Ася Батурина
Елочки-иголочки, чудеса под Новый год
«Она забыла! Что там? – Он заглянул в пакет, там что-то краснело, блестело и переливалось. – Платье, наверное. Как же она будет там без платья? И как его вернуть? Ладно, я завтра всё порешаю».
Дома он уселся на пол у догорающего камина на то самое одеяло и подумал, что это был самый лучший Новый год в его жизни. Допивая остывший глинтвейн, он рассуждал: «Всё правильно. Новый год, чудеса, прекрасная незнакомка, лёгкая влюблённость и лёгкое расставание, хотя кто сказал, что лёгкое? Боже, что я наделал? Я даже не знаю её имени! Ну и ладно. Забудь. Ничего не было. Не было же? Отчего же мне сейчас так плохо? Отчего теперь так тоскливо в этот лучший Новый год, – Максим плеснул в широкий бокал коньяку и закурил сигару. Снегопад кончился, огоньки на ёлке погасли, лес за забором замёрз под снежными шапками, застыла тишина, время застыло. – Так тебе и надо, дурак. В кои-то веки тебе встретилась такая девушка, твоя девушка, а ты её упустил! Кретин». С этими мыслями Максим задремал. Кот по-хозяйски запрыгнул к нему на колени и довольно заурчал. Весь его вид говорил: «Вот и славно, не надо нам тут никого. Нам и так хорошо».
…Он сбежал сюда через две недели после тяжёлого развода, завалив себя работой. У него была своя транспортная компания, занимающаяся грузоперевозками, автопарк большегрузных КамАЗов. Максим сам иногда садился за руль. Он изматывал себя долгими поездками, чтобы не думать, не вспоминать… После развода он поклялся, что больше ни-ко-гда! Никогда больше ему не будет так больно. Он сам установил границы и истово их охранял уже почти три года. Он не позволит больше никому их переступить, пролезть к нему внутрь и всё там переломать…
Из дрёмы Максима выдернул дверной звонок.
– Кто там ещё? Меня нет дома.
Максим никого не хотел видеть. Звонок настойчиво прорезал тишину.
– Придётся открыть, – проворчал про себя парень и нажал кнопку на пульте. Дверь отворилась, на стену легла длинная тень от силуэта. Максим подскочил. «Не может быть! Так не бывает», – и замер на месте, ни в состоянии сделать ни шагу.
Она возникла на пороге, облитая светом луны и фонаря, висевшего над крыльцом. Опешив, он сделал пару шагов в сторону. Таня вихрем пронеслась мимо изумлённого Максима, на ходу скидывая шубку и овеяв его лёгким дуновением мяты и горечью миндаля. Волосы развевались, глаза метали синие искры. Браслеты звенели и переливались на тонких запястьях. Слабо алели дрова в камине.
– У тебя пахнет кофе, дымом и коньяком. Ты пил и курил, – произнесла она утвердительным тоном.
– Я… я ничего не понимаю. Откуда ты здесь? Ты мне снишься, Белоснежка?
Татьяна деловито сновала по кухне, по-хозяйски открывая шкафчики и хлопая дверцами.
– Так, где тут у тебя мука, яйца, сахар?
– Что происходит? Ты что тут расхозяйничалась у меня в доме? – Максиму вдруг стало легко и весело.
«Чудеса продолжаются, – подумал он, – теперь точно всё будет хорошо». Его тщательно выстроенная броня дала трещину, под ней затрепыхалось что-то живое, горячее, готовое прорваться живительной лавой. Он-то считал, что там пепелище и темнота. А там, оказывается, всё живёт под корочкой и кровоточит.
– Готовлю праздничный пирог, – торжественно объявила Татьяна, включая духовку, – ведь новогодняя ночь ещё не кончилась. Я ужасно голодная.
Таня проворно замесила тесто, щедро в него насыпала орехов, изюма, всё, что нашла, и поставила пирог в духовку.
– Ты что, собираешься здесь ужинать или, вернее, полуночничать?
– Нет, я… собираюсь… здесь… жить, – твёрдо скандируя, произнесла Таня и устремила на Максима решительный синий взор. – Ведь ты спас меня, значит теперь… обязан на мне жениться, – она немного запнулась, испугавшись своей смелости, но продолжила с неуверенной улыбкой, – ведь принцы всегда женятся на спасённых принцессах. И, кстати, я забыла в твоей машине пакет с платьем. А что за Новый год без нарядного платья?
Максима будто кипятком окатило.
– Понял, щас, я мигом, – радостно выпалил оторопевший Максим и помчался за пакетом.
Филимон гневно таращил голубой глаз, вздыбливал блестящую шерсть ирокезом, выражая крайнюю степень недовольства.
Таня, облачённая в длинное струящееся платье на тонких бретелях, тоненькая, босая, ступая по мягкому ковру с осторожной грацией кошки, подошла к Максиму. Мерцающая ткань очерчивала контуры её тела. Она собрала волосы в высокий пучок, обнажив белую шею с трогательными завитками. Отбрасывая рубиновые блики, в ушах дрожали и покачивались длинные каплевидные серьги.
«Всё, – как в тумане подумал парень, – всё пропало, назад пути уже нет». Скорлупа брони растрескалась, корочка лопнула и упала, погребая под осколками все страхи, сомнения и разочарования. То большое, горячее, что там дремало в темноте, прорвалось и затопило Максима. Тишина зазвучала. «Больно» отпустило. Тьма рассосалась. Время снова побежало. Всё вокруг будто засияло, и в этом сиянии к нему приблизилось её бледное лицо в короне золотистых волос. По коже поползли мурашки.
– Закрой глаза, – шёпотом скомандовала Таня и, приподнявшись на носочках, коснулась лёгкой небритости щёк кончиками пальцев. «Словно касания крыльев бабочки», – подумал оцепеневший, почти теряющий сознание Максим. Тёплые прикосновения сменились горячими и влажными. Тысячи разрядов прошли сквозь его тело. «Это уже не пальчики, это…», и, задыхаясь, он спросил онемевшими губами,
– Что ты делаешь? – раздался его хриплый голо.
– А ты как думаешь? Целую, – прерывистым полушёпотом произнесла Таня. – Я тебя целую, мой Флориан. Ты можешь обманывать кого угодно, даже самого себя, но только не меня. Ты же этого хочешь?
– Да, да, – простонал Максим и, сделав глубокий вздох, сам стал покрывать быстрыми поцелуями её лицо. – Как же долго я тебя ждал. Почему ты так долго не приходила?
– А я… я ждала подходящую новогоднюю ночь и метель, и дорогу, – усмехнулась Таня, прильнув к нему. – Знаешь, мне страшно подумать, что было бы с нами, если бы не застряла моя Туся.
– Мы всё равно встретились бы, – сказал Максим, едва переведя дыхание. – Знаешь, я тоже случайно оказался за рулём грузовика на этой дороге. Пришлось заменить водителя, у него жена рожает. Но, как говорят, все случайности не случайны. – Максим продолжал целовать её лицо, шею, везде, где белела нежная кожа. – А Туся? Ничего. Мы завтра её выручим. То есть уже сегодня.
– Давай знакомиться что ли? – прошептала, отдышавшись, Таня.
– Разрешите представиться, Максим! – парень картинно вытянулся в струнку и щёлкнул невидимыми каблуками, слегка наклонив голову.
– Татьяна, – шутливо присев в книксен, проговорила девушка.
Так они переговаривались в промежутках между поцелуями. Лунный свет, прокравшись сквозь шторы, ложился на паркет и высвечивал два силуэта, слившихся в один, делал кожу серебристой, а линии более чёткими. Филимон забился в угол и лежал там тихо-тихо, только жёлтый глаз светился в сумерках комнаты, да возмущённо колыхались кисточки на ушках: – «Да, вот так дела. Променял меня, значит. Ну, я ей ещё устрою!».
– Ой, что -то горит! – вскрикнула Таня, отрываясь от Максима. – Это пирог!
– Пусть горит! Пусть всё горит, – сказал Масим.
Татьяна кинулась к духовке. – Уф- ф, успела!
Она достала пирог и торжественно водрузила его в центр стола.
– Посмотри, какая красота!
– Ты моя красота! – Максим снова схватил девушку в объятья.
Новогодняя ночь кончалась. Такая долгая-долгая ночь и такая короткая.
Нуршат Шатаева
«Сатора»
Глава 1
Ледяной ветер набирал силу, поднимая вверх воздушный, еще не успевший затвердеть снег.
«Будет пурга» поняла Сатора. Надо было спешить – день клонился к закату. Если не добраться до дома засветло, можно застрять в сугробах, а в них до рассвета дожить – большая удача. Сатора сильнее укуталась в чапан из верблюжьей шерсти, туже завязала пояс, поправила шапку. Кожаную веревку, привязанную к деревянным саням, перекинула на другое плечо. Как назло, пот катил со лба, попадал в глаза.
Еще с полчаса Сатора шла, открывая глаза лишь изредка, пока наконец, не увидела в темноте полукруглые очертания домов. Сегодня Сатора ушла из дома, когда солнце стояло уже высоко над головой, хотя говорил отец не выходить на охоту так поздно. Но дочь не прислушалась, очень уж хотелось ей проверить свою интуицию, подсказывающую, что неподалеку поселилась стая крупных сайгаков. И вот, спустя четыре часа, Сатора шла домой, гордо везя на санях великолепную крупную особь степного сайгака темно-рыжего цвета.
Когда до дома оставалось несколько сотен шагов, краем глаза Сатора увидела тень, движущуюся прямо на нее. Она схватилась за грудь, но с сожалением вспомнила, что положила лук и стрелы в сани – чтобы легче было передвигать ногами. Тень приближалась стремительно, и прежде, чем Сатора успела вытащить свой охотничий нож – подарок отца на тринадцатилетие – услышала мужской голос:
– Фийос! Фийос! – кричал мужчина, широко раскинув руки по сторонам.
– Кто ты такой?! – крикнула Сатора, – не подходи – убью!
– Я странник, гость! – дружелюбно ответил незнакомец, пытаясь подобраться поближе.
Сатора вложила нож в ножны. Слово «гость» имело почти сакральное значение в этих местах. Гость – самый высокоуважаемый и почтенный человек. Если к кочевому человеку в дом пришел гость – это огромная удача, и хозяин дома обязан обеспечить ему все необходимое: пищу, ночлег, и вообще все, что тот пожелает. В пределах разумного, естественно.
– Давай помогу! – сказал мужчина, и взял веревку, – меня зовут Ардавур!
Глава 2
В доме было тепло, и вкусно пахло мясом. Гостя посадили напротив входа – на самое почетное место, налили горячего чаю с молоком и бараньим жиром. Сатора исподлобья рассматривала его. В такое время года (зима была в разгаре), так далеко забраться мог только человек, знающий эти степи наизусть, либо заблудившийся чужестранец. Лицом он не вышел: худое, узкое, с коротким рядом густой бороды какого-то непонятного цвета. И кожа у него была вся светлая, прозрачная.
Странные, необыкновенные вещи рассказывал Ардавур. Будто существуют на земле народы, которые поклоняются только одному Богу. Они верят, что Бог живет на небе совсем один, и нет у него ни братьев, ни сестер. И справляется он со всем сам: и Ветром повелевает, и Солнцем, и Луной, и войнами заведует, и за скотом следит. Чудак, не иначе!
Столько всего знал и рассказывал Ардавур, что невольно вызывал сомнение в правдивости своих слов. Но каким-то удивительным образом, лицо его гармонировало с его словами, а слова – с голосом. Держался он очень спокойно, с благородством.
После ужина Сатора вышла подышать свежим морозным воздухом, и заодно заняться выделкой шкуры убитого сайгака. Ардавур вышел следом:
– Ты очень смелая! Сама выследила?
Сатора рассмеялась.
– Делов-то! А ты очень странный! Почему у тебя кожа такая?
– Там, откуда я родом, не такие суровые зимы. Люди живут в квадратных глиняных домах, а не войлочных, занимаются земледелием.
– Знаю я, о чем ты говоришь! Что, думаешь будто мы не видели глиняных домов? Вдоль реки, где мы живем летом, сплошь такие дома.
– Я знаю, что видела, – с улыбкой произнес Ардавур. Глаза его светились особенным блеском в эту безлунную ночь – мерцающим и теплым.
Глава 3
После той самой ночи, всеми мыслями Саторы завладел чужестранец. При свете солнца, глаза его казались еще более необыкновенными, чем ночью – светлыми, как небо. Ардавур вел себя более чем учтиво, как и полагается гостю, и не заговаривал с ней без крайней на то необходимости.
Он часто помогал отцу Саторы со скотом, матери – по хозяйству. К тому же, оказался замечательным охотником: каждый день приносил то суслика, то тушканчика. Один раз принес сайгака!
Лишь однажды Ардавур напросился сопровождать Сатору, когда та собиралась идти за дровами. Когда они немного отошли от дома, он внезапно остановился.
– Сатора, весной я уйду.
Сатора с грустью вздохнула.
– У меня есть большой дом, братья, отец, мать. Я ушел, чтобы не жениться на соседской девушке, которую мне сватали. Я ушел, чтобы найти тебя.
– Что ты такое говоришь? – голос предательски дрогнул.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Посмотри мне в глаза, – Ардавур взял ее за подбородок, заставил поднять глаза, – Сколько тебе лет?
– Шестнадцать. Отец никогда не согласится отдать меня за чужестранца!
– А сама ты хочешь?
– Может и хочу, но против отца не пойду! – ее острый взгляд пронзил Ардавура в самое сердце, – Поговори с отцом. Если он разрешит, я выйду за тебя замуж.
Разговор с отцом Саторы состоялся непростой, но тот, после долгих обсуждений со своими братьями, согласился выдать дочь замуж за него. Для этого Ардавуру необходимо было пройти несколько испытаний и шаманский обряд.
В ближайшую ночь, когда Луна снова родит, Ардавур должен был отправиться в степь, чтобы убить «своего» волка, вырвать ему сердце, и принести отцу Саторы. Это было первое, и самое опасное испытание.
Ардавур ушел не попрощавшись, взяв с собой только охотничий нож. Сатора не могла уснуть. Она вышла во двор, и стала молить Богов, чтобы ее возлюбленный вернулся живой. Шесть круглых домов, образующих кольцо, стояли безмолвно. Но это было лишь видимое безмолвие. В действительности все, так же, как и семья Саторы, замерли в ожидании. Время ползло медленно, и в тот момент, когда Сатора собралась зайти в дом, вдали показалась темная фигура.
– Ардавур! – крикнула Сатора, и побежала в ту сторону.
В ту же секунду все кругом оживилось. Лошади заржали, собаки залаяли, а дверцы домов открылись, и оттуда стали выходить люди. Сатора подбежала к Ардавуру в тот момент, когда тот без сил упал на снег. Снег сразу же окрасился алым. На плече Ардавура зияла небольшая рана, и из нее сочилась кровь. Сатора расстегнула его чапан, и вытащила небольшой кожаный мешок. В нем лежало волчье сердце.
– Спасибо Луна! Спасибо Звезды! – Сатора села на снег, положила голову Ардавура на свои колени. Подбежал отец со своим братом. Сатора отвернулась, чтобы они не увидели ее ликующие глаза.
Глава 4
Когда морозы отступили, и зеленые побеги травы начали пробиваться сквозь тонкий слой снега, Саторе и Ардавуру пришла пора уезжать. Ранее никто из женщин их рода не уезжал так далеко, но слово, данное Ардавуру отцом Саторы, было нерушимо. Тем более, что отец был старшим из трех братьев, и главой их небольшого рода.
Ко всему, как бы он сам ни сопротивлялся, но Ардаширу чужестранец нравился, а в людях он разбирался хорошо. Ардавур виделся ему благородным, смелым человеком, к тому же отличный охотник! Что еще надо его дочери?
Но прежде, чем отправиться в путь, молодой паре предстояло пройти еще одно испытание – посвящение Огнем. Новоявленная пара должна была предстать перед Солнцем, Луной и Звездами, дабы доказать искренность своих намерений, чтобы те, в свою очередь, могли защищать новую семью.
Обряд должен был свершиться аккурат накануне празднования Нового Года – дня весеннего равноденствия. С самого утра во дворе стояла суматоха. Мужчины готовили овец для жертвоприношения, женщины готовили дрова для костра. Костер должен был быть настолько высокий, чтобы с неба его хорошо было видно Богам.
Когда день клонился к закату и все приготовления были завершены, прямо в центре двора возвышалась конструкция из сухих веток, трута и поленьев. В главном доме, белое полотно на полу, служившее скатертью, ломилось от угощений. Вокруг него Ардашир собрал своих братьев, их жен и детей, чтобы почтить Духов предков, и угостить их яствами. После этого все высыпали во двор, Ардашир взял в руки горящее полено, и разжег костер. Все сели вокруг костра, и посмотрели в ту сторону, где садилось солнце.
– Предок наш, великий Каве, спас эти земли от Турана – повелителя земель Мрака и Демонов. Он сразился в бою с Дэвами, и победил и их! Благодаря ему Дэвы служат людям. Он завещал нам не сидеть на одном месте, а переходить из одного в другое, также, как Солнце и Луна! Сегодня чужестранец Ардавур, хочет забрать мою луноликую дочь Сатору в свои земли, чтобы она стала его верным спутником в дороге и в жизни!
С этими словами Ардашир поднялся, взял за руку жену Ухмай. Сатора подошла к ним, стала напротив. Ардашир взял горящее полено. Одновременно с этим он завыл песню-молитву, рисуя горящим факелом круг над головой Саторы.
– Чужестранец, подойди! – скомандовал он. Ардавур подошел к ним.
– Ардавур, сын Керкира! Отдаю тебе в жены Сатору, дочь Ардашира – потомка великого народа Сасанидов, и заклинаю тебя заботиться о ней и защищать. Заклинаю не требовать ее отречься от своего Рода, предков и своих Богов!
– Клянусь!
Ардашир снова запел молитву, и провел огнем над головой Ардавура.
После этого Сатора и Ардавур взялись за руки, посмотрели на солнце, почти исчезнувшее за горизонтом, и произнесли вместе:
– Отец – Солнце, помоги нам, и защити в дороге.
Такие же слова были произнесены Луне и Звездам. Молодые несколько раз перешагнули через огонь, взяли по небольшой горящей веточке, провели ими по лицу друг друга.
Ардашир подарил зятю огромную шкуру серого степного волка, которого сам подстрелил когда-то.
Когда все ритуалы и обряды были завершены, началось настоящее веселье. Женщины и дети танцевали вокруг костра, пели песни и прыгали. Мужчины попивали верблюжье молоко и вели разговоры о подвигах своих дедов и прадедов.
Глава 5
Новый Год
На рассвете мужчины зарезали овец, и провели ритуал жертвоприношения. Женщины нарядились в красивые одеяния, обвязали косы разноцветными лентами. Во дворе соорудили огромные качели. Это была деревянная конструкция на шести столбах, связанных между собой шерстяными веревками по три с каждой стороны, и одной перекладиной, соединяющей две стороны. На глиняной печи, построенной накануне специально для праздника, в огромном каменном казане варилось мясо.
Весь день народ веселился, трапезничал, а к вечеру снова собрался вокруг костра.
– Великий наш предок, герой Сиявуш, сразился в неравной схватке с туранцем Афрасиабом, – начал свой рассказ Ардашир, когда все стихли. Все члены рода много раз слышали эту историю, но каждый раз она вызывала в их сердцах благоговение и трепет, – Сиявуш победил темного воина, но сам погиб от рук Демонов. Вся земля плакала в день смерти Сиявуша, и пошел дождь. Дождь лил тринадцать дней без остановки, после чего явилось народу степей Солнечное Божество. «Великий герой погиб, чтобы сохранить вам жизнь! Так почему же вы плачете, а не празднуете? Жгите костры, пусть в каждом доме горит огонь! Танцуйте, пойте, поклоняйтесь огню – сыну моему, Духам предков своих! И помните героя Сиявуша! Пусть день, когда он погиб, называется Навруз!» произнес Солнце.
С того самого момента и по сей день, мы празднуем день победы и смерти великого Сиявуша, и начало Новой Жизни!
Все одобрительно закивали, и запели песни-молитвы. Они пели о древних временах, о Демонах, Феях, Богах, и о простых людях, населявших эти земли испокон веков. Звуки те были полны тоски и любви, застывшей в глубине времен, и сияющей гордости, и незыблемой надежды.
Эпилог
Наконец, наступил день отъезда Саторы и Ардавура. Ардашир отдал детям двух своих лучших лошадей, и еще двух, если те устанут. Мать тихо плакала, не показывая слез, чтобы не расстраивать дочь. Скорее всего, они больше никогда не увидятся. Ардавур нарисовал подробную карту, как можно добраться до его дома, благо поселение его находилось в одном месте круглый год. Таких мест в его краях было много, и назывались они «Город».
На прощание мать прижала Сатору к груди, и подарила ей свиток с маленькой шерстяной куклой. Чтобы у нее было много здоровых детей. Самой ей не посчастливилось родить много – после появления младшего брата Саторы – Милада – она сильно заболела, и так и не смогла больше родить.
Сатора крепко обняла всех по очереди, села на лошадь.
– Отвечаешь за нее своим сердцем, перед всеми Богами! Если не убережешь – проклятье Матери-Волчицы настигнет тебя! – крикнул Ардашир, и ударил лошадь Ардавура в бок.
Лошади резво поскакали в сторону холмов, за которые каждый вечер уходило спать Солнце, и копыта их поднимали в воздух пыль, смешанную с запахом свежей травы.
Анастасия Финченко
«Маленькая белочка, храбрый тушкан и… новогодний шкаф»
В столице нашей родины, Москве, жила-была семья Борискиных: мама Аглая, 35 лет от роду… Нет, 36, она все время забывала, сколько ей лет. А также папа Глеб и два сына: Слава и Гера. Был месяц декабрь. Страна жила ожиданием новогодних праздников и каникул: оливье, выпивки за счастье-здоровье и, конечно, подарков. Нужных и ненужных, главное, чтоб их было много. И во всей этой новогодней обстановке в семью Аглаи и Глеба прокрался он… кризис. То ли дело было в десятилетней годовщине со дня свадьбы, то ли в наличии в семье двух маленьких сорванцов, которые кричали-дрались-вопили и поминутно требовали безграничных внимания и времени, а ещё просили пить-писать и внимания именно тогда, когда родители собирались заняться в постели этим… То ли в том, что Аглая, наконец, после шести лет декрета вышла на работу, и времени-внимания у неё ни на что совсем не стало. То ли в том, что она растеряла всю свою мудрость за эти десять лет… Кто б знал ответ…
***
– Курица ты, криворукая! – кричал муж, потрясая кастрюлькой, ко дну которой прилипла пригоревшая каша. – За десять лет так и не научилась! Сто раз говорил: молоко, соль, сахар, масло и помешивать! Помешивать! Тьфу! – он бросил кастрюлю в раковину и вышел, хлопнув дверью. А дело было не в том, что Аглая не умела варить кашу. А в том, что она была идеалисткой: каждый день верила, что успеет одновременно сварить кашу и помыть полы или разгрузить стиральную машину. И просто иногда ей везло. А иногда… нет. И быть курицей ей совсем не хотелось. А хотелось быть Женщиной, неидеальной, но желанной и любимой, принимаемой со всеми недостатками, счастливой и живущей полной жизнью. А при анализе текущей ситуации, как часто Аглая писала в рабочих отчётах, выходило, что ни любимой, ни желанной, ни просто даже Женщиной для Глеба она уже не была. И, по всей видимости, не будет. При любой возможности он убегал в мир виртуальных игр. На контакт не шел, обсуждать «всякую ерунду» отказывался. Сошлись на том, что в семье все нормально. И ситуация эта длилась месяцами… И выхода из нее было не видно. От этого становилось нестерпимо больно.., и на глаза наворачивались слезы.
***
Но это был еще не кризис. Кризис наступил потом. Когда один знакомый стал оказывать Аглае знаки внимания да комплименты (давно забытые в ушедшие из ее жизни, казалось, навсегда) говорить. Аглая ожила. Домашняя, почти уже ощипанная курица расцвела. Или, вернее сказать, оперилась. И даже отрастила крылья. И стала кудахтать больше, чем молчать. Стала следить за собой и хорошо выглядеть, покупать красивые вещи: одежду, обувь, украшения. И все это без мотивирующих усилий со стороны мужа. А ещё Аглая стала иногда пропадать вечерами…
Муж не оценил преображение, а напрягся. И стал пристально следить за супругой. Пусть она и не была ему уже интересна, а все же в этой ситуации следовало разобраться. Апогей кризиса случился однажды вечером, даже ближе к ночи, когда дети сопели в своих кроватках. Супруги отдали друг другу супружеский долг, а потом вдруг их нервы не выдержали, а боль от взаимных равнодушия и непонимания, копившаяся годами, на протяжении всех десяти лет, выплеснулась наружу. И куда ей деваться? Конечно, на вторую половину. Завязались спор, затем ссора. Аглая возьми да и не выдержи: припомнила Глебу все его нелесные прозвища и похвасталась, как ее ласково называет другой… Муж, несчастный и отвергнутый, впал в отчаяние и ярость, а может в отчаянную ярость, и ушёл от жены, также несчастной и отвергнутой, в ночь, громко хлопнув дверью, обещав никогда больше не возвращаться. И отключил телефон. Аглая всю ночь плакала и звонила. Звонила и плакала. А потом разбила свой телефон об стену. Ей было страшно. За будущее, за детей, за свое одиночество – не сейчасшнее, а то, что длилось вот уже три года. И мучительно больно. И стыдно за то, что запретный плод пусть иллюзорно и ошибочно, пусть совсем ненадолго заставил её почувствовать себя женщиной… А на самом деле ей хотелось быть Женщиной лишь для одного Глеба…
Выходила какая-то совершенно запутанная ситуация (хотя в глубине души Аглая знала, что женщиной её делает не Глеб, не любой другой человек. Это природа создала её таковой, а её задача лишь заботиться о себе, холить и лелеять свои красоту, женственность, слабость…).
Масла в огонь подлил супружеский долг: вот только что они были вместе… или рядом, а теперь любимый ушёл, обещал не вернуться, ещё и телефон отключил…
Впав в бессознательную ярость под утро и совершенно не управляя собой, женщина услышала, как в замке поворачивается ключ: начинался рабочий день, муж решил собираться на работу.
– Кааак ты мог?! Как ты мог уйти и не брать трубку?! – в ярости набросилась на него неспавшая ночь и потерявшая разум Аглая. – Это ты во всем виноват! Во всем, что случилось! Мне было больно, а тебе… все равно… – Ее глаза отчаянно обшаривали окружающее пространство в поисках чего-нибудь потяжелее. Взгляд зацепил детские мыльные пузыри в пластиковой форме в виде меча. Аглая схватила их и, словно истинный джедай, бросилась на мужа, отстаивая свою точку зрения. Но китайские пузыри подвели: тонкая стенка пластика лопнула, мгновенно превратив мужа в «скользкого типа», который так и выскальзывал из рук. А она все продолжала пытаться ударить его, схватить побольнее. Аглая понимала, что любит его до безумия. Понимала, что это все от боли, от отчаяния, но остановиться не могла.
***
Он обещал уйти.
Он обещал уйти в среднем один-два раза в неделю, что создавало в семье чрезвычайно нездоровую обстановку.
Аглая переживала, плохо спала. Дети тоже переживали. И писали в постель. Надо было записываться к неврологу. Всем. Без исключения.
Больше всего, конечно, в этой ситуации страдали малыши. Ведь взрослые напрасно думают, что их дети спят, когда они ругаются. Дети все видят, все слышат, все понимают… они ещё не очерствели. И они думают, что виноваты в том, что творится с их миром – их мамой и папой.
«Хорошо, что у меня есть любимая работа, – подумала Аглая. – Можно попробовать зацепиться за неё, как за островок стабильности… Заряжая этой стабильностью свой остальной мир. Если что-то в жизни идёт не так, как было задумано (а задумано было: жить долго и счастливо и умереть в один день, с ударением на «счастливо», а не на «жить» и не просто «вместе»), всегда можно спрятаться в офисе: как физически, сбежав из дома и от проблем, так и морально – погрузившись в решение рабочих задач.
Не успела девушка продумать до конца свою мысль и слегка улыбнуться ей же, как раздался звонок. Звонила её непосредственный руководитель, Наталья Петровна. Аглая приняла вызов и вся обратилась в слух: руководство звонило редко и всегда по делу. Разговор выходил достаточно пространным… Но его изнанка была прямо-таки наполнена скрытыми, но от этого не менее явными посылами.
Спустя 20 минут Аглая смогла сделать первые выводы.
На работе ею недовольны. И дело не в дисциплине или количестве задержек и выходов по выходным. А в ее подавленности и красных заплаканных глазах, которые отдел наблюдал в последнюю неделю. А может ещё и в звонках мужу с лестницы и трате на это своего рабочего времени (хотя кто и на сколько из коллег опаздывал, отлучался, сколько времени разговаривал по телефону Аглая никогда не считала: потому что не суди, да не судим будешь). Коллеги были уверены, что это все – глаза и телефон, и подавленность – отрицательно влияли на её работоспособность. Что она могла бы работать лучше… и быть внимательнее. Аглая хотела было начать оспаривать сказанное, но вовремя вспомнила, что спорить с начальством бесполезно: оно всегда право… Ей назначается новый испытательный срок длиною в месяц. И на протяжении этого времени за ней будут пристально наблюдать…
Вот тебе и любимая работа… Вот тебе и отдушина… Вот тебе, Аглая, и Новый год…
***
Перспектива остаться под самый Новый год без работы расстраивала Аглаю. Перспектива остаться без мужа, одной с двумя маленькими детьми – пугала, заставляя все внутри сжиматься в маленький противный комок. От этого было ощущение, что все внутри тела слегка помято, пережато, напряжено и заблокировано. Хотелось, как лучше, а получилось…
От этого становилось ещё больнее. Хотелось наоборот. Чтоб все, наконец, наладилось. Чтоб проблемы закончились, внутри все расправилось, выпуская наружу крылья надежды. И вся надежда была только на Новый год…
Обычно под Новый год Аглая ждала чудес, мечтала, составляла список желаний, которые (без всяких сомнений) должны были сбыться точно в указанный в бумажке срок. Важная бумажка с желаниями обычно хранилась в укромном месте, чтобы в полночь 31 декабря быть прочитанной и спрятаной под подушку. В этом состоял личный секрет Аглаи. У неё вообще по жизни всегда был план. И план плана. А теперь ничего. Пустота… Вот из этой пустоты ей предстояло сделать список новогодних желаний. И не просто: «чтоб все были здоровы». А что-то более вдохновляющее, волшебное… Или впервые в жизни встречать Новый год с чистым листом… без желаний.
***
Что делать?
Вот в чем был весь вопрос. Каждый вечер, съедая вместо ужина яблоко, дабы тело приняло более соблазнительные формы в преддверии праздника, Аглая, стоя на кухне с этим яблоком в руке, словно Гамлет в замке с черепом бедного Йорика, задавала себе его… Но ответа не было. Сначала ей казалось, что все в её судьбе идёт правильно: если и трясет, то только на нужных ухабах и поворотах, дабы ошибки исправлялись. Но теперь получалось, что все вокруг неудержимо рушится и летит в Тартар. Аглая никак не могла решить, что говорит в ней: лень или мудрость?
Отпустить ситуацию и просто посмотреть, что будет дальше, не прилагая усилий для её поворота в то или иное русло – будет ли это правильно? Или она как была страусом, который от проблем в виде роя ос прячет голову в песок и надеется, что оставшуюся часть туловища, по большей части попу, не покусают, так и осталась? И в итоге перед праздниками носилась, как в попу ужаленная…
***
Лень все-таки – двигатель человеческого прогресса. Так решила Аглая. И принялась ждать Новый год, ничего не делая, в надежде, что все образуется само собой. И пока единственное, на что это решение повлияло отрицательно – это её кошелёк.
Заходила ли она в магазин, или посещала онлайн-площадку, ей так и хотелось кричать: «Ну продайте же мне хоть что-нибудь!». А ведь раньше она мнила себя интеллектуальной девушкой, которая с зарплаты покупает паи, следит за котировками «голубых фишек» – в общем, заботится о финансовом благополучии семьи (это она так думала, а на деле выходило, что заботились она о том, чтобы у мужа появилась квартира, куда он мог бы от неё сбежать…). А так как теперь в ее жизни все перевернулось вверх дном, и стало очевидно, что надо было покупать не квартиры… мужу, а себе: красивые пальто-кофточки и остальные женские прибамбасы, лепить ногти-ресницы-губы и сиськи (которые, как оказалось, сегодня можно попросту накачать филлерами, как и лицо, губы, попу и ещё одно место (об уколах в которое Аглая без содрогания думать не могла), потому что это модно, она решила нагонять упущенное: начала тратиться на шмотки, вместо того, чтобы что-то колоть.
