Эллен Фоллен
Дерзкий

Глава 2
Хейли

Наш огромный дом отсчитывал шаги прислуги, проглатывая звуки. Высокие потолки, колонны и пошлые помпезные люстры сверкали, как алмазы, от чистящего средства, стоящего баснословную цену. Картины, безусловно, все оригиналы – куда деваться, в доме живут ценители прекрасного. Глубокий синий цвет гостиной напоминает похоронное бюро, с этими белыми стульями, покрытыми резным узором и позолотой. Императорские задницы, не иначе. В распахнутые двери заходит наш шеф-повар в настиранной униформе и следом за ним несколько женщин, кажется, это те самые новенькие горничные. Странно, что он решил сменить состав своей чемпионской сборной, приватность прежде всего. Кто на это раз? Кубинки? Как он, интересно, преодолевает языковой барьер? Хотя лучше набрать эмигрантов, забрать документы, хорошенько пригрозив, и будут молчать до самого гроба.

Убираю руки с белоснежной скатерти, девушка застилает синюю салфетку под тарелку. Передо мной появляется фарфор и сияющие чистотой столовые приборы. Тканевая салфетка, затянутая посередине, напоминает крылья бабочки. С правой от меня стороны располагаются две ложки и нож, с левой – вилки, одна из них с тремя зубцами. Беру ее в руки, мое отражение сливается с блеском, даже это прекрасное серебро не скрывает мои несовершенства.

Огромный стол подразумевает полноценную семью или родственников, но не в нашем случае. Я уже привыкла сидеть напротив моего опекуна на гигантском расстоянии. И только, наверное, благодаря эху мы слышим, о чем идет речь на очередной повестке дня.

Вот и он идет медленной походкой, поправляя галстук и лацканы пиджака. Темный костюм, как всегда, безупречно отглажен, в запонках сверкают драгоценные камни, а выбритое лицо обильно помазано лосьоном, отчего выглядит ухоженным и сияющим.

Горничные, разносившие посуду, останавливаются в панике, потупив взгляд в пол, складывают руки вдоль тела и замирают. Единожды прицыкнув, мужчина недовольно оглядывает ненавистных для него свидетелей, но тут же натыкается на меня. Мой тяжелый взгляд исподлобья сменяется детским натянутым восторгом, спасать, наверное, надо меня, а не персонал. С другой стороны, с меня уже нечего взять.

– Что у нас сегодня на обед? – традиционный вопрос, заданный в воздух, все в курсе, что он не ведет разговоры с челядью.

Из кухни выходит еще одна порция марионеток, с бесшумной походкой мгновенно завершающие сервировку, и как солдатики, выстроившись в шеренгу, они ожидают, когда повар донесет, что именно приготовил. Удивляюсь, как человеку удается держать лицо и ни разу не скривиться.

– Мистер Линдеман, трюфель с картофельным пюре для вас. – Он мешкает, прежде чем сообщить о том, что сегодня в моем меню. Мой опекун, довольно хмыкнув, втягивает в себя запах, похожий на раздевалку, наполненную голыми потными телами после отличной игры по выбиванию дерьма друг из друга, затем, наконец, сосредотачивается на металлической выпуклой крышке напротив меня. – А мисс Линдеман пожелала…

Возможно, мне было бы жаль этого человека – седина в волосах, бледное лицо, он слишком устал от своей работы, но категорически не хочет уступать место другим по одной простой причине – огромные деньги, которые ему платят за готовку. И, естественно, ощущать себя королем Вселенной, постоянно издеваясь над девчонками, бесконечно оттирающими срач, оставленный им. Подпираю подбородок ладонью и не без удовольствия ожидаю, когда же он расскажет, что я натворила сегодня, и его сморщенное лицо разгладится от морщин в лживой гримасе.

– Мне что, из вас клещами тащить слова? – резко рявкает Питер Линдеман. – Открой крышку, дорогая.

Дорогая… Теперь наступает мой черед заставить всех думать, что меня здесь нет. И это очень просто: достаточно произнести кодовое слово этим мерзким тоном. Дорогая… Лениво вытаскиваю изо рта жевательную резинку, предварительно растянув ее в длинную нить, накручиваю на палец и размазываю по салфетке. Мир блекнет, как и все находящиеся здесь, отвлекаясь от обыденности своих будней, все становится черно-белым. Ради сохранения хоть какой-то стабильности и отрешённости. Откусываю сэндвич под вопли моего опекуна, мычание повара и топот маленьких ножек горничных. Я люблю представлять в такие моменты мир в серых тонах, все покрыто клеткой, как в игре «Морской бой». Самостоятельно и неожиданно выставляю ладью и ожидаю, когда она подорвется, покалечив не только меня, но и его. Минное поле вокруг, всплески звуков и моя стойкость. Все остальное не имеет значения.

Куски застревают, когда я проталкиваю остатки хлеба, тут же вставшего комком в горле. Стучу себя между грудей, запивая при этом томатным соком. Ставлю пустой бокал на стол с громким стуком и вытираю губы салфеткой, скомкав ее в состояние горошины.

– Это такая подготовка к студенческому образу жизни? – Мужчина, сидящий передо мной, проглатывает вонючий гриб с особым наслаждением.

– Нищебродскому, имеешь в виду? – отвечаю ему мягко, не травмируя ранимую душу.

Аккуратно сминает салфетку, едва касается губ и отодвигает от себя тарелку с недоеденным деликатесом. Тысячи долларов ради одного укуса.

– Ведь так ты назвал мое желание жить в общежитии при университете? – По его улыбке могу сказать, что он проигнорирует мои слова.

– Я надеюсь, ты будешь скучать по дому… по отцу? И ты же знаешь, я бываю резок, но это не со зла. Я хочу знать, ты будешь скучать по мне? – Он не сводит с меня глаз, шарик салфетки, который я катала ладонью по скатерти, падает под стол, и я тут же использую эту возможность уйти от ответа. – Оставь его. – Повелительный знакомый тон возвращает меня в исходное положение. – Так сложно ответить на простой вопрос?

Облизываю пересохшие губы, выдохнув весь воздух из легких, приготовившись к очередному вранью, преследующему меня с того момента, как меня удочерили. Моя жизнь состоит из маленьких разбитых кусочков лжи, они сверкающие и яркие, похожие на крошечные бриллианты и самоцветы. Я калейдоскоп, подстраивающийся под мнение каждого, и только в спокойном состоянии могу быть собой. Обычным куском битого бутылочного стекла, валяющегося в каждой подворотне.

– Конечно, буду, – еле проговариваю я.

– Как же быстро взрослеют дети. Раньше ты с удовольствием сидела на моих коленях и говорила, как любишь. Время нас не щадит, – растроганно произносит он, поднимаясь. В ушах начинает звенеть от звука отодвигаемого стула по паркету, затем то, как туфли из кожи тюленя соприкасаются с дубом. Он подходит ко мне вплотную, прижимает голову к своему животу и мягко поглаживает по волосам. – Мне очень жаль, что мы поссорились в прошлый раз. Жаль, что ты не до конца прошла лечение и отказалась от услуг Ари. По поводу выбора университета я хотел донести, что ты можешь быть лучшей, достигать невиданные высоты, пользуясь положением в Лиге Плюща, а вот с образованием выбранного тобой университета придется брать взятки. Общежитие, на мой взгляд, – крысятник, каждый так и норовит влезть в твои дела.

– Все могло быть иначе, но ты продал наш дом.

– Ты и так сидела в нем безвылазно до нашего отъезда. Я не могу постоянно мотаться.

– Хорошо. Выбор сделан, ты всегда учил все взвешивать и не отступать, – откашливаюсь, уж слишком он сжимает мою шею. – Вступлю во взрослую жизнь самостоятельно. – Отодвигаюсь, встаю напротив него. Долгое созерцание друг друга, моя непоколебимость заставляет отступить мужчину.

– Скажи правду, тот паренек Портер стал причиной переезда? – Твердым захватом пальцев на моем подбородке он снова доказывает, что не потерпит конкуренции.

– Я ошиблась в своем выборе. – Холодные глаза скользят по моему лицу. – Больше не встречались. Выбор университета никак не влияет на географию расположения такового.

Он отпускает меня, сделав вид, что поверил, точно так же, как и я, надев маску и скрывая истинные мысли.

– Я знал, что он недостойный моей девочки, фальшивка. Ты забываешь о том, кто я и кем вырастил тебя. Это слишком далеко от дома, значит, будешь появляться нечасто. – Задвигая один стул за другим, вызывает у меня оскому.

Вот об этом как раз я никогда не забуду, особенно кем он является.

– Ты сам говорил, надо получить высшее образование, оправдать надежды. – Обхожу стол с другой стороны, пока он не ловит меня, заграждая дорогу к двери. – Мне надоело затворничество, я больше не нуждаюсь в домашнем обучении после травмы. Прости, пора собирать вещи.

– Твой дядя провел со мной несколько сеансов гипноза, успокоил меня, что с тобой будет все замечательно. Я поддержу во всем, главное, чтобы тебе было комфортно. – Его глаза начинают странно блестеть. – Если тебе хорошо, тогда и мне хорошо. Береги себя и свое здоровье.

Я опускаю голову, сдаваясь под его напором. Влажные губы касаются моего лба. Меня тошнит от чувств, которые он вызывает во мне. Быстрей бы исчезнуть из этого дома и запереться в своей темнушке.

– Ты покрылась гусиной кожей. – Мужчина сжимает мои плечи и притягивает к себе. – Я чего-то не знаю? Или снова нужен психиатр? Давай попрошу Ари приехать?

– Нервничаю перед отъездом и всего-то. Тяжело покидать родной дом, дядя ничем не поможет. – Улыбка выходит вымученной. – Мне, правда, пора.

Питер разжимает руки, я начинаю дышать полной грудью. Одергивая рукава толстовки, тяну их чуть ли не до кончиков ногтей.

– Мне жаль, что произошедшее сделало тебя изгоем. Ты так любила девчонок, с которыми тренировалась… Я хочу вернуть мою девочку. – Он кажется расстроенным, но, к сожалению, это показуха.

– Все будет хорошо. – Киваю подбородком в сторону длинного коридора. – Я пошла. Такси скоро будет около дома.

– Такси? – Он удивлен. – У нас что, нет машины, которая доставит тебя в аэропорт? Ты собралась самостоятельно зарабатывать, жить в общежитии. Что ты творишь?! – он начинает часто дышать.

– Хочу все по-взрослому, самостоятельно. – Мужчина не верит мне, его густые хмурые брови сдвигаются. – Это необходимо для меня. – Переступаю через себя, снова подхожу к нему и повисаю на шее. – Спасибо тебе за поддержку, папа.

Губы дрогнули на последнем слове, предательски защипало в носу, почему все не так, как раньше? И один поступок меняет всю мою жизнь.

– Все, я больше не лезу. Главное, без выкрутасов. Не забывай о травме. Поддерживаю твою самостоятельность, помню слова Ари и думаю, у тебя все получится. – Он сжимает мои плечи, привычно смотрит на наручные часы и на швейцара, открывающего дверь для водителя, извещающего о том, что Питер должен уходить. – Счастливого пути.

От суетливого и любящего человека не осталось и следа. Он будто забыл о моем существовании или рад отъезду. Я все еще смотрю ему вслед, то, как он надевает поверх костюма-тройки легкий плащ, вытягивает из тубы зонт и опирается на него. Шляпа, надвинутая на лоб, и взгляд вполоборота. Питер что-то собирается мне сказать, и, чувствую, это мне точно не понравится.

– Кстати, твоя будущая сестренка очень напоминает тебя в детстве, такая же хрупкая и маленькая. – Белоснежные искусственные зубы из слоновой кости так натягиваются на его губах, что становится жутко. – Не могу дождаться, когда завершится эта волокита с документами.

– А что не так с ее родителями? – У меня нервно дергается глаз.

– Слишком напоминает усопшую мать, или потому что не все мужчины так привязаны к детям, как я. Не знаю. Но дяде пришлось поработать над ее психикой. Бедная девочка совсем потеряна. Я сделаю ее жизнь волшебной, как и твою однажды. Омрачает то, что вы не познакомитесь, и все из-за решения учиться в такой дали. Придется что-то придумать. Жаль.

– Зачем тебе еще дети? – Я знаю, что за подобный вопрос могу получить выговор.

Питер смотрит на меня иначе, совсем как тогда в больнице, с долей тоски и разочарования.

– У меня есть разочарования в жизни, и одно из них – невозможность иметь детей. Тебе скоро двадцать один, и то, насколько ты от меня отдалилась, заметно невооружённым взглядом, а я все еще должен делиться своей нежностью. – Хлопок входной двери, виток свежего воздуха, пропитанного дождем, вызвал у меня рвотный рефлекс. – Ты побледнела. Хейли, девочка. – Озабоченно он идет ко мне навстречу, но мой желудок совсем другого мнения.

Сжимая ладонями рот, я бегу к себе в комнату, дергаю двери и влетаю в туалет, согнувшись пополам извергаю все, что только что съела. Звуки моего позора смешиваются с шумом воды, смывающей все страхи, появившиеся перед моими глазами. Выравниваюсь, включаю кран с ледяной водой, раз за разом смачиваю лицо, пока кожа не становится красной и стянутой.

Со всей злостью бью по баночкам, стоящим на полочках, они летят на пол и разбиваются об плитку, хватаю полотенца, расчёски, косметику – все, что попадается под руку, разрушается, точно так же, как однажды мое детство, юность. Вся моя ненавистная жизнь. Вылетаю из ванной комнаты, сдираю плед с кровати, достаю ножницы с полки и кромсаю его с извращенным удовольствием. Ткань никак не поддается, поэтому становлюсь на нее и тяну вверх, пока громкий треск не заполняет все мое нутро. Я чувствую себя этой тряпкой. Сшивая края, ты все равно не сделаешь так, как было в оригинале, всегда останется уродливый шов, торчащие нитки, отличающиеся по цвету. Фальшивка!

Я все еще не могу поверить, что опекун нарушил ход моего тщательно спланированного плана. Продать дом, напичканный моими скелетами в шкафу! Если кто-то найдет то, что я прячу, моим планам не сбыться! Нарушив все, он сейчас доволен собой и потирает ладонями. Я придумаю, как достигнуть цели.

– Ублюдок конченый, – говорю сквозь зубы, одеревенелые пальцы трясутся, желая разбить несчастную рамку и швырнуть куда подальше, но тогда он не даст мне шанс сбежать от него, и я стану свидетелем этого ужаса.

Глава 3
Чейз

Говорят, брови человеку нужны для того, чтобы пот, стекающий по лбу, задерживался на них. И все это абсолютная фигня. Проверено на себе. Бандана не спасала от палящего солнца, голову пекло будь здоров, пока мы с парнями крепили коричневый профлист к доскам. Я держался за трубу одной рукой, второй – за штаны Ханта, закручивающего шуруповёртом саморез. Терренс стоял на шаткой лестнице, грязными перчатками удерживая лист, чтобы он не съехал в сторону. Нам осталось добить буквально этот огрызок и спуститься. Но профлист гулял под порывами ветра и пугал меня до чертиков. Обувь буквально плавилась, соприкасаясь с металлом.

Капли пота стекали по моему телу, я боялся убрать руку от трубы и сорваться вместе со старшим братом на голову среднему. Глаза уже начало жечь от соли, скривившись, я пытаюсь голым плечом вытереть веко, но ничего не выходит. Под звон шуруповёрта и натяжку штанов напрягаю мышцы. Шум в ушах так задолбал, словами не передать. Наклоняю голову и трясу ей из стороны в сторону, разбрасывая брызги вокруг себя.

– Ну, спасибо, козлина! – орет Хантер.

Усмехаюсь, блин, я помогаю, как могу. Никто не тащил их делать крышу, выбор мог вполне пасть на готовку. Хотя и это лишнее, я покину дом. Все решили, что завершить ремонт надо обязательно именно сейчас. Я не считал эту идею хорошей по двум причинам. Первая – это солнечная погода и невыносимая жара, а вторая – опасность. Желание накопить на ремонт крыши и не лезть на высоту связано с боязнью высоты.

Шуруповёрт прекращает звенеть, Хантер поворачивается, выдергивает шнур из розетки и скидывает удлинитель с крыши. Он выпрямляется и отрывает от себя мои намертво приросшие пальцы к шлейке штанины.

– Ты в порядке? – Встревоженно он наблюдает, как я второй рукой обхватываю трубу, буквально обвиваясь вокруг нее змеей.

– Струхнул чуток, – ржет Терренс хриплым голосом, – употел сопляк.

– Да пошел ты. – Я пытаюсь сделать так, чтобы мой голос был таким же воинственным, как и у моих братьев, но выходит черте что. – Она шатается, думаю, может, ее закрепить?

– Ага, ну как же. Шатается она, а тебя, лося, удерживает. Паникер, – ржет Терренс, вот за что я не перевариваю среднего брата, так это за издевки. – Представляю, как ему однажды придется сделать нечто такое для девушки. Например, забраться сделать предложение или снять ее с пожарной лестницы тридцатипятиэтажного здания.

У меня от одной мысли перехватило дыхание, чтобы не упасть в обморок, я стал наблюдать за Хантом. Он как опытный скалолаз передвигается по крыше, закрывая углы кусочками, приготовленными заранее, пока я щурюсь на солнце, напоминая сейчас сосиску на шпажке. Какое-то шевеление со стороны привлекает мое внимание. Терренс с перепуганными глазами качается из стороны в сторону, хватается руками за хлипкий прикрепленный лист, и его откидывает немного назад. Во мне борются трус и герой одновременно. Отпустив трубу, я кидаюсь помогать среднему брату, еле удерживаясь, чтобы не смотреть вниз, скатываюсь на пятой точке и протягиваю руку.

– Куда ты собрался? – басит Хантер. – Тер, идиот.

Веревка оказывается поперек моего живота, больно перетягивает кожу, но удерживает на месте. Резиновые шипы на перчатках останавливают от скольжения. Брат помогает мне подняться на ноги и возвращает к трубе.

– Стой здесь! Я помогу тебе спуститься. – Хантер с грозным видом передает шуруповёрт брату. – Лестница шатается, – бубнит он, – придумал бы что-то существеннее.

– Да ему и этого хватило, – не унимается Тер. – Ладно, ладно. – Издает смешок, и его макушка пропадает из вида.

Дергаю веревку, перетягивающую мои бедра, когда он успел привязать ее ко мне? Я настолько боюсь высоты, что даже не заметил того, что брат давно позаботился о моей безопасности.

– Спасибо. – Цепляюсь за ладонь брата, делаю аккуратный шаг к лестнице.

– Будто я позволил бы тебе сорваться отсюда. Малой, ты совсем из ума выжил со своим одиночеством, – говорит он мне, пока я спускаюсь.

Как только мои ноги твердо стоят на траве, уверенность возвращается в полную силу. Глазами ищу моего придурочного среднего брата, чтобы хорошенько ему навалять. Пока он умывается, включив воду в шланге, тихо подхожу к нему сзади и обхватываю горло, сжимая его в захвате.

– Ах ты, мелкий гаденыш. – Он пытается выкрутиться, но я упираю колено ему в позвоночник и еще сильнее стягиваю шею.

Парень что-то хрипит, локоть летит мне в бок, я отпускаю его, оставшись невредимым. Выставив передо мной кулаки, Терренс с наглой ухмылкой делает выпад.

– Ой, мальчики, как хорошо, что вы закончили, время обеда, и мы уже все приготовили. Хватит ерундой заниматься. – Мы сосредотачиваемся на словах строгой Винни. – Руки мыть и за стол.

Средний брат тут же меняет тактику, облизнув свои губы, увлеченно следит за мягким покачиванием бедер длинноногой Винни, я, долго не раздумывая, бью ему подзатыльник и несусь на всей скорости к дому, опередив девушку. Захлопнув дверь и уперевшись ногой в косяк, я удерживаю ее, пока с той стороны дергают ручку, пытаясь открыть. Маты, которыми меня покрывают братья, я оглядываюсь на тоненький смех Уиллоу, появившейся за моей спиной. В ее руках полотенце и кружка, которую она тщательно вытирает.

– Я так давно не слышала твой смех… Дом будто ожил, и ты вместе с ним.

Смутившись на миг и помедлив от непонятных эмоций, я расслабляюсь, позабыв о двери, которая внезапно открывается, и на меня налетают два огромных тела, повалив на пол. Сквозь град легких ударов, летящих в разные точки корпуса, я уворачиваюсь от попыток меня побороть. Мы превращаемся в клубок смеющихся идиотов, катающихся по полу, грязные и потные, но ощущение абсолютного счастья, даже несмотря на каплю крови из разбитой губы, не омрачает наше настроение.

– Да вы его сейчас задушите! – вскрикивает встревоженная Уиллоу, Хант исчезает тут же из виду, получив напоследок хороший удар по ребрам.

– Ты о ком переживаешь, малышка. Этот бугай сам кого угодно задушит, – обиженно басит старший и идет за этой крохотной девчонкой на кухню, все еще объясняя, что мы просто баловались.

Скидываю с себя Терренса, которого тут же за шкирку хватает Винни, белая футболка трещит в ее хрупком кулаке. Поднимаясь, он возвышается над ней, как гора, и, напоследок пнув меня исподтишка ногой, он идет следом за парочкой.

– Я так и понял, что мне помощь не нужна, – громко говорю я. – Жалеть бывшего калеку не по-христиански, согласен.

Тут же на кухне раздается раздраженный или обреченный стон одного из парней, хлопок ткани и ругательство. Усмехнувшись, поднимаюсь с пола, подтягиваю спортивные штаны. Вытираю тыльной стороной руки разбитую губу. Затем, толкнув дверь в ванную комнату, умываюсь и переодеваю свежую футболку, услужливо ожидающую меня на вешалке после легкого душа. Ребята крутятся, помогая девушкам, пока я по-королевски усаживаюсь на стул и жду, когда они меня накормят. Жареная картошка – странная пища, но мне нравится. Быстро и сердито.

– Мог бы достать тарелки. – Терренс со звоном ставит одну из них передо мной, тут же пожимает плечами, возмущенный тем, что кто-то цокнул. – Вы его балуете, он сам может поухаживать за собой.

– Я обделенный вниманием и несчастный. А теперь еще раненый. У меня есть кровь, Винс? – жалобно стону я.

Девушка неодобрительно косится на Терренса, услышав в ответ «это не я», Хантер тут же толкает своего двойняшку в плечо, едва не расплескав молоко в стакане.

– Мог бы поаккуратней, видишь, каким нежным он стал, – насмешливо говорит Хант и получает толчок в спину от Уиллоу.

– Мог бы и заткнуться, – раздраженно говорит она и присаживается передо мной на колени. – Сейчас возьму лед. Подожди минуточку.

Я приподнимаю брови, тут же растекаюсь в довольной улыбке, пока она не видит.

– Козел. – Хантер не очень рад такому положению дел, в отличие от меня. – Он симулирует, а ты переживаешь.

– Ой-ой, – делаю самое несчастное лицо, чуть ли не давлю слезы, пока около меня крутится блондинка, – еще здесь очень болит. – Указываю на ребра, Винни оглядывается, встревоженная, но тут же понимает, что к чему. Ее точно невозможно провести.

– В ребре может быть трещина, Хант! – пищит Уиллоу, пока я стягиваю медленно край резинки штанов. – Там тоже болит? – Ее глаза округляются, она уже и забыла о том, что я великий симулятор. – Ах, ты! – до нее, наконец, доходит вся ситуация, шлепнув пакетом со льдом по ушибу, она садится рядом со своим парнем. – Он меня провел.

– Будто это новость. – Все начинают смеяться, я вместе с ними. – Я следующий в душ, – Хантер поднимается и исчезает из вида.

Дом и правда ожил, все настолько изменилось, что узнать его практически невозможно. Будто открыл второе дыхание, но чего-то не хватало. Вроде и тарелки наполнены едой, свежие булочки в плетенной вазочке, наши любимые столовые приборы, чуть ли не именные. Я чувствовал все иначе – другие мы и будущее, маячившее перед нами. Все случившееся не прошло бесследно, и у нас осталось нечто такое, чего не было у других. Когда вернулся мой второй брат, все уже расселись за столом. Хрупкая ладонь Винни коснулась моей, она нерешительно гладит мой сжатый кулак, и я вопросительно смотрю на нее, затем на каждого из собравшихся. Они держатся за руки, только я размыкаю эту цепь.

– Молиться? – Неожиданно для себя, у меня получается странное фырканье. – Ты же ненавидишь это, Винс. Меня должно настораживать такое ее поведение?

Она вынуждает меня раскрыть свои пальцы, крепко цепляется, опускает голову, закрывая глаза, то же самое делают и другие. Я чувствую теплые пальцы Уиллоу с другой стороны, глядя на мою семью, едва дышу.

– Спасибо тебе, Господи, за веру, которая живет в нас благодаря маме, – говорит приглушенно Хант. – За пищу, которую ты даешь нам, силу справиться со всеми преградами. Благослови нашу семью, собравшуюся за этим столом, аминь.

Тело отказывается двигаться после его молитвы, вот что осталось у нас. Наша вера, семейные традиции, несмотря ни на что мы вместе. Хватаю вилку, кручу ее в руках.

– Я хочу сдавать этот дом, пусть селятся в пустой без мебели. Деньги можем поделить на всех, – глухо произношу я.

– Да брось ты, – Терренс со скрипом отодвигает стул, чтобы достать из холодильника молоко. – Это нормально, я бы тоже жил в общежитии вместе с другими студентами, вместо того чтобы мотаться, да и быстрее закроешь кредит. Обеими руками за такую идею.

– Мы тоже немного собрали, думали машину помочь купить тебе… А раз такое дело, перекинем тебе на карту. – Хантер целует Уиллоу в щеку и поднимается, чтобы снова наполнить пустую тарелку. – Наш долг помогать тебе.

– Я буду сам оплачивать учебу. – смущенно отвечаю братьям, ковыряясь в тарелке.

– Деньги лишними не бывают. Ты должен хорошо питаться, – Терренс указывает на мою тарелку. – Запоминай эти моменты простой студенческой жизни, завтра все будет иначе. – Хлопает меня по плечу. – Преподаватель тоже хорошо…

Я тоже молодец, скрывал от них до последнего, хорошо, что не обиделись. Залпом выпиваю молоко и вытираю рот салфеткой.

– Вы же знаете, я хочу большего. – Начинаю кушать, пока до них доходит то, что я имею в виду.

– Вернуться в профессиональный спорт?! Черт возьми, да через мой труп. – Мой старший брат швыряет в раковину свою вилку. – После всего, что произошло, после всех страданий в футболе? Да я удавлю тебя собственными руками.

– Не дури, Чейз. – Винни тут же успокаивает собирающегося мне хорошенько треснуть среднего брата. – Забудь о спорте. Тренировки команды и все.

– Если у меня будет возможность… – Прищуриваю один глаз.

– Ему безразлично, разве вы не видите? Этот придурок решил, что справился со всем, – издевательски смеется Терренс. – Упрямый поганец. Только имей в виду, что еще одна травма, и не жди чудес. В лучшем случае останешься инвалидом. Я не буду хоронить тебя! Семья и так испытала столько потрясений. Не уверен, что мы выдержим еще одну потерю. Думай мозгами хоть немного!

Кухня мгновенно заполняется шумом, они пытаются без моего собственного мнения сделать выводы и тут же решить проблему. Мои братья начинают разговаривать на повышенных тонах, только Уиллоу остается спокойной, она не участвует в перепалке, двигает ко мне ближе стул, берет мое лицо в свои ладони и заглядывает в глаза.

– Начинай, – усмехаюсь я. – Решила поменять одного брата на другого? Я не против. – Вытягиваю губы трубочкой, дразня ее.

– Кто ты? Я не узнаю тебя. Из смазливого мальчишки ты превратился в дерзкого парня, намеренно разжигающего скандал. Но знаешь, что вижу я? – Она притягивает меня ближе к себе. – Тебе все еще больно, и колючки не помогают. Делая больно другим, больше всех страдаешь ты. Оно того не стоит.

– Ты не можешь знать это, – взрываюсь я.

Я встаю, освободившись от девушки, хлопаю по столу ладонями, привлекая всеобщее внимание.

– У меня остались еще дела. Как вы уже знаете, завтра начинается учеба. – Поджимаю губы, двигаясь спиной вперед. – Еще раз спасибо вам за помощь и поддержку. Обещаю оправдать доверие и отплатить вам той же монетой. Ключи у вас есть… так что… – Хантер делает широкий шаг, хватает меня за футболку и резко дергает на себя, крепко обняв, он громко стучит по моей спине.

– Используй удачу. Звони постоянно. Мы всегда поможем! И приезжай к нам, как только будут каникулы! – Он отступает назад, уступив место потоку девчачьих объятий, их глаза на мокром месте, будто отправляют меня на войну. – Клиентов на дом найдем, карточку укажем твою. Не беспокойся об этом.

– Подтягивайся, мелкий. – Тер не самый нежный из моих братьев, прижимает меня одной рукой. – Запомни, твоя жизнь бесценна, и возможность дана один раз. Делай вывод. Оставь все свои обиды, да, мы иногда выбирались отдохнуть, но до этого пахали, как проклятые. И помнили о тебе всегда!

– Понял, – коротко отвечаю ему и, хлопнув перед собой пару раз в ладони, останавливаюсь, чтобы оставить в памяти очередной момент. – Люблю вас.

Я сбегаю из дома, быстрым шагом передвигаюсь по дорожке до поворота и так по прямой, пока крыша не исчезает из вида. Только тогда я позволяю себе замедлиться; не умею прощаться. Зная, что еще один год пройдет вдали от них и от дома, одиночество, с которым я снова столкнусь, давит на меня. Я бы хотел сказать, что мне и без них хорошо, выкинуть какой-нибудь финт. Но это будет ложью, и мне хотелось бы стать первым из неисправимых лжецов, вставшим на верный путь. Так сказать, протоптать свою дорожку, построенную на честности. Сам того не замечая, иду по знакомой тропинке, знакомые коттеджи вверх по улице за старым парком. Маленький гостевой дом и куча воспоминаний, фотография, сделанная у камина в пять утра, и девушка, с которой я готов был построить свою семью.