Евгения Ивановна Хамуляк
Миссия мопса
– Как я вас понимаю! – замотал головой папа, чьи ноздри ходили ходуном от правды, которая повисла в воздухе от всех откровений.
– А мой маленький мальчик, – слезно позвала к себе Бублика хозяйка. Папа вскочил и донес седого малыша до рук его человеческой мамы. – Он знал правду все это время, но не мог рассказать, что пришел час обнародовать «Хозяина судьбы», пусть даже ценой потери своего имени и доходов, – она тяжело вздохнула. – Придется распрощаться с дачей в Зелезерном.
– Не надо прощаться. Вы же можете писать под псевдонимом, – папа получил отрицательный кивок. – Ну хорошо! Ваш муж мог бы… – еще один отрицательный кивок. – Контракт даже это прописывает? Вот гады!
– Я вот что предлагаю, – вмешалась мама, видя, что удар от прозрений может хватить и папу. – Давайте перенесем мозговой штурм к нам на дачу. Мы, кстати, ваши соседи и тоже располагаемся в живописном Зелезерном. И сейчас же сходим за машиной и отвезем вас домой. Ваш муж, наверное, очень волнуется.
– Да! – воскликнула дама с собачкой и заволновалась, осознав, что произошло и как далеко она зашла со своими волнениями на счет миссии Бублика.
Слава Богу, наступали выходные, а значит, никому, в особенности свободным миллионерам-писателям, не нужно было бежать на работу. И после того как мои родители отвезли раненную насчет миссии своей собаки известную творческую личность домой, где ее ждал хмурый нетворческий муж, все радостно предложили продолжить знакомство и разговоры о грядущем апокалипсисе в субботу на даче писательницы. Был также приглашен буддийский прорицатель, нашедший в волосатом, пахнущем псиной лбе Бублика знак свыше.
– Я знаю, что нам делать! – так встретила известная писательница нас на своей летней потрясающе живописной веранде во французском стиле «провансаль» или, как прокомментировал его папа, недокрашенные фанеры. – Вы станете писательницей-фантасткой! Ваше имя войдет в историю, и, надеюсь, нынешнее поколение юношей, – писательница глянула на меня, – услышит-таки зов предков, хозяев этой планеты.
Звезда писательства уговаривала моего папу стать носителем славной антиутопии и донести до человечества призыв одуматься до самого обеда. К шашлыкам он сдал оборону.
– Они продумали план задолго до сегодняшнего дня, – говорила писательница, многозначительно глядя на моего отца. – «Большой брат» не дремал все это время. Мы думали, что победили, и проспали его подъем. Евгений, вы видите, что дела обстоят даже хуже, чем я описываю в романе?
– Джордж Оруэлл предвидел надвигающуюся катастрофу давно, – горько отвечал мой папа, отставляя тарелку с черешней в сторону. – «Большого брата» не видно, а «скотский двор» давно уже построен и функционирует не хуже свиной бойни. Десятки тысяч жертв в день.
– А вы знали, что Оруэлл входил в массонское ложе тресотенников? Он не выдумывал, он лишь описывал планы, которые претворяются в жизнь и по сей час! Подобное выдумать невозможно, это вам скажет любой психиатр…
– Это часов на пять, – иронично прокомментировал беседу жены с зоологом Владлен Анатольевич – не творческий, но невероятно хозяйственный муж известной писательницы, готовивший шашлык, рагу, овощи на гриле и красную рыбу в посоле как бог. – Пойдемте лучше к столу.
Веранда представляла собой уголок Франции, и даже Бублик вписывался в интерьер как нельзя лучше, по-французски громко и картаво похрапывая во сне на лестнице.
Мы беседовали о том о сем, наслаждались прекрасным днем, едой, вином.
С творческими людьми, в особенности того воспитания, что имели моя мама, Владлен Анатольевич, папа и известная писательница, можно было разговаривать часами без остановки. И вскоре размылись очертания цветущей летней веранды и пропал вкус еды. Мы оказались в каком-то потрясающем мире, где каждый делился какими-то своими историями, чувствами, мнениями, сомнениями, такими похожими и знакомыми, будто произошло де жа вю. И к концу вечера казалось, что мы знаем друг друга целую вечность. Даже я, рожденная, когда воспитание из достоинства превратилось в архаизм, чувствовала себя на одной волне со всеми.
– А что это за заболевание волчанка? – спросила мама Владлена Анатольевича, пока писатели обсуждали апокалипсис и детали сговора.
– Это аутоиммунное заболевание, когда организм саморазрушается изнутри.
– Когда нет цели, теряется смысл жизни любого организма.
Мама с участием посмотрела на Владлена Анатольевича.
– Но, по-моему, цель найдена, – она улыбнулась своей улыбкой Венеры, за которую ее так и звали. – Все будет хорошо! Попомните мои слова, нет ничего лучше для воина узнать, что грядет война и что он в поле единственный. Или почти единственный, – мама лукаво глянула на отца, готового лезть в пекло и на амбразуру, лишь бы спасти человечество и животный мир от любой напасти.
– И зачем выбирать? Выбор – это для плебеев, – говорил отец, жестикулируя, как римский кесарь или дедушка Ленин.
– В том-то и дело, что у плебоса его нет изначально, – подтверждала писательница, когда они с папой возвращались в реальность на призывы к холодным закускам, горячему и десерту.
– Я не буду уходить в тень и по-прежнему продолжу писать. Но буду писать и правду. Другую реальность. Настоящую. С геноцидом, отравлениями, гнетом, кражей надежд и веры. И вы станете моим спартанцем, факелоносцем правды!
– Я донесу! – воскликнул папа, и все подняли бокалы.
– Они донесут, – подтверждала мама.
Буквально через неделю после той замечательной встречи вечным сном заснул спартанец, 18 лет несший на своем лбу сокровенный знак правды. А спустя несколько лет крупнейшее издательство, с которым мне еще предстояло встретиться в будущем, продолжавшее штамповать реальность про проституток, шпану, мафию и снайперов – основной контингент России, таки не заметило, как на полках появился роман-антиутопия «Хозяин судьбы» Плисецкого Евгения Викторовича, ветеринара и зоолога из провинциального городка, кому открылись откровения небес.
