Евгений Александрович Козлов
Этюды романтической любви
Новелла ночи
“Божественный поэт в зрелых летах
В темном лесу блуждает.
Бесславнейший поэт в младости цветах,
В светоче ночи плутает”
Образ. Поклоненье. Свет.
В душе неистово волнует
Платонический сонет.
Все чувства бастуют и чаруют
Безмолвия обет.
В сжиганье звезд
Остынет злость и ночь проснется,
Словно винограда гроздь
Дурманит, опьяняюще прольется
В уста младые винный дождь
Стихир любовной прыти,
Подвластные азам сердечных мук.
Шепот – “Спите…”
Но бессонна грусть разлук.
О сердце не корите.
Радуйся мученик поэт!
Портреты пусть твои рисуют,
Растает слава как первый снег.
О величье гения уж боле не ревнуют.
Молчанье – от всякой ссоры оберег.
Вечностью уснет творец,
Душой от тленья оторвется.
Ужель в ночи примет он конец?
Не жизнь, но творенье оборвется.
И восплачет льстец,
Терзаясь страхом, то молчаньем,
Усладой лени.
Но воскреснет вдохновеньем
Поэт убогий в бесславной тени,
Что именуется стареньем.
Россыпь звезд, ночной покров.
Господь, кто смертный час минует?
Вернется ли счастье вдов?
Кто душу истолкует?
Страсти – усмешки злых богов.
А добродетель – сердце
В груди любовно жмется.
Трепещет тельце,
Так тихо бьется
Семечком в младенце.
Ты помнишь свое рожденье?
Царские покои, сени,
Средь зверей раденье.
В ручонках погибают змеи.
И утихло их шипенье.
Мы трижды примем наготу:
Рождаясь, крестясь и Духом омываясь,
И когда теряя красоту,
Плоть мертвую одевают содрогаясь
Сожаленьем во бреду.
В ночи отверст исход,
Тьмою зыбкой преисполнен.
Светочем воссияет тот,
Кто кроток, кто покоен.
Благословлен тогда поэзии синод.
Восторг мечтательный исторг.
Душою всей склонился.
Слов безудержный поток
В тумане речи заклубился.
И видит Бог,
Любовь невинна в поцелуе
Эфирных губ дыханья.
Любимой имя поминая всуе,
И в тишине молчанья,
На свободе, в сбруе
Памятью воображенья
Дева видится – Святыня.
Оставив вопрошенья.
Сердцем он шепнет – о, Арина…
Ангел поднебесья,
Образом приди в обители моей души,
Обними очами.
Жизнь мою единым взором осуши,
Пыл остуди речами,
Покойника в глуши.
Я не глупец – чтобы кончать с собою.
Всякий творец бессмертен в слоге.
Я безумец, лишь, мечтавший быть с тобою.
Гость незваный на пороге.
Оледенело хладно здесь,
В шаге от уюта и тепла.
Там горячится юности немая спесь,
Как пламя и свеча.
Ревность, месть –
Прокляты, и глас –
“Юность уходит без следа,
Не искушен твой глад,
Вкуси запретного плода,
И сонмы бранных фраз.
Познай же страсть!”
О, духи, лютые злодеи.
Помыслы – дракона пасть.
Оскалив зубы греха химеры
Козни и напасть
Исполняют словно феи.
Целомудрие – вот мой удел,
Бесславного поэта бремя.
К Небу взор благостный воздел.
Да не прольется злое семя.
И бесстрастье это не предел.
Люби душой любовию Творца.
Очищайся чистотой
Венчального кольца,
Едины будьте вы душой.
Как Божий Сын и Дух Отца.
О, землетрясенье
Естества писанья и холста,
Благое сокрушенье
Колдовства желаний и греха
Зельеваренье.
Эссенция стиха во слоге.
Но не родился тот талант.
Да будет наша жизнь лишь в Боге.
Муза – изменник франт
Всегда в пути, всегда в дороге.
Словно метафизик Кант,
Невинна и пространна.
И то малое вниманье,
В мечтании столь статно
Рельефа изваянье
Вдохновеньем деликатно.
То воспоминаньем,
То обликом прекрасным
Поэт измучен упованьем
Столь долгим, столь опасным,
Ночь укрощает содроганьем.
“Смирись, иль будь несогласной” –
Воззвал поэт –
Лирой величавой, громогласной.
Ослабь корсет
Мечт моих усладой властной.
О, дева – святое провиденье,
Сон прибрежный.
Не осуждай мое ты поведенье.
Мой ангел нежный.
Жаль неподвластно мне сравненье
Достойное тебя и вновь,
О Небесном чувстве я толкую,
Дарую я тебе любовь,
Столь невинную и неземную.
Опять ты хмуришь бровь.
Улыбнись, не печалься, устыдись.
Иль распни отказом ежечасно.
В сердце кровью воротись,
Не грубо, но атласно.
Молись, покайся, в меня влюбись”.
Бесстрастно внимала пенью ночь
Монологам странного юнца.
Он жил и погибнуть был не прочь.
Обрыва крутизна
Душа его точь-в-точь.
Воззрившись на луну,
Хотел было волчий вой
Издать сквозь пургу,
Но насекомых рой
Прорвал кожи скорлупу.
И второпях,
Он вглубь сада ринулся спеша
Словно на санях.
Летела романтика душа
Заблудшая в ветрах.
Священная беседка
Осветилась бликом в полутьме.
А там марионетка –
Заложница в чужом уме,
Простолюдинка и соседка.
Иль поэт любви невольник,
Ее причуд слуга и раб
Страданий стольких
Пойманный в ловушку краб,
Платонический любовник.
Ах, да будет так.
В сиянье девы он проник,
Будучи мудрец или дурак,
Заготовил стих,
Но дайте взлету знак.
“Вы пришли в сей час полночный,
Благодарствую и ныне
Примите слог пряный, сочный.
Отца познайте в Сыне.
О, сегодня я ничтожный,
Как впрочем, и всегда.
Но сердце…
Но душа полна.
Простое дельце –
Нет, иль да.
В любви вдвоем,
В разлуке скорби вместе,
Песнь единую любви споем.
В столь райском месте
Соитьем духа оживем.
Скажите, не молчите.
От ваших глаз тепло и хладно.
Вы любите меня? – скажите.
Мне ведать это столь отрадно.
Приговор мне огласите!”
Дева с чувством промолчала.
Поэт казался ей смешон.
Ледников морозы источала,
Взгляд девы насторожен.
Чувством пылким не стенала.
Поэта нравственность, рыцарство, мораль –
Она считала за изъян.
Добра со злом святая брань,
Ей расточал думы те кальян.
Она любила силу, стать,
А не сонм возвышенных речей,
О мире, дружбе, доброте.
Ей красота ногтей
Куда важней, чем пятна на Луне.
Люди – немного сносней тех червей…
Ей более не стоит
О цинизме мира помышлять.
Ведь поэт иное вторит.
И не смеет сочинять
О той, что так покоит.
Вглубь духа девы зрит,
Сквозь корку макияжа,
Словно в зеркало глядит.
И видит святость антуража.
Тот свет слепит.
Беспомощен и робок,
Дышать пред ней не смеет
В сторону причала лодок
Ручек нежных, он краснеет.
Постарел лет на сорок
За минуты скромного восторга.
Но дева, отворив уста,
Предложение исторгла.
Заблестели разумом ее глаза,
В оцепенение юнца повергла.
“Пусть ночь преобразится днем,
Светилом пламенным,
Кое зимою мы зовем.
Небесным заревом –
Только мы вдвоем”.
Поэт ответил –
“Стихии неподвластны мне,
День светел,
Ночь темна во мгле.
Я не встретил
На пути земном
Способных управлять Вселенной.
Будучи тяготения рабом,
Задачу вижу непомерной.
Но в ином
Могущество божественно живет.
Поэзия! –
Весь мир перевернет.
И ваших помыслов коррозия
Спадет!
Ваше очарованье – летний день.
Благодатная души царица.
Волос моих плетень,
Сил моих зеница,
Вам предаю я даже тень.
Страшите шевеленья
Так трепетно, так вдохновенно.
В письмах шелестенье,
Любовь не выразить мгновенно.
Иль мигом жертвоприношенья.
На алтаре ваших волос,
Возложу цветок прелестный,
Бутон белых роз.
Тот штрих известный,
Станет объектом ваших грез.
Вкусите сахар слов,
Метафор карамель,
Фантастичность снов
Обрисует акварель
Жалких влюбчивых стихов.
Обличитель чуткий и смиренный,
Обольститель, ангел хранитель
Несравненный.
Целомудрия блюститель –
Дева, чей глас столь нежный.
Я девы не коснусь,
То святотатство перед Богом.
От верности любви не отрекусь.
Я призван Словом,
Но вскорости туда вернусь,
В вечное творение поэта.
Но прежде миру оглашу
О деве – что странница комета.
Вам восхваленьем послужу
На этом, и с того Света.
Поэзия есть космос.
Люди далёки от него,
Но Бога там слышен голос.
Там высоко,
Созвездие Гомера Улисс.
Для непосвященных
Там не продохнуть.
Но любовью освященных
Покоем можно отдохнуть.
В тех рифмах осененных.
И вы, любовь моя –
Поэзии вожделенье,
Наивысшая стезя –
Девства и всепрощенья.
Пред вами грешен я,
Почти что обезвожен.
Не плоти, но духа глад
Вашей милостью встревожен.
Вами льстится Рая сад.
Диск лунный обесточен.
Всё во имя вас
Создано и рождено.
Господь всех спас.
Жить стало не грешно.
Я овец когда-то пас,
Посохом им преграждая путь.
И на волю выпуская,
Однажды я посмел уснуть.
И очнуться чуть моргая,
Сновиденья познавши суть.
О том –
Вы не моя – но мечтая,
Будучи в любви слепым кротом,
Тернии и камни прогрызая,
Сподоблюсь вам утерянным звеном.
Для вас весь мир.
Сохраненье, созиданье, разрушенье.
Власть стихир,
Бессмертие и тленье.
И Ангелов эфир.
О, я должны быть
Вижусь вам глупцом.
Возгораюсь, не успев остынуть.
В облаках плыву пловцом,
Землю, позабыв покинуть.
Ну, что ж,
Терплю я пораженье,
Как роняет леди брошь.
И в смущенье
Образок пригож
Становится нежданно
Когда он в пыли и в прахе.
Странно.
Жизнь моя на плахе
Слезы расточает влажно.
И сердце чувствами пустеет.
Разлука – дух одиночества.
Память временем тускнеет.
Бремя зодчества,
Когда мрамор леденеет.
И голос ваш не слышен мне.
Ваши движенья и устремленья.
Я радуюсь весне.
Ибо скоро ваш день рожденья.
И на Небе и на земле
Торжественно и одиноко
Благословлю вашу матерь и отца.
Не укоряю строго
Творение венца.
О, знаю, я пишу убого.
Внемлите, не слухом,
Но душой!
Познайте песнь единым духом.
Стань мной
В мирозданье пухом.
Слезы умиленья
Из очей моих проистекают.
Они не жаждут уединенья,
Но всему миру оповещают.
Как мало надо для смиренья.
И пред участью покорной
Опущу чело.
Гордость – будь достойной.
Ибо ею решено
Как поступить с тобою знойной.
Вдохновенье вы искусства.
Но кто я для вас?
Есть ли чувства?
Иль не вспыхнув, огнь погас.
Где эмоций буйства.
Ох, сколь холоден ледник.
На солнце он чарующе блестит.
Бел, словно кит.
Блесками чернит.
Но то зрелище претит
И отвергает воздыханье.
Примите, иль увольте!
Мое последнее посланье…
Но нет! Извольте
Познать мое рыданье.
Люблю я вас.
Всем девством сердца своего.
Ваших прикрас
Недостоин, ни одного.
Грязен словно свинопас.
Но поцелуй неведом мне.
Неведомо свиданье.
Я одет словно при зиме.
Оправданье.
Я не тянусь к вашей руке.
Любовь моя святая
Страсти плотской лишена.
Она – сестра ангела родная,
Наивна и нежна
Любовь та внеземная.
И поэт подобен ей.
Девы не ведают меня.
В жизни столько дней,
Но не ведал их и я.
Как корабль вне морей,
Построенный однажды.
Но не спущенный на воды.
В искушенье жажды
Проходят годы
Словно шаржи.
Мы
Любовь мою поделим на двоих.
Свяжем ажурные ковры.
И пучиной чувств моих
Польются слов послы
В сердце ваше.
И если жизнь есть чудный сон.
То краше
Сновиденья нет, притом,
Что всё реально это.
Предложенье и любовь.
Сад сказочное место.
Вскипает в сердце кровь.
Жизнь – там где-то”.
Иссякла вся юдоль.
Покуда поэт читал
Горизонт вспыхнул светом.
Утра день настал.
Увлекаемый сонетом
День ранее с постели встал.
И дева молвила тогда:
“Больней паденье,
Когда любовь столь высока.
Я принимаю предложенье.
Но ответ не имеют мои уста.
Искренность вы доказали.
Преодолели ночь и мрак.
Новеллой меня вы обласкали.
Это приятный знак.
Но солгали”.
“В чём ложь моя?” –
Поэт воскликнул гневно:
“Ответьте, не тая,
Где моя вина, что неверно?”
И расправив крылья за спиной.
Дева молвила в ответ:
“Лети вслед за мной.
Лети поэт!”
Крылья светят белизной,
Образ ангельский и непорочный.
Дева из беседки
Спорхнула в воздух столь непрочный
Словно из клетки
Луч полночный.
“О Любимая, о Дева,
Опять покинула ты меня.
В дни семян посева.
Муза, без тебя,
Творя… Я словно вера.
Где дела её любви?
Прости, поэзии где крылья?
Где одни лишь сорняки,
Пустырь стался я.
Страдалец неисполнимости мечты”.
“Ангел, услышь мольбы,
Талантом одари меня.
Из суеты, из кутерьмы,
Освободи и дай огня
Или немного простоты.
Преодолев страданья Ада,
Данте в Рай судьбою устремился.
Он вырвался из смрада,
К Беатриче возносился.
Дивная образов плеяда.
И там, в обители Святых,
Прежде меня он тебя завидел
Средь светочей ночных.
Но не припомнил, но я возвысил
И ныне во словах простых
Боготворю,
Люблю тебя сильнее всех
Люблю.
Нежней, тебя одну из тех
Пером благословлю”.
Молвила богиня:
“Велик вдохновенный Дант,
Гений – так еще не создавал.
Держащий мир Атлант,
Так еще не сокрушал
Средневековый гранд.
Но ярче возгари поэмой.
Стремительно почтенной
Новой двадцать первой эрой”.
Статностью степенной
Поэт воздал полной мерой:
“Поэзия не для любопытства
Ради, и не для игры
И стыдства.
А для Любимой, для души,
Дабы ей мечтою облачиться.
Пиши, кистью или пером,
Смычком иль глиной.
И тот паром
Построен для Любимой.
Омывается в пыли дождем…
Я раб своей любви.
Но кто та королева?
Лови
Воздушный поцелуй, о Дева,
Самоотверженно люби!”
“Может быть,
Если создашь шедевр ты.
Не посмеют то забыть,
Те страниц версты.
Попробуй оживить
Свои мертвые персты”.
Поэт усмехнулся:
“Я сотворил тебя.
Гений во мне на миг очнулся,
Когда творя,
Птенец Духа встрепенулся,
Из ребра я деву создал
Гениально и нескромно.
Все сбереженья нищим роздал,
Щедро и невольно.
Образ Божий дрогнул”.
Сквозь Парнас,
Поэт, глас девичий услыхал.
И в поздний час
Негодование вдыхал:
“Ты словно Ванитас,
Ленишься луною.
Ты что-то мне шептал
И махал рукою.
Душой стенал, стонал
Душою.
О свиданье нашем позабыл?
Вот мои уста,
Ты недавно их мечтательно любил.
Вот отрывок любовного письма.
В письме ты меня корил”.
Поэт – возвратясь в реальность.
Любимую увидел, но иную.
Исчезла вдруг сакральность.
Но дорогую.
Любви та сокрыта тайность.
“Скажи – я полубог?” –
Спросил поэт.
“Ты соломы стог”. –
Был её ответ.
Таков свидания итог.
Мираж второй развеял он.
В ночи стался одинок.
На арфе заиграл тритон –
Водяной игрок.
В небе парит грифон.
“Сон, ах дивный сон”.
Остов. Песнопенье. И поэт.
В душе радостно горюет,
О том, как разрушается скелет
Временем не очарует
Бомонд и светский свет.
Сады Семирамиды.
Там Нил несется
В разливе к брегу Пирамиды.
Там скарабей скребется –
В книге мертвых гиды.
Дух в темнице плоти
Беспокоен и кичлив.
Но не в гневе злости
Столь пытлив.
Его пугают кости,
Ужель двигались они когда-то,
Кои художник в опыте малюет.
Ужель кожа – злато,
Иссохла, и червь преобразует
Столь наглядно
Всё бытие земное.
Где голос девы из шеи рвется,
Платье, ныне нагое
Одеянье меж камней сплетется,
Погибло тело молодое.
А поэту что!?
Слезы, горечь, воздыханья.
Видимо так Небом было решено.
Грезы, жалость, воспоминанья.
Иное не дано.
Любивший плачет сквозь улыбку.
В самом себе тоскует.
Хлеба малую коврижку
Не съедает, богатству протестует.
Но творит ошибку –
Утрата за утрату.
Глада духа он боится.
Уподобляясь красному гранату,
Закату жизни временно стыдится,
Тому брату
Или сестре.
Двадцать лет сроду,
И года два на зим заре,
Не ведал броду,
И жил будто бы во сне.
Некогда ребенком он играл.
Но ныне живо описует
О чем в детстве не помышлял.
Из мира в мир кочует.
Реальность, иль астрал?
О, как бы ты
Не был слог велик, склонишься
В прениях вражды,
Усталый человек, не усомнишься
Ты, сей дела важны.
Творенье в прах.
Но вечен дух.
Жизнь – один лишь взмах.
Кто ты? Орел или петух?
Кто мат поставит, а кто шах?
Покой обрети поэт,
Умиротворенье.
Верной любви дай обет.
И возле твоего креста изрекут моленье.
На могилу возложат не один букет.
Дольше жизни – Любимая живи.
И сердцем не старей.
Люби, жизнь мою бери
Скорей, скорей,
О прощении моли.
А поэт уснет в ночи
Радостный, иль скорбный.
Петр вручит ему ключи,
И гул утробный
В освобождении души
Тебя разбудит в ночной тиши.
Да милость Господа над тобой пребудет.
Ты только фатум не кори.
Так было, и так будет.
Живешь покуда – пиши.
Имя на устах храни – Арина.
Как прекрасно это слово,
Словно русалка, словно ундина.
До рождения знакомо.
Неведомая сила
Любовь, отнюдь жестока.
Но приятны пытки те.
Как солнце для востока.
Сгорая, стремимся к красоте,
До исхода срока.
Арина – мне писать отрадно.
На душе тепло,
Временами чуть прохладно.
И почти что рассвело.
“Новелла Ночи” – вот заглавье,
Пусть так зовется сей произведенье.
Картин великое собранье,
Иль просто духа произволенье.
Упованье или расставанье.
Да сбудется то вечное преданье –
Для Любимой сердца содроганье.
2012г.
Ночник
Малышка Оля долгое время не могла заснуть. Фантомные кошмары, словно заблудшие мотыльки в банке бороздили просторы ее маленькой тускло освещенной комнаты. Девочку непрестанно пугали потаенные шорохи и неразгаданные тайны Вселенной. Жизнь казалось ей такой несоразмерно долгой, такой бесконечной, такой несуразно непостижимой, ведь то многое что всегда скрывается под листочками, в травинках, не разглядеть, если как следует не присмотреться. Она знала, что когда детки рождаются от любви папы и мамы, они, с того радостного дня, постоянно лежат лениво в кроватках и тянут пухленькие ручки вверх, задорно улыбаясь, машут ими в знак одобрения или желая поиграть. Только почему-то девочка по имени Оля, вот подросла, но осталась по-прежнему прикованной к постели. Однажды она увидела в журнале фото девочки, то была вовсе не принцесса, а самая обыкновенная девочка ровно стоящая на стройных ножках, вот только Оля никогда не стояла как она, также прямо. “Может быть, когда дети вырастают, только тогда они начинают ходить”. – думала она, одобрительно смотря на своих взрослых родителей. Но вот она росла, а ножки ею всё равно не ощущались.
Бабушка говорит, что она особенная, но в чем ее необыкновенность, она так и не поняла.
Иногда ее возили на инвалидной коляске, привозили к врачам и те многословно твердили о сломленном неправильном позвоночнике, об всевозможных дорогостоящих операциях, о сборе баснословной суммы на поездку заграницу, о трудном перелете, об ужасающих металлических штырях и о многом другом. Однако Оля только хотела жить, играть, она мечтала жить играя. Суетливая забота лишала ее ребяческой искренности. Родители большую часть своего свободного от служения времени уделяли проблеме “ненормальности” дочери, но не играли с нею, практически не общались. “Должно быть, они ищут способ, чтобы я поскорее выросла и научилась ходить”. – думала она и была права. Жаль только мама перестала чесать на ночь ее озябшую спинку и гладить по головке, папа больше не читает ей причудливые сказки и не рассказывает истории из своей шаловливой бурной молодости. Поэтому Оля почти всегда одна.
В одиночку она встречала сегодняшний ненастный вечер. В комнате становилось всё темнее и темнее, неотлучные тени сгущались, и с каждым часом девочке становилось всё страшнее и страшнее. Будто коварные злодеи всех сказок собрались за окном и жаждут проникнуть в обитель спящей красавицы и хорошенько испугать ее. Так ей воображалось или являлось наяву.
Прячась в пышных русых кудрях, укрываясь одеялом, она прижимала кукольные ручки к груди и шептала навязчивые песенки, услышанные ею по радио. Затем она начинала представлять себя актрисой посреди сцены, вот светят прожекторы, всюду мерцают вспышки фотоаппаратов; светло, до слепоты светло. Жаль только, что эта зловещая внешняя тишина, столь угнетающая, воздействовала на её слух, словно дурное предзнаменование. Тогда она разумно понимала, что в зале театра не может быть так тихо, значит, она по-прежнему находится в своей темной комнате. Не дотянутся ей до включателя лампы, не зажечь свечу, ничто не развеет тьму – думала она, более насторожено пугаясь, уже всецело не доверяя своим помыслам.
Кошмарные чудища представлялись ей, от коих она не сможет убежать.
Изредка она гневалась на судьбу и спрашивала у неё – “Почему есть люди здоровые, и есть люди больные, почему мы столь разделены?” Но в этот раз Оля услыхала тоненький звонкий голосок, который ответил ей – “Для того, чтобы одни люди заботились о других людях, чтобы люди не забывали любить друг друга”. От удивления Оля выглянула из-под одеяла и стала озираться по сторонам, но ничего не увидела, а только спросила у неизвестно кого – “Я не боюсь тебя, вот закрою глазки и представлю солнышко и не буду больше бояться”. Некто ей ответил – “И я не боюсь тебя, хочешь, я покажусь тебе?” Девочку охватило отважное любопытство, отчего она кивнула головкой в знак согласия.
Вдруг зажегся на тумбочке огонек, такой крохотный огонечек, но яркий, он осветил своим радужным ореолом часть комнаты, затем светлячком закружил над потолком, над кроваткой Оли и вновь вернулся на столик. Девочку покинул страх. Тени, словно наказанные, начали расползаться по углам.
“Ты огонек!” – обрадовалась девочка. А он ответил – “Я некогда светил звездочкой в Храме Небес и наблюдал за миром Божьим и вот однажды увидел тебя, такую одинокую, такую несчастную. И отныне я решил стать твоим ночником, пока горю, твой сон будет крепким и сладким, но вот погасну я, и наступит утро”. Но Оле расхотелось спать, она начала вопрошать у гостя со всей своей детской непосредственностью – “Скажи, огонечек, когда я научусь ходить?” Ночник ответил кротко – “Ты будешь летать с помощью крыльев, для чего тебе ножки”. “А когда это будет?” – не унималась девочка. “Скоро, я сопровожу тебя туда, где учат летать”. “Хорошо, поскорей бы”. – воскликнула Оля и прикрыла сонные глазки. А ночник кротко опечалился, но по-прежнему светил фонариком защищая чуткие сновидения девочки.
Отныне каждую ночь мальчик-огонек из крохотной звездочки на небе превращался в ночник на детском столике. Он всё сильнее огорчался, видя, как бедная Оля слабеет здоровьем, как всё меньше у её родителей надежды и веры в чудесное выздоровление девочки. Привязываясь всё сильнее к ней, он плакал неугасимыми искрами, когда она засыпала, но те волнующие всполохи лишь разжигали его ярче и ярче. Огонек знал, что дети не ведают что такое смерть, они ощущают себя бессмертными, и потому они столь легко готовы оставить все земные богатства, они не ведают о будущих возможностях своих, о красотах мира, они еще толком не осознали, в каком мире они находятся. Они спокойно могут перейти в другой мир нетленной душой, будто ничего и не изменилось, а только чуточку преобразилось. Только взрослые мучают себя и других бесплодными сомнениями, они грезят о пустоте и забвении, потому что сами опустели и забылись, они отвергают невидимое, потому что видимое им куда дороже, познания сего мира не позволяют им с должным прощанием уйти из этого земного бытия.
А Оля о других мирах не помышляла, она просто мечтала научиться летать, раз ходить не в состоянии, то пусть хотя бы крылья ей подарят. И она была права, каждый ребенок подобен ангелочку, невинному, кроткому. Но огоньку было грустно потому, что он некогда светя на небе, созерцал жизни людей, и видел то, насколько счастливы они бывают, сколь дружны и любимы. Но девочка не ощутит всего того счастья. Видимо поэтому Оля часто улыбалась, а он всё более мрачнел и гас.
И однажды, мальчик-огонек вознамерился спасти земную жизнь девочки. Ведь она полюбила его всем своим детским сердечком, ибо он стал для нее единственным верным другом. Потому подолгу они сердечно беседовали. “Я, кажется, полюбила тебя. Значит, ты теперь уйдешь от меня, вернешься обратно к своим сестричкам звездочкам?” – спросила Оля. И огонек мудро рассудил – “Любовь дарует жизнь, разве стоит гнушаться ею. Любовь это благодать посланная свыше. Посему я никогда не покину пределы сердечка твоего”. “Будь со мной всегда”. – попросила девочка. “Я явился, чтобы облегчить твои страдания, дабы сопроводить тебя”. – говорил тихо огонек, но затем громко воскликнул. – “Но и я страдаю, видя, как ты умираешь. Позволь мне, Оля, излечить тебя. Дотронься до меня и пламенем моим неопалимым помажь недвижимые ножки свои, и выздоровеют они вскоре”. “Спасибо огонечек”. – Поблагодарила Оля и сотворила по сердечному желанию его.
Впервые вставши с постели, она, хватаясь за ближние предметы, благополучно достигла окна, вгляделась в него и увидела, как ее возлюбленный ночник звездочкой воссиял на небе. И сердцем своим она отпустила его домой.
Родители девочки долгое время не могли поверить в свершившееся чудо, но она искренно верила в это подаренное чудодейственное милостивое исцеление одного кроткого огонька.
Подросла Оля и стала целомудренной девушкой, больше она не болела, однако печаль ныне ее всячески донимала. Более ее никто не согревал, никто не освещал собою тьму. И потому мрак паутиной над нею плелся, тень вновь сгущалась, ночами страшные сны ее посещали. Вскоре Оля вовсе отчаялась, ибо ни с кем не разговаривала, и не было у нее ни друзей, ни увлечений, таланты свои она не развивала и потому вскоре вновь начала хворать, только теперь не физически, но душевно.
На постельке отныне также как в детстве скорбно лежала.
Увидел ее с неба огонек и вновь спустился к ней, закружил по комнате и повис на люстре подобно лампочке. “Ты вернулся. Ведь тебя так не хватало”. – обрадовалась Оля. Но мальчик-огонек был сильно опечален – “Люди уходят из этого мира, только когда счастливы и готовы всё с радостью оставить, или когда глубоко несчастны и лишь в другом мире надеются обрести покой. Девочкой ты радовалась своею жизнью трагичной, а девушкой, будучи в достатке радостей и здоровья, ты ропот постоянно возносишь на жизнь свою”. “Значит, я умру?” – спросила Оля. “Ты не умрешь, если поместишь меня в свое крохотное сердце. Я Святой Дух, Я направлю тебя по совершенству жизни, Я научу тебя совершенной нравственности”. “Теперь я вспомнила, что я люблю тебя”. – ответила девушка. “И со мною в сердце ты всех людей полюбишь, никого ты не обидишь, даже малую блоху, сломанную примятую травинку с земли поднимешь, ты научишься сострадать, жалеть и умиляться, со Мною ты будешь видеть красоту и доброту каждого из людей”. И Оля, взявши ладошкой огонек, к груди прижала тот светоч неизъяснимый. После чего незамедлительно в ее сердце он проник. Отныне девушка более не страдала, а верному гласу совести внимала. В груди тепло в ней распространяло желание тем светом с другими поделиться, и щедрость та, предела не имела. Но на небе с того дня, погасла одна малая звезда.
Когда у Оли появились собственные дети, она частенько читала им всевозможные истории. И вот однажды ее сынок указал пальчиком на картинку, на которой были изображены волхвы, идущие на свечение лучезарной Вифлеемской звезды. И тот божественный светоч привел их к Младенцу, который есть Свет миру и они поклонились Ему, преподнесли младенцу всевозможные дары. Мама Оля говорила – “В ту ночь родился Господь Иисус Христос наш Спаситель, посему нам должно следовать за Его светом расточая тьму в душах наших, и развеется тьма подле нас. Верь, и ты увидишь то, что неподвластно простому зрению”. “Я буду верить, мама”. – обещал сынок. – “Если ты купишь мне ночник с картинками и смешными фонариками”. “Нет, малыш, он тебе не нужен”. – молвила мама Оля. – “Ведь свет должен быть в твоем сердечке”. Она пощекотала грудку сына, а тот звонко засмеялся. Но вскоре его веки отяжелели, начали слипаться, и он уснул, помня мудрые наказы родителей.
Тем временем мама Оля, на цыпочках, чтобы не будить малыша, подошла к оконцу, и взглянула на ночное умиротворяющее небо. И одна звездочка, с добротой сверкнув, подмигнула ей. Прикоснувшись к груди, она подумала – “Видимо без Святого Духа не может быть жизни, и только любовью можно жить”.
2012г.
