Елена Валерьевна Бурмистрова
Исповедь учителя, или История длиною в жизнь
***
Вы любите свою работу? Только ответьте честно. Я любила. Раньше. Разочарование в профессии настигает внезапно. Обратного пути нет. И вот уже депрессия – ваше второе имя. Вы постоянно ощущаете, что сил не осталось, эмоций тоже нет, а то, что вы делаете –делаете по инерции. И посещают мысли: не дай Бог, опять на вас обрушится любовь воспитанников! Почему «не дай Бог»? Потому, что ответить уже нечем. Иссякло. Вы ясно понимаете, что педагогика априори неблагодарное занятие. Дело это незаметное, простое, служивое. И перед вами встает выбор: либо вы просто и незаметно служите, либо убегаете из школы со словами: «И не надо поздравлять меня с Днем учителя!»
Было время, когда я ходила на работу, как на праздник. Каждый день я словно на крыльях летела в свой уютный кабинет и с отличным настроением начинала вести уроки. Мне нравилось учить детей. Я наслаждалась процессом. Я никогда за всю педагогическую практику не испытывала серьезных проблем с классами и даже с отдельными личностями. Конечно, было всякое, но глобальных конфликтов не было. Гораздо тяжелее мне давалось общение с коллегами. Женщины остаются женщинами.
В школе работать непросто. Это знают все. Большинство людей просто не предназначены для такой работы, потому что не способны выдерживать все то, что предлагает и преподносит современная школа. Я выдержала. У меня было столько трудностей, что сейчас я с ужасом об этом вспоминаю. В начале моей педагогической деятельности коллеги надо мной открыто издевались. Спросите, почему? Я не знала. Догадывалась, но своими догадками я еще больше убивала в себе веру в людей.
Они приходили ко мне на уроки только для того, чтобы найти всё плохое, что только можно было найти. Причем, никто о посещениии уроков меня не предупреждал. Просто открывалась дверь, и учителя ставили меня перед фактом: «Мы пришли к Вам на урок». В то время я не знала, что никто не имеет право приходить ко мне на уроки без предупреждения, даже администрация, не говоря уже обо всех остальных. На обсуждении урока, после моего самоанализа, коллеги, закрывая глаза от удовольствия, проговаривали мои недочеты и промахи. Нет, они не учили меня, они пытались проучить. За то, что я им так не нравилась, так сильно их не устраивала. И чтобы впредь никуда не высовывалась. Это была самая настоящая травля. Мой диплом магистра и диссертация не давали никому покоя.
Один случай мне до сих пор тяжело вспоминать, вы сейчас поймете, почему. Однажды ко мне в кабинет зашли все «англичанки» нашей школы, протянули мне листы всероссийской олимпиады и сказали: «Елена Валерьевна, сделайте срочно, нам ответы нужны будут уже после обеда, сказала руководитель методического объединения». Остальные стояли рядом и загадочно улыбались.
Я увидела, что это олимпиада для 9-11 классов. У меня по расписанию было ещё три урока. Я лихорадочно соображала, что мне делать. Эти задания не для третьего класса. Сделать быстро их невозможно. Да и когда делать? На уроке? Я растерялась и ответила отказом, сказав, что у меня плохое самочувствие, и я не смогу сейчас сидеть с этими заданиями. Я не люблю обманывать людей, да и не умею. Видимо, поэтому на следующий день все в школе говорили, что я не смогла сделать задания олимпиады. И только спустя два года я узнала, что ключи к заданиям всегда прилагаются, откуда бы эта олимпиада ни спускалась. Так что это было? Все прекрасно понимали, поняла и я.
Замечаний в свой адрес я слышала неимоверно количество за мою педагогическую деятельность.
«Все люди, как люди, а ты с планшетом», – услышала я после того, как посидела с компьютером на одном из совещаний. Педсоветы я не любила. Грешна, не люблю и сейчас. Когда я сама проводила семинары, я просила убрать многочисленные дела моих коллег в сторону и просто ждала, когда они все это сделают. Потом начинала говорить. Учительская привычка притягивать внимание срабатывала и тут. Не любила, когда на собраниях учителя проверяли тетради. А коллеги не любили меня. У ненависти ко мне было несколько пунктов. «Стерпеть от тебя можно всё: и популярность среди учеников, и креативность в продвижении учебных заведений, и писательский талант, но красоту…» – как-то сказала мне коллега, спустя много лет. Тогда, когда мы уже разбежались в разные стороны из школы. Я не обращала внимания на реакцию людей на мою внешность в то время. Только сейчас я понимаю, что это значило.
Во втором пункте я бы поставила необъяснимую тягу детей ко мне. Даже «чужие» приходили со мной советоваться. Да, они не шли к своим классным руководителям, а просили меня помочь им в делах школьных и сердечных. Я не знаю, почему. Все происходило само собой. По своей неопытности я наделала много ошибок. Я не знала «устава монастыря». Теперь я это понимаю. Раньше не понимала. Я выслушивала всех, меня радовало, что ко мне идут за советом, я нужна детям. И абсолютно забывала, что у этих детей есть свои классные мамы. И что им это не понравится.
Третий пункт – мои достижения. Победы в конкурсах, научно-практических конференциях, новая должность и многое другое приводило в бешенство некоторых моих коллег. Часто я задавала себе вопрос: «А не бросить ли мне это все?»
Калужская область 1999 год
Бросить работу мне хотелось тысячу раз. Несправедливость – это то, что я ненавижу больше всего в жизни. Первый раз я серьезно задумала расстаться с профессией, когда моя дочь пошла в пятый класс.
Выпускной вечер в четвертом классе прошёл так, по словам коллег и администрации школы, как никогда не проходил. Это был замечательный праздник. Я была классным руководителем у класса, где училась моя дочь Яна. Но сначала я была просто сумасшедшей мамашей и более чем активно помогала Ирине Валентиновне, классному руководителю Яны. Она всегда ко мне обращалась за помощью, уяснив, что я ни в чем ей отказать не могу. Ирина была в то время лучшим учителем в начальной школе. К ней попасть было очень трудно. Детей отбирали. Яна, скорее всего, попала к ней только потому, что в чтении ей равных в то время не было. Читала она бегло и грамотно. Ирина просто взяла себе не блатную, но перспективную ученицу. Но через три года нашему учителю предложили должность завуча, и она не смогла сочетать эти две должности. Я в то время уже заканчивала свою Академию Педагогики. Как-то меня пригласили в школу для разговора. Директор просил меня взять классное руководство и некоторые часы. Класс я любила и знала, но так как математику и русский язык я не могла вести, пригласили ещё одного учителя. Итак, нас стало трое на один класс 4 «М»! Это был великолепный год. Дети получили отличного учителя и отдельного классного руководителя. Я вела у них два предмета: риторику и историю. Всё было в новинку. Такой предмет как риторика преподавался в школах впервые, да и то, я думаю, что не во всех школах было это новшество. Учебники были современные, яркие и очень интересные. Я сама их покупала на весь класс в Олимпийском, куда мы очень часто ездили в выходные с родителями.
В пятый класс моя дочь и остальные ученики 4 «М» пошли в единственную тогда среднюю школу в нашем городе, в народе именуемой, как «белая». Классным руководителем моего бывшего класса стала Нина Андреевна, учитель математики. Это была пожилая женщина, не очень любившая младшие классы и, как мне показалось, без чувства юмора. Она была прекрасным математиком. Но по темпераменту не очень подходила под статус классного руководителя пятого класса, с которым я была как нянька и вторая мама одновременно. Родителей она встретила сухо и сразу поставила всё на свое место. Я иногда спрашивала её: «Как там моя дочь?» Она строго из-под очков смотрела на меня и говорила: «Ну что я могу сказать – не математик!» Этой характеристикой обычно весь наш с ней разговор о моей дочери заканчивался. (Было весело вспоминать, когда мой «не математик» решала за пол группы в колледже сложные контрольные работы).
Скоро мой маленький народ начал грустить. Они прибегали ко мне и жаловались на Нину Андреевну. Я пыталась их успокоить, как могла. Но я знала, что ничего не изменится. Я потихоньку втянулась в процесс и стала помогать, как я привыкла, но я видела, что моя инициатива Нину Андреевну не радует. Мы с родителями устраивали вечера и помогали детям в школьных мероприятиях. Они выигрывали один конкурс за другим. Нина Андреевна светилась от счастья на сцене, когда их поздравляли, но я чувствовала, что она недовольна моей активностью.
Наступало время Нового года. Наш родительский комитет решил ставить на сцене сказку. Мы придумали и отрепетировали интересную историю с детьми. Костюмы, музыка, песни, интересный сценарий – всё это завораживало. Нашу сказку даже показывали для младших классов. После очередного показа Нина Андреевна подошла ко мне и недовольно спросила: «Елена Валерьевна, Вы не считаете, что это всё сильно отвлекает детей от учебного процесса?»
Больше я в школе не появлялась. Хотя у меня состоялся с ней ещё один неприятный разговор.
Я заканчивала своё обучение в университете. Диссертация отнимала много времени и требовала разнообразной деятельности. Кстати, в моем МЭГУ огромное внимание уделялось психологии, и мне приходилось практически защищать параллельно и диплом психолога. Одна курсовая следовала за другой. Для того чтобы сделать практическую работу, нужно было проводить психологическое исследование с детьми. В школе я пока не работала, так что «достать» детей я смогла только в своем бывшем классе, у Нины Андреевны.
Я пришла с утра и заглянула в класс.
– Здравствуйте, Нина Андреевна, – вежливо сказала я.
– Доброе утро. Вы ко мне? – на ее лице сразу отобразилось недовольство.
– Я хотела попросить Вас о помощи. Можно раздать детям листочки с заданиями? Мне очень нужно.
– У меня нет времени с этим возиться, – ответила неприятным тоном Нина Андреевна.
– Ну, можно я тогда сама им раздам? Я быстро.
Я вошла в класс, раздала листочки и сказала, что завтра их соберу обратно. Дети сияли от счастья, обнимали и целовали меня.
Нина Андреевна стояла и наблюдала эту неприятную для неё картину. Как вы думаете, что было дальше?
В результате на меня обрушились с претензиями все родители класса. Требование было одно – отдалиться от детей. Не приходить, не общаться и не лезть в этот класс вообще.
Было смешно и грустно одновременно. Я четыре года отдала этим детям. И раньше родители не возражали, когда я моталась в Москву за учебниками, за методическими пособиями, за подарками. Когда я устраивала праздники с презентами, которые покупала сама. Нет, их всё устраивало, что нашлась такая полоумная мамаша, да ещё и впоследствии классный руководитель, что взвалила на себя абсолютно всю работу. В работе с классом мне помогали единицы: бабушка одного мальчика и впоследствии ставшая мне близким человеком, соседка, с дочкой которой Яна выросла и очень тесно дружила.
Итак, ко мне прибыла целая делегация родителей, которая предъявила мне претензии за вмешательство в дела класса. Глаза были опущены, видимо потому что всё же было стыдно. Я клятвенно пообещала родителям на пушечный выстрел не подходить к классу. Одновременно посетила мысль – и к профессии учителя тоже. Некоторые родители звонили мне позже и извинялись за то, что им пришлось идти на поводу у большинства. На следующее утро после разговора с родителями я взяла все свои бумаги по написанию курсовой и показала Нине Андреевне, сказав, что анкеты были даны детям не для того, чтобы настроить их против нового классного руководителя, а для написания практической части диссертации. Она стояла, склонив голову набок, и слушала меня, но не слышала.
В последний раз я увидела её при прощании с ней у школы, у её школы, где она работала. Гвоздики в моей руке нервно тряслись. Сзади я услышала слова ее подруги: «Нина Андреевна просила меня передать всем, кому она вольно или невольно сделала плохо или обидела, что она просит прощения».
И тут я не выдержала, слезы полились рекой. Я положила цветы в гроб и быстро пошла по направлению к дому. Я помню, что позвонила Яне и долго сквозь слёзы ей рассказывала о том, как прошло прощание с её бывшим классным руководителем. Яна молчала. Я понимала, что она тоже плачет.
Калужская область 2007 год
Ее слезы. Их было много. Сейчас я не понимаю, как я выдерживала такой стресс, на чем держались мои духовные и физические силы. Чем старше становилась моя дочь, тем больше скапливалось вокруг нее проблем.
– Семен Витальевич, отпустите меня завтра в Москву, – осторожно начала я, предвкушая встречу с Ним в столице.
Директор снял очки и спросил:
– Это важно?
– Да, это важно.
– Хотите с Яной встретиться?
– Нет, Яна занята завтра, работает весь день. Мне по личному вопросу очень нужно быть в Москве.
– Хорошо, напишите заявление и предупредите завучей, что Вас завтра не будет.
Он вообще всегда мог входить в «важные» дела учителей нашей школы. Вот только в одно «важное» дело он так и не смог вникнуть. Эта история многое изменила во мне и расставила все по своим местам.
Это было в тот год, когда моя дочь заканчивала 9 класс. Уже тогда начиналось «профильное движение». Профильные классы ежегодно открывались в том или ином среднем общеобразовательном учреждении. Наша школа не стала исключением. И всё чаще можно было услышать от педагогов, от классных руководителей о том, что в школе в 10-11 классах открываются гуманитарные или математические, исторические, биологические, спортивные направления. Наша школа пошла «впереди планеты всей» – у нас уже в 2003 году открывали даже «предпрофиль». А первые старшеклассники, которые пришли в новую школу в 2000 году, гордо именовали себя «юристами», так как этот класс углублялся в историю и обществознание и имел название «юридический».
Итак, два девятых класса разделились на два профиля: гуманитарный и математический. Дочка сначала сидела над пятью учебниками алгебры, борясь с формулами, потом, не выдержав, попросилась в гуманитарный класс. Я понимала, что есть ещё одна причина. Яне очень легко давался любой предмет. Алгебра была только предлогом. С малых лет моя девочка влюбилась в очень приятного и красивого паренька со звучной и великой фамилией Чехов.
Именно он и являлся причиной её тяготения к «А» классу. Сначала я была против перевода, но уже через неделю после этого разговора, она сидела с Чеховым за одной партой. Если бы я знала, что из этого всего выйдет!
Из Яниной затеи перейти в другой класс и действительно не вышло ничего хорошего.
Теперь классным руководителем Яны стала Молчанова Нина Николаевна, учитель истории. В нашей школе она была «звездой». Предполагалось, что она безукоризненно знала свой предмет и преподавала на высоком уровне. Но сейчас я бы и с этим фактом поспорила.
Как-то у меня с мамой состоялся разговор о наших предках. Мама рассказала, что наши предки не были крестьянами, а были однодворцами. Меня эта информация очень заинтересовала, и я спросила у Молчановой, кто такие однодворцы. Если бы вы слышали, какую ерунду она мне сказала, вы бы рассмеялись.
Тем не менее, была она очень милая в общении женщина, приятной внешности. Историки в то время были в дефиците, так что в школе «правила балом» только она. Правда через год после открытия средней школы к нам пришли ещё две женщины, преподававшие историю, но очень быстро ни одной, ни другой в школе не оказалось. И только через несколько лет я узнала тайну их исчезновения из нашего «дружного» коллектива. Догадаться легко. Молчановой не нужны были конкуренты.
Приняла Молчанова моего ребенка в свой 9 «А» класс нежно и с удовольствием. Но не прошло и двух месяцев, как случилось то, что забыть невозможно.
– Елена Валерьевна, помогите мне, Вы же член родительского комитета, – обратилась ко мне Молчанова.
– Да, Нина Николаевна, я Вас слушаю, что нужно сделать? – я привыкла помогать классным руководителям моей дочери с первого класса и не видела в этом ничего страшного. Наоборот, мне было очень интересно. Мы сидели с ней в школьной столовой и пили мерзкий столовский чай.
– У нас КВН новогодний намечается, Вы – человек творческий, помогите со сценарием, я хочу, чтобы мой класс победил, – сказала Нина Николаевна.
Мне понравилась идея, я написала сценарий буквально за сутки, и мы даже ещё не начали репетировать, как грянула буря.
Я помню красное разгорячённое лицо, искажённое от ненависти ко мне. Это лицо выкрикивало оскорбления в мою сторону, молниеносно перейдя на «ты».
– Ах, ты какая! Ты класс у меня забрать хочешь! Вот почему согласилась мне помочь! Говорили мне, что ты за птица! Нет, не птица, ты – паук, ты всех обработала! Оплела паутиной всю школу!
В её эмоциональную речь я так и не смогла вставить ни одного слова.
– Рассказали мне, какие беседы ты ведёшь с моими учениками! Я сделаю всё, чтобы ты тут больше не работала и дочь твою выгоню! Дорогу забудете сюда!
Я просто попросила её уйти в тот день. Больше ничего не смогла сказать.
С этого момента для меня и моей дочери в школе началась совсем другая жизнь, началась травля. Все члены коллектива в одну шеренгу встали на сторону Молчановой. Многие, отводя глаза, говорили мне: «Нина Николаевна во всём права, а Вы нет». Права? От обиды хотелось выть волком. Эти же слова я услышала от Яниной первой учительницы. Трудно передать все чувства, которые охватили меня тогда. Она отвернулась от нас. Окончательно. Впоследствии я простила все, но если человек предал однажды, жди от него предательство снова и снова. К сожалению, все так и случилось….
Я не обижалась на многих моих коллег в нашей школе, они не знали толком ни меня, ни мою дочь. Но были люди, которые были близкими, как мне казалось. Но и они предали меня. Вот именно это убивало больше всего. Такое состояние очень трудно передать. Ты словно находишься в кошмаре сновидений или в нереальном времени и пространстве.
Начались тайные собрания. Директор вызывал по очереди всех учителей-предметников, учивших Янку, и спрашивал: «Что плохого вы можете сказать об этой девочке?» Причём, вопрос ставился именно таким образом. Он хотел, чтобы Молчанова оказалась права, чтобы хоть кто-то сказал, что моя дочь плохо учится, прогуливает уроки или дерзит. Но никто, даже те, кто дружил с Молчановой и хотел бы стать на её сторону, ничего не могли сказать плохого о моей дочери. Как-то в очередной раз пригласили на это тайное собрание и меня.
Директор подождал, пока стих гул учителей, обсуждавших нашу проблему, и сказал:
– Мы собрались сегодня опять по вопросу, который обсуждаем уже не первый день. Давайте уже придём к какому-то решению.
Молчанова сидела с гордым видом, глаза блестели, она оглядывала всех с улыбкой. Когда её взгляд останавливался на мне, в её глазах читались отвращение и ненависть.
– Нина Николаевна утверждает, что Яна прогуливает уроки, не учит её предмет и делает непозволительные вещи.
– Ну, что касается прогулов, это Вы, Нина Николаевна, обманываете. Никогда Яна не прогуляла ни одного урока, она даже больная в школу ходит! А вот позвольте спросить, какие непозволительные вещи она делает? Заинтриговали, – сказала Анна Николаевна, учитель русского языка, которая обожала Янку.
– У нее пирсинг! А это делают только проститутки, – взвизгнула Молчанова.
Слово прозвучало, как гром среди ясного неба. Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание.
– Ой, да ладно! В Ваших ушах, Нина Николаевна, знаете, тоже пирсинг. Вас тоже можно так назвать?– нашлась Анна Николаевна. Она никогда никого не боялась, всегда говорила правду и терпеть не могла несправедливость.
Молчанова, явно не ожидавшая такого разворота событий, снова взвизгнула.
– У нее в пупке!
– А зачем Вы заглядывали к ней под кофту? – спросила бывшая классная руководительница Яны. – Я, например, никакого пирсинга не видела. Пупок у нее всегда прикрыт. Одежда приличная и красивая.
Молчанова побелела от злости. Собрание явно сегодня не становилось на её сторону.
Ох, боже, пирсинг! Я была против такого решения, но бабуля не смогла устоять перед Яниным желанием, и на день рождения у дочери в пупке красовалась маленькая серёжка.
Вот её Молчанова и узрела как-то.
– Ну а Вы, Елена Валерьевна, что скажете?– вдруг обратился ко мне директор.
– Если честно, я не понимаю, что вы все хотите от меня услышать! Что моя дочь Вам всем сделала? – спросила я уставшим голосом. Я сама этот голос не узнавала, словно за меня кто-то говорил в данный момент.
– А кого Вы слушаете? Что её спрашивать? Её гнать из школы надо с подвальным дипломом! – закричала Молчанова.
– А что не так с её дипломом? – спросила учитель географии.
– Он либо купленный, либо полученный в подвале какого-нибудь коммерческого вуза без государственной аккредитации! Тоже мне магистр! Да что это такое? Проверять нужно дипломы перед тем, как брать на работу! – разошлась Молчанова, обращаясь к директору.
– Что такое «магистр»? И правда, что-то странное, – поддержала Молчанову учитель географии.
В то время, слово «магистр» в школах было подобно красной тряпке для быка. В современной России магистерские программы начали создаваться примерно 15 лет назад. Я попала как раз в самое начало этой программы. Это было отражением общемировой тенденции, направленной на унификацию программ и дипломов высшего образования. Никто из руководства школ не собирался признавать, что люди, выходящие из стен высших учебных заведений, становились не просто «специалистами». Защитив диссертацию на соискание ученой степени, они получали академическую степень и назывались «магистрами». В моем дипломе стояли две печати – «имеет право преподавать в любой точке земного шара» и «имеет право на ношение мантии». Мой диплом коллеги ходили рассматривать к секретарю, как диплом Хогвартса, вымышленного учебного заведения в книгах о Гарри Поттере.
Как меня и учили в моём учебном заведении – «старая» педагогика боролась с «новой». Кто-кто, а я на себе это прочувствовала сполна.
Собрание затянулось. Учителя переглядывались и спрашивали друг друга, когда можно уйти. Анна Николаевна встала первая и направилась к выходу. У двери она обернулась.
– Я не собираюсь в этом участвовать! Оставьте ребёнка в покое! Таких учениц, как Яна, у меня за всю педагогическую практику было всего несколько, на пальцах одной руки пересчитать! А Елена Валерьевна – хороший педагог, которого любят дети. Что касается её диплома – это не ваше дело!
Вслед за Анной Николаевной вышла из кабинета директора и я.
– Не плачьте, Елена Валерьевна, – попыталась успокоить меня коллега. – Молчанова всегда была стервой. Ещё в белой школе издевалась над детьми учителей. Когда-то учитель английского языка не поставила ее дочери в аттестат пятерку, и дочь лишилась золотой медали.
– А моя дочь тут причем? – не выдержала я и расплакалась снова.
– Она еще тогда прилюдно поклялась на педсовете при всех, что будет мстить, пока работает в школе.
– Но это же бред! Кому мстить? Всем подряд?
– Согласна. Бред. Меня сразу предупредили, что с ней лучше не общаться, а если и приходится общаться, то это нужно делать очень и очень осторожно. Вы не представляете, я тоже однажды стала её жертвой. Мы как-то отмечали в школе День Учителя, позже пошли прогуляться. И тут всем захотелось кофе. Я жила ближе всех и пригласила зайти ко мне. У меня не было идеального порядка в доме на тот момент, я не ждала никого и не собиралась приглашать. Так получилось. Когда мы расселись на кухне, я налила в чашки кофе, мы выпили, пообщались, и гости ушли. На следующий день я услышала в учительской от коллег, что Молчанова всем подряд рассказывала обо мне гадости: у меня дома жуткий бардак, и все чашки, из которых мы пили кофе, были грязные. Молчанова возмущалась на каждой перемене, и всем говорила одно и то же: «Как можно так жить? Такая грязь дома! Ещё и в гости нас позвала!»
– Я не удивлена, – сказала я.
– Так что не расстраивайтесь, у Вас великолепная дочь! И Вы – хороший учитель! А достижения у Вас впереди! Ещё эту «звезду» перещеголяете!
Калужская область 2012 год
Самым главным своим достижением я считала победу в конкурсе «Лучший учитель России», приоритетный национальный проект «Образование». Два трудных года я готовилась к участию в этом конкурсе. Когда я, наконец, собрала документы и свои заслуги, в Калуге моя папка не прошла проверку. Мне сказали, чтобы я сократила список достижений на двадцать листов. Дело в том, что допускается к рассмотрению только тридцать печатных листов достижений. У меня было пятьдесят два. Долго думала, как сократить то, что наработала своим тяжким трудом. Сократила до сорока и снова приехала в Калугу, чтобы сдать свою папку. Женщина, принимающая документы, сказала:
– Ужас! Столько достижений не бывает! Сократить!
– Я не могу больше сокращать, потому что не понимаю, что выкинуть из папки достижений. Вдруг то, что я выкину, для комиссии будет как раз важным.
– Как хотите, – сказала мне она. – Только вот, что я Вам скажу. Если у кого-то будет столько же баллов, сколько и у Вас, а у этого человека с количеством листов в папке будет порядок – выкинут Вашу папку!
Но я так и не стала ничего сокращать и подала документы так, как было.
Время тянулось медленно. Я ждала результатов конкурса. По десять раз на день открывала сайт Министерства Образования, чтобы убедиться, что результаты ещё не выставили. Но в очередной раз, когда я открыла страницу с результатами, я увидела заветную новость – «Итоги конкурса «Национальный проект «Образование». С волнением я открыла документ … и не увидела себя в первой «шестерке». Я опустила глаза дальше. Увидев свою фамилию на двенадцатом месте, немного пришла в себя. По итогам конкурса я входила в число победителей. Но не «путинского» масштаба, а «аникеевского». Аникеев Александр Сергеевич, министр образования Калужской области, который клятвенно заверил учителей, что вторая шестерка тоже станет победителями. Но меня удивило то, что в документе было выделено только первые шесть учителей-победителей. Я набрала номер куратора конкурса.
– Добрый день, я звоню по поводу итогов конкурса. Скажите, пожалуйста, те, кто попали во вторую шестерку, считаются победителями? По положению конкурса, во всяком случае, так должно быть.
Её ответ меня убил:
– Нет, выиграли только первые шесть учителей, в области денег нет, поэтому в этом году будут только «путинские».
Я отключилась и разревелась. Деньги мне бы конечно не помешали, я влезла в большие долги из-за ремонта своей квартиры. Но дело было далеко не в деньгах. Меня поймут только амбициозные учителя. Я хотела выиграть для себя, для родителей, даже для школы. Хотела, чтобы мною гордились. Несколько недель я об этом даже не вспоминала. Но как-то, сидя за компьютером, я наткнулась на он-лайн приёмную министра. У меня сразу возникла мысль задать вопрос. Зачем же ещё такие приемные создаются? Я, недолго думая, сочинила вежливое сообщение и нажала «отправить».
Через день я получила на сайте ответ. Министр вежливо сообщил мне, что все «аникеевские» победители таковыми считаются и получат свои сто тысяч.
Пока мы с ним вежливо переписывались, он вызвал «на ковер» нашего руководителя отделом образования и, я думаю, уже не очень вежливо задал ей вопрос о том, почему её подопечные ничего не знают о результатах конкурса? Пошла цепная реакция.
На следующий день в школе меня пригласил директор:
– Елена Валерьевна, почему Вы не посоветовались со мной прежде, чем общаться с министром?
Его тон мне не понравился.
– А почему я должна спрашивать у Вас, с кем мне вести переписку? Мы живем в свободной стране, министры открывают линии общения в интернете. Зачем? Правильно – чтобы мы могли задать им вопрос. Я в Твиттере могу с кем угодно пообщаться в комментариях. Общалась с Соловьевым, Канделаки, Кадыровым и т.д. Чем министр образования Калужской области хуже?
– Вы меня подставили и Людмилу Анатольевну тоже. Её вызывали к министру.
Вот Людмилу Анатольевну я меньше всего хотела подставлять. Тут я расстроилась сразу. Её не любили в школах. Вероятно, просто боялись или завидовали. Это была наша заведующая отделом образования Жуковского района. Мне она всегда нравилась: властная, умная и красивая женщина. На следующий день я сделала распечатку нашей с министром переписки и отдала директору.
– Найдите тут то, что, по Вашему мнению, «подставляет» Вас и Людмилу Анатольевну.
Директор долго читал, но страшного ничего не нашел и отпустил меня с миром. А я тем временем собиралась на губернаторский бал. Дочь согласилась меня отвезти.
– Маам, мне страшно, я не знаю, о чём с ней разговаривать. Давай ты сядешь на первое сидение? – сказала Яна.
– Ян, мы гостя посадим на заднее сидение? Ты молчи, я попробую общаться с ней сама.
Мы ехали на губернаторский бал по случаю награждения лучших учителей Калужской области. У отдела образования не оказалось машины на тот момент, и мы обещали забрать Людмилу Анатольевну. Я немного волновалась, так как не очень люблю ездить с незнакомыми людьми, но бояться её я не боялась. Мне вообще никогда не ведом был страх перед начальством.
Зря я переживала. Меня никто в машине не замечал. С первых минут Яна и начальник отдела образования Жуковского района «нашли друг друга». Они не замолкали всю дорогу до Калуги. Я сидела и улыбалась. Яна ей понравилась, а Янка была в восторге от неё.
Бал у губернатора запомнился. Было красиво, торжественно и как-то по-домашнему, без особого официоза. В Министерстве образования за неделю до этого мне было некомфортно. И вот почему.
Приём был торжественный: с концертом и приветственными речами. Когда Аникеев назвал мою фамилию, чтобы вручить грамоту, он сразу напрягся и смотрел на меня, пока я к нему добиралась. Отдав мне грамоту, он не выдержал.
– Ну вот, Елена Валерьевна, а Вы волновались за деньги!
Стало безумно противно. Я дотянулась до его уха и сквозь громкую музыку прокричала.
– Не поверите! Но нужна была только бумажка, которую Вы мне сейчас вручили. Я крайне амбициозная, а не бедная!
Потом пресса будет отмечать момент, что мы с ним о чем-то успели «на ухо» поговорить. Но мне было всё равно. Что хотела, я ему сказала. Когда мы фотографировались, и я снова подошла к нему, он уже улыбался.
***
Открыто улыбаться я разучилась еще в детстве, когда часто подходила к гардеробу, смотрела на мамину одежду и уговаривала себя: «Вот же её платья висят, значит, она не навсегда уехала, значит, вернется за мной, заберет меня к себе». Но моя маленькая детская уверенность таяла с каждым днем. Я очень скучала по ней. Она мне казалась нереальным сном: красивая, молодая, как с экрана телевизора. Я помню, что одна из дикторов первого канала была чем-то похожа на неё. Я смотрела все новости и представляла, что это моя мама, я с ней даже разговаривала. Бабушка – вот кто мне был единственным и близким человеком. С того времени и навсегда. Её нет со мной уже много лет, и для меня её уход –невосполнимая потеря.
