Евгений Дергунов
Белая паутина
– Это всё он! – лицо Бурьянова утопало в крови, а один глаз уже почти полностью вытек, но Семьдесят Первый всё равно ощущал на себе жжение от его взгляда. – Он принёс эту дрянь! Клон ненавидит нас, хочет истребить! Убейте его!
У Семьдесят Первого затряслись руки и застучали зубы. Киселёвская сразу это заметила, но поворачиваться к клону не стала – неотрывно следила за тем, как глаз сползает по щеке Бурьянова, пока тот что-то яростно объясняет уже вновь на непонятном языке.
– У тебя тремор, – она была пугающе холодна и спокойна, – как я и думала. Передаётся при близком контакте.
– Неужели это всё я? – Семьдесят Первый злился, то ли на себя, то ли на всю вселенную. – Я же прошёл очистку. Нет, не верю, это всё он. Подцепил гадость какую на Луне-17.
– Не думаю, – Киселёвская посмотрела себе под ноги, – на самом деле он не выходил сегодня наружу. А медальон на его шее… Пару часов назад мне показалось, что медальон уменьшился. А теперь его вовсе нет. На нём просто… верёвочка. Медальон ему подарила дочь – совсем недавно, из камня, который она нашла во дворе дома после метеоритного дождя. Полагаю, в атмосфере Земли вещество затвердело. А здесь оно размякло, развилось и проникло в его организм.
Бурьянова пытались оторвать от двери санитары. Но он как намертво приклеился. Свирепо смотрел на Семьдесят Первого единственным глазом, который под давлением невиданной силы постепенно выталкивался из черепа. А клон глядел на него и вспоминал, как буквально вчера инженер хвастался своей доброй и внимательной дочерью. Он не знал, кусок метеорита это был, ещё какое вещество или просто камень из земли, но понимал – дочери амулет казался особенным. Клон же считал, что камнем Маруся хотела привлечь внимание отца – чтобы он остался дома и помог ей разобраться в вещице. Но Бурьянов просто просверлил дырку в камне, проделал в неё верёвку и улетел.
– Значит, – Семьдесят Первый тщетно пытался унять тремор, – это вещество отсюда, с Луны-17?
– Необязательно. Просто нами ещё не исследованный живой металл, который без должной защиты твердеет на нашей планете. На планете, где можно попить чай… Буду скучать по ней. По чаю. Собакам. Книгам.
– Вы о чём?
– Должна тебе признаться. Инженер Бурьянов был со мной, поэтому я точно знаю, что подцепить заразу на Луне-17 он не мог. Мы… несколько больше, чем просто коллеги.
Киселёвская, наконец, повернулась к клону. В её покрасневших глазах полопались сосуды, а по щекам текли кровавые слёзы. У клона от ужаса отвисла челюсть.
Тут Бурьянова за окошком затрясло. По щеке сполз второй глаз, а из багровых глазниц выскочили маленькие белые трубки, испещрённые красными пульсирующими венками. Такие же трубки, но поменьше вылезли из глотки инженера, а затем пучки этих тварей взрывом возникли из ушей и ноздрей. Они извивались, как маленькие осьминоги с трубками вместо щупалец. Трубки стремительно росли, расширялись, а голова Бурьянова раздувалась.
И не прошло и минуты после появления первых трубок, как голова Бурьянова лопнула, а вместо неё возник рой из белых трубок с красными венками. Тело инженера обмякло, его руки болтались мёртвым грузом, однако ноги послушно держали разрастающееся инопланетными соцветиями тело.
Санитары и доктора, испугавшись, попытались спрятаться по углам, но трубки – как живые и разумные существа – выследили и настигли каждого. Они присасывались к лицам и выкачивали жизненную энергию. Отлепившись, трубки оставляли на лицах кусты своих маленьких копий. Некоторые трубки яростно отрывали лица жертв, и в кровавом месиве кусты росли только быстрее. Во все стороны разлетались кровавые ошмётки, а белые прутики уже тянулись к двери. По стенам скользнула рябь, а дверь затрясло. По коридорам космической станции волнами полились кричащие звуки сигнала тревоги.
