Евгений Николаевич Гусляров
Самоубийство Пушкина. Том первый
П.В. Анненков. Пушкин в Александровскую эпоху.
К этому же времени относится одна наша с Пушкиным затея. Пушкин, не надеясь получить в скором времени право свободного выезда с места своего заточения, измышлял различные проекты, как бы получить свободу. Между прочим, предложил я ему такой проект: я выхлопочу себе заграничный паспорт и Пушкина, в роли своего крепостного слуги, увезу с собой за границу. Дошло ли бы у нас дело до исполнения этого юношеского проекта, не знаю; я думаю, что всё кончилось бы на словах; к счастию, судьбе угодно было устроить Пушкина так, что в сентябре 1826 года он получил, и притом совершенно оригинально, вожделенную свободу.
А.Н. Вульф. Рассказы о Пушкине, записанные М.И. Семевским. С. 132
А теперь приведём ещё одну цитату: «Я хочу бежать из этой страны. Просьба моя к вам – взять меня с собою. Вы выдадите меня за вашего слугу. Достаточно простой приписки к вашему паспорту, чтобы облегчить мне бегство». Это из новеллы Проспера Мериме «Переулок госпожи Лукреции». Новелла была опубликована через девять лет после смерти почитаемого им русского поэта, которого он много переводил. Что это – случайное совпадение или запомнившиеся Мериме рассказы друзей Пушкина Александра Тургенева и Сергея Соболевского, с которыми французский писатель по-приятельски общался?
Ю. Дружников. Узник России. По следам неизвестного Пушкина. М. Изд. Книговек, 2020 г
…известный по вольнодумным, вредным и развратным стихотворениям титулярный советник Александр Пушкин <…> и ныне при буйном и развратном поведении открыто проповедует безбожие и неповиновение властям, и, по получении горестнейшего для всей России известия о кончине государя императора Александра Павловича, он, Пушкин, изрыгнул следующие адские слова: «Наконец не стало тирана, да и оставшийся род его недолго в живых останется». Мысли и дух Пушкина бессмертны: его не станет в сём мире, но дух, им поселённый, навсегда останется, и последствия мыслей его непременно поздно или рано произведут желаемое действие.
Степан Висковатов, донос в Третье отделение, февраль, 1826
Я девочкой не раз бывала у Пушкина в имении и видела комнату, где он писал. Художник Ге написал на своей картине «Пушкин в селе Михайловском» совсем неверно. Это – кабинет не Александра Сергеевича, а сына его, Григория Александровича; комната Александра Сергеевича была маленькая, жалкая. Стояли в ней всего-на-все простая кровать деревянная с двумя подушками, одна кожаная, и валялся на ней халат, а стол был ломберным, ободранный; на нём он и писал, а не из чернильницы, а из помадной банки. И книг у него своих в Михайловском почти не было; больше всего, он читал у нас, в Тригорском… Читать своих стихов он не любил.
Ек. Ив. Фок (урожд. Осипова) в передаче В. П. Острогорского. Мир божий, 1898, № 9, с. 227
Михайловские владения начинаются огромным сосновым парком; проехав с версту по опушке его, мы повернули налево, в широкую прямую аллею, ведущую к дому, на пространстве по крайней мере версты; в стороне от дороги стоит уединённо забытая и опустошенная беседка без окон… Ещё издали представился взорам нашим домик Пушкина, стоящий одиноко почти в двух верстах от деревни Михайловской. Наружность деревянного, уже обветшавшего одноэтажного дома Пушкина очень проста. От дому тянутся на обе стороны службы. Перед домом, со стороны парка, есть небольшой сквер… Мы вошли с главного, среднего, крыльца в довольно большую комнату. Биллиард, обветшалый, со сгнившим, оборванным сукном, стоял в углу. Отсель налево две комнаты; здесь были спальня и кабинет Пушкина… Я поспешил на двор, прошёл мимо служб, мимо конюшен; тянущийся вдоль решетчатый деревянный забор утратил следы краски… Вот перед вами калитка; вы через неё проходите в садик, и взор ваш и чувства отдыхают, любуясь очаровательною картиною реки, озера, цепи холмов и прибрежного леса.
Давид Мацкевич. Путевые заметки. Газета «Северная пчела», № 186, 20 августа 1848 г.
Что, может быть, неизвестно будет потомству, это то, что Пушкин с самой юности до гроба находился вечно в неприятном или стеснённом положении, которое убило бы все мысли в человеке с менее твёрдым характером. Сосланный в псковскую деревню, он имел там развлечением старую няню, коня и бильярд, на котором играл один тупым кием. Его дни тянулись однообразно и бесцветно. Встав поутру, погружался он в холодную ванну и брал книгу или перо; потом садился на коня и скакал несколько вёрст, слезая, уставший ложился в постель и брал снова книги и перо; в минуты грусти перекатывал шары на биллиарде или призывал старую няню рассказывать ему про старину, про Ганнибалов, потомков Арапа Петра Великого. Так прошло несколько лет юности Пушкина, и в эти дни скуки и душевной тоски он написал столько светлых восторженных песен, в которых ни одно слово не высказало изменчиво его настроения, его уныния.
Н.М. Смирнов. Из памятных заметок. Русский архив, 1822, I, с. 230
(Июль, 1825). Не доезжая села Михайловского, встретили мы в лесу Пушкина: он был в красной рубахе, без фуражки, с тяжёлой железной палкой в руке. Когда подходили мы к дому, на крыльце стояла пожилая женщина, вязавшая чулок; она, приглашая нас войти в комнату, спросила: «Откудова к нам пожаловали?» Александр Сергеевич ответил: «Это те гусары, которые хотели выкупать меня в шампанском». – «Ах ты, боже мой! Как же это было?» – сказала няня Александра Сергеевича, Арина Родионовна. В Михайловском мы провели четыре дня. Няня около нас хлопотала, сама приготовляла кофе, поднося, приговаривала: «Крендели вчерашние, ничего, кушайте на доброе здоровье, а вот мой Александр Сергеевич изволит с маслом кушать ржаной…». Пушкин выходил к нам около 12 часов; на нём виден был отпечаток грусти; обедали мы в час, а иногда и позднее.
На другой день нашего приезда Александр Сергеевич пригласил нас прогуляться к соседке его, П.А. Осиновой, в Тригорское, где до позднего вечера мы провели очень приятно время, а в день нашего отъезда были на раннем обеде; милая хозяйка нас обворожила приветливым приёмом, а прекрасный букет дам и девиц одушевлял общество. Александр Сергеевич особенно был внимателен к племяннице Осиновой А.П. Керн.
А. Распопов. Русская старина. 1806, т. 15, с. 466
В Новоржеве от хозяина гостиницы Катосова узнал я, что <…> он скромен и осторожен, о правительстве не говорит, и вообще никаких слухов о нём по народу не ходит… <…> у отс. генерал-майора П.С. Пущина, в общих разговорах узнал я, что иногда видали Пушкина в русской рубашке и в широкополой соломенной шляпе; что Пушкин дружески обходился с крестьянами и брал за руку знакомых, здороваясь с ними; что иногда ездил верхом и, достигнув цели путешествия, – приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу; Пушкин ни с кем не знаком и ни к кому не ездит, кроме одной г-жи Есиповой; чаще же всего бывает в Святогорском монастыре. Впрочем, полагали, что Пушкин ведёт себя несравненно осторожнее противу прежнего; что он говорун, часто возводящий на себя небылицу, что нельзя предполагать, чтобы он имел действительные противу правительства намерения; что он столь болтлив, что никакая злонамеренная шайка не решится его себе присвоить; наконец, что он человек, желающий отличить себя странностями, но вовсе не способный к основанному на расчёте ходу действий. <…> Слышно о нём только от людей его, которые не могут нахвалиться своим барином. <…> От игумена Ионы о Пушкине узнал я следующее: Пушкин иногда приходит в гости к игумену Ионе, пьёт с ним наливку и занимается разговорами <…>. На вопрос мой: «Не возмущает ли Пушкин крестьян?» – игумен Иона отвечал: «Он ни во что не мешается и живёт, как красная девка».
Александр Бошняк, агент Следственного комитета по делу декабристов. Рапорт начальнику Южных военных поселений И.О. Витту, 1 августа 1826
Восхищённая Пушкиным, я страстно хотела увидеть его, и это желание исполнилось во время пребывания моего в доме тётки моей, в Тригорском, в 1825 г., в июне месяце. Вот как это было. Мы сидели за обедом и смеялись над привычкою одного г-на Рокотова, повторяющего беспрестанно: «Простите за откровенность» и «Я весьма дорожу вашим мнением». Как вдруг вошёл Пушкин с большой, толстой палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол; он обедал у себя, гораздо раньше, и ел очень мало. Приходил он всегда с большими собаками волкодавами. Тётушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего сказать ему, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было вдруг с ним сблизиться; он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, – и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту.
А.П. Керн. Воспоминания о Пушкине…
Ещё есколько слов от автора
«Робость была в его движениях»! Бедная Анна Петровна, ничего-то ты не понимаешь. Пушкин просто и привычно начал профессиональную осаду новой своей жертвы, используя все разработанные им самим приемы тёртого волокиты с опытом, не раз проверенным. Поначалу понадобилась ему явно выраженная робость, чтобы привлечь внимание уставшей от грубых ухаживаний красавицы. Затем наступает очередь усиленного давления на женщину, используется весь арсенал средств – обаяние, остроумие, неровность настроения, любезность, даже некоторая дерзость в обращении. Пушкин как бы психологически прощупывал Анну Керн, стараясь понравиться, постепенно вовлекая её в романтический разговор и возбуждая её своим присутствием.
В любовной науке Алексей Вульф (сосед Пушкина по Михайловскому, ставший его приятелем), учителем своим всё время называет Пушкина, старательно следует его советам, заключающимся в том, что нужно «постепенно развращать женщину, врать ей, раздражать её чувственность».
В.В. Вересаев. Спутники Пушкина. С. 123
Хотите знать, что такое г-жа К…? – она изящна; она всё понимает; легко огорчается и так же легко утешается; у неё робкие манеры и смелые поступки, – но при этом она чудо как привлекательна.
Пушкин – из не сохранившегося письма к П.А. Вульф-Осиповой. (Пушкин
знал, что письма, написанные Прасковье Александровне, обязательно попадут
Анне Петровне. С таким «прицелом» они и написаны. – Е.Г.).
Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его.
А.П. Керн. Воспоминания…
Позже Керн писала: «…нахожу, что он был так опрометчив и самонадеян, что, несмотря на всю его гениальность – всем светом признанную и неоспоримую, – он точно не всегда был благоразумен, а иногда даже не умён…».
Ю. Дружников. Узник России. По следам неизвестного Пушкина. Изд. Книговек, 2020 г. С. 256
И ещё несколько слов от автора
Можно было бы написать отдельное исследование о тех утратах, которые особо осиротили человечество. Можно было бы говорить о сожжённых библиотеках, о разрушенных храмах, шедеврах искусства. Не последнее место в этом ряду, наверное, занимают утраченные свидетельства об отношениях человеческих сердец. Письма Анны Петровны к Пушкину не сохранились. В истории литературы им без сомнения должно бы принадлежать выдающееся место. И дело тут, конечно, не в литературных достоинствах. Дело в том, что они, эти письма, могли бы объяснить особого рода духовный подвиг женщины, которой под силу воодушевить мужчину на неповторимо высокие слова. На такие слова, которых очень немного появилось с тех пор, как люди узнали любовь и захотели объяснить её. Что было в этих письмах, мы уже не узнаем. Но то, что и они участвовали в подготовке такого душевного состояния, когда гений начинает говорить в полную силу, бесспорно. В дневниках, которые Анна Петровна написала много лет спустя, осталось немало теплоты, почти первоначальной остроты чувства. Они хороши и тем, что позволяют судить о той атмосфере, которой были подготовлены и в которой рождались великие стихи о любви…
Тетушка предложила нам после ужина прогулку в Михайловское. Пушкин очень обрадовался этому, мы поехали. Погода была чудесная, лунная июньская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тётушка с сыном в одном, сестра, Пушкин и я в другом. Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно весёлым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл её глупою, а говорил: «Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо», хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намёк на то, как он завидовал при нашей первой встрече А. Полторацкому, когда тот уехал со мною.
Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад, «приют задумчивых дриад», с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тётушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: «Мой милый Пушкин, будьте же гостеприимны и покажите госпоже ваш сад». Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню…
А.П. Керн. Воспоминания…
Каждую ночь я гуляю по саду и повторяю себе: она была здесь – камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов…
Пушкин – Ал. И. Вульф. 21 июня 1825 г.
Никакого не было камня в саду, а споткнулась я о переплетённые корни дерев. Веточку гелиотропа он, точно, выпросил у меня.
А.П. Керн. Примечание к письмам Пушкина, опубликованным в «Русской старине». 1879 г.
Ваш приезд в Тригорское оставил во мне впечатление более глубокое и мучительное, чем то, которое некогда произвела на меня встреча наша у Олениных.
Пушкин – А. П. Керн. 25 июля 1825 г.
…он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: «Вы выглядели такой невинной девочкой; на вас было тогда что-то вроде крестика, не правда ли?».
А.П. Керн. Воспоминания о Пушкине…
У ней прелестный голос, и в каждом звуке его и чувство, и душа. Слушая её, я совсем перенесся на родину, к горлу подступали слёзы…
А.В. Никитенко. Дневник.
Во время пребывания моего в Тригорском я пела Пушкину стихи Козлова:
Ночь весенняя дышала
Светло южною красой.
Тихо Брента протекала,
Серебримая луной,
и проч.
Мы пели этот романс Козлова, на голос… баркаролы венецианской. Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку и писал в это время Плетневу: «Скажи старцу Козлову, что здесь есть одна прелесть, которая поёт его ночь, как жаль, что он её не увидит (поэт Козлов был слеп. – Е.Г.)! дай бог ему её слышать!».
А.П. Керн. Воспоминания…
Вспоминаю, между прочим, следующий довольно любопытный факт:
Однажды, засидевшись поздно вечером на балконе Ал-бёрдо дель Паццо, любуясь громадным беломраморным собором, освещённым яркою луною и вдыхая с наслаждением мягкий бархатный воздух (эпитеты эти принадлежат Глинке) осенней миланской ночи, мы разговорились о возможности выражения звуками различных душевных настроений… «Хорошо было бы,– заговорил Михаил Иванович,– написать нечто вроде баркаролы на следующую тему: месяц пронизывает лучами небольшую комнату, ну хоть вровень с нами (на третьем этаже). В глубине, на белоснежной постели, покоится молодая, красивая итальянка. Шелковистые, густые волосы её разметались и покрывают плечи и грудь – но не совсем! (Глинка подмигнул.) Красавице не то чтобы душно – а так себе, оченно приятно – и нега и страсть просвечивают у нее в каждой жилке… А как ты думаешь? Ведь всё это как есть можно изобразить звуками!».
Я расхохотался! «Ну конечно, – отвечал я, – и луну и чёрные волосы, всё это целиком можно изобразить звуками!».
«Не говори пустяков, – внушительно возразил М.И., – чёрные волосы сами по себе; но вот душевное-то настроение, производимое подобным зрелищем, – вот это-то, говорю я, целиком можно выразить музыкою»…
Вообразите же мое удивление, возвратясь в Россию два года спустя, я. нашёл уже напечатанным известный романс Глинки «Венециянская ночь…», характер баркаролы совершенно соответствует тому настроению духа, в котором мы находились оба, и Глинка и я, в то время, когда беседовали на балконе…
Воспоминания Ф. Толстого о М. И. Глинке. Русская старина, 1871 г.
Скажи от меня Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть, которая небесно поёт его Венецианскую ночь на голос гондольерского речитатива – я обещал известить о том милого вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит её, но пусть вообразит красоту и задушевность – по крайней мере дай бог ему её слышать!
Пушкин – П. А. Плетневу. Июль 1825 г.
Всё Тригорское поёт «Не мила ей прелесть ночи», и у меня от этого сердце ноет, вчера мы проговорили с Алексеем 4 часа подряд. Никогда ещё у меня не было такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас так вдруг сблизило…
Пушкин – Ал. Н. Вульф. 21 июля 1825 г.
На другой день я должна была ехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришёл утром и на прощанье принёс мне экземпляр 2-ой главы Онегина, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:
Я помню чудное мгновенье
и проч., и проч.
Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу я выпросила их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я тогда сообщила барону Дельвигу, который их поместил в своих Северных цветах. Михаил Иванович Глинка сделал на них прекрасную музыку и оставил их у себя.
А.П. Керн. Воспоминания…
Вот все, что рассказывает Анна Петровна о своём пребывании в Тригорском… Но Анна Петровна умалчивает о многом: она не говорит ничего о тех чувствах, которые она пробудила в душе и в сердце Пушкина и которые живо выразились как в стихотворении, ей посвященном, так, ещё больше, в письмах, которые последовали за её отъездом из Тригорского в Ригу, к мужу, эти чувства были настолько сильны и, по-видимому, обоюдны, что, например, Анненков (а за ним и другие биографы поэта) прямо говорят, что П.А. Осипова «увезла» Анну Петровну, «красивейшую из своих племянниц», в Ригу— «во избежание катастрофы».
Л.Б. Модзалевский, стр. 105
Да и вообще, как считает Вересаев, тогда в Михайловском до интима не дошло, поскольку у Керн были в разгаре два других романа: с Алексеем Вульфом и соседом-помещиком Рокотовым.
Ю. Дружников. Узник России. По следам неизвестного Пушкина. Изд. Книговек. 2020 г
Я в совершенном одиночестве: единственная соседка моя, которую я посещал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме моей старой няни и моей трагедии (Пушкин работал в это время над Борисом Годуновым), последняя двигается вперёд, и я доволен ею… Я пишу и думаю. Большая часть сцен требует только рассуждения; когда же я подхожу к сцене, требующей вдохновения, я или выжидаю, или перескакиваю через неё. Этот приём работы для меня совершенно нов. Я чувствую, что духовные мои силы достигли полного развития и что я могу творить.
Пушкин – Н.Н. Раевскому, в конце июля 1825 г., из Михайловского.
Сверчок (салонное прозвище Пушкина) прочёл нам очаровательные свои стихи, написанные им для мадам Керн; он хочет, чтобы Глинка положил их на музыку…
А.О. Смирнова. Записки. СПБ, 1894, с. 51
Знакомство (А.П. Керн) с Глинкой продолжалось в течение многих лет и ознаменовалось тем, что знаменитый композитор написал гениальную музыку к стихотворению «Я помню чудное мгновенье» и влюбился в дочь Анны Петровны – Екатерину Ермолаевну, когда она, по окончании курса в Смольном институте («монастыре»), в 1836 г. жила с матерью,– и едва на ней не женился.
Л.Б. Модзалевский, с. 108
Она была не хороша, даже нечто страдальческое выражалось на её бледном лице… Мой взор невольно остановился на ней; её ясные глаза, необыкновенно стройный стан и особого рода прелесть и достоинство, разлитые во всей её особе, всё более и более меня привлекали.
М.И. Глинка. Записки. Русская старина. Ежемесячное историческое издание. 1870 г. Том I. Санкт-Петербург, 1870, стр. 313-389
В эту же зиму Глинка и написал для Екатерины Ермолаевны Керн свой знаменитый романс на слова Пушкина…
Л.Б. Модзалевский, с. 108
«Я помню чудное мгновенье» одно из гениальнейших стихотворений Пушкина, изумительно прекрасное по музыкальности стиха, по изяществу формы, по глубине содержания, возвышенности и искренности чувства. Если бы Пушкин ничего не написал, кроме этой очаровательной пьесы, его нельзя было бы не признать первоклассным поэтом. Доколе будет… звучать и изучаться русский язык… послание «К А.П. Керн» будет читаться и перечитываться, вызывать восторги и удивления, смягчать, трогать и умилять человеческие сердца, вдохновлять талантливых композиторов и вызывать соревнование даровитых актёров, способных истолковывать великие создания великих поэтов посредством дикции, мимики и жеста. «Я помню чудное мгновенье» может выдержать любое сравнение. Это такой дивный гимн в честь возрождающего и облагораживающего влияния одухотворенной красоты, которым могла бы гордиться любая литература. Своим посланием «К А.П. Керн» Пушкин обессмертил её так же, как Петрарка обессмертил Лауру, а Данте – Беатриче. Пройдут века, и когда множество исторических событий и исторических деятелей, которые представляются нам очень крупными, будут забыты, – личность и судьба Керн, как вдохновительницы Пушкинской музы, будут вызывать большой интерес, вызывать споры, предположения и воспроизводиться романистами, драматургами, живописцами и скульпторами…
Н.И. Черняев. Послание «К А.П. Керн». Критические статьи и заметки о Пушкине. Харьков, 1900, стр. 34
Я имел слабость попросить у вас разрешения вам писать, а вы – легкомыслие или кокетство позволить мне это. Переписка ни к чему не ведёт, я знаю; но у меня нет сил противиться желанию получить хоть словечко, написанное вашей хорошенькою ручкой.
Пушкин – А.П. Керн. 25 июля 1825 г.
Прочитав его письма, каждый скажет, что их пишет не только влюблённый до безумия человек, но и человек необыкновенный. Тут раскрывается вся душа его, как у всякого в порыве страсти. Все вообще его приятельские письма отличаются необыкновенным остроумием, неожиданными оборотами речи, шутливым тоном даже и тогда, когда, кажется, совсем бы и не до шуток; но в письмах к любимой женщине всё это ещё усиливается, а между тем здесь слышится и бешеная любовь, и нежность, и опасения и подозрения, и ревность,– и ничего нет натянутого, фальшивого, придуманного.
В.Я. Стоюнин А.С. Пушкин. «Исторический вестник», 1880, № 6, стр. 217—254
…Пишите мне обо всём, что придет вам в голову, – заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем, – сердце моё сумеет вас угадать. Если выражения ваши будут столь же нежны, как ваши взгляды, увы! – я постараюсь поверить им или же обмануть себя, что одно и то же. Знаете ли вы, что, перечтя эти строки, я стыжусь их сентиментального тона, что скажет Анна Николаевна? Ах вы, чудотворка или чудотворица!
Пушкин – А.П. Керн. 25 июля 1825 г.
Уже в этом первом письме мы слышали совсем не те ноты, которые так определённо и цинично звучали в приведённом выше письме Пушкина к Родзянке: личное знакомство с молодою женщиною, в деревенской глуши, в обстановке, пропитанной поэтическими настроениями и обаянием юного женского общества,– её ум, обольстительная, цветущая красота при известной доле кокетства и скрытности своих личных чувств заставили теперь поэта говорить совсем другим языком.
Л.Б. Модзалевский, Пушкин. Изд. «Прибой», Л., 1929, стр. с. 62
Анна Петровна не замедлила с ответом и с нетерпением ожидала второго письма; но Пушкин имел неосторожность вложить его в пакет, адресованный на имя тетушки. Прасковья Александровна Осипова не только не отдала письма, но даже не показала его племяннице.
П.А. Ефремов. Русская старина, 1879 г., т. 26, с. 506
Перечитывая снова ваше письмо, я нахожу в нём ужасное если, которого сначала я не приметил: если моя кузина останется, то осенью я приеду и т.д. Ради бога, пусть она останется! Постарайтесь развлечь её, ведь нет ничего легче; прикажите какому-нибудь офицеру вашего гарнизона влюбиться в неё, а когда настанет время ехать, досадите ей, отбив у неё воздыхателя; опять-таки нет ничего легче. Только не показывайте ей этого; а то из упрямства она способна сделать как раз противоположное тому, что надо.
Пушкин – А.П. Керн. 13—14 августа 1825 г. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. Т. 10. Письма. С. 126
А главное, не лишайте меня надежды снова увидеть вас. Иначе я, право, постараюсь влюбиться в другую. Чуть не забыл: я только что написал письмо Нетти. Письмо очень нежное, очень раболепное. Я без ума от Нетти. Она наивна, а вы нет. Отчего вы не наивны? Не правда ли, по почте я гораздо любезнее, чем при личном свидании; так вот, если вы приедете, я обещаю вам быть любезным до черезвычайности – в понедельник я буду весел, во вторник восторжен, в среду нежен, в четверг игрив, в пятницу, субботу и воскресенье буду вам чем угодно, и всю неделю – у ваших ног.
Пушкин – А. П. Керн. 28 августа 1825 г.
Когда же он решался быть любезным, то ничего не могло сравниться с блеском, остроумием и увлекательностью его речи.
Керн (Маркова-Виноградская) А.П. Воспоминания о Пушкине. Сост., вступ. ст. и примеч. А. М. Гордина. – М.: Сов. Россия, 1987. С. 128
Захотите ли вы, ангел любви, заставить уверовать мою неверующую и увядшую душу? Но приезжайте, по крайней мере, в Псков; это вам легко устроить. При одной мысли об этом сердце у меня бьётся, в глазах темнеет, и истома овладевает мною. Ужели и это тщетная надежда, как столько других?.. Перейдем к делу; прежде всего нужен предлог; болезнь Анеты – что вы на это скажете? Или не съездить ли вам в Петербург? Вы дадите мне знать об этом, не правда ли? Не обманите меня, милый ангел. Пусть вам буду обязан я тем, что познал счастье, прежде чем расстался с жизнью.
Пушкин – А.П. Керн. 22 сентября 1825 г.
Лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревенской глуши, – это стараться не думать больше о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости ко мне, вы тоже должны были бы пожелать мне этого, – но ветреность всегда жестока, и все вы, кружа головы направо и налево, радуетесь, видя, что есть душа, страждущая в вашу честь и славу.
Пушкин – А.П. Керн. 1825 г.
Снова я берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу, что третьего дня говорил о вас гадости, что я целую ваши прелестные ручки и снова перецеловываю их, в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны и т.д.
Пушкин – А. П. Керн. 1825 г.
Я в отчаянии от отъезда Анеты; как бы то ни было, но вы непременно должны приехать осенью сюда или хотя бы в Псков. Предлогом может быть выставлена болезнь Анеты. Что вы думаете об этом? Отвечайте мне, умоляю вас, и ни слова об этом Алексею Вульфу. Вы приедете? – не правда ли? – а до тех пор не решайте ничего касательно вашего мужа. Вы молоды, вся жизнь перед вами, а он…
Пушкин – А.П. Керн. 21(?) августа 1825 г.
Прощайте! Сейчас ночь, и ваш образ встаёт передо мной, такой печальный и сладострастный; мне чудится, что я вижу ваш взгляд, ваши полуоткрытые уста.
Прощайте – мне чудится, что я у ваших ног, сжимаю их, ощущаю ваши колена, – я отдал бы всю свою жизнь за миг действительности. Прощайте, и верьте моему бреду; он смешон, но искренен.
Пушкин – А.П. Керн. 21(?) августа 1825 г.
…это полное движения письмо писано в ту пору, когда поэт был занят вопросом о бегстве за границу, озабочен денежными своими делами и изданиями своих сочинений, – в ту пору, когда всем существом своим он рвался из заточения и видел всю тщетность своих надежд на скорое освобождение.
Б.Л. Модзалевский, первый биограф А.П. Керн.
За 400 вёрст вы ухитрились возбудить во мне ревность; что же должно быть в 4 шагах? (Я бы очень хотел знать, почему ваш двоюродный братец [Алексей Вульф] уехал из Риги только 15-го числа сего месяца и почему имя его в письме ко мне трижды сорвалось с вашего пера? Можно узнать это, если это не слишком нескромно?).
Пушкин – А.П. Керн. 21(?) августа 1825 г.
Кстати, вы клянетесь мне всеми святыми, что ни с кем не кокетничаете, а между тем вы на «ты» со своим кузеном (Алексеем Вульфом), вы говорите ему: я презираю твою мать. Это ужасно; следовало сказать: вашу мать, а еще лучше ничего не говорить, потому что фраза эта произвела дьявольский эффект.
Пушкин – А.П. Керн. 22 сентября 1825 г.
Письма… рисуют нам эту своеобразную любовь, отливающую самыми прихотливыми красками,– от головокружительной земной страсти до благоговейного, чисто эстетического преклонения перед её неземной красотой… Муки ревности, радость мимолетной ласки, остроты и даже прозрачные двусмысленности,– всё сверкает разноцветными искрами в этих семи письмах.
В. Сиповский, Пушкин: жизнь и творчество. Санкт-Петербург. Тип. СПб. Т-ва печ. и изд. дела «Труд». 1907. С. 127
Как поживает подагра вашего супруга? Надеюсь, у него был основательный припадок через день после вашего приезда. Поделом ему! Если бы вы знали, какое отвращение, смешанное с почтительностью, испытываю я к этому человеку! Божественная, ради бога, постарайтесь, чтобы он играл в карты, и чтобы у него сделался приступ подагры! Это моя единственная надежда!
Пушкин – А.П. Керн. 13—14 августа 1825 г.
Достойнейший человек этот г-н Керн, почтенный, разумный и т.д.; один только у него недостаток – то, что он ваш муж. Как можно быть вашим мужем? Этого я так же не могу себе вообразить, как не могу вообразить рая.
Пушкин – А.П. Керн. 26 августа 1825 г. Михайловское
Как это мило, что вы нашли портрет схожим: «смела в» и т.д. Не правда ли? Она отрицает и это; но конечно, я больше не верю ей.
Пушкин – П.А. Осиповой. 28 августа 1825 г.
Что же до её кокетства, то вы совершенно правы, оно способно привести в отчаяние. Неужели она не может довольствоваться тем, что нравится своему повелителю г-ну Керну, раз уж ей выпало такое счастье.
Пушкин – П.А. Осиповой. 28 августа 1825 г.
Генеральша Керн считала себя неотразимой покорительницей сердец: «Я сейчас мельком взглянула в зеркало… я ныне так красива, так хороша собой», «Губернаторша очень собой хороша, но… ее красота блёкнет, когда меня увидишь». После полкового бала Анна Петровна похвасталась подруге: «Не буду описывать вам мои победы. Я их не примечала и слушала хладнокровно двусмысленные недоконченные доказательства удивления – восхищения». Только генерал Керн был от жены не в восторге, говоря, что по её милости «должен кулаками слезы утирать».
