Евгения Минаева
Король Севера. Война

Стыд и позор. Многие вассалы Кантора жили гораздо лучше.

Лорд Аренмар и сам, по всей видимости, испытывал стыд за родовое гнездо. Все время, пока они ехали к Одинокому камню, он потерянно молчал, только при приближении к замку немного оживился. Но вид Вардиса, кисло взиравшего на жилье соседа, вновь вверг его в уныние.

Стража на воротах носила старые разрозненные доспехи, местами настолько сильно изъеденные ржавчиной, что их было рискованно чистить – где-то ржавчина полностью заменила собой металл, и усердный чистильщик рисковал вместо кирасы получить решето. Вид у стражников был откровенно голодный, и Вардис с сомнением подумал, будет ли Моэралю толк от таких вояк. Представив себе две-три сотни несчастных оборвышей, Кантор совсем пал духом.

Махнув лорду Орпу, чтоб распорядился поставить лагерь за пределами замка, он вступил под осыпавшиеся своды, надеясь, что боги не изберут именно этот момент как наиболее подходящий для его смерти, и часть стены над воротами не обрушится от старости ему на голову.

Двор, открывшийся взгляду, был занесен снегом, нечищеным по крайней мере два дня. Посреди двора стоял приземистый донжон, уныло глядевший на мир заколоченными окнами.

– Сильные холода стоят, милорд, – словно извиняясь пробормотал Ульрьк, и Вардис понял: у лорда нет денег, чтобы вставить в окна стекла.

Даже не хотелось представлять, чем здесь могут накормить на ужин.

Но, несмотря ни на что, Вардис все же ответил согласием на предложение Аренмара остаться под его кровом. Еще не вполне зажившая рука предпочитала холоду походного шатра тепло очага, и Вардис не желал ее расстраивать. Впрочем, комнату, куда его поместили, с большой натяжкой можно было назвать теплой: несмотря на разожженный в камине огонь, она упорно сохраняла промозглую стужу давно непротапливаемого помещения, а по полу ощутимо гулял сквозняк. Единственное окно в комнате – как и везде в донжоне – было надежно заколочено, и помещение освещалось сальными свечами, дававшими неприятный запах и тусклый свет. Ковер посреди пола не придавал комнате уюта, лишь подчеркивал ее убогость. Единственные положительные эмоции вызывала широкая кровать с чистым, пахнущим луговыми цветами бельем.

За эту кровать Вардис готов был многое простить Ульрьку.

Спускаясь в общий зал к ужину Вардис все еще опасался, что непременно чем-нибудь отравится, но еда оказалась второй приятной неожиданностью. Умело приготовленная птица окончательно примирила его с суровой действительностью быта Ульрька. Впрочем, ничуть не смягчив нрав.

– Мы, кажется, говорили о ваших войсках, милорд.

Ульрьк вздрогнул, капля подливы упала ему на камзол, но лорд этого даже не заметил. Дочь лорда – неброско одетая худощавая девушка, до этого сидевшая потупившись, – недоуменно взглянула на отца. Невозмутимость сохраняла только жена Ульрька – миловидная пухленькая женщина, судя по ее виду, ничего не понимавшая в затевающемся разговоре. Сын лорда за столом отсутствовал.

– Я пока еще не начинал сбора, милорд…

Ульрьк так тихо пробормотал эти слова, что Вардис с первого раза даже не расслышал, и Ульрьку пришлось повторить. Что ж, это известие не удивляло. В конце концов, ему пришлось пережить неприятное приключение в Орпу, две недели проваляться в беспамятстве, чтобы к его армии присоединилось семь сотен человек. Никто из благородных лордов не желал давать Холдстейну людей просто так.

Но Вардис умел говорить с позиции силы.

– Вы не получали приказа его величества, милорд?

– Получал, но…

– Но? Вам приказывает король! Король, который уже одержал три победы, без вашей – обратите на это внимание – помощи! Вам приказывает король, а у вас есть какие-то «но»? Милорд, может быть, вы не признаете Холдстейна?

Голос Вардиса стал вкрадчивым. Так говорила бы кошка, уговаривающая мышь выглянуть из норки. Что бы лорд Ульрька не думал о праве Моэраля на престол, ответ его мог быть только один.

– Я поддерживаю Его Величество Холдстейна, милорд.

Вардис насмешливо улыбнулся.

– Чем, позвольте узнать?

Ульрьк смешался. Он выглядел таким слабым, нищим, таким жалким в своем лучшем камзоле, пошитом не менее года назад. Он очень, очень отличался от собственного сына, ведшего себя так, словно ему принадлежит весь мир…

– Где ваш наследник, милорд?

– В Вантарре, – рассеянно ответил лорд. Он настолько погрузился в размышления о грядущей судьбе, что даже не обратил внимания на резкий тон Вардиса.

В Вантарре… сын и дочери Орпу тоже отправились в замок Моэраля.

– У Илиен? – Вардис попытался не выглядеть удивленным.

– Да, лорд Кантор. – По всей видимости, Ульрьк начал понемногу приходить в себя. – От ее величества пришло письмо, она приглашает молодых людей и девушек в Холдстейн. Ниелис решил, что обязан поехать, и я согласен с ним.

Вардис кивнул. Ну конечно, самовлюбленный наследник Аренмара не мог упустить возможность покрасоваться при дворе, пускай даже это пока и двором-то назвать нельзя. Зачем идти воевать, рискуя жизнью, если можно вкусно есть, сладко пить, вращаться в обществе королевы и молоденьких фрейлин? Смазливый Ниелис все верно рассчитал – единственный сын обнищавшего отца, приблизившись к Илиен, мог неплохо устроиться.

– А почему леди не поехала? – спросил Вардис у дочери Ульрька.

Девушка смешалась и покраснела. За нее ответил отец.

– Мы посчитали, что одного представителя нашего рода при дворе ее величества будет достаточно.

Ну конечно. В первую очередь следовало устроить жизнь наследника. Если все сложится у будущего главы рода, его сестра сможет рассчитывать на лучшую партию. Ульрьки, пожалуй, все оставшиеся средства вложили в наряды Ниелиса, чтоб он не опозорился при дворе. Сделать нормальный гардероб обоим детям им явно не под силу.

Вардис пристальней вгляделся в дочь лорда. Обычная миловидная девушка, испорченная излишней худобой, ничего особенного. Он снова обратился к лорду:

– Так на чем мы остановились? Мы, кажется, говорили о вашей армии, милорд?

Ульрьк тяжело вздохнул. Он чувствовал себя молокососом по сравнению с этим наглым богатым лисом – нынешним лордом-наместником Кантора, – хотя в отцы ему годился, и это унижало. Он устал уклоняться от неприятного разговора и начал понимать, что Вардис просто так не отступится. Он поглядел правой руке северного короля в глаза и честно ответил:

– У меня нет войск, милорд. Из-за нехватки средств я распустил армию год назад. В моем распоряжении только замковая стража. Если вы заберете их, Одинокий камень завтра же достанется разбойникам.

Такого Вардис не ожидал. На что надеялся этот обнищавший лорд?! Утрачивая войско, пусть даже в сотню человек, благородный лорд с легкостью становится добычей не то что соседей – собственных вассалов!

– О чем вы думали, милорд?

– О чем? – не выдержал Ульрьк. Накапливаемое с момента приезда Вардиса волнение прорвало наконец плотину его спокойствия. – О чем?! Милорд, я владелец нищих земель! Мне не на что содержать людей. Их надо кормить, одевать, дать им оружие, лошадей. Где взять золото на это?! В моей казне лишь клочья пыли, в ларях моих крестьян сдохли мыши! У моих вассалов дела не лучше, и мне доподлинно известно, что один из них уже официально причисляет свои земли к землям Кэхольда. Но я никак не могу на него повлиять! У Кэхольда в войсках не одна сотня человек! А у меня… замковая стража. –Последние слова лорд произнес с неприкрытым отвращением.

Вардис не знал, что на это сказать. Он не помнил, чтобы Кантор когда-нибудь настолько нуждался в деньгах. Вот ведь как бывает…

– Если сын не найдет подходящей партии, мне самому придется стать вассалом, – устало добавил Ульрьк. – Благородство рода, оно ничего не значит, когда нет денег. Я думал пойти под крыло Каллье… еще до войны. Теперь уже не знаю.

И глядя на обреченное лицо лорда, Вардис отчетливо понял: здесь он ничего не получит. Не может же он, в самом деле, забрать замковую стражу, оставив без охраны этот оплот нищеты!

В какой-то момент он даже мысленно пожелал успеха Ниелису, в чем бы там его план ни заключался.

Моэраль

Снег завалил все вокруг. Внутренний двор замка чистили каждое утро, но к вечеру нарастали новые сугробы.

Поначалу снег валили за стену, потом Моэраль вышел прогуляться и с раздражением отметил, что в случае чего Речной Приют даже не придется особенно штурмовать: еще пара таких уборок, и враг просто зайдет в замок по сугробам как по дороге. Так что уже через час после прогулки короля пехотинцы, вооруженные лопатами, с руганью работали над результатами многодневной деятельности слуг. Зато уже к следующему утру образовавшиеся сугробы откочевали в лес, а замковые стены поднялись на прежнюю высоту.

Ожидание затянулось. Поначалу Моэраль полагал, что войско остановится во владениях Смони на пару дней, но прошла уже неделя, а Вардиса все не было, а значит не было и возможности покинуть замок. Каким бы уверенным в собственных силах ни был Холдстейн, он все же понимал: его людей не хватит для похода в Сильвхолл.

Моэраль волновался. Задача друга была ясна: навести порядок в Канторе, пройти сквозь земли Орпу, походя пнув местного лорда на сторону нового короля, и пойти на соединение с основной армией. Все вроде бы просто. Но Вардиса все нет и нет, и, скрепя сердце, Моэраль отправлял в Зубец уже второго гонца.

Написал Моэраль и в Вантарру. Письмо было адресовано Илиен, но король не сомневался: Кадмэ и Арна тоже его прочитают. Моэраль не скучал по жене и не стал лгать о своих чувствах на бумаге. Он кратко просил Илиен позаботиться о его подданных, напомнил о необходимости привлечь под его руку сомневающихся. На этом король, поразмыслив, поставил точку.

Воины маялись от безделья. Помимо уборок снега в Речном Приюте не было других развлечений. Снегопады делали охоту безнадежным делом, женщины – все те же, что неделю назад – наскучили, хотя поначалу от внимания изголодавшихся мужчин страдали даже благородные леди. У покойного лорда Смони не было дочерей, и Моэраль не раз благодарил за это благодеяние богов: он уже утомился окорачивать рыцарей, благосклонно поглядывавших в сторону тетки лорда – сухой желчной особы, впрочем, высоко ценившей собственную честь и не устававшей бегать к королю с жалобами на ретивых поклонников – так как бы он смог защитить невинность юных девушек?

Смущал Моэраля и лорд Риалан. Несмотря на тяжелое протекание болезни, с каждым днем становилось все очевиднее, что юноша поправится, а значит, все ближе день, когда придется призвать его к ответу – поддержит новый Приречный лорд короля севера или нет. Моэралю очень не хотелось наступления этого дня: юноша нравился ему. Вопреки всей твердолобости Риалана, король не желал его казнить.

Ежедневно Холдстейн поднимался в спальню, где томился в заточении больной. И каждый раз, когда бы он ни приходил, юноша встречал его настороженно.

Так было и в этот раз.

Когда Моэраль зашел, Риалан Смони, сидевший у окна, медленно повернулся к двери. Болезненная бледность понемногу оставляла его лицо, свидетельствуя об отступлении недуга, но юноша все равно выглядел слабым.

– Вам не надоело мое общество, лорд Холдстейн?

– Можете считать, что я развлекаюсь им, Риалан. Как ваше самочувствие?

– Пришли удостовериться, что я готов к казни?

– Не надо меня раздражать, все равно не получится.

Под пристальным взглядом пленника Моэраль прошел через всю комнату и сел в кресло у небольшого письменного стола. Подумал, не закинуть ли ноги на стол, но решил этого не делать: его превосходство над юным Смони и так было очевидным.

– Вы думали над моим предложением, Смони? Думали присягнуть мне?

– Признаться, я много передумал за последние дни, лорд Холдстейн.

– И?

– Могли бы вы пойти против воли собственного отца?

Испытующий взгляд пронзительных голубых глаз. С этими ясными глазами, с тонкими светлыми волосами лорд Риалан был похож на ребенка. И, как ребенка, Моэралю очень не хотелось его обижать. Но он хотел получить верность лорда и готов был взять ее силой.

– Мы с вами в разных ситуациях, Риалан. Во-первых, я не могу знать, какого мнения мой отец о моих поступках, – его уже давно нет в живых, – но верю всем сердцем, что он видит: мое дело правое. Ваш отец однозначно высказал свое мнение, выступив с войском против меня. Но поймите, Риалан, это вовсе не значит, что он желал бы теперь, чтобы вы так же поступали. Это политика, милорд, каждый делает ставку, кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Ваш отец поставил не на того и проиграл. Не думайте, что его поступки были обусловлены верностью Сильвберну, просто лорд Смони – о нет, только не надо так смотреть на меня – лорд Смони не видел выгоды поддерживать меня. Можно сказать и более грубо: он выступил против законного короля, назначенного волей усопшего Таера, поскольку удобнее было поддержать узурпатора. Вы думаете, он готов был умереть? Я так не считаю. И уж тем более – никогда не поверю, что он предпочел бы видеть вашу голову на пике, а ваш замок в руках чужаков, лишь бы Линель сидел спокойно в своем серебряном дворце.

– Мой отец предпочел бы видеть меня в гробу, нежели поступиться честью, – промолвил Риалан.

– Его честь уже пострадала: он поднялся против законного короля.

– Он поддержал законного короля…

– Риалан, весь этот треп больше присущ законникам, нежели благородным лордам. Ответьте сами себе на вопрос: может король по своему усмотрению назначить преемника или нет, и действуйте исходя из полученного результата. Но только учитывайте – в случае отрицательного ответа вам предстоит подготовиться к встрече с палачом.

Прошло еще несколько дней, и Моэраля уже начали одолевать сомнения, не стоит ли выступить, не дожидаясь Вардиса, когда пришло долгожданное письмо.

«Мне жутко не повезло в гостях у Орпу, – писал лорд Кантор, и Холдстейн словно вживую слышал его желчный голос. – Я попал в переделку и приличное время провалялся в кровати. Одни боги знают, получил ли ты какие-либо известия от моих оболтусов. Голуби от холода мрут как мухи, вполне возможно, то, что ты читаешь сейчас – первое из дошедших до тебя писем. – Вардис был прав, так и было. – Я иду на соединение с твоей армией, рассчитывая застать тебя в Приречье. Если будешь уходить, сообщи».

Как всегда кратко и лаконично – Вардис только ругаться любил пространно, – но эта коротенькая записка целебным бальзамом пролилась на сердце короля. С другом все хорошо, а значит, недалек тот день, когда можно покинуть опостылевший замок то ли союзника, то ли врага.

А вот с последним пора было определяться.

Лорд Риалан, уже вполне оправившийся после болезни, с привычным недовольством взглянул на короля. Моэраль поморщился: мальчишка слишком уж привык к роли неприкосновенного лорда и начал заигрываться. Пора приводить его в чувство.

– Доброе утро, лорд Смони.

– Разве доброе, милорд?

– Это от вас зависит, Риалан. Хорошие вести: скоро мы покинем ваш замок. Пора решать, что мы оставим после себя: верного союзника… или гниющий труп. Что вы предпочитаете?

– Мы с вами уже говорили на эту тему, лорд Холдстейн, – начал слегка побледневший юноша, но Моэраль его перебил:

– Я вас спросил, милорд, что я оставлю после себя?! У вас, как мне кажется, было достаточно времени, чтобы решить.

Смони побледнел еще больше. Моэраль видел, как задрожал его подбородок, как увлажнились глаза.

– Вы давите на меня, лорд Холдстейн…

– Я не просто лорд, милорд, и вам это прекрасно известно. Или вы назовете меня своим королем или – воля ваша – отправитесь на встречу с палачом! Что скажете?

Тихо, едва слышно, Смони пробормотал:

– Я обязан следовать воле моего отца…

– Хорошо, – кивнул Моэраль. – Ваша казнь состоится через три дня. Измените свое решение – сообщите через слуг.

Снова падал снег. Его огромные пушистые хлопья походили на белых птиц, по воле богов спустившихся в мир человеческий с высокого неба. Медленно паря, они опускались на землю, скрывая под собой грязь, производимую людскими ногами, копытами коней, колесами телег, нечистоты – обязательных спутников любой более или менее большой армии. Мир под покровом пушистой белизны казался обновленным.

Моэраль скинул капюшон. Этот день напоминал ему другой, вернее, не день, а вечер. Вечер его свадьбы, когда так же тихо, неслышно, опускался на землю снег, и накрывшая все вокруг тишина нарушалась лишь случайными шорохами. Вечер, когда он потерял Рейну. Только тогда в его душе царил раздор, а теперь – совершеннейшее спокойствие. Моэраль окончательно уверился в правильности избранного пути, и теперь, в этот тихий зимний день, не испытывал ни малейшего волнения. Он сам был повелителем своей судьбы, как, впрочем, и тот человек, для которого посреди собственного родового замка возвели эшафот.

В воздухе пахло свежими сосновыми досками и – немного – металлом. По обычаю, оставшемуся с древнейших времен, благородный лорд должен был принимать смерть от старости или от стали. Моэраль не собирался унижать Смони, и того не ждала судьба Ансельма Каллье. Юный Риалан все же не был столь вероломным предателем, чтобы болтаться в веревке с выпущенными кишками. Один из пехотинцев, избранный на этот день палачом, старательно натачивал топор. Кто-то из лордов настаивал, что Смони как благородному надлежит принять смерть от меча, но Моэраль ответил отказом: чернь не умеет владеть клинками, никто из благородных не пожелал принять на себя роль палача, и гораздо легче для Смони будет перенести один точный удар секиры, нежели два-три неловких – меча.

Как бы то ни было, зла Моэраль ему не желал.

Во дворе понемногу начали собираться люди. К королю подошли братья Сольер, но, видя задумчивость его величества, не стали отвлекать разговорами. Подошло несколько вассалов Артейна, среди них – Ульп Тинат, так расположивший к себе Моэраля при первом знакомстве. Лорды тихо переговаривались, и Холдстейн даже догадывался о чем: милорды спорили, хватит ли у молодого Смони отваги пойти на смерть ради Сильвберна.

Очень хотелось верить, что нет.

Похолодало. Когда войска покидали Вантарру зима только-только начиналась. Окончился последний месяц осени, но осенью ту стылую пору можно было назвать очень условно. Впрочем, на севере все давно привыкли, что конец осени становился началом зимы. В месяце начала зимы заметно холодало, в середине зимы стоял трескучий мороз, а месяц конца зимы радовал затяжными снегопадами, оканчивавшимися в лучшем случае в середине месяца начала весны.

«Всего несколько месяцев прошло, – подумал Моэраль. – В начале осени я получил письмо из Сильвхолла. В середине осени принял решение отправляться в Иэраль. В конце осени потерял Рейну. – При этих мыслях стало непереносимо больно, словно в сердце открылась никак не заживающая кровавая рана. – Потом начался поход. Теперь стоит середина зимы, а уже столько всего за плечами… И столько всего впереди».

Непрошенная снежинка опустилась прямо на нос, и Моэраль смахнул ее не глядя. Двор позади него полнился людьми. Пора было начинать.

– Ведите лорда, – приказал Холдстейн палачу, и тот зычным голосом повторил слова короля.

– Ведите лорда!!!

Риалан Смони вышел из замка в сопровождении двух хмурых охранников, не столько охранявших его, сколько помогавших идти. Твердый шаг – вот все, на что хватало самообладания юноши. Идти прямо к плахе у него не получалось: ноги норовили увести то влево, то вправо, и охранники подталкивали милорда в нужном направлении.

Смони был бледен, но его белое лицо, сливавшееся цветом со снегом, выражало суровую решимость.

Глупый щенок.

Моэраль дождался, пока приговоренного заведут на эшафот и поставят рядом с палачом, и только после этого поднялся наверх сам. По привычке, появившейся со времен взятия Каллье, он намеревался произнести речь, и лорды, готовые внимать, прекратили разговоры. Молчала чернь – в основном слуги Смони, сбившиеся в кучу в углу двора. Изможденная, с черными кругами под глазами, стояла поодаль тетка Риалана. Ее иссушенные руки нервно теребили стремительно превращавшийся в тряпку платочек.

– Милорды! – Голос Моэраля прозвучал несколько утомленно, но, впрочем, это было ожидаемо: в конце концов, он столько раз взывал к этому юнцу, что это и впрямь могло надоесть. – Сегодня на редкость спокойный день. И в этот спокойный день на душе у меня так же спокойно. Милорды, все вы были рядом со мной и помните неистовство, с которым выступили против меня – законного короля этих земель – приречные лорды. Возглавлял их сам лорд Смони, которого более нет в мире живых.

Теперь мы присутствуем при казни сына лорда, продолжившего, к моему великому прискорбию, неугодное богам и вероломное дело отца. Милорд Риалан отказался присягнуть мне на верность, хотя доказательства моего права на престол неоспоримы, и посему я приговариваю его к смерти как изменника и предателя. Но, будучи великодушным и справедливым королем, я даю милорду последний шанс. Глядите, милорд!

И Моэраль достал из внутреннего кармана камзола ни что иное как завещание Таера. Заинтересованно подалась вперед окружившая эшафот толпа: немногим лордам был дословно известен текст завещания, и ни один из присутствовавших в Речном Приюте не видел самой бумаги. Только лорду Ирвинделлу да Вардису с матерью показывал Моэраль завещание, но теперь готов был использовать его как аргумент в пользу спора со Смони.

– Читайте, милорд!

Испуганный Риалан отшатнулся, но Холдстейн ткнул ему свитком прямо в лицо.

– Читайте, я сказал! Вслух читайте!

Смони начал. Сначала его голос дрожал, но по мере чтения становился все уверенней и уверенней. Уже со второго предложения его услышали даже в самых последних рядах. Все вокруг погрузилось в молчание, за исключением самого Смони. Казалось, даже природа внимает его словам.

«Я, король Таер Сильвберн, находясь в здравом уме, не уповая более на милость Богов, не посылающих мне исцеления, чувствуя, что жизнь моя подходит к концу, и не желая оставлять королевство мое на волю случая, осознавая, что единственный наследник престола, кровь от крови моей, плоть от плоти моей, не обладает необходимыми качествами, приличествующими каждому королю, прихожу к терзающему сердце мое решению и беру на себя властью, данной мне богами, право избрать себе достойного приемника. Сим я отстраняю сына моего, Линеля Сильвберна, от наследования мне и волей моей вручаю престол лорду Моэралю Холдстейну, моему названному возлюбленному племяннику. Велю всем лордам моих земель: будь то лорды-вассалы, либо лорды-наместники, всем горожанам и крестьянам, всем подданным нашим присягнуть на верность сему законному королю. Подпись».

– Вы присягнете на верность законному королю или по-прежнему поддержите узурпатора Сильвберна, милорд? – спросил Холдстейн.

– Я во всем последую воле моего отца, – едва слышно пробормотал Смони.

«Дурак!» – с тоской подумал Моэраль и, покачав головой, стал спускаться с эшафота. Вспомнил, что не отдал приказа о казни, повернулся к палачу вполоборота и приказал:

– Приступай.

И в этот момент его руки осторожно коснулся юный Льесс – герольд. В руке юноша держал туго скрученный свиток, перевязанный бечевой. По оттиску печати – печати, не принадлежавшей ни одному из родов – Моэраль мгновенно понял, от кого пришло послание.

– Только что с голубем прибыло, милорд… птица едва долетела, замерзла вся, да ранена к тому же. Кто-то крепко ее потрепал, спасибо, что до замка дотянула…

Моэраль не слушал паренька. Отрешенно похлопал его по плечу, отпуская, пальцами смял печать. Она хрупнула, распадаясь.

Позади, на эшафоте, палач бережно поставил лорда Смони на колени.

Убористый почерк, давно знакомый Моэралю, совсем немного времени нужно, чтобы пробежать глазами коротенькое письмо. Но глаза, предательские глаза зацепились взглядом за знакомое имя… и король буквально провалился в небытие.

«Ваше Величество!

Я вновь рискую, направляя Вам это послание, и рискую во сто крат сильнее, чем прежде, ибо Тайная Служба узурпатора не дремлет. Ее прислужники повсюду – и во дворце, и в городе. Байярд Зольтуст отправляет их во все уголки страны, и кто знает, быть может, это письмо не дойдет до Вас, а за мной придут королевские стражники.

Не важно. Я пишу это письмо из-за вестей, которые не могут ждать, и о которых Вам никто кроме меня не доложит. Я знаю, Ваше Величество, что у Вас тоже есть соглядатаи в королевских землях, и они донесут Вам, если уже не донесли, что Линель Сильвберн лично направился с войском навстречу Вам.

Я пишу не для того, чтобы сообщить эту весть, зная своеволие узурпатора ничего удивительного в ней нет. Он одержим идеей лично сокрушить Вашу Милость.

Дело в другом.

Милорд, мне неловко, ибо я вторгаюсь в сферу Ваших личных отношений с одной особой, но в этой сфере вертится вопрос государственной важности. Я имею в виду леди Артейн, милорд».

Сердце пропустило удар. Рейна, милая Рейна, как мало было известно ему о ее судьбе!

Узнав, что она попала в лапы Сильвберна из-за вероломства подонка Каллье, Моэраль изнемогал. Он был близок к отчаянью, близок к тому, чтобы написать Линелю письмо, в нем униженно молить, чтоб любимой женщине не чинили вреда…

Одумался. Таким письмом он бы причинил ей больше зла, а Сильвберну дал бы в руки оружие против себя. Поэтому он лишь маялся от неизвестности долгими ночами, гадая, как она, как ей в этом далеком серебряном городе, в окружении врагов…

Теперь он знал, как.

За заднем плане послышались рыдания.

– Не надо, нет! – кричал знакомый голос, голос человека, с которым он говорил ежедневно на протяжении недели. – Нет!!! Я отрекаюсь, от всего отрекаюсь, пожалуйста, нет!!!

Моэраль читал.

«Мое послание несколько запоздает, ибо я пишу о событии, случившемся пару недель назад. Когда до Сильвхолла дошла весть о гибели в Каллье лорда Артейна, Сильвберн отпустил на волю жену лорда, а леди Рейну как наследницу Клыка выдал замуж за Фадрика Молдлейта. В утешение Вам могу сказать лишь, что леди без радости шла к алтарю».

Моэраль побледнел. Стало трудно дышать. Эстан Сольер подошел к нему вплотную, стараясь привлечь внимание короля к происходящему на эшафоте, но Моэраль его не увидел. Сердце у него в груди билось то часто, то редко бухало где-то в горле. Строчки письма расползались в разные стороны, как черви.

Усилием воли он заставлял себя читать дальше.

«Леди Рейна вступила в род Молдлейт, и подлый Линель поспешил этим воспользоваться. Под давлением узурпатора и его супруги леди написала указы, числом пять, в которых приказала своим людям обратить оружие против Вас. Мои люди перехватили их, милорд, все пять, и один из них я прилагаю к этому письму…»

Больше Моэраль читать не мог. Поспешно развернув указ, сложенный несколько раз и запаянный королевской печатью, он вглядывался в неровные строчки, выведенные родной рукой. Было видно: пальцы, державшие перо, дрожали, и Моэраль дал себе клятву кровью умыть того, кто заставил их дрожать.

Что она думала, когда писала это? Понимала ли, что север ее не осудит, поймет ее вынужденное отречение? Или думала, что навеки станет изгоем в Артейне? Бедная Рейна!

«Рейна Молдлейт». – Стояла подпись внизу.

И вдруг Моэраль все понял. Это понимание навалилось на него сугробом, и многого ему стоило устоять на месте, не рухнуть подкошенным, когда внезапно ослабели ноги.

Этот ублюдочный Линель отдал ее замуж. Отдал ее замуж… за калеку.

В мире не стало более ненавидимого человека, чем Фадрик Молдлейт.

– Ваше Величество!!! – пронзительный крик вырвал Моэраля из небытия.

Он медленно повернул голову.

Риалан Смони рыдал, стоя на коленях у плахи, и моча, исходящая паром на холоде, тонкой струйкой текла вниз с эшафота, окрашивая в желтый свежевыпавший снег.

– Я готов, готов присягнуть вам, Милорд!!! Всеми богами готов, только не молчите, только оставьте мне жизнь!!!

Моэраль равнодушно глянул на трясущегося, обоссаного лорда, утратившего за несколько минут все самоуважение – человека, которому он так хотел сохранить жизнь.

– Прими вассальную клятву лорда, – сказал он недоуменно взиравшему на короля Эстану Сольеру.

Насколько только мог твердыми шагами спустился с эшафота и ушел.