Евгения Ивановна Хамуляк
На одном крыльце сидели…
– Короче, буль, – начала деловито Вера Павловна, взяв командование в свои руки. – Тётя Мила, обещавшая маме отвезти меня в лагерь, теперь отказывается это делать и ещё не хочет меняться отпусками, так как сама собирается на море, чтобы пережить стресс, вызванный расставанием с дядей Виталиком.
От подобного повествования глаза Галины Ивановны сначала ошалело вылезли из-под очков, осмотрев без увеличителей обстановку и лица присутствующих, а потом, вернувшись в свой обычный вид, совершили круговое движение по часовой стрелке, что означало крайнюю степень озабоченности.
– Это всё, Лена? – хладнокровно спросила бабушка Галя маму.
– Не, буль… ещё…
– А тебя никто не спрашивал! – строго оборвала Галина Ивановна слишком заигравшуюся во взрослую жизнь внучку и, высоко замахнувшись, но не сильно ударив, как говорится в пословице про мачеху, отвесила ей подзатыльник, выбивая с пульта мозгового управления Петра Николаевича и освобождая место для ребёнка Люси.
– Между прочим, государство приняло законы о превышении полномочий родителями… – кинул напоследок родитель Пётр.
– Отниму все айпады, и поедешь к бабе Наташе в деревню лук полоть! – грозно пообещала Галина Ивановна, а подзатыльник и последние слова окончательно включили Люсю, которая только и ждала, чтобы подбежать к любимой «буле», как она её называла, поластиться.
– Буль, ну не злись… Ну прости. Я больше так не буду, – приговаривала ребёнок Люся, выставив свою самую милую улыбку раскаяния.
– А к бабушке Наташе ты всё-таки поедешь, – уже более мирно произнесла Галина Ивановна, разрешая к себе поластиться, и сама ласково чмокнула внучку в душисто пахнущий ребёнком тот самый затылок, который только минуту назад получил воспитательный щелчок.
Честно говоря, ни Люся, ни Вера Павловна не были против такого поворота событий, они не очень-то и хотели ехать в неизвестный лагерь к неизвестным ребятам, когда у бабы Наташи и дедушки Лёни в соседнем доме проживал знакомый мальчик Ванька, в котором руководил классный пацан по имени Моряк, больше всего на свете обожавший пускать кораблики на местном озерце. Папа подарил Ваньке управляемый катер, от чего Моряк чуть с ума не сошёл от счастья, вспомнив своё давнее морское прошлое. И целыми днями оба гоняли кораблик по камышам и болотистым заводям, пугая мошкару, лягух и местных селезней. Водиться с ними было очень весело, намного интереснее, чем сидеть в компе или приставке.
– Лена, давай выкладывай всё по делу. И без нюней! – скомандовала Галина Ивановна.
– Вот всегда ты, мама, суровая со мной… – подала голос Ляля.
– Суровая и справедливая! – дополнила мать. – Последнее предупреждение: со мной эти крокодильи слёзки не пройдут. Плакать надо, когда кто-то ногу сломал или совесть потерял.
Мама вся подобралась, а её ребёнок Люся неожиданно пригнулась в предчувствии возможного подзатыльника.
– От Милы ушёл Виталик. Она распсиховалась и отказалась меняться отпусками. Сама, дескать, теперь нуждается. – Мама рассказывала на разные голоса, то от лица расстроившейся Ляли, то от понимающей чувства подруги вдруг пробудившейся взрослой Антонины.
– Вот они, ошибки воспитания, – вздохнула Галина Ивановна. – Как росла ты, дочка, в тепличных условиях, так и выросла розой без шипов… Язык у тебя, что ль, отнялся в тот момент? Договориться по-человечески, да ещё с лучшей подругой, не осенило?
– А что я могла? Милка разревелась, как белуга. Шутка ли, муж бросил после пятнадцати лет брака!
– Милка всегда рёвой-коровой была. И что с того?! А вот влепила бы ты ей, как завуч, выговор за такие фортели и отправила бы к мужу мириться… Небось, запилила его в конец, вот он и сбежал, бедненький.
– Так лучшая подруга…
– Вот именно! Лучшая подруга! – помахала пальцем Галина Ивановна. – Оне, чай, не только вместе хихикать, но и воспитывать друг друга, указывать на недостатки и возможные фронты личностного и духовного роста!
И в этот момент случилось невиданное. В прямом и переносном смысле. То есть волшебное, но никем не видимое в тот момент.
В бабушке Гале, а в девичестве Французовой Галине Ивановне, потомственной внучке генерала Французова, помимо никогда не дремлющих и всегда готовых принять бразды правления родителя, взрослого и ребёнка, проснулся генерал Демьян Макарыч Французов, прапрапрадедушка, что ещё зимой 1812-го бил обмороженных французов по моськам.
И, встав в генеральскую стойку, Демьян Макарыч набрал номер Милы, которая в это самое время тоже, как и её лучшая подруга, с мокрыми и опухшими глазами плакалась своей подушке.
