Ева Шилова
За каким плечом
– А ты откуда все это знаешь?
– У меня старший брат здесь год отучился до Академии, буквально чудом увернулся от такого же вот наглеца. Вот он меня и предупредил, а, заодно потребовал, чтоб я Устав наизусть знал. Во избежание.
– А этот наглец, который типа «король», ну, который на Диану нацелился, он кто был?
Наглец оказался не типа, а вполне себе реально местным «королем», графским потомком Прошперу Ди Лурдеш Арантешем, который сразу и навязчиво так дал понять новичкам, кто на этой выставке разнопородных петухов главный экспонат. Агуштин неявно намекнул, что данный студент обладает не просто склонностью к редкому дару – некромантия, но и по происхождению стоит несколько выше всех учащихся. Мира уже собралась съязвить насчет своего несколько более высокого происхождения, потом вспомнила единственного виденного ею некроманта… и промолчала. Не нужна ей такая «горячая» информация, опасное это дело не то, что обсуждать, даже лишний раз думать об этом. Вслух она подумала о другом:
– Он теперь будет тебе мстить. И Диане. И всем, кто миновал его жадные конечности. Нас ждет веселая жизнь…
– Зато нас ждет свободная жизнь, а это дорогого стоит!
А потом утвердили расписание и началась учеба. Часть предметов была относительно знакома и не вызывала ни удивления, ни отторжения: языки, или история магии. Но некоторые предметы были достойны того, чтоб войти в пыточный арсенал спецслужб как методы практически мгновенного действия. Например, «Философия магических воззрений». Мира уже к концу первой страницы базового учебника была готова сознаться в чем угодно, только бы не продираться сквозь дебри мыслей давно почивших авторов. Как ехидничала Диана «от всех нашумевших убийств последнего века до группового изнасилования крупного рогатого скота в извращенной форме». Мира даже попыталась донести до преподавателя мысль о том, как бы органично данный предмет вписался не в процесс обучения, а в пыточную практику, но добилась только того, что преподаватель, почтенный Педру Энрике Падилья, разобиделся подобному отношению к своему курсу и раз и навсегда записал студентку Ди Андради в разряд тупоголовых и неблагодарных.
Было только одно занятие, на котором удавалось слегка помучить окружающих, потому как не все ж одной страдать? Это были занятия музыкой. Музыкальные инструменты Миру явно побаивались, равно как и она их. Звуки, извлекаемые ею из любого инструмента, предлагаемого наставниками, были больше похожи на вопли заживо препарируемых тупым скальпелем. Породу животного, оттоптавшего ей уши, не брался точно определить никто в Школе. Но все сходились на том, что это был кто-то ну очень крупный и очень тяжелый. Зато и желающих постоять у нее над душой в процессе… музицирования, тоже было… никого. Именно здесь и появилась возможность побыть, наконец, в одиночестве.
Потому что отношения с соучениками у Миры не складывались. Если пара старшекурсников Криштиану Морейра и Фернанду Фару как-то робко пытались за ней вроде как поухаживать, то практически все остальные восприняли ее в штыки. Буквально со второй недели пребывания в Школе начались неприятности. И если сначала все выглядело как случайности, ну, мало ли, споткнулась и упала при входе в аудиторию на радость всем присутствующим, ну, подумаешь, нашли желающие посмеяться над мириными не самыми модными туалетами, ну, бывает, что именно ее попытались, слава Матери-Заступнице неудачно, обвинить в порче оранжерейной баррингтонии азанской, но обнаружив свое лучшее платье разорванным, она крепко призадумалась. А уж порезав на следующий день ногу битым стеклом, каким-то невероятным образом попавшим в ее балетки для танцев, она поняла, что речь идет о преднамеренной травле. И прихватив испорченное платье, направилась прямиком к директору, наплевав на то, что пятнает кровью из пострадавшей ноги паркет.
Директор Алмейда, надо отдать ему должное, принял ее сразу, увидев кровь, вызвал дежурного медикуса, молча выслушал и про насмешки, и про прямые подножки, и про доносы, и про испорченное платье, и про клей со стеклом в балетки. Так же молча осмотрел рану на ноге, пострадавшие вещи и пообещал разобраться. И разобрался, устроив допрос всем студентам с применением артефакта, отсекающего ложь. Результаты оказались… странными.
Узнав о зачинщиках издевательств, Мира буквально оторопела. Ими оказались студенты третьего года обучения: некромант Прошперу Ди Лурдеш Арантеш и Моника ди Магальяинс из огневиков. Им-то она зачем сдалась? Допустим, тот же Арантеш мог злиться на Диану, вывернувшуюся из его липких конечностей, но она-то тут при чем? И чем она не угодила Монике, которую в глаза не видала и о существовании которой слышит в первый раз?
Результатом разборок стал скандал, свидетелем которого оказалась вся Школа. Вот правильно говорят, не выбирайте себе огневиков во враги, тогда от вас останется то, что можно будет похоронить. А Диего Паулу Родригешу Алмейда был огневиком ранга нохоз, с перспективой прима, что означало максимальную «взрывчатость» носителя. То, что он счел нужным сообщить некроманту слышно было наверняка за несколько миль от его кабинета.
А счел он нужным сообщить и об отсутствии у Прошперу чести и достоинства, потому что только законченные трусы и моральные уроды позволяют себе издеваться над слабыми, и, что особенно неприятно, имеют мерзкую привычку выбирать для это представительниц слабого пола. Также директор отметил и непомерно раздутую гордыню некроманта, который третий год подряд зря протирает в Школе парадные портки, но все никак не может превысить слабенький ранг янлер, а способен только амбиции проращивать на пустом месте.
Завершилась беседа тем, что Алмейда назначил Прошперу наказание в виде декады в карцере и пообещал, что подобная выходка была предпоследней. «Мне надоело ограничиваться предупреждениями!» – орал он. «После любого, слышите, Арантеш, любого хоть самого малейшего нарушения Устава Школы Вас ожидает публичная порка с последующим публичным же выкидыванием за дверь Школы магии! Без права на восстановление!»
Беседа с Моникой ди Магальяинс прошла у директора не на таких повышенных тонах и подслушать подробности не удалось. Но вышла студентка из кабинета бледная и с крепко сжатыми губами. И ничего никому из подруг и прихлебателей так и не поведала. Зато в тот же день оба они, и Прошперу, и Моника принесли публичные извинения Миранде, пообещав, что подобное больше никогда не повториться. Сама Моника и еще несколько студентов и студенток, видимо уличенных в тех самых конкретных шалостях, отправились на самые неприятные отработки – в конюшню и на кухню. А в комнате Миры появился сверток с новым платьем и кошелек с шестью золотыми. «Компенсация за испорченные одежки и потрепанные нервы», – хмыкнула ехидная Диана. – «Дешевые у тебя нервы, должна я отметить!»
Самым неприятным последствием разборок для Миры стало резкое отчуждение большинства студентов и особенно студенток, практически возненавидевших ее за неприятности, перепавшие «королю» и его подпевалам. Иногда она думала, насколько забавная штука жизнь: пакостили одни, за что и поплатились, а в результате не залюбили именно ее.
Зато с Дианой и Агуштином их дружба только крепла, и именно воздушница периодически жестко давала отпор некоторым студенткам, пытавшимся после скандала «поточить зубки» о Миру. В их тройственном союзе, где Мире как магу земли досталась основательность, а Диане – порывистость, дианина резкость хорошо уравновешивалась мягкостью ее давнего приятеля Тейшейрой, чьей стихией являлась вода. Только у него получалось спокойно выносить как непредсказуемые перепады ее настроения, так и неожиданные выплески энергии. Мира втихаря надеялась, что из этой застарелой дружбы со временем получится нечто более напоминающее взаимную симпатию, а, может, и впрямь нежные чувства. И в противовес не принимающих Миру студентов в их компанию постепенно влился Фернанду Фару, продолжавший выказывать ей скромные знаки внимания, что немедленно стало поводом для Дианы позубоскалить о несчастном влюбленном. Впрочем, и Мира не оставалась в долгу, умудряясь насмешками удерживать подругу от лишних телодвижений. Например, отговаривая ее от посещения тренировочного зала.
– Я, пожалуй, пойду в зал… потренируюсь…
– Ди, ты совсем с ума сошла?
– Нет, я еще на полдороге!
– Ага. И идешь ты сейчас в тренировочный зал не потому, что тебе там и впрямь потренироваться захотелось, а потому что там сейчас по расписанию занятия у группы Тейшейры. Уже вся Школа сплетничает, что ты за ним бегаешь!
– Я за ним не бегаю! Я… это… охочусь. И не порти мне настроение – у меня тонкая душевная организация!
Настолько тонкая, подумала Мира, что твоей душевной организацией хорошо врагов по маковке отоваривать – смертельный исход гарантирован.
– Слушай, Диана-охотница, ты, это, временно заканчивай промышлять добычей бедного Агуштина, и начинай уже готовиться к завтрашнему зачету по бухгалтерии, а? Сам он себя не сдаст! А Агуштин и завтра из Школы никуда не сбежит. Успеешь еще… заохотить.
Диана принималась ворчать, обзывала Миру приземленной, скучной и ни разу не нормальной, но усаженная твердой рукой за учебники, начинала готовиться к сдаче зачета. А еще помогал готовиться к семинарам и практическим занятиям Фернанду Фару, ставший за последние месяцы частым гостем в их комнате.
В отличие от большинства студентов, разве что не плевавшихся ей вслед, Фернанду продолжал ненавязчиво присутствовать при чаепитиях, приносить маленькие букеты цветов, объяснять непонятный Мире с Дианой, но им самим уже пройденный материал, и как-то незаметно стал своим в их маленькой компании, которая теперь насчитывала четыре человека. Мира уже не съеживалась, когда он целовал ей руку, а даже как-то чувствовала себя обделенной, если этого не происходило. Ей нравилось, когда именно он оказывался ее партнером в танцклассе, и обнимал ее за талию на законных основаниях. А как-то сорванный с ее губ в оранжерее полновесный поцелуй и вовсе заставлял ее думать о чем-то явно фривольном и… даже неприличном.
А уж когда он пригласил Миру стать его официальной парой на Зимнем балу, традиционно проходившему в Школе перед первой сессией, даже Диана безапелляционно заявила:
– Все! Парень спекся! Интересно, как твой отец отнесется к подобному зятю?
Мира покраснела, но так… для себя… отстраненно прикинула как это будет звучать – Миранда Фару. А что, красиво.
– Ну, Диана Тейшейра тоже неплохо будет звучать…
Приготовления к празднику – занятия всегда приятные, и Мира с Дианой купили себе по новому платью и с утроенным энтузиазмом разучивали стандартную танцевальную программу. А утром дня Зимнего бала Диане пришла магограмма, что ее мать находится при смерти, и та вынуждена была срочно покинуть Школу. Пришлось Мире идти на бал без верной подруги, но с кавалером, что искупало многое.
А потом были танцы и фейерверк за окнами бальной залы. И пунш с минимальным количеством, но все-таки алкоголя. И слова о любви. И поцелуи в нише, подальше от остальных студентов. И поцелуи в ее комнате, где они остались с Фернанду вдвоем. И первое в жизни слияние с мужчиной. Ушел он только под утро. Прислушавшись к своим ощущениям, Мира не смогла сказать, что она получила такое уж прямо огромное удовольствие. Но… она чувствовала себя взрослой. Впервые в жизни привлекательной. Наконец-то для кого-то желанной. Ровно до того момента, когда вошла в столовую.
А там ей довелось стать свидетельницей отвратительной сцены, когда Прошперу Ди Лурдеш Арантеш и Криштиану Морейра при всех вручали Фернанду Фару выигрыш в обмен на демонстрацию ее нижнего белья. Оказывается, все усилия Фернанду по ухаживанию за ней были ложью. Они просто поспорили, сумеет он ее соблазнить или нет. Он выиграл и теперь принимал деньги и поздравления.
То есть все это не любовь, а так, развлечение на спор. Услышав это, Мире показалось, что с нее сдирают кожу живьем. Мало им было просто поспорить, они еще начали обсуждать подробности при всех остальных студентах. Ладно Арантеш, у него явные проблемы с воспитанием и поведением, но неужели Криштиану и Фернанду не стыдно и не противно в этом участвовать? А, похоже, нет. Иначе бы все трое так не веселились. И Моника вместе с ними так бы не ухмылялась.
Что она им сделала, чтоб с ней… вот так?! Ее хватило только на то, чтоб сказать единственную фразу и уйти из Школы навсегда. Портальное кольцо на крайний случай всегда при ней, так что пусть эти пауки и дальше живут в своей банке, а она домой. И плевать, что начнет ругаться мачеха, хмуриться отец и будет недоволен король, Мира больше никогда не хочет видеть этих… упырей.
Портал домой сработал штатно, перенеся Миру в каминный холл. Но покоя не нашлось и дома. Какие-то незнакомые служащие сновали по фамильному замку, переписывая картины и мебель, какие-то чужие люди выносили их имущество. Мира пыталась требовать ответа, что, собственно, происходит, и рыдающая экономка, Валентина Антунеш, объяснила, что граф и графиня Ди Андради заключены под стражу по обвинению в государственной измене, а имущество подлежит конфискации. Мире казалось, что она участвует в каком-то нереальном представлении, в театре абсурда, где сценарий написан свихнувшимся автором, а все персонажи исполняют чужие, несвойственные им роли. Какая измена? Какая конфискация? Есть в этом бедламе хоть кто-то способный здраво соображать и объяснить хоть что-нибудь?
Ситуацию вроде бы прояснил, а вроде бы еще больше запутал Бенту Пералта, уполномоченный представитель короны. Он-то и рассказал Мире, что ее отец арестован, как один из участников заговора против Его Величества Карлуша Эдуарду Ди Виэйра IV в пользу его кузена. Граф с женой заключены в королевскую тюрьму и приговор уже вынесен: их ожидает смертная казнь. Мира почувствовала, что сейчас она, кажется, первый раз в жизни упадет в обморок.
Бенту Пералта подхватил ее под локоть и усадил на стул, неведомо как пропущенный шустрыми мародерами. Он даже сподобился раздобыть ей стакан воды и разъяснил всю глубину ситуации, в которую она угодила. Графа с графиней уже не вернуть. Имущество тоже. Сыновьям графа и ей он назначен в качестве временного опекуна. Местом проживания детей определено дальнее поместье, принадлежавшее когда-то мириной матери. Ей разрешено забрать самый минимум личных вещей и следует готовится к переезду в Карштайш.
В поместье, куда Мину привез Перальта, ситуация не улучшилась, а усугубилась. Денег на проживание и еду оказалось по минимуму. Личных вещей почти не было. Из всех слуг остался один старый Лукаш Коимбра, который был и за садовника, и за сторожа, и за истопника. Им пришлось учиться все делать самим, и стирать, и гладить, и готовить, и убирать. Мальчишки плакали по ночам, а днем растерянно жались к Мире как к старшей, и та хорошо их понимала, не каждый день происходит крушение твоего мира. И если она тосковала только об отце, поскольку ей графиня приходилась чужим человеком, то чувства Виторио и Сантьягу, потерявших сразу обоих родителей, она даже боялась себе представить.
Бенту Пералта приезжал проведать их каждые две недели. А однажды появился с очень интересным предложением и выразил желание побеседовать с Мирой наедине.
– Осознаете ли Вы, графиня, насколько изменилась Ваша жизнь? Заметьте, я сейчас не имею в виду чисто бытовой аспект. Но не задумывались ли Вы о будущем? Вашим и ваших братьев? Его Величество понимает, что конкретно Вашей или их вины в участии вашего отца в заговоре нет, но тень поступков родителей неизбежно ложиться на детей. И если в отношении ваших несовершеннолетних братьев принять решение оказалось проще: их переводят в школу-интернат с углубленным изучением магии (не разбрасываться же столь перспективными магами земли!), то как поступить в отношении Вас, король и Совет разошлись во мнениях. У вас есть два пути: Вы можете вернуться в Школу магии и доучиться там, хотя, судя по Вашему второму уровню, это потолок в овладении Вами даром. Или… возможно Вас больше заинтересует другое предложение.
Мира до боли вцепившись пальцами в потертую обивку старенького кресла, ждала второго предложения, понимая, что она лучше умрет, чем вернется в Школу.
– Вам вскоре исполнится восемнадцать, это возраст второго совершеннолетия. Несмотря на отца-заговорщика, в Ваших жилах течет благородная кровь. И, возможно, для Вас будет наиболее приемлемым выходом замужество и последующая смена фамилии. В данной ситуации ни король, ни Совет не могут заставить жениться на Вас тех благородных лордов, которым Вы ровня по происхождению. Но и отдавать Вас в низшее сословие – неприемлемо. Таким образом выбор оказался максимально суженным. Желающих породниться с опальным родом немного, но они есть. Вашей руки у короля попросил барон Загалу. Я не требую, чтоб Вы немедленно озвучили свое решение, однако я хотел бы получить от Вас ответ в свой следующий визит.
В следующий визит… А, чего ей, собственно, ждать? Мальчишки пристроены, в Школу магии она больше ни ногой, какие у нее остались варианты? Вот выйдет она замуж за этого… за барона Загалу, и постарается все забыть и стать ему хорошей женой.
– У меня есть время попрощаться с братьями или мы выезжаем немедленно?
Пералта, даже если и удивился, виду не показал, и сообщил, что у нее есть время не только на прощание, но и на сбор ее немудрящего скарба. Попрощавшись с братьями, Мира решительно села в карету, увозившую ее в новую жизнь. И уже через две недели в храме Матери-Заступницы барон Виторину Загалу надел ей на руку обручальный браслет.
Однако ее надеждам, что в жизни наступила светлая полоса сбыться было не суждено. Первая же брачная ночь превратилась в кошмар. Осознав, что не является первопроходцем, барон пришел в ярость. Мира наслушалась такого количества ругательств, которого ей не доводилось слышать за всю жизнь. Пообещав ее наказать за неумение до свадьбы держать ноги вместе, Виторину кулаками выместил на ней всю злобу обманутого мужа.
А потом барон сообщил, что раз уж взятая замуж из милости девица оказалась шлюхой, то и вести он себя с ней будет соответственно. И наказывать за прошлые гулянки станет обязательно, чтоб ей было не повадно пытаться изменить ему, уже будучи в браке. Напрасно Мира пыталась рассказать ему, что было-то всего один раз и по глупости, барон ничего слушать не хотел. Он запер Миру в ее комнате, привязал к кровати и измывательства приобрели постоянный характер, так что приходилось периодически даже вызывать медикуса, чтобы смягчить последствия визитов мужа.
И однажды… Однажды Мире стало все равно. Она почти перестала двигаться. Механически ела, механически мылась. Не хотела одеваться, а зачем? Все равно придет супруг-садист и порвет на ней очередную одежду. Служанки пытались от нее чего-то требовать, Мира их не слышала. Приходящий медикус периодически что-то бинтовал, где-то мазал, Мира не реагировала. Муж врывался в спальню и что-то кричал, Мира криков не воспринимала. Механически накрывалась одеялом после его ухода и проваливалась в мир снов, где никого из них не было. А было яркое небо плодня, месяца ее рождения, и легкие облака, и циннии, расцветающие в саду отцовского замка нежно-фиолетовыми пышными бутонами, похожими на шары, которые хотелось не сорвать, а аккуратно потрогать, всего одним пальцем, чтоб пышная шапка цветка затрепетала от движения, как будто спрашивая, чего неймется, зачем мешаешь. Но и в этом отстраненном мире ей долго оставаться не позволили.
Как-то вечером пьяный до изумления муж решил, что драгоценная супруга изведала далеко не всю палитру возможных сексуальных развлечений, и этот пробел необходимо срочно восполнить. Поняв, что именно ее ждет, Мира «вынырнула» из снулого состояния и даже попыталась сопротивляться, вот только силы оказались неравны. Придя в себя через несколько часов издевательств и унижений, она поняла, что так больше продолжаться не может. Или он ее убьет, или она сумеет найти возможность прекратить эту пытку по недоразумению называемую замужней жизнью. Надо бежать.
Мира прислушалась – в доме царила ночная тишина. На сей раз ее не привязали, так что свобода передвижений у нее есть. А дверь? А дверь закрыта, но на ее счастье не заперта! Из обуви нашлись только легкомысленные домашние шлепанцы, из одежды – покрывало. Подбадривая себя соображениями, что на улице конец цветня, а значит, достаточно тепло, она, закутавшись в покрывало, на цыпочках спустилась на первый этаж, молясь про себя Матери-Заступнице, чтоб ее не выдал несвоевременный скрип половиц. Барон не простит ей попытки побега и второго шанса у нее уж точно не будет. Кухня на исходе ночи оказалась пустой, и отодвинув засов, Мира выскользнула в дверь, через которую обычно доставлялись продукты. А теперь к калитке, ведущей в переулок, там нет охраны, и быстрее, быстрее! Кутаясь в покрывало, теряя слетающие тапочки, Мира бежала в рассвет сквозь просыпающуюся столицу, надеясь, что по раннему времени никто ею пристально не заинтересуется и не попытается остановить. Потому что не каждый день по улицам Либреса бегают полуголые девицы. А если бегают, то самим своим видом заявляют о принадлежности к разряду дам… полусвета, так скажем. И необходимости лишний раз с ними церемонится нет. А вот настырно и насильно предложить им соответствующее положению времяпрепровождение желание найтись вполне может. И искать в таких случаях бывает некого, Мире доводилось читать о пропавших без вести молодых девушках разных сословий, которые выкрадывались торговцами живым товаром и пропадали навсегда. Потому она так и торопилась добраться до единственного места, где ее могли выслушать и предоставить защиту – в королевский дворец Партонии.
Столичная приемная короля Карлуша Эдуарду Ди Виэйра IV, хоть и начинала работу с десяти утра, но охранники сжалились над умученной хромающей Мирой и разрешили ей подождать внутри присутствия до прихода законного представителя Его Величества, даже умудрились организовать ей кружку горячего чая. Пришедший на службу Жуан Энрике Франка сначала долго не хотел Мире верить, потому что у нее не было с собой ничего, даже личной пластины3, зато вид был… н-да, своеобразный у нее вид был. Поэтому он быстро сообразил, как снять с себя ответственность и составил первичную жалобу на действия барона Загалу, после чего и направил полусонную Миру в сопровождении стражника в королевский лазарет, пусть там ее медикусы осмотрят и вынесут решение о правдивости ее заявлений.
После первичного осмотра дежурным интерном к Мире пригласили аж самого Жуана Витора Лобу – главного королевского медикуса, который только ахал и ругался сквозь зубы, обнаруживая ее очередную рану или ссадину. А потом, обработав повреждения, велел ей выпить снотворный эликсир и пообещав сегодня же предоставить королю подробный отчет, оставил ее засыпать под присмотром взволнованной немолодой монахини-викентианки.
Мира так и не смогла понять, почему она проснулась. За окном было темно, единственная маголампа у кровати светилась вполнакала, пожилая монахиня мирно дремала в кресле, а ее саму снедало странное беспокойство, требовавшее куда-то идти. Покрутившись в разные стороны, она поняла, что сон пропал и тихо, стараясь не разбудить спящую монахиню, поднялась. Накинула халат, висевший на стуле. Странное беспокойство усилилось, и потянуло ее к камину у левой от входа стены. Проведя против часовой стрелки (зачем?) по основанию подсвечника, прикрепленного к каминной полке, она даже не удивилась, когда в стене распахнулся узкий проход. Судя по обилию пыли если им и пользовались, то это было очень давно. И что она там забыла? Но внутри что-то подталкивало, иди, тебе туда очень нужно! И Мира неуверенно протиснулась в узкий пыльный коридор, который вел куда-то вглубь дворца. Чем дольше она шла, тем яснее крепло осознание, что ее ждет действительно что-то нужное, хотя откуда бралась эта уверенность, понять она так и не смогла. В какой-то момент времени из-за стены послышались голоса. Один голос был ее мужа, а вот второй… второй она тоже когда-то слышала, но сразу узнать не получилось. В любом случае, если муж во дворце, надо выяснить, чего он хочет, а вдруг у него получится забрать ее с собой? Тогда ей точно не жить.
– … и забрать свою жену!
– Воссоединение семьи – дело богоугодное. Только вот почему у Вас, барон, жена в таком измочаленном состоянии? Не дело это для дворянина поднимать руку на свою вторую половину.
– Понятия не имею, во что она умудрилась вляпаться, сбежав из дому, но я намерен досконально разобраться в этом вопросе!
Вывернется, с ужасом подумала Мира. Сейчас он свалит все мои увечья на последствия побега, а сам останется чистеньким. И отныне будет «воспитывать» строптивую супругу с особым усердием до результата «пока смерть не разлучит нас», причем уже с ведома и одобрения власти. Только не это!
– Однако, нанесенные баронессе увечья не ограничиваются последними сутками. Мой придворный медикус утверждает, что Миранда Загалу подвергалась постоянным побоям и издевательствам последние примерно четыре месяца. Я так должен понимать, что она где-то пробéгала всё время вашего брака? Тогда почему Вы пришли ее искать именно сюда и именно сейчас?
– Ннет, она сбежала впервые, но она бывает крайне неосторожна и… неуклюжа…
– Барон, прекратите делать из меня дурака! Мы с Вами оба знаем о Ваших, скажем так, специфических склонностях в отношениях с женщинами! Я не буду напоминать Вам, что именно поэтому с некоторых пор Вы персона нон грата в столичных борделях. Зато я напомню Вам кое-что, о чем Вы предпочли забыть. У Вас крайне странно умерла первая жена, упав с башни фамильного замка и свернув себе шею. Ваша вторая жена скончалась в Либресе якобы от красной сыпи, причем это был единичный случай на весь центральный регион, который тем не менее дал Вам основания настаивать на похоронах в закрытом гробу. И вот теперь мы видим появления Вашей «любви» на третьей супруге. Я смотрю, Вы никак угомониться не хотите, видимо пора Вам в этом помочь, пока Вы скоропостижно не превратили себя во вдовца по третьему разу.
– Ваше Величество, но Вы же сами разрешили…
Так это барон с королем разговаривает? Стоп, что значит, сами разрешили? Что король мог ему разрешить?
– Барон, мне не нравится направление, которое Вы собираетесь придать нашему разговору!
– Ваше Величество, а в каком еще направлении наш с Вами разговор может пойти? Вы прекрасно знали о моих… пристрастиях, и при этом чуть не насильно всучили очередную жену с условием воспитать в строгости, но не убить! Мы вроде как договорились, а теперь выясняется, что Вы недовольны тем, как я выполнял Ваши же указания.
Так это что же получается, король ее специально подложил под этого урода? Но зачем?
– А Вы, барон, я смотрю, осмелели не по чину. Вам доверили ценную для целой страны девицу, а Вы с Вашими никчемными садистскими стараниями даже не смогли ее «разбудить»!
– А что я должен был делать?
– Вы должны были на нее аккуратно давить, вынуждая раскрыться, а не ломать! От Вас требовалось «расшатать» защиту ее дремлющего дара, а Вы вместо этого тупо превращали ее в отбивную!
– Так это была не монаршья милость, а какой-то план с дальним умыслом?
– Эх, барон, барон… объяснял же я Вам… Девочку нужные люди и без того уже достаточно заклевали в Школе магии, а ваш брак должен был помочь ей окончательно утратить самообладание и научиться выплескивать непроснувшийся дар. Методика поэтапного «раскачивания» обычно не дает сбоев. Но… не в Вашем случае. Раз уж Вы потерпели фиаско, теперь придется ждать ее второго совершеннолетия, которое наступает в восемнадцать лет, то есть послезавтра. Кстати, если бы она сегодня от Вас не сбежала, завтра я бы и сам потребовал доставить ее во дворец для беседы. А, теперь…Вы, знаете, что, барон… Вы ведь мне по сути больше не нужны. Указ в отношении Вас подписан. Стража!
Простучали за стеной сапоги, раздался короткий приказ и вопящего барона выволокло из кабинета несколько человек, оставив короля в одиночестве напевать фривольную песенку. Мира перевела дыхание, боясь выдать себя лишним звуком, что было бы сейчас совсем некстати. Так вот как дела обстоят. Н-да, какая честь! Его Величество Карлуш Эдуарду Ди Виэйра IV лично занимается обеспечением раскрытия ее недопроснувшихся способностей! Как бы не описаться от восторга. Другими словами, все это было не случайно, это было рассчитано. Давление, значит. «Раскачивание», значит. В полное распоряжение абьюзера, значит. Вот, оно как, значит. Ах, ты, падаль коронованная…
Где-то за стеной часы пробили полночь.
