Евгений Федоров
Большая зона. Книга 2. Ироническая проза
4. Мальвина-чаровница
Мальвина загорает на капитанском мостике топлес!
Стук в дверь каюты старпома Владимира Касаткина прозвучал, ну что ни на есть – в становую жилу! Владимир как раз только что откупорил бутылку холоднющей «Столичной» на смачно упакованном столе: среди свежих испанских помидорчиков и огурчиков пламенел огромный, по локоть, свежесвареный лангуст – с десяток дней, как из Африки!
Кого там черт несет? – в полголоса пробурчал постоянный гость старпома Геннадий Поляков, начальник судовой радиостанции (по жизни – «Маркони»), – лепший друг и надежный товарищ.
– Come in! Войдите!, – крикнул Касаткин и со значением посмотрел на Полякова: мол, работа есть – работа, потерпи.
Дверь осторожно приоткрылась и в каюту протиснулся вначале малиновый чемодан, а затем вкралось и ОНО – чудо из японских эротических комиксов: сверху – девочка-подросток с глазами-плошками, волной каштановых волос, без носика и с кровавыми губками – бантиком! Зато, снизу! Снизу были секси-формы зрелой женщины-самки. Из-под короткого подобия юбчонки – две стройных, упитанных ножки, в ажурных – писк моды – чулках, со стрелками вверх, туда, где они, чулки, оканчиваются…
Друзья переглянулись, в недоумении:
– Вы к кому? Вы – провожающая? – встряхнулся от наваждения Касаткин.
– К вам! – заявило Чудо из комиксов и потупилось.
– Ко мне? – изумился Касаткин.
В это время его мозговой компьютер лихорадочно открутил: «ну, сколько ей? – ну, – восемнадцать, неужели, где-то капнул?… Тьфу ты, черт! Так мне же было только двенадцать! Пятый класс! Отпадает!».., Касаткин покашливал, это у него был знак затруднительного положения или волнения…
– Вот!, – шагнула девушка к столу и положила на стол бумажку.
Касаткин посмотрел, – вздох облегчения, – и передал бумагу Геннадию:
– Вот, посмотри, Геннадий Василич, каких девушек направляют нам кадры в отсутствие первого помощника! Валентина Карловна Андрулайтис направлена к нам официанткой! Сразу после учебы. – Да вы присядьте к столу, вы, наверное кушать хотите? – предложил старпом.
– А вы раньше в море ходили? Вы качку переносите? – начал хитрый подкоп Маркони.
– Нет, в море я еще не ходила, я только закончила «Театральное училище»…С папой ходила на Байкале рыбачить,… – начала объяснять Валя и, вдруг, заметила изумление на лицах мужчин.
– Как, – «Театральное»? Почему же вы не в театр пошли работать, а на море? – спросил Касаткин.
– Ой, забыла объяснить! «Театральное» – это так прозвали девчонки наше морское ПТУ. А еще они его «Таньковое» называют…
– ???, – ничего не понятно, – затеребил пшеничный ус Маркони. А «Танковое», почему? При чем здесь танки?
– Не танки, а Таньки! Почти половина девочек, приехавших в наше морское ПТУ со всех республик, – Таньки, Татьяны!
– Понятно! Ну, так мы можем сейчас легко проверить, примет ли вас море! Я налью вам пол-фужерчика водочки и брызну туда струйкой лимонада – получится шипучий коктейль «Белый медведь» и, если вы сможете потихоньку выпить этот морской элексир, – другим подносят гадость – морскую воду, – тогда можно считать вас моряком! – у Гены включился мозжечок, заработал инстинкт охотника.
– Я не знаю… Я могу попробовать.., – растерянно залепетало чадо.
Касаткин нахмурился: не по-протоколу в его каюте охмурять ПОП, да еще и спаивать их сходу. Несмотря на то, что, по негласным правилам, набирать на суда женщин поручили (некоторые дяди из серого дома) кадрам совместно с помполитами, работать-то с женщинами все равно приходится ему, старпому! И здесь должна быть четкая субординация! Чуть допустишь слабину и – всё пропало! Эти бестии тут же переходят на фамильярное «ты» и обсуждают каждое распоряжение. Получается колхоз!
За вежливую строгость и отвергнутые попытки близких отношений Касаткина на флоте прозвали «Офицер белой армии». Это прозвище ходило за ним с парохода на пароход, благодаря обмену информацией между судовыми женщинами. Иногда его повышали до «Офицера белой гвардии».
– Ну, так давайте поближе к столу! Я вам сейчас «шейку» лангуста нарежу, хвост, значит, – засуетился Гена, наливая водку в хрустальный фужер. – Вас как зовут?
– Валя. Валентина Карловна Андрулайтис. Мы – из прибайкальских литовцев. Туда сослали наших дедушку и бабушку в сороковом году. А в школе все называли меня «Мальвина», ведь папа у меня – Карл!, – Валя спокойно, маленькими глотками, не морщась, выпила водку, отвела генину руку с закуской, взяла его фужер с пивом, запила и подняла на Касаткина голубые глаза-блюдца:
– А сигарету можно? Мои закончились еще в поезде.. Ну, вот, папа у меня – Карл и судно – тоже – Карл! Интересное совпадение, правда?
– Наш человек!, – восхищенно прошептал Гена. – Пока боцман с плотником в городе, а ключи от свободных кают – у них, я, с твоего позволения, отведу Валю отдохнуть в свою каюту, к тебе же постоянно идут люди, а сам вернусь? – обратился Гена к Касаткину.
– Да, я очень устала. Я не спала всю ночь. В моем купе всю ночь дядечки пили водку и приставали ко мне с объятьями. – пожаловалась Валя.
– Ух, какие нехорошие дядечки! Пойдем, Валечка, я тебя уложу отдохнуть на диван в своей каюте, можешь там принять душ. Здесь тебя никто не обидит. А, если что, ты только скажи мне. Я был чемпион Киева по гребле. Среди юношей, правда. Но здесь еще кое-что осталось, смотри!, – он напряг рельефный мускул под рукавом футболки.
– Но, на посошок, давайте выпьем по маленькой рюмочке водки, я хочу сказать норвежский тост и посвятить его очаровательной девушке по прозвищу – Мальвина!, – Гена налил и встал:
«Дин скооль (за вас!), – Гена тут же переводил, – Мин скооль (за нас!), Але маке фрекен скооль! (За всех девушек в мире!), – все выпили и он заботливо подхватил качнувшуюся Валю за талию.
– А тебе, Валя, не кажется это счастливым совпадением, что теперь твое судно – тоже «Карл»! – ворковал Гена, уводя девушку, подхватив ее чемодан.
Транспортный рефрижератор «Карл Линней», так называемый «Рысак», – он имел скорость до девятнадцати узлов – уже вторую неделю грузил в Ленинградском торговом порту жир свиной в бочках, назначением на Кубу, в Гавану. Предстояло погрузить восемьдесят шесть тысяч дубовых бочек жира, сто семьдесят тонн костромского сыра, двести тонн сливочного масла, колбасу сервилат и коньяк.
Всего – более девяти тысяч тонн. Грузили с подвоза, с рефсекций, такую прорву жира собирали по всей стране. Контракт уже трещал, судно было на простое и вдруг….
Питерские докеры ворчали, когда грузили жир, но когда под погрузку подали состав со сливочным маслом и колбасой, которых не было в магазинах, – докеры грузить судно отказались! Забастовка! В то время это было ЧП прямо для «Голоса Америки!»
Капитана и первого помощника на борту не было. Они отбыли в Калининград, наш базовый порт, для отчета за предыдущий рейс в Африку, в Гвинейский залив для снятия с промысловых судов девяти тысяч тонн мороженой рыбы. Заодно, капитан должен был получить зарплату экипажу. Ну, а первый помощник полетел вместе с капитаном на поклон в свой партком и повёз свои «донесения»… Старпом Касаткин, как и положено, остался командовать судном за капитана. И тут такое… Срывались сроки поставки груза на Кубу. Внешторг теребил: дайте дату прибытия на Кубу! (Касаткину было не до уборщиц!)
Да какая тут дата, когда…
Пригнали ЗЭКов-химиков, расконвоированных, представляете, что тут началось в трюмах!
Они ни разу в жизни не видели такой халявы! И стали разбивать ящики с коньяком, барабаны с сыром, мешки с колбасой! Устроили пиршество и никакой погрузки! Супервайзерам и стивидорам пригрозили убийством, если те сунутся в трюм! Менты-вертухаи сидели наверху, у тамбучины-входа в трюм и разводили руками: «А чего мы сделаем с ними? Наше дело отвезти-привезти!»
Увезли ЗЭКов, привезли солдат. Та же картина, только у неопытных солдатиков-новобранцев начались серьезные травмы при забивке тяжелых дубовых бочек «под забой»: переломы, ушибы.
Тем временем «органы» повязали зачинщиков и вернули угрюмых и зашуганных докеров.
Погрузка продолжилась. Прилетели капитан и помполит. Касаткин легко вздохнул и вспомнил о ЖОПах, ведь вслед за Валей-Мальвиной пожаловали еще две молодые, красивые девушки, прямо скажем, – недопустимая оплошность со стороны первого помощника: Ведь они, эти помощники, всегда стремятся, для своего спокойствия, (им так кажется) набирать в обслугу наиболее непривлекательных особ. А помполит на д/э «Калининград», он же – судовой фельдшер, Эдуард Багдасаров додумался до того, что стал сыпать в бак с компотом для экипажа горстями бром. Поварам он говорил, что это – витамины. Но те нашли пустые упаковки и разоблачили помполита. Его счастье, что это произошло уже во время стоянки в порту, в море его могли «случайно» уронить за борт за такие эксперименты над людьми. А так его просто отозвали в партком. Свои друг друга не сдают…
А тогда, в Питере, Гена-Маркони вернулся в каюту старпома, слегка «спизнывшись», як вин казав.
– Здаеться мэни, хлопче Володымеж, що обэрэмо мы богато лыха з циею дивчиною! Та ще крычить дуже громко: «Ой, мамочка!», – перешел на ридну украиньську мову «Маркони! – знак особой секретности их разговора.
– А по этой части, на которую ты тут намекаешь – это пускай Первый, Шешуков, с ними разбирается., как ты знаешь – Ж.О.П.ы – это его преррогатива. Мое дело – их работа и порядок на судне.
В каюту постучали и, не успел старпом крикнуть своё привычное – «Камин! Входите!», как в открытую дверь не вошли, а впорхнули две девицы, ну точь в точь – путаны с Невского. Спектакль с представлением повторился: «Вы к кому?», «К вам!» и так далее,, однако эти девушки загадок загадывать не стали, они сразу вручили факс-напрвление на штат официанток из отдела кадров Управления Базы флота..
Усадив красоток, старпом многозначительно посмотрел на Геннадия. Тот прятал под ладонью хитрую, хохляцкую ухмылку: ещё одно продолжение их опасений!
– Но у нас нет вакансий двух официанток! Могу предложить вам только должности матроса-уборщика, – в раздумье произнес Владимир Георгиевич, слегка прокашливаясь, как будто у него запершило в горле.
– И это вы предлагаете нам, без пяти минут инженерам, студентам Ленинградского института инженеров морского транспорта – уборщицами? Да вы с ума сошли! – хорошенькие рожицы стали, без масок, возмущенно-оскорбленные. Некрасивые.
– Хорошо! – решительно сказал старпом. – Мы тут сделаем кое-какие перемещения, найдем для вас два места, но с одним условием: назад пути не будет! Не вздумайте подходить ко мне в рейсе с таким вопросом: мол, хотим в уборщики!
– Ой, спасибо вам большое! Что вы! Мы не будем вас просить о таком: «В уборщицы!» – личики опять засияли журнальной красотой.
– Ну, разве ты, Георгиевич, не видишь, что девушки не ищут легкой жизни, как у уборщицы: убрала утречком и целый день – на капитанском мостике, пупком кверху! И это ж не то, что официантка – пять раз накрой стол, поднеси каждому, а потом еще перемой гору посуды… А тут – снова накрывай стол, «бо воны – йисты да йисты!» – Гена вертел в руках документы девушек: Они же только на второй курс перешли, им еще четыре года до инженерного диплома! А какие имена! Аврора Алексеева и Грета Закоморная, не из дворян будете? – ехидничал Маркони.
Девицы озадаченно смотрели, то друг на друга, то на этого усатого вредину-парня, разоблачившего их обман: «без пяти минут – инженеры!»
Забегая вперед, скажу, что уже через неделю после выхода судна в рейс, когда установился морской распорядок дня с пятиразовым питанием, эти две питерские красотки стали «зашиваться» на работе, систематически не досыпали и «на цирлах» приползли к Касаткину.
– Владимир Георгиевич, вы были правы, мы очень устаём. Эта «троечница» Валька загорает на верхнем мостике «топлесс», а мы не высыпаемся, переведите, пожалуйста, нас в уборщики!
– Да вы что, девушки! «Без пяти минут – инженеров» и в – уборщики?
И направления были у вас – официантками. Всё – по закону. Так, что до первого российского порта придется потрудиться, – съехидничал Касаткин.
– Офицер белой армии! – прошипели обозленные отказом соискатели – Грета и Аврора – за дверью старпомовской каюты. Они уже знали, кто есть кто на судне.
«Придётся потрудиться» девушки поняли по своему разумению и неписанным правилам Невского проспекта. Принимаются только чеки ВТБ (Внешторгбанка) – валюта того времени, «совковые фантики». А вниманием мужчин они обделены не были. Аврора с Гретой и Валька лишили Первого спокойной жизни! Особенно – Валька. Крики: «Ой, мамочка» раздавались каждую ночь из разных кают и разных палуб. Валя-Мальвина не обижала ни молодых, ни стариков.
Путанам с Невского и не снилась такая удобная работа, чтобы «не отходя от кассы, в очередь и не на «дерево»!
Прошли Ла-Манш, который справа, у английского берега именуется Английский канал. Так и живут: у французов – Манш, а у англичан – Канал!
И тут к Касаткину ввалилась, вместе со стуком, взъерошенная, как воробей, докторина, дама предпенсионного возраста, и прямо с порога:
– Владимир Георгиевич! Нужна немедленная госпитализация уборщицы Валентины! У нее – сильное маточное кровотечение! До Кубы мы ее не довезем! – выстрелила она с широко открытыми, немигающими глазами.
– Сядьте. Успокойтесь. Вот бумага. Напишите докладную записку капитану. Для сообщения на берег: кратко, только медзаключение и никаких эмоций типа «Не довезем», – Касаткин, прокашливаясь, набрал номер капитана: «Борис Григорьевич, разрешите зайти к вам с доктором, срочное дело!»
Надо сказать, что в те времена незапланированный заход в инпорт, кроме угрозы гибели судна,, принадлежащего Минрыбхозу считался ЧП и требовал многоступенчатого согласования с Минрыбхозом, МИДом и, естественно, с Комитетом. За это время можно было пять раз умереть…
Капитан теплохода «Карл линей» Борис Григорьевич, в прошлом блестящий офицер ВМФ, и как человек с Востока, трусом и карьеристом не был и ответственности не боялся:
– Там у нас слева по курсу острова Мадейра, порт Фуншал. Подверни, Георгиевич, проложи курс, подсчитай ЕТА, время подхода. Сейчас я поднимусь, дам РДО на берег. Не успеют дать нам «добро», зайдем сами, по аварийным обстоятельствам. Зови ко мне главмеха, посовещаемся.
Двое суток, обложенная льдом Валентина была на грани смерти от кровопотери. Слава Богу, в санитарном паспорте была отметка о редкой, четвертой, группе крови у Валентины, осложненной отрицательным резус-фактором! Такой крови ни у кого на судне не было, о чем капитан сообщил агенту в порту Фуншал, на острове Мадейра.
И что вы думаете после этого о Португалии, если к нашему подходу на якорную стоянку в порту Фуншал нас встретил агент и радостно (агенты хмурыми не бывают в природе!) сообщил нам, что необходимая кровь уже доставлена с пассажирским рейсом самолета из Лиссабона?!
Валентину, в сопровождении доктора и Первого, – ну как же без него!, – агент увез на катере на берег, в госпиталь.
Вернувшиеся с берега доктор и Первый доложили капитану, что состояние больной крайне тяжелое и еще сутки она бы не протянула. Болезнь определили, как результат иммунного самовыкидыша, (аборта), вызванного резус-отрицательным фактором крови у Валентины Карловны Андрулайтис..
Апофеоз этой истории наступил тремя сутками позднее, когда мы находились ровно посредине между Фуншалом и Гаваной, где ни госпиталей, ни островов больше не былою…
И тут к Касаткину снова, в полубессознательном состоянии, вместе со стуком влетела докторина:
– Владимир Георгиевич, ужас! Мне доложили, что уже вторые сутки из изолятора доносятся крики: «Ой, мамочка!», а дверь изнутри оказалась заперта! Один ключ – у меня. Второй – у вас! Рядом, в лазарете, живут три курсанта-практиканта из вышки имени Макарова, «макаровцы-архаровцы»…Их так на судне называют – очень нахальные молодые люди… У них была общая ванная с Валентиной, но я просила плотника вход от пацанов перекрыть… Наверное – забыл. Или – подобрали ключ. Вы, наверное, знаете, что означают крики Валентины – «Ой, мамочка!»? – потупила очи старушка.
Тут уже и старпом заволновался: дело пахнет прокурором… Если с Андрулайтис, этой, бл..ин, Мальвиной, что-то случится – осудят за бездействие, за неоказание своевременной помощи, за необеспечение должного ухода и еще черти за что…
Касаткин снял ключ-мастер (вездеход) с доски запасных ключей и направился в изолятор. Открыв дверь, он, краем глаза, засек аккуратно притворяемую кем-то дверь в ванную.
В изоляторе было накурено и пахло вином! «Ё-мое! Ни хрена себе, умирающая! Себе б так умирать!»
Валентина лежала на огромной спецкровати (на кардановом подвесе – компенсаторе качки) и улыбалась улыбкой Джоконды, Леонардо да Винчи, – сама невинность!
– Валя, четыре дня назад тебя врачи вытащили с того света! Тебе кровь доставили самолетом из столицы Португалии – Лиссабона! Наш капитан, не дождавшись разрешения на заход, на свой страх и риск зашел на Мадейру, чтобы спасти тебя… Врачи прописали тебе покой и… никаких контактов с мужчинами… По крайней мере, втечение месяца… А ты! С приходом в Гавану я буду просить капитана отправить тебя самолетом в Россию, за твой счет! – нетвердо заявил Касаткин, зная, что никого ни о чем он просить не будет, но бардак на судне он не позволит ни в коем случае.
– Ах, Владимир Георгиевич, да бросьте вы!, – Валентина выскользнула из-под простыни и прильнула к огромному открытому иллюминатору, обнажив при этом, под короткой рубашонкой, замечательную голую попку.
– Вы лучше посмотрите, какая красота в океане, какие крупные звезды, они отражаются на водной глади! А хотите, идите ко мне, я уже здорова? – Валя-Мальвина продолжала игриво улыбаться: «Я ж николы, никому, ничого, а як-що-й колы, кому – що, так що ж тут такого!» – такая поговорка была у наших ссыльных украинцев, они жили рядом с нами, в одном посёлке. А списать с судна и тем более – «репатриировать» как вы выразились, вы меня не сможете: у вас нет на это оснований… Мое поведение? Так со свечкой никто не стоял! И потом я – свободная женщина, незамужняя… Аморалка, вроде бы – не ваша забота, Владимир Георгиевич!» – вдруг пошла Валя в атаку.
«Оп-паньки! Вот тебе и ПТУ! Проф. «театральное» училище или «таньковое!»… Вот тебе и «Мальвина», – куколка с голубыми волосами! Да тут – пантера, хитрая и когтистая! Вот бабы!…Имажине – притворы…»
– Короче! Будешь заблокирована до Гаваны, а там пусть решает капитан. Доступ к тебе разрешаю только доктору и буфетчице. Все! – сказал, как отрубил Касаткин.
О, нет, дорогой Владимир Георгиевич и менее дорогой – наш Первый, Владимир Никитович Шешуков, это – не все, более того это – только начало похождений нашей Мальвины-Валентины Карловны, ибо впереди – более чем двухмесячная стоянка в порту прекрасной, в ритмах и запахах моря и сигар – Гаваны!
С приходом в Гавану, Касаткин, собираясь с Первым в ночной ресторан-кабаре – «Тропикана» у Первого в каюте, при открытой двери (так положено Первому, авось кто заскочит «просигналить»…) высыпали на стол все имеющиеся песо, подсчитывая, хватит ли на ночь в супер – кабаре: (Второе место в мире, после такого же кабаре на Багамах, построенного конкурентом, нефтяным королём, в борьбе за престиж!) пять песо такси – туда, десять – назад (ночью тариф удваивают!) и двадцать песо – бутылка ноль-семь «Баккарди» – более пятьдесяти градусов крепости, плюс «Зельцер Вассер» с ведерком льда, итого – тридцать пять песо (или десять флаконов нашего «Тройного» одеколона! Если взять их у начпрода и отдать стивидору!) за чудесное зрелище сотни символически одетых танцовщиц при таких зажигательных ритмах, что усидеть за столом невозможно! «Тропикану» систематически посещают даже Фидель с Раулем, сами видели! Они в этом остались испанцами: «Нам хлеба не надо! Нам музыку давай!»
У открытой двери остановилась Валентина, быстро оценила ситуацию и шагнула к столу. Она вытащила из лифа купюру достоинством сто песо (сто долларов по курсу!) положила на стол и прочувственно, с достоинством филантропа-благодетеля, спасающего голодных деток, изрекла:
– Возьми, Володя! (на «ты»! ), Выпей за мое здоровье!, и неспешно удалилась…
У Первого в глазах застыл ужас… Во-первых, – раскрыла, сволочь… А, во-вторых, валюта! Её на судне ещё не выдавали!
Нашелся Касаткин: «Валентина, вернись и забери свои деньги!» – крикнул он вослед удаляющейся благодетельнице.
– Ни в коем случае!, – очнулся Первый. – Не отдавай ей валюту! Я обязан провести расследование, ГДЕ она взяла такие деньги! – возопил Первый.
У него мгновенно промелькнула в глазах картина: в Балтийском райкоме партии, на Понарте, он кладёт на стол свой партийный билет под осуждающие взгляды партийных бонз… Весь ареопаг голосует «единогласно»… А это означает – «волчий» билет на всю, оставшуюся жизнь! И кто-то ещё завидует первым помощникам, мол, – за так получают большие деньги! Да это «кан-кан» на острие ножа, а не жизнь! Он, с гадливостью, вспомнил, как сам голосовал за исключение своих коллег, с которыми не раз братался за бутылкой… Феликса Устинова, помполита с либертоса «Совгавань» исключили по навету брошенной жены, якобы за неуплату алиментов. А она сама же просила: подавать не буду, приноси сам. Ведь с каждого рейса он нес еще и подарки. Никаких расписок, конечно, не требовал. Дали год тюрьмы. Юру Феденёва – за присланную в партком, подленькую, изподтишка сделанную фотографию, где ему, пьяненькому, во сне, на шортах, сзади, написали суриком: «Слава КПСС». Ну и Дмитрия Крылова – за бытовое пьянство… А пил он, как все, не более того! Правда, ежедневно и понемногу… И все они были и есть – очень хорошие люди. Потому и исключили. Не вписались в свору, были мягкими, демократичными…
– Владимир Никитович, ты, как тот старый еврей, который один на всю Одессу не умел рифмовать слово «где»…Где его жена брала деньги? А к Вале каждый вечер приезжает дорогая открытая машина, орут на весь порт по-русски: «Мальвина, иди сюда!» А откуда у нее кольца, серьги и монисто? Все это из одного места.
– Так может мы её отправим? – робко предложил первую, пришедшую на ум мысль Первый.
– Да она только рот раскроет: Первый насильно меня, неопытную девочку, принудил к половой связи и ты лишишься партбилета, работы и, возможно, – семьи! Половина экипажа тебя ненавидит из принципа, доброжелатели найдутся, подтвердят слова Валентины. Вспомни буфетчицу Светлану Муху. Сколько из-за неё пострадало капитанов и первых помощников! Так что, – играй в непонятки. До прихода в порт. И молись, чтобы она не отчебучила еще чего-нибудь – попал в самую точку размышлений Первого Касаткин.
А она-таки отчебучила!
Весь период выгрузки шли недостачи груза. Пять фальш-твиндеков дали недостачу по всем позициям, пять твиндеков – удвоили недостачу, а закончив выгрузку пяти трюмов, с ужасом обнаружили, что только жира недостаёт 176 бочек, а это около 2о тонн. Сыр, колбаса, коньяк, сливочное масло – все в недостаче!
Недостача закономерна и есть результат умысла кубинских стивидоров: на каждый строп в трюме они накатывают по два – три лишних места, сверх условленных, а пересчитывать на причале нашему тальману не дают, тут же увозят электрокарами на склад….
Второй помощник всё докладывал капитану, но тот ничего поделать не мог, кроме написания вежливых бумаг. Куба, Остров Свободы! Никаких коллизий быть не должно. То же самое подтвердил и капитан стоящего рядом черноморского сухогруза «Трансбалт»: у него недостача четырёхсот ящиков с электроникой из Японии.
– Ну, напишете вы Коммерческий акт о недостаче, его вместе с коносаментом перешлет Получатель в «Продинторг», а там всё спишут. С Кубой ссориться не будут, всё равно мы её содержим задарма. Так что, не волнуйтесь и всё подписывайте, не глядя, – посоветовал он.
Ага! Ему хорошо рассуждать по-государственному, он – Черноморское пароходство представляет! А мы – арендованное судно у Минрыбхоза. С нас штаны снимет родная База! Всю жизнь придётся работать на иск! Капитан пошутил Антону: закапываем всё золото в погребе, готовимся к конфискации всего недвижимого имущества…
И тут пришла Она! Судьба в лице Первым поруганной и всеми начальниками затюканной Мальвины, то бишь – Валентины Андрулайтис!
Она так тихонько проникла в открытую каюту Антона, что он, удручённый невесёлыми мыслями, даже не слышал, как к нему вошла эта самая порочная Судьба.
– Антон, я тебе пришла помочь. (С Антоном Валя тоже была на «ты», из каюты Антона некогда тоже раздавались крики «Ой, мамочка!) Вы завтра закрываете документы, Дрей сказал. он вам спишет недостачу, если ты сегодня организуешь маленький банкет. Ну, – вечеринку, что ли. Дрей возьмет с собой кого следует – моего жениха, например, – Марио Эрнандеса. Ты его знаешь, он – начальник всех портовых холодильников.
– А Дрей – это который – начальник погрузрайона порта Кубано де песко? – с безнадёгой поинересовался Антон..
– Ну ты же видел их, когда они, после посещения капитана, заходили ко мне в гости, – кокетливо напомнила Валентина.
– Да, я видел. И что?
– И – то! Я за Марио выхожу замуж! И он для меня взялся тебе помочь и списать недостачу, ты понял, наконец? Накрывай вечером стол!
– Спасибо за заботу, я подумаю… На слова Валентины о замужестве Антон не обратил внимания, голова шла кругом от свалившейся большой беды…
– Жду ответ через час, мне же еще надо их пригласить!
Капитану о такой затее говорить было нельзя, он – лицо строго официальное. Первому – тоже нельзя, он не стал бы благословлять пьянку на судне с иностранными гражданами, хоть это и кубинцы. Старпома Касаткина ввязывать в авантюры – просто непорядочно, он – честняк парень и шахеры-махеры терпеть не может. Оставалось идти к Маркони. Для этого хохла приколы – мёдом не корми!
А! Легко сказать – накрой «поляну»! А за какие шиши? Один пузырь «Бакарди» стоит двадцать песо, а это – двадцать долларов!
– У тебя есть «псы» или доллары? – сразу по-деловому врубился Гена, он принял затею, как должное, как нормальный ход. Такое и у нас дома проходит на «Ура!».
– У меня есть всего двадцать песо, на одну бутылку, – упавшим голосом сознался Антон.
– Нэ на того напалы! – А мы з твойих двадцяты «псов» зробымо двадцать бутыляк «черри-брэнди», от-так-от! – поднял вверх палец хитрый Маркони. – Слухай мэни: беремо у фармации, у аптеки по-йихнэму, двадцять одну лытрову бутыляку чистокровного медыциньскго спыртяги, вин у ных по девьяносту копийок, чи-то – центаво – за бутыляку, просто – халява! У начпрода беремо хоч скокы – сик вишневий концентрируваный и …каструляку на камбузе! И… писец! Пущай хоч увэсь свий порт притягнуть до нашего хлибоссильного столу!, – покручпвая ус, хитро сощурившись, шептал по-украински (особая секретность!), почуявший след охотник Гена-Маркони.
Вернёмся в мировую историю!
Почти недавно, в 1871 году, два месяца и десять дней просуществовала Парижская Коммуна! Первое государство рабочих и крестьян, первая диктатура пролетариата НА ДЕЛЕ! Ибо первым её указом было – «Свобода, равенство и братство», и, прежде всего, равенство заработной платы – кушать все хотят одинаково – и работяга, и дворник, и министр получали одинаковую зарплату, кроме Национальной Гвардии, которым полагалась надбавка за смертельный риск!
Хитропопый еврекалмык – добренький дедушка Ленин, – не к ночи будь помянут!, – сам ничего не придумал, всё, до запятой, он «слизал» у закопёрщиков Французской революции 1871 года, и «Принцип Парижской Коммуны» – равная зарплата всем гражданам России была им обещана и этот Принцип даже соблюдался аж до… организации ВЧК в семнадцатом году, во главе с евреполяком Феликсом Дзержинским. Но, при «Карающем мече революции» можно вообще ничего не соблюдать: попробуй – вякни! Хотя, для видимости, «понты» соблюдали: и нарком продовольствия Николай Семашко и Главный Инквизитор Дзержинский: они показушно падали в голодные обмороки… А после смерти Дзержинского в его кабинете обнаружили залежи всех видов и цветов рыбной икры, польского бэкона, голландского сыра и шоколада «Ван Гуттен», а также копии заявок за границу на поставки для него, любимого, разных вкусностей из разных стран. Дзержинский обожал вкусно пожрать, особенно – польские деликатесы! И всё это он получал даже в ссылке, ведь Царь платил этим прохвостам немалое денежное содержание – вроде пособия по безработице. Не сравнимое с нашим, теперешним, в пользу этих проходимцев, повылезавших со всех щелей и местечек Великой России.
Такой же Принцип Парижской Коммуны сразу же ввёл в стране и марксист Фидель Кастро. С единственным «пунктиком» – все получают одинаково… мало. Он ввёл карточную систему распределения всех благ, при средней зарплате – 120 песо (долларов).
Надбавку получают лишь военные, люди с тяжелым физическим трудом и с особо ответственными должностями. Примерно, сорок процентов зарплаты сразу вычитается за продукты питания – продуктовую корзину, которая у всех – одинакова!
Поэтому, русская поговорка: «Есть на свете такой народ, хоть голодный, а – поёт!» на Кубе не актуальна. На кубе нет голодных, на Кубе – все свободны, но все одинаково, спартански, нет, не бедны! Одинаково скромны… Нет у кубинца привычной нам бытовой техники, электроники, автомашины… В продаже всё это найти можно, но цены не сопоставимы со скромной суммой – остатка от «корзины» и социалки… Может быть ещё и поэтому вы не увидете на Кубе пьяных людей на улицах! Хотя тритысячи двести баров заполнены всегда. Пьют сорбесо (пиво) и одну-две рюмки на весь вечер бакарди – кубинского рома.. Вы никогда не увидите на улицах Гаваны проституток: их всех Фидель трудоустроил …в ГАИ, а непокорных сослал в провинцию, на сельхоз работы. А до революции, в 1959 году, проституток в Гаване, только учтёных, было двести тысяч. Ведь в Гаване, при Самосе, были разрешены игорные заведения и бордели, а от американской Флориды было всего двадцать пять минут лёта до городского аэродрома, примыкающего к кабаре «Тропикана»! Вечером прилетел, ночь погудел, а утром улетел прямо в офис, на работу! И ещё: В Гаване нет – ну почти нет – толстых женщин!! Культ фигуры женщины там блюдут очень строго, с религиозным тщанием!
Так вот, после вышесказанного, добавим, – невероятное для России чудо: кубинцы не пьют, совершенно задаром продающийся в аптеках, спирт!:.
– Ты же знаешь, что для кубинца пить спирт – это то же, что для русского пить палитуру – крайняя степень падения!, – засомневался Антон.
– Так мы подадим на стол этот коктейль в графинах, как русскую «Черри-бренди» – вишнёвую водку. А коктейль намешаем у меня в спальне и ни одна собака не будет об этом знать, – спокойно рассудил Маркони.
