув ее под мышку, устремился по коридору вслед за своей подругой, проследовавшей к своей комнате все той же волнующей походкой тигрицы. На пороге Надежда на миг остановилась и послала Репе такую улыбку, от которой у парня пересохло в горле, а ствол вновь восстал, словно и не был в работе всего несколько минут назад.

В разнообразных любовных упражнениях они провели ночь, встретили рассвет и забылись сном, когда солнце стояло уже высоко над горизонтом. Надежда была вполне довольна своим партнером, хотя ни на минуту не выпускала из головы свой замысел – с помощью соблазненного Репы добиться свободы. Отдыхать им пришлось недолго – их разбудили доносившиеся снизу заунывные крики:

– Репа, ты где? Репа, пиво гони!

Надежда с недовольным мычанием завозилась в постели. Увидев ее прелести при свете дня, Репа почувствовал новый приступ желания и положил руку ей на грудь. Женщина выжидательно притихла. Ладонь начала все смелее блуждать по ее телу, достигая постепенно самых интимных мест. Почувствовав ответное желание Надежды, Репа в очередной раз навалился на нее, и тонкие пальчики вновь направили его твердь по нужному пути.

Женщина опять стонала, приподнимаясь навстречу натиску партнера, ноготками впивалась в его спину. Ночные утехи зародили у Надежды мысль после освобождения из плена не терять Репу – редкий из ее любовников умел так ублажить. Настоящий жеребец. А что до красоты, то она мужчинам только вредит. Чувствуя нарастание наслаждения, Надежда со стоном обвила своего наездника ногами и задвигалась чаще. Через минуту судороги оргазма сотрясали их обоих.

Еще не успев оторваться друг от друга, они услышали снизу истошные крики:

– Репа, ты где?! Выходи, там в калитку звонят!

Репа выматерился сквозь зубы, скатился с Надежды на влажную постель. Несколько секунд полежал с закрытыми глазами и одним резким движением соскочил на ковер. Одеваясь, он произнес:

– Я там разберусь по-быстрому и вернусь.

– Нет, – сонно протянула Надежда, – я спать хочу. Нельзя же быть таким ненасытным! Приходи лучше вечером.

– Ну тогда вечером обязательно, – согласился Репа.

– Слушай, – сделала Надежда первый подход к интересовавшей ее теме, – а долго нам еще здесь сидеть? Мне эти пьяные вопли слушать надоело.

– Не знаю, – пожал плечами Репа. – Пока Колян не объявится.

– А почему ты думаешь, что он объявится? – спросила Надежда, приоткрыв один глаз. – Если бы он мог, то давно бы объявился. Может, его давно уже грохнули. Ты здесь досидишься до тех пор, когда те, кто его мог убить, и до нас доберутся. Сам смотри, мне-то что, я баба, меня вряд ли тронут… А вот тебя и этих уродов внизу, так это точно.

Слова Надежды поселили в душе Репы легкое смятение – он не мог не признать правоту ее слов. Тем более что она не знала ни о пропаже Трубы с двумя пацанами, посланными на разведку, ни об исчезновении группы Гнилого, отправившейся на сбор дани. «Досидимся, это точно», – зашнуровывая кроссовку, подумал Репа, но не принял никакого определенного решения – Колян с помощью запугивания напрочь отбил у своих бойцов охоту к самодеятельности. Еще раз пообещав прийти вечером, он скатился по лестнице на первый этаж.

– Ты где был? – встретили его вопросом сонные и нечесаные бойцы.

– В манде, – честно ответил Репа, пресекая неуместное любопытство. – Чего вы разорались?

– Да пивка бы надо, трубы горят, – заныли бойцы. – И в калитку звонит кто-то.

– С пивом потерпите, – отрезал Репа. – Квасить надо меньше. Я выйду разберусь, кто там звонит, а вы на всякий случай линяйте отсюда и бутылки с собой заберите. Жрете, суки, как в последний раз.

Репа и сам не подозревал, насколько близко к истине было это его замечание. Он вышел из дома, крикнул:

– Сейчас, сейчас!

Отвечая на настойчивые звонки, подошел к стальной калитке в высокой кирпичной стене, окружавшей дачу, и посмотрел в «глазок». Перед калиткой переминались с ноги на ногу пожилой мужчина в дешевом коричневом костюме, в нелепой светлой шляпе и с папкой под мышкой – типичный местечковый начальник, и его подчиненный – того же возраста, но в синем рабочем халате, в кепке, с рабочим чемоданчиком и дрелью в руках, мотком провода под мышкой.

– Чего надо? – раздраженно спросил Репа.

– Что ж вы так долго не открываете, молодой человек! – с упреком произнес мужчина в шляпе. – Обещали зайти заплатить налог за пользование земельным участком, и до сих пор вас нет. И за электричество у вас до сих пор не плачено, и за газ… А потом, вы же заявку на установку телефона подавали, так надо аванс заплатить.

Начальник в шляпе извлек из папки пачку каких-то ведомостей и сделал шаг к калитке, однако растерявшийся Репа не спешил открывать. Он помнил строгий наказ Коляна не пускать посторонних на дачу. С другой стороны, можно ли считать представителей поселковой администрации вполне посторонними? Самым же веским мотивом, заставившим его открыть калитку, стало упоминание об установке телефона: Репа понимал, что если он сорвет проведение на дачу городского телефона, то в глазах Коляна будет выглядеть полным идиотом.

– Я, вообще-то, не владелец… – нерешительно пробормотал Репа, пропуская гостей в приоткрытую калитку.

– Да? – на мгновение задумался начальник в шляпе, но тут же вновь оживился: – Но деньги-то у вас есть? Заплатить сможете?

– Есть, а как же, – ответил Репа.

– Ну и ладненько, – сказал начальник, – оставите мне в ведомости свои данные, напишем расписочку «Принято от такого-то и такого-то», и дело будет в шляпе. Сейчас пройдем в дом, снимем показания счетчика, заплатите денежки, мастер разметочку сделает – где будем телефон в дом вводить, где будет аппарат стоять, где розеточки…

Репа закрыл за гостями калитку, и все двинулись к дому. В просторной прихожей человек в шляпе влез на поданный Репой стул и списал в блокнот показания счетчика. Затем они вошли в необъятных размеров холл, к которому с двух сторон примыкали комнаты, отделенные от основного пространства холла арочными проходами без дверей. Повсюду была расставлена мебель для отдыха – диваны, кресла, пуфики, кофейные столики. В разных концах помещения на тумбочках стояли два видеомагнитофона с телевизорами.

– Паспорт есть? – спросил Репу начальник в шляпе. – Впишите данные вот сюда и сюда и распишитесь.

Репа корпел над ведомостью и не видел, как внимательно гости, вмиг утратившие свой несколько придурковатый вид, осматривают помещение. «Начальник», то есть Иван Лебедев, сделал «мастеру», то есть Сергею Абрамову, какой-то знак и скривил лицо в огорченной гримасе. Знак и гримаса означали: «Их здесь не меньше десяти – не знаю, справимся ли». К такому выводу Лебедев пришел по целому ряду мгновенно замеченных им признаков: по диванам со скомканными покрывалами, еще сохранявшими очертания тел людей, сидевших на них минуту назад; по стоявшим там и сям пустым и недопитым стаканам; по сданным на четверых картам на столике в одном конце холла и по переполненной пепельнице на столике в другом конце. Абрамов пожал плечами – это означало, что разведчики от трудностей не бегают. Он кивнул Лебедеву, разрешая действовать, а сам, мягко ступая по коврам, направился к закрытым дверям в другие комнаты. Раздался глухой удар – это Лебедев, неторопливо прицелившись, обрушил свою дубинку на затылок склонившегося над столом Репы. Тот вздрогнул, и его голова со стуком припечаталась к столешнице. Бывший майор подхватил Репу под мышки, бережно уложил на ковер, завел его руки за спину и защелкнул наручники у него на запястьях.

Чижевский приказал бывшим разведчикам при обезвреживании сибирских бандитов любой ценой избегать шума и по возможности – кровопролития.

– Наш шеф не любит лишней крови, – заявил при этом Чижевский.

– А кто же ее любит-то? – с недоумением спросил Абрамов. – Тем более лишнюю?

– Не надо из нас делать садистов, – сказал Лебедев.

– Мы не эти… Не Чикатилы какие-нибудь, – поддержал его Усманов.

– Да? А в антикварном магазине вы что наворотили? – ядовито осведомился Чижевский. – Два трупа, директорша до сих пор в шоке… Мы у нее держим своего врача, чтобы она никуда не ходила и не болтала лишнего. Так даже Колян не действовал.

– А вот этого не надо, – возмутился Абрамов. – Колян изуродованные трупы специально оставлял на видных местах. А мы? Где эти трупы? Ну где? Нету их. Может, они директорше приснились? Может, этих отморозков вообще в природе не было? Вон трое пацанов, что на шухере стояли, тоже ничего не помнят, лечатся себе…

– Нас поощрять надо, а не плешь проедать нравоучениями, – угрюмо добавил Лебедев.

– Ну а где все же трупы? – миролюбиво поинтересовался Чижевский.

– Я же говорю – нету их, – ответил Абрамов. – Есть в Подмосковье одна старенькая котельная, которая на угле работает. Два оператора, оба алкаши. Температура в топке, как в крематории, даже кости сгорают дочиста.

– Это точно? – усомнился Чижевский. – Не найдут потом черепа в шлаке?

– Обижаете, – сказал Усманов. – Мы же проверяли.

– Ну ладно, проехали, – кивнул Чижевский. – Но директива прежняя: никакого шума, это однозначно, и по возможности без крови.

– А сколько на этой даче народу? – спросил Абрамов. – Нейтрализовать втроем без крови целую толпу…

– Судя по количеству продуктов, которое закупает в магазине их человек, народу там немного, – успокоил его Чижевский, не знавший об имевшихся на даче солидных запасах. – Максимум человека четыре.

– Ну, это еще куда ни шло, – проворчал Абрамов. – Но учтите: мы не боги, все предвидеть не можем. Мы и в магазине хотели без крови, а вон как все обернулось.

Указанием воздерживаться от кровопролития и объяснялась та заботливость, которую Лебедев проявлял по отношению к поверженному Репе. Уложив бесчувственное тело на пол, он посмотрел на Абрамова, прильнувшего ухом к двери в комнату. Тот показал Лебедеву на коридор, шедший в глубь дома. Майор кивнул и направился туда. Когда он проходил мимо Абрамова, тот сделал ему знак, сообщавший о том, что в комнате за дверью находятся как минимум четверо братков. Такой вывод он сделал, расслышав вздохи, покашливание и обмен приглушенными репликами. Лебедев озабоченно покачал головой, прошел дальше по коридору до следующей двери, прислушался и показал Абрамову пальцами и мимикой: «Они здесь, их примерно пятеро, я буду прикрывать у двери, а ты действуй». Абрамов кивнул. У него стало легче на душе, поскольку он боялся, что пацанов придется разыскивать по всему дому. Он сунул руку под халат, расстегнул под мышкой кобуру, в которой находился «ПСМ» с навинченным глушителем, подхватил с пола чемоданчик и моток провода, после чего постучал в дверь, заглянул в комнату и сообщил:

– Здрасте, молодые люди. Будем у вас телефон устанавливать.

Осмотр местности майор произвел мгновенно. Пацанов и в самом деле оказалось четверо – двое сидели в глубоких креслах по обе стороны двери, двое – напротив двери на диване. Комната была просторной – даже чересчур просторной, как все помещения в этом доме: расстояние от дивана до двери составляло метров семь. Майор решил, что это ему на руку.

– А тебя, отец, кто сюда пустил? – спросил парень, сидевший в кресле слева. Ему показалось странным, что Репа, так заботившийся о конспирации и всячески скрывавший наличие в доме многочисленных бойцов, теперь позволил телефонисту свободно расхаживать по комнатам.

– Пушкин, – ответил «телефонист» и, мгновенно развернувшись, с хрустом впечатал подошву своего ботинка в лицо бдительному бойцу. Второй из братков успел только приподнять задницу над креслом, когда Абрамов швырнул его обратно сокрушительным апперкотом в голову.

– На пол, оба, – не повышая голоса, приказал Абрамов двум оставшимся боевикам, вскочившим было с дивана.

Те хорошо знали, какую опасность представляет пистолет с глушителем в умелых руках, и потому с глухим ворчанием неохотно улеглись на ковер. Послышался булькающий хрип – это боец в кресле слева давился кровью, заполнившей носоглотку. Абрамов левой рукой вырвал его за шиворот из кресла, распластал на полу и ловко защелкнул наручники на его запястьях. Один из лежащих на ковре приподнял голову, но тут же увидел нацеленное ему в лицо дуло пистолета.

– Ну, чего смотришь? Морду в ковер, быстро! И попробуй вякнуть – мозги вышибу, – скомандовал ему Абрамов.

Тот поспешно повиновался. Майор открыл свой рабочий чемоданчик и достал оттуда четыре пары наручников. Затем он с кресла, стоявшего справа от двери, стянул на пол не подававшего признаков жизни парня и так же сковал ему руки за спиной. При этом он не переставал держать под прицелом двух громил, лежавших на ковре. Выпрямившись, майор шагнул к ним. В этот момент его опытный взгляд уловил, как напрягся для броска один из здоровяков.

– Ну-ну, пацан, – добродушно сказал Абрамов, – извини, но стать героем я тебе не дам.

Раздался специфический отрывистый звук – нечто среднее между хлопком и стуком. Длинный ворс ковра приглушил крик боли. Бандит стал кататься по ковру, сжимая левой рукой простреленную кисть правой.

– Уй-уй-уй, – причитал он, – уй-уй-уй!

– Вот тебе и «уй-уй-уй», – передразнил Абрамов. – Я мог ведь и в башку тебе пальнуть. Нет «быка» – и проблемы нет. Эй ты, который еще не раненый, ну-ка посмотри на меня. Да подними морду, не бойся. Держи!

Абрамов бросил второму бандиту наручники. Звякнув, они упали на ковер у того перед самым носом.

– Давай, успокой своего друга и заверни ему клешни за спину, – продолжал распоряжаться майор. – Теперь защелкни наручники… Так, молодец, теперь ложись как лежал и тоже лапы за спину…

Абрамов застегнул наручники на запястьях последнего из четырех пленников, выпрямился и перевел дух.

– Эй, пацаны, кто там пришел? – послышался чей-то голос из соседней комнаты, видимо, один из дачных сидельцев, услышав шум в соседней комнате, решил посмотреть, в чем дело.

– Ох, как же вы меня достали, – произнес бывший майор и, кинувшись к двери, выглянул в коридор.