Евгений Поселянин
На молитве. В тишине и в буре

А вот мы внутри собора.

Какой чудный, величественный иконостас… Словно запутались, переплелись могучие, каких и в природе не бывает, какие были разве только в земле обетованной, виноградные лозы, образуя просветы для икон. И весь иконостас устремился множеством ярусов в высоту, восходя к небу…

Между двумя столпами, поддерживающими своды, стоит во славе беломраморная, под балдахином древнерусского стиля, рака чудного старца… Когда она открыта, вы видите под шелковыми или парчовыми воздухами очертания главы и прикладываетесь чрез прорезь к челу.

… О, духом поспеши, выйди навстречу к нам, тихий, скоропослушный чудотворец! Прижми нас к твоей груди; дай нам часть твоего на всех хватающего сердца. Как твоим прежним гостям, так и теперь – от своей души к душе нашей – воскликни громко: «Христос воскрес!» И пусть от этих заветных слов возродится все во внутреннем мире нашем…

Встань, поспеши к нам! Прими, выслушай, побеседуй. Блесни, осияй нас твоей святыней; согрей, просвети твоей благодатью!

Серафим, Серафим!

Стойте тут, раз уж дошли до этого святого места, раз в нескольких шагах от вас в этой раке один из славнейших нерукотворных живых храмов торжествующего Бога.

Стойте, говорите все, что на сердце, что наболело, чего вы желали и что не сбылось; чего ждете, но не смеете надеяться. Все ему говорите – дурное и хорошее. Он все разберет и в чистом виде светлым фимиамом вознесет молитву вашу внимающему Богу.

Идет за молебном молебен; не молкнет зов к нему, вокруг кого при жизни волновалось, бывало народное множество, кого теперь зовут с разных концов, кто так скоро и осязательно отвечает.

Ведь всякий зов к нему вызовет его милость, ласку, дар вашей душе.

Если же вам не нужно ничего, стойте, грейтесь у очага святости, «смущаясь и дивясь», радуясь этому воздуху той совершенной праведности, по которой с детства тоскует ваша душа…

Потом, от его раки, пойдем в новый храм, воздвигнутый над его кельей.

В западной части обширного богатого храма хранятся четыре стены его кельи, заключавшейся раньше в большом каменном корпусе, разобранном, чтоб дать место этому храму.

Справа от входа – печь с лежанкой из белых с зеленым убором изразцов, справа – единственное небольшое окно. В углу – снимок с той находящейся в Дивеевском монастыре подлинной келейной и любимой его иконы Богоматери Умиления, пред которой он скончался в коленопреклоненной молитве.

Подсвечники с аналоем стоят на вероятном месте этой блаженной кончины. А большой, во весь рост, портрет на стене прямо пред вами прекрасно передает эту кончину. Очи сомкнуты на святом благодатном лице; но ждешь – вот откроются. Уста не дышат. Но кажется – вот-вот раскроются, прошепчут: «Радость моя!»

Теперь, по берегу Саровки, имея слева сосновый бор, пойдем в «ближнюю пустыньку», у которой расположен и колодезь.

В «ближнюю пустыньку» старец в последние годы жизни ежедневно уходил на большую часть дня. Самая келья его перенесена в Дивеево. По пригорку, где стоит снимок с той кельи, был огород, где он работал. А через дорогу – чудотворный источник.

Однажды старец увидел на том месте Богоматерь, ударившую жезлом по земле, и тогда закипел ключ воды… Сколько чудесных произошло от этой воды исцелений!

Теперь у источника теплая купальня. Раздевшись, входят в помещение, где в деревянном срубе сделаны трубы, краны, под которые подходят, и тогда студеная вода окатывает все тело.

Как легко, как бодро чувствуется потом!

Еще дальше в лес… Вот место моления на камне, отмеченное лежащим здесь остатком скалы, кусочками давно уже разнесенной богомольцами по России.

Вот «дальняя пустынька», где старец жил отшельником, где, неслышные людям, лились его песни Богу, где медведи принимали хлеб из его рук.

Постойте тут… Оглянитесь, вслушайтесь…

То не снег играет на солнце. То сверкает белая риза души его.

То не старые сосны шевелят верхушками. То старец тихо шепчет душе вашей слова привета, любви и надежды.

Послушание Богу

Военные действия представляют собой величественное зрелище повиновения громадного количества людей лишь одной объединенной воле верховного вождя.

Решения, возникшие в уме главнокомандующего, распространяются немедленно на всю армию, от заслуженнейших генералов до последних солдат.

Приказ главнокомандующего сообщается командующим отдельными армиями, которые передают его в свою очередь находящимся у них в распоряжении командирам отдельных корпусов, состоящих примерно из пятидесяти тысяч человек. Эти командиры корпусов передают то же приказание подвластным им командирам дивизий, от которых приказание идет дальше к подчиненным им командирам бригад. Эти последние передают распоряжение состоящим у них в подчинении командирам полков. Те в свою очередь сообщают то же приказание подвластным им батальонным командирам. От батальонных командиров приказание передается ротным командирам, которые в свою очередь передают его своим полуротным. И так через взводы и отделения это распоряжение, вышедшее из уст главнокомандующего, достигает последнего рядового.

Залогом успеха всякого военного предприятия должно быть точнейшее исполнение исходящего от верховного начальства приказа. Приказ должен быть выполнен в мельчайших своих подробностях, именно так, как он издан главнокомандующим. Ни малейшей перемены какой-нибудь подробности быть не должно. Иначе не достичь намеченного главнокомандующим успеха.

Приказ должен исполняться точно, немедленно, безусловно и с таким усердием, чтобы строгое исполнение его не только не допускало какого-нибудь промедления, но чтобы приказ исполнялся еще скорее, чем предполагал начальник.

От одного раненого, вернувшегося теперь с поля военных действий, участвовавшего также в японской кампании, мне довелось услышать о том, какие иногда на войне даются приказания.

Стоит, например, какая-нибудь деревня, взять которую не представляется решительно никакой возможности. И начальство знает, что это невозможно. Между тем, по каким-нибудь стратегическим важным соображениям, на эту деревню надо произвести атаку, и какому-нибудь офицеру приказывают: «Займите эту деревню».

Он знает, что идет на дело совершенно безнадежное и что жизнь его и его отряда должна быть принесена в жертву успеха того дня. И он идет не дрогнув, идет на верную смерть, своим храбрым натиском отвлекает значительную часть неприятельских сил и падает, служа намеченной главным начальником цели.

Да, не все приказы исполнять легко и сладко. Часть приказов осуждает вас на верную смерть, и тем не менее их надо исполнить, и успех войны от того именно и зависит, что в нужную минуту самый страшный и грозный для исполнителей приказ будет исполнен в точности, сколько бы жизней это ни стоило. И общий успех, конечный итог войны, покупается ценой такого самоотвержения людей, которые делали то, что им приказывали, жертвуя своей жизнью. Вне этого совершенного повиновения невозможно решительно ведение войны. Там, где подчиненные своевольничают и не исполняют данных им приказаний, возможно только поражение и всевозможные несчастья.

Представьте себе, что какому-нибудь генералу с его значительным отрядом приказано занять какую-нибудь позицию и отстаивать ее, задерживая натиск приближающегося неприятеля.

Уверенные в охране своего фланга, главные силы стоят спокойно. Представьте же себе, что этот генерал по какой-нибудь причине не исполнил данного ему приказа и отступил, да еще не предварив главного начальника. И тогда не ожидавшие натиска главные силы будут вдруг сметены неожиданным наступлением неприятеля и последует величайшее несчастье – разгром значительной силы, бесплодная, никому не нужная гибель одних и взятие в плен других.

Вот почему неповиновение данному приказу, считающееся вообще в военной службе величайшим проступком, во время войны является совершенно нестерпимым преступлением и без дальнейших разговоров карается обыкновенно расстрелом.

Теперь от этих дел войны, от этих обстоятельств военной службы перейдем к нашей жизни и применим только что изложенный военный взгляд к нашим отношениям к Тому высочайшему Существу, Которое является верховным вождем для всего человечества.

Мы говорим о Божестве. Для человека вдумчивого, для человека, который принял близко к сердцу закон Христов и старался его воплотить в своей жизни, для этого человека жизнь представляется неперестающей войной. Война эта не видная, но свирепая, требующая от бойцов постоянной внимательности и напряженной воли. И ставка в этой борьбе – спасение души в случае победы, вечная гибель в случае поражения.

Да, мы воюем. И брань наша направлена на несколько фронтов. Прежде всего против лукавого, неустанного в борьбе, векового ярого ненавистника Бога и высшего Божьего творения, людей,  – диавола. Боремся против себя самих и против внушений нашего слабого, склонного к страстям, малодушного сердца, увлекающего нас уступить греховной природе. Борьба наша, наконец, против всего мира, согласие с которым склоняет нас к изменам Христу. Борьба наша против разнообразных обстоятельств, которые дают нам повод к этой тяжелой ужасной измене. И успешная победа, и спасение наше и тут, как в спаянной дисциплиной армии солдат, заключается в повиновении воле верховного Вождя человечества Господа Бога, в точном исполнении Его закона.

Все наше несчастье заключается в нашем постоянном своеволии, в том, что никто из нас в большинстве случаев не хочет попробовать жить во всем согласно с волей закона Божиего, настроить себя на духовный лад, держать свою жизнь в постоянном согласии с Христовой волей и испытать в своей жизни цену тех чудных даров Святого Духа, которые в нас при таком быте немедленно обнаружатся.

Устроившись по заветам Христовым, мы будем постоянно возглавляемы, питаемы, вдохновляемы, водимы, покрываемы благодатью Христовой. Церковь Христова дает нам доступный всякому из нас идеал жизни во всей полноте, во всех подробностях. И если бы мы следовали этому идеалу, если бы мы точно исполняли все внушения Церкви, были бы во всем покорны гласу Божиему, то всяжизнь наша, как жизнь неустанного военного героя, была бы сплошным списком духовных побед…

Но вместо того чтобы принимать из рук Его неувядаемый венец, вместо такой жизни и такого славного конца – что мы из себя представляем?

Мы представляем из себя заблудившихся овец, не имеющих пастыря, вечно бродящих вдали от него по опасным стремнинам, готовые ежеминутно свергнуться в бездонную пропасть, на краю которой нас невидимо удерживает всесильная десница Господа, милующего и щадящего нас, не смотря на всю нескончаемость и тяжесть грехов наших. Христос стоит всегда пред нами, вглядываясь всеисцеляющим взором Своим в нашу душу, призывая нас сладким голосом Своим: «Тот, кто жаждет, пусть придет ко Мне и пьет». Но мы не идем на этот голос, мы не вкушаем сладости общения с нашим вечным Благодетелем, с нашим Искупителем и Создателем и Отцом, и повертываемся к Нему спиной, словно зажимая себе уши, чтобы не слышать Его чудного призыва. Мы вдали от Него творим свою волю или, лучше сказать, враждебную Богу волю нашего неизменного врага и искусителя.

Господь, показавший пример строгой и убогой жизни, ждет и от нас в жизни поста и молитвы. А мы?.. Устами Христа Церковь заповедует нам воздержание в известные времена года для того, чтобы, при утончении тела подвигом, дух полнее вместил духовную радость приближающегося великого праздника. А мы нагло изменяем этому постановлению Церкви и разрушаем тем свои собственные силы, потому что теперь медициной дознано, что перемена пищи и продолжительный отдых организма от усиленного мясного питания приносят этим организму величайшую пользу.

Церковь Христова заповедала нам кротость, смирение, мир, мы же постоянно полны к кому-нибудь ненавистью, презрением к одним, завидуем другим и вечно страдаем от жгучего чувства недоброжелательства к людям…

Христос заповедал нам чистоту жизни, признав правильной и благословенной только физическую близость с женой как средство для рождения детей, которые расширяют собой число граждан Царствия Христова. И как обходим мы эту заповедь чистоты! Оставаться верными ей считается растленным миром чуть ли не позором! И куда бы мы ни обратили взор, какую бы мы область жизни ни взяли – повсюду видим мы нарушение воли Христовой.

Всюду – малодушная сдача врагу той позиции, которую мы из верности Христу должны были бы защищать до смерти. И чем ярче и ярче становится в развивающейся войне подвиг удальцов солдат, чем более изумительные приходят вести от тех или иных проявлений русской неумирающей доблести, тем грустней и грустней становится за себя пред этими примерами истинного человеческого величия, тем с большим стыдом смотришь на себя.

В эти дни, когда с таким самоотвержением исполняя заповедь Твою о любви до положения души своей за други своя бьются миллионы русских бойцов, в эти дни дохни освежающим призывом на мою заплесневевшую душу! Помоги мне на Твой призыв стать во весь рост и дружно взяться за творение Твоей пречистой воли, в исполнении которой заключается единственная цель, единственное счастье жизни. И дай мне жить так, чтобы я мог по праву называться Божиим воином, а Ты моим предвечным и чудным Божественным вождем.

Не отягощайте души вашей!

Евангелие, читаемое за литургией в неделю третью по Пятидесятнице (Мф. 6, 22–23), говорит о доверии ко Творцу Промыслителю и в трогательных ярких образах, примером «крин сельных» – полевых цветов лилии,  – увещевает не предаваться заботам и тревоге об условиях своего внешнего существования.

В самом деле, может ли хоть одна красавица мира в самых обдуманных и изящных нарядах состязаться в красоте с полевыми лилиями – с их скромной торжественностью, чудной белизной и совершенной непорочностью.

Некоторые противники христианства утверждают, что завет Христов против излишнего обременения сердца житейскими попечениями должен повлечь за собой приостановку развития жизни; что люди, которые будут руководствоваться этим заветом и непосредственно применять к своей жизни слова: «Не пецытеся убо, глаголюще: что ямы, или что пием, или чим одеждемся»,  – не имеют ни в чем нужды и могут жить почти по образцу звериному, витая в то же время духом в небесных обителях,  – и вокруг таких людей внешняя сторона жизни совершенно остановится в своем развитии, так как вся внешняя поэзия жизни – красота обстановки, изящество обихода – все прикладное к жизни искусство разом замрет. Этим людям ведь не нужно будет ничего такого, что внешне красит жизнь.

В самом деле, бывали люди, которые отрицание лично для себя всяких жизненных удобств доводили до последних пределов. И с захватывающим изумлением мы смотрим на преподобных русского севера, которые, уподобляясь зверям лесным и диким птицам, ютились в дуплах старых деревьев.

Конечно, человек, который в жажде стряхнуть с себя совершенно земные путы ступил на путь подвига,  – такому человеку уже не до произведения искусств: они для него бесценны, как бесценны для человека, который стремится в громадный гремящий по миру великолепный городок; все те ничтожны городишки, которые будут встречаться ему по пути. И праведники равнодушны к мирской красоте – не потому, что они чужды чувства прекрасного, но потому, что за красотой земной, жалкой, бедной и бледной в отражении своем – против своего лучезарного первоисточника – они прозревают истинную нетленную и высшую красоту.

Мы, люди обыкновенные, без высоких и таинственных предчувствий, можем восхищаться всей душой видом каких-нибудь местностей, знаменитых своей чарующей прелестью. В нашем искреннем восхищении нам кажется, что выше их прелести нет ничего, потому что в душе нашей не живут предчувствия и видения иной, блаженной, страны – действительно прекрасной, лучезарной, где красота не подвержена умиранию и увяданию, но пребывает в силе и свежести своей.

Вспомним того знаменитого подвижника древнего мира, преподобного Арсения, которому в потомстве, за высоту и исключительность его жертвы, было усвоено славное название «Великий».

Этот человек все имел в жизни. Он изумлял сверхъестественной роскошью своего быта тот утопавший в роскоши Царьград, который уже, казалось, ничему не удивлялся. И этот человек перешел от такого быта в пустыню на рубища, на черствые корки хлеба, на малое количество воды. Раньше он, конечно, как все богачи со вкусом, был покровителем искусств, на него работали архитекторы, ваятели, живописцы, люди художественных ремесел. И не мог же этот человек – после своего совершенного обращения ко Христу и начала новой жизни – потерять вдруг присущий ему интерес ко всему прекрасному, совершенно охладеть душой к красоте. Это было бы понижением жизни и умалением ее, тогда как все силы духовные возрастают, когда человек становится ближе к своему Создателю.

Между тем, если бы невидимая сила вдруг перенесла Арсения из тишины уединенияи строгой простоты каменистой пустыни туда, к местам, где блистала когда-то его роскошная жизнь, где еще стояли, вероятно, перешедшие в другие руки украшенные им для себя дворцы и загородные сады, если бы он опять увидел все это и увидел бы также то великолепное и новое, чем за эти годы мог украситься Царьград, он бы остался равнодушным пред всей этой сияющей пред ним красотой. А ведь она его когда-то трогала, захватывала. Так что же случилось? Он изменился, в душе его возникли иные мерки, и неудовлетворенная зрением земной красоты душа этого любителя прекрасного возжаждала другой красоты, с печатью на ней вечного.

Он грезил об иных чертогах и об иных садах, чем те, которыми он владел и которые он, быть может, прежде создавал,  – то были чертоги небесные, те «обители многи», которые Своими руками творит небесный Зодчий для верных Ему людей, и те сады, в которых деревья не вянут, над которыми стоит вечная непроходящая весна, в которых сладкое журчанье хрустальных ручьев сливается порой со звуком шагов ходящего по ним всемогущего Божества…

Его грезы и мечты повысились, и вот почему окружавшая его и привычная красота его уже не удовлетворяла. Да, люди, исключительно ушедшие в область духа, уже не могут созидать ничего внешнего. Но есть немало подвижников и аскетов, в которых заложена сила творчества, требующая внешнего выявления, и такие люди творят чудную каменную хвалу Богу в возводимых ими храмах.

Таков был великий митрополит Филипп Московский, в бытность свою игуменом соловецким возведший громадные постройки и наладивший знаменитое до ныне хозяйство обители. Таков был в громадной деятельности своей патриарх Никон, создавший Иверский Валдайский монастырь и удивительнейший «Новый Иерусалим».

Таким образом, не приходится говорить, будто преданность воле Божией и искание Царства Небесного суживают жизнь.

Евангельский равнодушный богач, думая только о себе, возводит себе уютные чертоги, тогда как богач, живущий по Евангелию, строит дома милосердия, приюты для бездомных сирот, убежища для неизлечимо больных и беспомощных людей… Наконец, эпохи напряжения религиозного чувства всегда отмечаются столь же напряженной храмоздательской деятельностью, завещая по себе векам воздвигнутые ими святилища.

Вложив в человека творческие способности, дав ему заповедь неустанного труда, Господь – можно верить – желает видеть осмысленный и живой труд человечества, направленный к его благу, желает видеть, чтоб люди развивали неуклонно, изо дня в день, данные им способности, строили себе своими руками свое земное благополучие.

И человек мира, от мира не отрекшийся, не погрешит, стремясь создать себе на земле благополучие. И если только эта забота не будет исключительна, если только она не забьет более высшую и необходимую заботу о душе,  – работай, трудись добросовестно, но не гонись лихорадочно за жизненным счастьем, не проклинай свою судьбу, если тебе не удается достичь того благосостояния, о котором ты мечтал.

Если ты только того захочешь, твое положение можно сравнить с положением того человека, которому бы дали достоверное обещание, что в одном из ближайших розыгрышей государственной лотереи он выиграет двести тысяч.

Но громадный выигрыш, обещанный христианину в конце его жизни,  – не какая-нибудь значительная сумма денег, дающая возможность поудобнее, послаще провести свой земной век; выигрыш христианина – вся вечность, вся громада Царствия Божия.

Заповедь Христова не говорит людям: проводите вашу жизнь сложа руки и вы тем не менее будете благополучны.

На заре жизни человека на земле Господь дал человеку заповедь, от которой Он не освободил его и в Новом Завете: «В поте лица твоего ты должен есть хлеб твой»…

А притча Господня о талантах и о господине, требующем у своих рабов строгий ответ за врученные им таланты, показывает, что в христианстве нет места лени, бездельничанью и губительному для человеческой души сну.

Нет, работай, избирай себе деятельность по сердцу – и трудись, находя себе удовлетворение в том самом одном, что ты исполняешь заповедь Христову. Труд твой может быть удачен, может радовать тебя успехом и доставить тебе широкое благоденствие, но быть может, трудясь неустанно, ты будешь еле зарабатывать на скудную жизнь. Вот тут и вспомни Бога и скажи себе: «Из рук Его принимаю я свою трудовую нищету».

Ведь тебе надо только исполнить заповедь Божию, а не сыскать себе блаженства на земле, так как блаженство на земле никому не обещано.

Человек, подающий бедному, не должен ждать себе от этого бедного благодарности: он подал помощь свою не этому бедному, а Самому Христу и от Христа одного должен ждать себе награды. Так и работая даже для себя, человек духовно должен посвящать этот труд Богу, не ожидая даже себе от этого труда всей той выгоды, какую бы он должен от этого труда получить.

Вопиющая несправедливость, когда человеку не доплачивают достойной цены за его труд, и страшная кара постигнет на Страшном Суде тех притеснителей, которые выматывают у людей силы, пользуясь их безвыходным положением и не платя должного.

Но это тяжелое и трудно переносимое положение притесняемые могут обращать для себя в великий подвиг духовный.

Пусть они скажут Всеведцу Господу: «Господи, по слову Твоему мы трудимся и хотели бы трудом нашим обеспечить себя. Но то, что мы зарабатываем, еле хватает на первичные нужды наши, и умрем без гроша, как родились без гроша, и, Господи, не можем мы нести Тебе даров, какие приносят Тебе богатые люди. Прими же от нас в дар и прощение наше нашим обидчикам и притеснителям, и те деньги, которые мы по справедливости заработали от них и которые они нам недоплатили».

И в таком расположении духа можно благодушно нести крест трудовой бедности, верой и упованием на Бога совершенно утишая волнующую мысль о судьбе своей, судьбе своей семьи.

Да, порывом веры, в то время как богатый приносит Богу жертву от изобилия своего, бедный может приносить Богу в жертву то, на что он, казалось бы, имел право, но что ему не дано; и только люди глубокой веры поймут и возможность этой жертвы и чудную высоту ее.

Помнить прежде всего и выше всего о Боге и успокаиваться в чувстве зависимости от Него – вот чему учат слова Христовы об излишней попечительности мирской.

«Господи, весь я тут!» – вот, говоря мирским языком, то чувство преданности, покорности и доверия к Богу, которое должно выработаться в каждом истинном христианине.

Все прах, все ничтожно, бесценно, а выше всего, единственно ценное для нас только Бог. И только вечность и наша слава в вечности важны для нас, и чем мы более будем расти духом, тем яснее будет становитьсядля нас смысл заветных слов, которые тихо проносятся по храму в таинственном распеве Херувимской песни, как задушевный шепот заглянувшей в вечность души: «Всякое ныне житейское отложим попечение».