Евгений Айдин
Кляксы и пятна
Рай там, где дует настоящий ветер.
Где можно поздно ложиться спать,
веселиться, пить виски, быть диким
и не иметь в голове ничего, кроме желания любить кого-то и не быть арестованным.
Хантер С. Томпсон
Все персонажи и события вымышлены, все совпадения с реальными людьми случайны, данный текст является исключительно фантазией автора.
© Айдин Е.В., 2023
© «Пробел-2000», 2023
Начало с конца (вместо введения)
Кляксы и пятна
Я сделан из личных писем, брошенных обещаний,
Переплетений сплетен, встреч, иногда прощаний!
Я собран из тысяч разных идей и надежд иллюзий,
Из музыки разной склеен, но чаще всего из блюза…
Жизнь – это разные кляксы и пятна,
то, что рисуется между делом,
и если пятном быть, то вряд ли белым…
Я сделан из драки насмерть и дружбы прочнее камня,
и, опытом горьким сытый, смешивал с водкой память!
Я собран из грустных песен, правды и лжи союза,
из музыки разной склеен, но чаще всего из блюза…
Жизнь – это разные кляксы и пятна,
то, что рисуется между делом,
и если пятном быть, то вряд ли белым…
* * *
…Любой незнакомый перекресток будто сталкивает лбами страхи, тревоги, идеи, мечты. И каждый светофор выражает готовность подмигнуть зеленым…
* * *
Водитель грузовика заботливо поинтересовался:
– Времени у тебя явно навалом. А деньги есть?
– Деньги и время, – говорю, – как полночь и полдень.
Захлопнув дверцу, я огляделся. За метрическим рядом фонарей поблескивало крошечное здание. Фасад его сверкал надписью «Hotel». Я мысленно добавил: «Но не смог».
За стойкой рецепции сидела некрасивая женщина средних лет. Над пышной асимметричной грудью болтался рукописный бейджик. Я сказал:
– Инесса – какое красивое имя…
– Воду нужно экономить, – отвечает. – И съехать до двенадцати. Кухня закрывается через полчаса.
И эти полчаса я провел под контрастным душем. Никак не удавалось смыть зудящую дорожную усталость.
– Несу сэндвич, – послышалось за дверью. – У вас открыто.
Не обнаружив полотенца, я спешно прикрылся мочалкой.
– За еду оплата сразу, – сказала Инесса, не реагируя на воцарившийся конфуз.
Осмысливать эту неловкость было поздно. Я дотянулся из душевой до джинсов, окончательно выступив за порог приличия. Извлек бумажник. Расплатился.
– С вами все в порядке? – Спрашивает. – Вы бледный.
– Внешность обманчива. Сердце и душа у меня черного парня из Чикаго.
Обесцвеченное скукой лицо Инессы выразило подобие интереса и глубокое замешательство.
Утром она автоматически уточнит, всем ли доволен гость. Я подумаю: «Краем глаза видел войну. Для меня и помыться – счастье».
* * *
Итак, ясный контур гостиничного номера. Экран ноутбука светится беспорядочными набросками прозы, концертными фотографиями, интимными посланиями бывших. На фоне старых обоев чернеет силуэт электрогитары. Я мысленно поблагодарил ее за учтивое молчание. Стои́т, думаю, как памятник юношеских надежд…
Дальше – тронутая бутылка виски. Свидетельница прострации. Добравшись до фотографий бывшей жены, я снова выпил из жалости к себе.
За пыльным квадратом окна – пустотелая ночь. Гулкий свист одиноких автомобилей нарушал спокойствие луж. Лимон луны доедало облако. Жадные фонари нехотя рассеивали холодный свет, отражаясь в мокром асфальте испорченной акварелью. Из этих блеклых подвешенных лампочек выплывали образы, лица и события… Угрюмая моя память… Душа в синяках… Мозг воспален…
А мозг уже не первый год работает, как завод по переработке ностальгии в литературу. И каждые два месяца я анонсирую скорую публикацию какой-нибудь истории.
Банальные метафоры суетятся внутри, как кучка малолетних беспризорников. Схватил одну – остальные разбежались. Этот процесс бесконечен. Связующими с реальностью звеньями остаются только выпившие девушки в барах…
Тяга к перу – отличная возможность оправдать свои пороки замыслами с философским прищуром.
Кажется, открывается слишком много избитых тем. Витиеватую тропинку самоанализа лучше обойти стороной…
* * *
Забегая вперед скажу, что половина моих персонажей – это маргинальные творческие засранцы и энтузиасты захолустного нонконформизма. Я люблю это общество за его незамутненное сознание. Остальные действующие лица – женщины. Тут все очевидно.
Даже какой-то случайной и нелепой Инессе удалось вывести себя на эти страницы:
– Я могу забрать посуду? – послышалось за дверью после тяжелого размеренного стука.
– Самое время, – говорю шепотом.
В час ночи лицо Инессы преобразилось обильной косметикой. На память она распространяла приторный шлейф дешевой реплики духов «Монталь». Изображала приветливую улыбку. Все-таки, думаю, женское притворство – это феномен.
Поблагодарив за сервис, я бегло закрылся на щеколду. Открыл форточку в надежде выветрить устоявшийся запах. Закурил. Задумался…
Куда привели годы неукротимого тщеславия? Вряд ли мечтал об этой гостинице, выпрашивая у родителей первую гитару…
И чем я могу документально подтвердить свою причастность к творческой среде? (Запои не в счет.)
С этими мыслями я провалился в какой-то сумбурный сон.
* * *
Наутро Инесса спросила:
– Вы всем довольны?
– Нет, – отвечаю.
– Простите?
– Метеорологические условия не очень. Кажется, будет дождик…
– Мы исправимся, – бездумно ответила она.
Одиночество этой девушки задержало меня на мгновение.
– А вы всем довольны, Инесса? – спрашиваю.
– В каком смысле?
– Ну, например, вы видели меня голым. Хотелось бы уточнить, все ли вам понравилось?
Она раскраснелась. Я ушел.
До крымского моста оставалось километров пять. Я предчувствовал, как рассеется тревога первой главы среди моря и гор… Представлял, как соберу в целостную картину хаотичную, как дождевые капли, жизнь…
Остановилась пыльная «шкода». Молчаливость водителя я отметил, как хорошее начало дня.
Он разве что сказал:
– Ты выглядишь, как американский бездомный. Откуда взялся такой?
– Коренной ростовчанин, – соврал я.
В памяти сами собой всплыли довоенными фотоснимками золотой оперный певец, терриконы, фабричные трубы и посадочная площадка тарелки стадиона…
Как бы хотелось думать, что вены моих дорог всегда тянутся к сердечной мышце проклятого мира – родному Донецку!
* * *
Изучая степной пейзаж, я снова погрузился в размышления. Оказалось, мое главное творческое достижение – скромный томик стихотворений. Точнее, песенных текстов…
И каждое приключение рифм таит в себе прозаичную историю. За мюзиклами подземельных сцен – полоумные таланты и опустившиеся непризнанные гении. За драматургией барных стоек – привычка. За мечтой – действительность.
Все причастные к этому миру знают, что декорации к песням о любви скрывают в гримерной малолетнюю минетчицу и пожилого гитариста…
Стоит ли думать, сколько битых бутылок на дне под живописным течением реки?
Думаю, закономерно озаглавить этот сборник откровений названием одной из песен. Соответственно, глав.
«Празднично» – слишком напоминает Хемингуэя. «Я ухожу живым» – слишком надменно. «Кроме стекла» – слишком загадочно. Остановился на страничке с «Кляксами». Достаточно всеобъемлющий блюз. Есть характер, мужество, дисторшн. Ладно…
Чувствую, в intro затянулась импровизация. Пора бы уже перейти к программе концерта.
1. Я ухожу живым
(Лицемерный пишущий человек. Элементы эротики. И чужая куртка)
Снова не спится, тянет напиться,
прожитый день погас.
Маскам и лицам вместе не слиться
даже в последний раз.
Строчек блокноты склеены в ноты,
музыка жжет мосты.
В эти пустоты явится кто-то,
только уже не ты…
Я ухожу живым,
и все, что будет с тобой, теперь кажется мне смешным!
В комнате вечер не быстротечен,
смешаны страх и стыд.
Новая встреча вряд ли залечит
все, что внутри болит.
Строчек блокноты склеены в ноты,
музыка без тебя!
В эти пустоты явится кто-то,
только уже не я.
Я ухожу живым,
и все, что будет с тобой, теперь кажется мне смешным!
* * *
Я был женат один раз. Разводился значительно чаще. Это разъясняется просто – жена ко мне возвращалась.
Интересно, если брак был гражданский, какое применить прилагательное к слову развод? Житейский? Ладно…
Как-то раз Юля выдавливала прыщ на моей ягодице. И вдруг сказала:
– Алехин, терпи. Это – месть. За жизнь в лотерее.
– Поясни, – взмолился я.
– Кофе в постель – выиграла. Исчез на неделю – проиграла.
– Матрешка, ты снова прибавила три дня…
Следует озвучить несколько откровений. Я избегаю любых забот и разговоров. Особенно ненавижу беседы о политике и отношениях полов. Это как китайская пытка водой…
К тому же, я забываю платить за интернет. Ем в дешевых забегаловках. Однажды наутро после вечеринки какая-то сучка написала зеленкой у меня на лбу всеобъемлющее ругательство из трех букв. Без тени смущения я отправился в магазин за сигаретами…
Существенны ли в портрете десятка полтора татуировок, худощавость, длинный нос и тертые джинсы? Думаю, нет. Лучше поделюсь своим философским кредо: «Слово преобладает над делом – пиши книги. Шизофрения преобладает над целью – играй на гитаре. Член устойчивее гармонии мира – значит носки можно сменить и завтра».
Еще я твердо знаю, что умею любить. Особенно сильно – в моменты расставаний. И особенно – жену.
И когда, интересно, эта миниатюрная смешливая кокетка стала такой злопамятной?..
Юля, завершив экзекуцию, сказала:
– Помнишь, три недели назад? В субботу…
– Фантастическая у тебя способность загонять меня в угол. Конечно, не помню.
– Я не кончила.
– Я вас понял, капитан!
Тут реабилитироваться легко. Я опустил штаны до колен и развел руки в стороны.
– Мне пора на ногти, – сказала жена, издевательски ухмыляясь. – И вряд ли я вернусь в твою квартиру.
– Прощальный секс под «Stones» на виниле?
Перегиб. Дверь захлопнулась.
Последний год наших отношений – постоянное ощущение себя в одинокой мрачной комнате без штанов.
А раньше я останавливал ее всеми доступными мозгу уловками. Прятал сумочку с документами. Выбрасывал в окно ключи от квартиры. Что теперь? Электрогитара жалобно взвыла. Закрались мысли о бутылке водки в холодильнике. Залетевшая муха стала менее заметна. И, соответственно, перестала раздражать. Кажется, даже с ней можно примириться, найти общий язык и поделиться наболевшим.
* * *
Тут возникает необходимость прыжка на параллельную сюжетную линию. Чертов блюз – мое проклятие и счастье. Музыка – моя болезнь и панацея. Необъяснимая духовная субстанция, заслонившая родину, религию, реальность…
И музыкальный мир выводит занимательных персонажей. Главный – немолодой гитарист Стасик Ковальский. Прозвище Беломор отлично передает образ. От него можно услышать выражения – «орнаментальные микроинтервалы» и «пьем в темпе модерато». Дальше – коренастый басист Веня Пунь с его фобией публичности. И джазовый спортсмен ударной установки – дядя Слава. Говорят, он знаком с Херби Хэнкоком через одно рукопожатие.
Творческое взаимодействие без регулярной зарплаты подразумевает дружбу. Но я не уверен, что мы – именно друзья. Это была скорее родственная связь. Мы говорили – «встретиться выпить согласен, только не у меня…», «жена передаст пирожки на репетицию, купите салфетки…» И так далее.
Схожие вкусы не означают совпадения пазлов в картинку рок-группы. Думаю, нас объединил скептицизм в адрес коллег, война с океаном действительности и водка как неизменная спутница малоизвестного художника.
К 2018-му Донецк обмельчал. На концерты местных групп ходила одна и та же аудитория в количестве от 5 до 300 человек. (Военный конфликт в стадии заморозки дышал за углом, разгоняя причастных по местам, где теплее.)
Оставшиеся умудрялись друг друга критиковать. И критике я втайне радовался. Как известно, не поносят тех, кто безразличен. Соответственно, нам удалось возбудить какую-то общественность. К тому же, мы трудились добросовестно. А жили так, будто труд уже вознагражден…
* * *
Собственно, что дальше? Дальше – обыденность.
Из числа статистов рядового мероприятия выделилось аккуратное каре, изобилие аксессуаров и стройные ноги под сетчатыми колготками.
Короче, есть такие второстепенные роли, без которых рушится постановка. Эти девушки легкомысленно улыбаются и говорят: «Я могу остаться, и тебе не придется меня провожать». Затем небрежно снятый лифчик падает на пол.
И эту форму красоты кощунственно называть публичной. Они же не голые манекены на витринах, не похотливые сучки. И даже платят они зачастую сами за себя.
Просто девушка не обременила себя мужем, ответственностью, условностями. Ее молодость и свобода притягивают молодых симпатичных парней. Возможно, кто-то из них переживает болезненный развод. И девушка делом выражает готовность доказать бедолаге: «Я лучше твоей бывшей!»
И вот, она выступает из тени на свет…
* * *
Тесная гримерная музыкального треш-бара «Ганж». Стасик Беломор привел юную девицу, согнал Веню Пуня с барного стула.
– Сиди тут. Радуй глаз, – сказал он и куда-то исчез.
Девушка делала вид, что стесняется. Разглядывала себя в зеркале. Бесцельно двигала пальцем по экрану смартфона.
– Я – Вика, – внезапно сказала она. – Виктория.
– Джаггер Михал Филипыч, – сказал я, протягивая руку.
– Евгений так шутит, – смутился Веня Пунь.
– Сдаюсь, – говорю. – Мама назвала меня Евгением, чтобы рифму было легко подобрать к имени…
* * *
В зале тем временем становилось многолюдно. Звякали рюмки. Фоновую музыку перекрикивал галдеж. В основной массе это были наши знакомые и друзья. Внутри коллектива мы ласково называли своих зрителей «сочувствующими».
Должен сказать, что программа таких вечеринок известна заранее. Пляшущие на фоне нас пиджейки выйдут с небольшим опозданием. Микрофон будет заводиться до свиста. Пара сочувствующих отличится танцем в стиле «паралич». Вика будет выглядывать из-за угла, заготавливая игривую и кокетливую лесть.
В конце – сбор рукопожатий, рюмка, сигарета. После кассы с зарплатой все то же самое в обратном порядке.
Веня Пунь красочно изобразит в виде миниатюр ряд бородатых анекдотов. Дядя Слава ретируется по-английски, страшась сорвать кодировку. Стасик Беломор напьется. Вопреки композиции рассказа, я обязан уделить Стасику больше внимания…
Мой гитарист – человек угрюмый и выпивающий, как все без исключения непризнанные гении. Вокруг него всегда ведутся одни и те же разговоры: Пэт Метени, Джимми Пейдж, Карлос Сантана и «как все несправедливо в этой жизни». Щедро подсолив факты чьей-нибудь биографии художественным вымыслом, Беломор выделит себя.
А играет Стасик действительно прекрасно. Он – сочетание феноменальной мышечной памяти и композиторского таланта. Стоит Стасику вырвать из любого контекста музыкальную фразу, она возводится в ранг авторского шедевра.
Талант, дерзкая прямота и алкоголизм не совместимы. И Стасик вредил сам себе. К тому же, отдельных трудов мне стоило пресекать таблетки в его карманах, происхождение которых не известно медицине. Их действие – ускоренная моторика рук, блеск в глазах, нервные тики. Побочный эффект – фальшивая общительность и, соответственно, нелепые знакомства…
Так за нашим столиком образовался приторный грушеобразный тип в дорогом пуховике. Заговорил с Беломором:
– Меня зовут Геннадий. У меня для вас оффер.
– Незнакомые наркотики не употребляем…
– Это значит – предложение, – растерялся тип.
– Халтура? – хрипло оживился Беломор. – Я вас внимательно…
– Сам я из Москвы. Мой местный друг – меломан. Празднует день рождения предприятия. Хочу подарить ему вас.
– Подробнее?..
Геннадий расправил плечи:
– Так и слышу: «Группа „LastРаунд“. Сегодня только для „ДонХимчистки“».
Стасик снова поник.
– Мы не играем корпоративы, – говорит. – Никакой попсы. У нас строго свой материал.
– И прекрасно, – заверил Геннадий. – Предоплата в размере десяти штук русских рупий. Всего по десять каждому. Сопутствующие траты отдельно, разумеется.
– Чирик на рыло? – уточнил гитарист. – Согласны!
Из ниоткуда образовался алкоголь всех ценовых категорий. К тому же, в радиусе четырех метров фигурировала плитка гашиша размером с томик «Страха и ненависти в Лас-Вегасе». Становилось тревожно…
Рядом присела Вика. Приняла немного растерянный вид.
– Ты задумывался о том, – говорит, – что женщины правят мужчинами, становясь перед ними на колени?
Я задумался: «Какую глупость она еще скажет?»
– Не понял, – соврал я.
– Дурачок, – улыбается Вика.
– Есть конечно, одна догадка…
И вот, венец уходящего дня – эротическое приключение в тесной кабинке туалета. Что-то вроде бесплатного приза за факт участия в конкурсе пороков.
Придерживая стены, я закрыл глаза и представил ушедшую жену, чтобы все закончилось быстрее…
Мой гитарист, оставшись без присмотра, успевает тем временем нажраться до мании преследования, галлюцинаций и хулы без адресата.
– Э вы, все, бла наху итите, – мычал Стасик.
– Что ты сказал? – обиделся какой-то здоровяк.
Я успел вмешаться…
– Говорит, что вы все благоухаете. Мой друг похвалил духи твоей женщины, сбавляй тон, – тут я выдержал паузу. – Это приличное общество!
* * *
Кульминация первого мюзикла возвращает нас в изначальные декорации скромной квартирки с видом на террикон: устоявшийся запах сигарет, карандашные рисунки, муха по имени Джанис кружит над остатками ужина, невидимый Клэптон звучит из колонок.
Проснувшись ранним утром, я долго не мог остановить движущуюся комнату. Вика спала рядом, полиритмично посапывая. На подушке виднелись следы косметики.
Помню, солнечный луч просочился между занавесок и, словно подшучивая, коснулся ее упругого зада. Однако проявлять активность в отношении голой девушки не было сил.
Раздался пронзительный телефонный звонок. Умиротворение сонной комнаты рассыпалось, как карточный домик. Экран светился бородатой физиономией Беломора. Я вздохнул:
– What is happened?
– Куртка не моя, малой… Я ни черта не помню… Какой-то бычий хрен с утра звонит… А главное – мычит, сука, с наездом…
Путем цепких умозаключений, проверки на выдержку и эмоциональной гимнастики мы восстановили события.
Прошедшим вечером мой гитарист, балансируя между явью и прострацией, ушел в чужом пуховике. Казалось бы, всякое бывает. Оплошность исправима, как говорится, без потерь. Однако неурядицу дополнил существенный нюанс…
Законным владельцем пуховика оказался наш не состоявшийся меценат Геннадий. Его заунывные утренние звонки исцарапывали сознание Стасика, озлобленного похмельем. Отвечал мой друг, как всегда, не вникая. Какая пьющему человеку разница, кто звонит в полвосьмого утра? Выяснилось, что Стасик обматерил нашего потенциального работодателя. Воображать, как строилась эта беседа я не хочу. Тем более, передавать их диалог. Уж я-то знаю, что самые безобидные ругательства в лексиконе Стасика затрагивают и родину, и половую ориентацию, и интеллектуальные способности… И все это в одном предложении!
– Поздравляю, маэстро, – сказал я и сбросил звонок.
Не без труда я посмотрел в зеркало. Выпил чашку кофе. Закурил, игнорируя очередной телефонный звонок. Думал, продолжает наяривать Беломор.
…Матрас для Вики сработал, как батут. Взлетев, она угодила в унитаз. В смысле, бедняжку вырвало. Я воздержался от привилегии держать ее волосы. Вернулся в кровать.
За блокировкой телефона пряталась катастрофа.
Перезваниваю:
– Матрешка моя… Звонила… Двух недель не прошло…
– Я заходила вчера, – сказала жена. – Минут на пятнадцать.
– Серьезно? На концерт?
– Ненавижу твою музыку чуть меньше, когда ее слышу.
– Комплимент.
– Я и сейчас недалеко. Можем встретиться на кофе.
Рвотный позыв донесся из туалета…
– У тебя там кто-то блюет? – услышала Юля. – Я передумала!
– Стой же…
– Не перезванивай!
Вика рухнула на кровать рядом. Тактично отвернулась. Я провел рукой по торчащим камушкам ее позвоночника. Думал, это бессмысленное телодвижение заполнит пустоту в сознании.
– Кто звонил? – спрашивает.
– Мама…
– Боже, – простонала девушка, – я никогда не уйду из бара живой.
– Я бы такую строчку заказал на могильную плиту.
– А ты лучше песню напиши, – улыбнулась Вика. – Так и слышу припев: «Я ухожу живым… Я ухожу живым…»
* * *
Мне кажется, разница между хорошим автором и плохим – доверие и только. Хорошим верят. Плохим нет…
Нужна смелость принять то, что врут оба. Любое творчество – причуда какого-то фанатика.
Это наблюдение показалось мне банальным. И все же я зафиксировал его в голове, выводя строчку – «… и все, что будет с тобой теперь…»
Ну, конечно…
* * *
Весь последующий месяц Вика таскалась к нам на репетиции. В ее компактной сумочке каждый раз интригующе булькал вискарь, что неплохо характеризует эту девушку. Наша дружба закончилась тем, что я выбил два зуба парню, продававшему ей марихуану с химикатами.
В халтуре нам Геннадий отказал, разумеется. Да и группа наша распадется со временем…
Слишком своенравный был состав. Но погубило нас расхожее свойство топить неудачи в бутылках. А дерьмо, как известно, умеет плавать.
Помню нетрезвый стон моего гитариста по телефону:
– Я буду, как верблюд. Работать и не пить…
А я уже был увлечен чем-то другим. Какими-то конфликтами, халтурами, людьми. Разве что сам по сей день нахожу на дне бутылок мысли о Беломоре, Пуне, дяде Славе, Вике, жене…
Жена, кстати, связалась ненадолго с каким-то парнем из филармонии. Я успел вообразить красавчика с саксофоном. Успокоился, когда тамошние шпионы доложили, что таинственный ухажер – монтировщик сцены. Впрочем спорное утешение было по тем временам.
…Прошли годы. И какие, думаю, воспоминания мне дороже этих?