Елена Папанова
Анатолий Папанов: так хочется пожить… Воспоминания об отце
Итак, после смерти бабушки дедушка Дима остался один. Папина сестра, тетя Нина, старалась регулярно его навещать. Хотя дорога для нее была не из близких. Она жила в подмосковном Красноармейске. Конечно, тетя Нина помогала ему с хозяйством. Тех веселых застолий на Усачевке, какие случались раньше, когда собирались все родственники, уже не было. Приезжали внуки, Нинины сыновья, которые уже выросли и обзавелись своими семьями.
Дедушка Дима так же каждое лето выезжал на дачу, занимался хозяйством, так же пунктуально записывал в свой блокнотик все расходы по даче. Он умер, пережив бабушку Лену на 10 лет. Последние два года тяжело болел. Тетя Нина взяла его к себе в Красноармейск, потому что за ним требовался постоянный уход. Папа часто навещал его в Красноармейске и, конечно, помогал сестре материально. Умер он летом в 1982 году, не дожив до 90 лет несколько месяцев. Я была на гастролях с театром в Мурманске. Мне сообщили об этом – и я срочно вылетела в Москву.
Конечно, похоронили его вместе с бабушкой на Кузьминском кладбище. Отец и его сестра Нина остались без родителей. Комнату в коммуналке на Усачевке, с которой их так много связывало, пришлось освободить. Одно время, еще при жизни дедушки, отец пытался прописать туда одного из сыновей Нины – Анатолия. Но тогда с пропиской было очень строго, и у него ничего не получилось.
Помню, как мы приехали на Усачевку разбирать вещи дедушки. Что-то выбрасывали, что-то оставляли. Много вещей взяла Нина. Дедушка очень аккуратно собирал все публикации из журналов и газет об актере Анатолии Папанове, о его работах в театре и кино. У Дмитрия Филипповича собрался целый архив из многочисленных фотографий, театральных программок, писем… Его потом забрал отец. А я взяла себе на память вазочку для карандашей и шкатулочку, сделанную из мрамора. Они и сейчас стоят на моем туалетном столике.
Так Усачевка прекратила свое существование в истории нашей семьи. Случайность или нет? Новодевичье кладбище, где похоронили отца, тоже недалеко от Усачевки. Памятник из серого мрамора как бы символизирует театральный занавес и кинопленку. На нем надпись:
АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПАПАНОВ
1922–1988
Круг замкнулся. И не случайно он замкнулся именно там.
Нина
Красноармейск – небольшой подмосковный городок, расположенный недалеко от шумной магистрали, которая ведет на север, в старинный город Ярославль. Сколько себя помню, эта дорога, сначала старая Ярославка, потом новое Ярославское шоссе, проложенное недалеко от подмосковного города Пушкина, всегда была забита машинами. Сколько я ездила по этому шоссе! В детстве, с отцом – сначала на его старенькой «Победе», потом на «Волге», а потом, став взрослой, на своих машинах. Наверное, если сложить весь километраж, который был пройден мной по Ярославке, то, возможно, получится не одно кругосветное путешествие!
Первая машина у отца появилась после фильма «Живые и мертвые», когда одна воинская часть за заслуги папы в этой картине очень дешево продала ему списанную бежевую «Победу». Когда папа вел машину, я любила устраиваться на заднем сиденье и играть в куклы. Мне было там весело и уютно.
До покупки дачи мы ездили в свободные дни в Красноармейск, где жила со своей семьей папина родная сестра Нина. Муж тети Нины Петр Гаврилович Кондратьев обосновался в этом городке с семьей, когда вышел в отставку, дослужившись до звания майора. Поначалу они, как и мы, ютились в коммуналке, а потом (не без папиных хлопот) переселились в хорошую трехкомнатную квартиру в новом кирпичном доме. К тому времени весь маленький Красноармейск знал, что в их городе живет сестра знаменитого артиста Папанова. Отец обожал тетю Нину и всю ее семью. Очень часто навещал их, иногда брал меня с собой.
Вообще папа принимал активнейшее участие в семейных делах сестры. И она была ему за это очень благодарна. Когда он приезжал, всегда старалась чем-нибудь одарить: то свежими овощами и фруктами со своего маленького садового участка, то домашними заготовками… Иногда это даже были вещи, за которыми отстаивались огромные очереди.
Тетя Нина тоже обращалась к своему отцу на Вы. Брат и сестра были воспитаны в любви и уважении к старшим и друг к другу. И если папа долго не видел своих родных, то очень по ним скучал.
В те времена тетя Нина и дядя Петя жили очень скромно. Она работала директором небольшой ведомственной гостиницы, где останавливались командировочные, а дядя Петя служил начальником ЖЭКа. К двум их сыновьям, на которых уходила почти вся зарплата, мой папа был очень привязан, заботился о них, как о родных. Всегда, когда приезжал в гости, клал потихоньку тете Нине в карман халатика деньги «на ребят». У папы всегда было обостренное чувство ответственности перед всеми родственниками.
Дедушка Дима мечтал вывести двух своих внуков «в люди». Им были куплены музыкальные инструменты: Анатолию – аккордеон, Валерию – скрипка. У брата Толи дело с аккордеоном еще как-то продвигалось – он учился под натиском всей родни в музыкальной школе и по праздникам, дома у дедушки Димы, где собиралась вся семья, демонстрировал свои успехи к великой радости и гордости деда. А у Валерки со скрипкой дела шли очень туго. Несмотря на то, что он, скрипя зубами, тоже посещал музыкальную школу, ничего не клеилось. Не было у него желания овладевать скрипичным мастерством – и все тут! Он предпочитал гонять с ребятами по двору, а не разучивать гаммы. Был собран семейный совет, на котором решили, что Валерий вместе со скрипкой переберется к бабушке с дедушкой в Москву, где дед будет неустанно следить за его успехами как в музыкальной, так и в общеобразовательной школах. Парень перебрался к старикам в столицу, злополучная скрипка была повешена на стенку на самое видное место в качестве подтверждения для гостей, что внук занимается музыкой. Но дела пошли еще хуже. В Москве Валерка так интенсивно занялся личной жизнью, что окончательно бросил не только «музыкалку», но и общеобразовательную школу.
Опять стали собираться семейные советы, на которых решалось, что все-таки делать с несостоявшимся музыкантом. Мой папа всегда придерживался мнения, что насильно из человека артиста не сделаешь. И вот, наконец, было решено отправить Валерия обратно в Красноармейск, определить на работу и в вечернюю школу. Так и поступили. Вскоре Валерия забрали в армию. После армии он вернулся в родной Красноармейск и вроде бы образумился. Поступил в техникум, окончил его и получил профессию инженера, но самой большой его удачей, на мой взгляд, была женитьба на замечательной девушке Наташе. Внешне она была не очень красива, но это был тот случай, когда говорят, что человек красив своей душой. Вскоре у них родился сын Женя. Валерка был неплохой человек, но он имел один минус – любил выпить. Это очень огорчало Наташу и тетю Нину. Но Наташа его любила так, что прощала все. Валерий тоже любил свою семью. Боролся со своим недугом, хотя получалось у него это не всегда. Помню, когда Женя подрос и надо было думать, с какой профессией связать свою жизнь, Нина попросила папу, чтобы он помог устроить внука в суворовское училище. Женя стал военным. Сейчас у него тоже своя семья и растет дочь. К сожалению, Наташи и Валерия уже нет в живых. Наташа тяжело болела и умерла довольно рано. Валерий ненадолго пережил ее.
У второго моего брата Анатолия судьба сложилась не очень удачно. Он несколько раз был женат, от первого брака у него есть дочь, но, насколько я знаю, он с ней не общается. К сожалению, все беды у него были тоже из-за пристрастия к «зеленому змию».
Сейчас тети Нины тоже нет в живых. Она ушла из жизни через несколько лет после смерти мужа. Замечательная трехкомнатная квартира в кирпичном доме, которая была получена с помощью папы, осталась ее сыну Анатолию. Из-за своего пагубного пристрастия он эту квартиру потерял, продав за бесценок. Сейчас Анатолий продолжает жить в Красноармейске.
ГИТИС
Государственный институт театрального искусства им. А. В. Луначарского – ГИТИС. Это крупнейшее в Европе высшее театральное учебное заведение. Оно ведет свое начало от Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества, которое в 1918 году было реорганизовано в Музыкально-драматический институт (с 1922 года – Институт театрального искусства). В 1925–1931 годах существовал как центральный техникум театрального искусства (ЦЕТЕТИС). В 1931 году снова был преобразован в институт, а с 1934 года и до недавнего времени носил название Государственный институт театрального искусства им. А. В. Луначарского. Сейчас он называется Российский институт театрального искусства.
По пустынным улицам Москвы медленно идет молодой человек в гимнастерке, в сапогах, опирается на палочку. Он сворачивает в тихий Собиновский переулок между Арбатской площадью и улицей Герцена, входит в небольшой палисадник приземистого старинного дома под № 4, останавливается у доски «Государственный институт театрального искусства им. А. В. Луначарского». Потом, немного постояв, парень в гимнастерке решительно распахивает тяжелую дверь, входит в вестибюль. Мимоходом он видит в большом зеркале свое отражение и, стараясь не хромать, направляется в учебную часть подавать заявление о приеме в институт. В заявлении говорится, что он, Анатолий Дмитриевич Папанов, 1922 года рождения, просит зачислить его студентом на актерский факультет. Это было в октябре 1942 года.
Большая часть педагогов и студентов была эвакуирована, многие ушли на фронт и в ополчение. Те, кто остался в первые дни войны, создали четыре фронтовые бригады. Немногочисленные первокурсники, которые оставались и которые еще ничего не умели, тоже постарались создать свой репертуар и быть полезными на фронте, в госпиталях, на вокзалах, откуда на передовую отправлялись эшелоны. Так была создана 5-я фронтовая бригада.
Абитуриент Папанов с заявлением в руках о приеме в ГИТИС попал к народному артисту СССР Михаилу Михайловичу Тарханову (Москвину), который в то время возглавлял институт. Раненый солдат в старых кирзовых сапогах, в застиранной гимнастерке, с палочкой в руках стоял перед ректором. Михаил Михайлович испытующе смотрел на будущего студента. «А сможешь?» – спросил он, имея в виду недавнее ранение в ногу. «Смогу», – ответил солдат. «Тогда смелее!» – сказал Тарханов.
Так осенью 1942 года отец был зачислен сразу на второй курс актерского факультета. Хотя он всегда шутил, что в ГИТИС его приняли только потому, что на курсе не хватало молодых людей, потому что все мальчики, кто, конечно, мог, ушли на фронт. Но в каждой шутке есть доля правды, и замечательно, что в это тяжелое время педагоги не ошиблись, взяв сразу на второй курс одаренного парня. Этот курс возглавляли замечательные режиссеры и актеры Московского Художественного театра Мария Николаевна и Василий Александрович Орловы. Бывший сержант с энтузиазмом погрузился в учебу. С легкой руки однокурсников сразу получил прозвище Толя Папан.
Все время обучения в ГИТИСе Тарханов следил за его судьбой. Один раз педагог сделал ему замечание. Он сказал: «Но это ты, братец, брось. Так только в Театре сатиры играют». Слова, как это выяснилось позднее, оказались пророческими.
А какие были интересные предметы! Актерское мастерство, история театра, изобразительного искусства и музыки, эстетика, танец, фехтование, техника речи… Все это приносило огромную радость. Появились новые друзья. И стали потихоньку забываться все ужасы, которые пришлось испытать на фронте. Но война не давала о себе окончательно забыть. Папанов включился в состав фронтовой бригады, чтобы выступать перед бойцами, одним из которых он и сам был еще совсем недавно.
Несмотря на то, что вышел Указ Советского правительства, по которому студенты старших курсов не только освобождались от призыва, но и должны были демобилизовываться из армии (так страна проявляла дальновидную заботу о будущих специалистах), студентов ГИТИСа становилось все меньше и меньше. Многие уходили в 3-ю Московскую дивизию народного ополчения, созданную 16 октября 1941 года, в партизанские отряды. Девушки, оканчивая курсы санинструкторов, становились медсестрами. Каждому гитисовцу и по сей день памятно имя студентки актерского факультета Героя Советского Союза Наташи Качуевской, ушедшей на фронт медсестрой и погибшей за Родину. А таких, как она, было немало.
После окончания 2-го курса Папанову сообщили, что он включен в концертную фронтовую бригаду института. В бригаду вошло около 10 человек, среди них были: Серафим Егоров, Нина Хромова, Надежда Каратаева, Дмитрий Полонский и другие. Выступали в блиндажах, на лесных полянах. Играли отрывки из комедии Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Студент Папанов играл Емелю. Еще он читал на концертах рассказы Чехова «Пересолил», «Шуточка», «Хамелеон», декламировал стихи Маяковского, Симонова. А сколько было бесценного материала для наблюдений! Студенты буквально впитывали в себя увиденное и услышанное. Они верили, что придет время, когда каждый из них выйдет на подмостки сцены и сыграет кого-то из этих замечательных людей, как актер прикоснется к тому, прекрасному и великому, имя которому – защитник родины.
Молодые артисты были еще неумелые, но их выступления воспринимались солдатами с особой фронтовой жадностью к искусству. И, по рассказам папиных однокурсников, потом они уже никогда не испытывали такой радости и глубокого удовлетворения от общения со зрителем, как на фронте.
Поездки с концертами были не только на фронт. Студенческие коллективы обслуживали также и тружеников тыла. Однажды осенью поехали в колхоз. Их попросили играть там отрывки из студенческих спектаклей. Они долго и тщательно готовились, приехали заранее, увидели афиши – все было в порядке. А женщина – председатель колхоза, очевидно, не разобравшись, кто они, отправила их работать в поле. Да и они промолчали, решив помочь колхозникам. В результате несколько дней подряд убирали картошку. Да так ударно, что потом при подведении итогов оказалось, что они перевыполнили план. Когда стали спрашивать, как их фамилии и кто бригадир, выяснилось, что они артисты. Председатель колхоза долго извинялась. Им написали благодарность. Бригадиром был студент-однокурсник Юра Фрид, а его вдруг в этой благодарности назвали руководителем института и Народным артистом СССР. Так потом к нему и приклеилось это прозвище среди однокашников.
В этой поездке в другом колхозе был еще такой случай: подогнали два грузовика и сделали таким образом сценическую площадку. Одного из шоферов не предупредили, что идет концерт. И вот сидит студент Папанов на одном грузовике. А его партнерша – на другом. Играют сцену из спектакля. А шофер, которого не предупредили, пришел после обеда, сел в машину и уехал. Так во время сцены папину партнершу и увезли, но зрителям это даже понравилось. А рядом был фронт. Потом из колхоза поехали на передовые позиции и там играли концерты. Так работала их фронтовая бригада. Это были самые дорогие папины воспоминания.
20-летний студент Папанов выглядел старше своих сверстников. Ведь за его плечами был фронт, было ранение, скитания по госпиталям, постоянная работа над преодолением хромоты. Он должен был отбросить палочку – ведь он обещал это Тарханову при поступлении в институт. Надо было держать слово.
Как я уже упоминала, у отца к тому времени уже был небольшой театральный опыт: до войны он занимался в студии Дворца пионеров, а затем играл в самодеятельном театре ДК завода «Каучук». Руководил этим коллективом замечательный артист Вахтанговского театра Василий Васильевич Куза, который впоследствии погиб во время бомбежки в здании своего родного театра. Кроме того, до войны Папанов посмотрел множество спектаклей. Из всех предпочитал мхатовские, а его любимым актером был Николай Павлович Хмелёв.
Врожденная одаренность в сочетании с этим небольшим опытом, фантастическое трудолюбие, непреодолимое стремление к достижению поставленной цели, фронтовое прошлое – все это выделяло студента Папанова среди однокурсников. Это отмечали педагоги, хотя и давали ему больше комедийные, нежели драматические роли. Он репетировал Астрова в Чеховском «Дяде Ване», но большим успехом пользовался в водевиле Ленского[1] «Честный вор» в роли господина Дюроше. А ему так хотелось играть героев!
Но не только театральным искусством занимались студенты. В институтском дворе проходили футбольные баталии. Гитисовцы гоняли черный гуттаперчевый мяч, который почему-то назывался арабским. Хотя играть этим игрушечным мячом, чудом уцелевшим в военное время, было неудобно, страсти вокруг него разгорались нешуточные. Если бы не вмешательство ректора института, мерзли бы студенты без стекол.
В тех матчах отец из-за своей малой подвижности чаще всего стоял на воротах. Такое амплуа совершенно его не устраивало не только на футбольном поле, но и на сцене. Он хотел играть ведущие роли, а не быть статистом. Для этого нужно было, по крайней мере, научиться ходить как все. Очень помог преподаватель сценического движения Иван Сергеевич Иванов. Он придумал комплекс упражнений, который помог отцу избавиться от хромоты. Помню, этим комплексом упражнений папа пользовался потом очень часто.
На Государственном экзамене по мастерству актера, который состоялся 11 ноября 1946 года, зал был полон народа. Впереди – Государственная комиссия, прославленные актеры советского театра. Далее сидели студенты и приглашенные ими родные и близкие. Председатель комиссии – знаменитая артистка МХАТа, несравненная Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.
В спектакле «Дети Ванюшина» выпускник Анатолий Папанов играл Константина, человека совсем молодого. И на контрасте, в комедии Тирсо де Молина «Дон Хиль – Зеленые штаны», – глубокого старца. Публика хохотала. Потом были аплодисменты, которые означали конец студенческой и начало новой, долгой творческой жизни, в которой мой отец по праву снискал признание своего таланта и любовь народа.
Мама. Дом на набережной
Да, дом был именно на набережной, которая зовется Саввинской. Дом № 5. Здесь прошла мамина жизнь с первого класса до переезда в 1957 году с папой в общежитие.
Но все по порядку. Мама родилась в 1924 году. Были траурные дни – умер Ленин. Мой дедушка, мамин отец Юрий Васильевич Каратаев был большевиком с 1916 года. Он удостоился чести стоять в почетном карауле у гроба Ленина. Сохранилась архивная кинопленка, на которой видно молодого дедушку. Раньше ее крутили для экскурсантов музея В. И. Ленина. Когда родилась мама, ни о каком крещении дочери, конечно, не могло быть и речи. Маму назвали Надей в честь Надежды Константиновны Крупской, жены Ленина, в знак сочувствия ее большому горю. Позже дедушка получил образование, защитил диссертацию, стал кандидатом исторических наук, много работал в партийных органах. Одно время он был секретарем партийной организации училища имени Верховного Совета, которая находилась на территории Кремля. Сам Сталин стоял там на учете. Дед много раз приходил в кабинет Иосифа Виссарионовича и приглашал его на партийные собрания. Дедушка был заслуженным человеком. Он был награжден орденом Ленина, орденом Октябрьской революции и разными медалями.
А в 1931 году семья военнослужащего Юрия Васильевича Каратаева, состоящая из его матери Анны Федоровны, жены Марии Васильевны и маленькой дочки Нади, получила комнату в коммунальной квартире. Внушительная коммуналка находилась на втором этаже того самого дома № 5 на Саввинской набережной. Она состояла из небольшой кухни, где стояла длинная дровяная плита. Каждая семья имела на кухне свой столик, где хозяйки готовили еду. В квартире также был длиннющий коридор, в конце которого стояло большое высокое зеркало, навевающее воспоминания о дворянских усадьбах. Уж кто его туда поставил и когда – я не знаю, но запомнила эту вещь на всю жизнь. Это красивое зеркало с маленьким мраморным столиком перед ним, в покрытой золотой краской раме царственно возвышалось в конце коридора, отражая в помутневшем от времени стекле всю историю многонаселенной квартиры с ее радостями и бедами.
Народонаселение было действительно немалым. Квартира состояла из девяти комнат. В каждой было по семье, а в некоторых даже теснились совсем посторонние друг другу жильцы. Например, в одной из комнат проживала пожилая женщина вместе с молоденькой девушкой Настей. Они не были родственниками, но, когда Настя забеременела и родила ребенка, соседка ухаживала за мальчиком как за собственным внуком.
В квартире было два туалета: мужской и женский. В каждом стояли по две раковины для умывания. В кранах вода была только холодная. Рядом с входной дверью в квартиру возвышалась телефонная будка.
У каждого было свое количество звонков в дверь. Например, Гуковым – два длинных и один короткий, Простаковым – один длинный и один короткий. Это был единственный способ не выбегать всем жильцам одновременно на каждый визит. Вот в такую классическую по тем временам коммуналку и въехала семья Каратаевых. Они заняли комнату метров 20, с двумя окнами, выходившими на Москву-реку.
Старенькая бабушка Анна Федоровна, которая практически всю жизнь прожила в деревне, сразу по деревенской привычке всем дала прозвища. Высокая, интеллигентная и молчаливая женщина по фамилии Соболева, которая практически ни с кем не общалась, а только тихо здоровалась, уходя или возвращаясь с работы, была прозвана бабушкой Коза горбатая. Этого прозвища Соболева была «удостоена» за некоторую сутулость. Женщина была одинока, хотя говорили, что у нее был муж, да умер. Но толком о ней никто ничего не знал.
Грузинку Маргариту Захаровну Григорашвили Анна Федоровна нарекла Совой головастой. Та действительно имела пышную черную шевелюру и глаза навыкате. У Маргариты Захаровны было два сына: Лева и Отар. Когда мальчики выросли и отделились от матери, к Маргарите Захаровне приехала из Грузии племянница Зейнап. Девушка вышла замуж за русского парня, привела его в комнату к Маргарите Захаровне, а вскоре у них родился мальчик. Численность населения в квартире снова повысилась.
Антонину Ивановну Неклепаеву, которая хромала и ходила с палочкой, бабушка окрестила Хромыгой. Маленькая, щуплая Анна Романовна Зайцева звалась Спичкой, а ее муж, который немного гнусавил, – Гуней. Не надо думать, что бабушка Анна Федоровна была злой. Просто она приехала из деревни, а там, как известно, без прозвищ не живут.
На лето бабушка брала маленькую Надю к себе на родину, в деревню Болшево, которая находилась недалеко от города Сасово, что в Рязанской губернии. Там у Анны Федоровны был свой большой дом с фруктовым садом. В Болшево жила сестра бабушки Анюты Мавруша со своим мужем дедом Карпом. Дед Карп никогда не вступал в колхоз и имел свое небольшое хозяйство. Он приезжал на собственной лошади в Сасово на станцию встречать Анюту с внучкой и вез их в деревню. Это было почти каждое лето. Маме очень нравилось отдыхать в деревне, среди множества подружек. Время проходило незаметно.
Еще у Анны Федоровны кроме сына, моего дедушки, была дочка Соня. У Сони от рождения были больные ноги, она очень плохо ходила и практически всю жизнь провела в инвалидном доме. Мой дедушка регулярно, два раза в году, брал Соню к себе погостить. Она этого очень ждала и любила ездить к брату. Когда началась война, бабушка Анна Федоровна решила уехать к себе в деревню, к сестре. А вскоре семья получила от Мавруши письмо, что бабушка Анюта умерла. Мавруша и дед Карп похоронили ее на деревенском кладбище.
Рядом с жилищем Каратаевых, в самом углу длинного коридора, располагалась большая комната, которую занимали Зайцевы: Анна Романовна, ее мать, муж и дочка Люся. Люся Зайцева была лучшей подругой моей мамы. Будучи ровесницами, они учились в одном классе и сидели за одной партой. Моя бабушка Мария Васильевна имела швейную машинку и обшивала девчонок. Поэтому их кофточки и платьица были похожи, как у сестер. Люсин отец, которого Анна Федоровна звала Гуней, работал инженером. В 1937 году его арестовали, но, как ни странно, на судьбе Люси это никак не отразилось. Она была комсомолкой, прекрасно училась, окончила школу с золотой медалью и поступила в институт. В Люсю был влюблен одноклассник Толя Грачев. После войны он остался служить в Германии в Группе советских войск. Приехав в Москву, он сделал Люсе предложение, женился и увез ее в Германию. Люся с детства страдала заболеванием легких. На новом месте болезнь обострилась, и Толя вернул жену в Москву. А через несколько месяцев Люся умерла от скоротечной чахотки. Моя мама в это время работала в Клайпеде и из-за большой занятости в спектаклях даже не смогла приехать на похороны подруги.
В квартире, помимо многочисленных жильцов, проживал пес по кличке Джек. Он был гладкошерстной дворнягой с обрубленным хвостом. Пес считался общим, его любили и кормили все. Но Люся и моя мама Джека просто обожали. И когда он заболевал, лечили и выхаживали его. Основным местом жительства собаки был коридор, но частенько Джек захаживал и в комнаты. И никто его не выгонял. Кто-нибудь спросит: «А где Джек?» – «Да вон. У Каратаевых в комнате лежит!» Пес был очень самостоятельный, сам выходил на улицу по своим надобностям, а потом возвращался и стоял у двери. Весь подъезд знал, что Джек живет именно в этой квартире. И каждый, проходивший мимо, звонил в дверь, чтобы собаку впустили домой. Мама рассказывала мне, что очень любила поговорить по телефону и много времени проводила в телефонной будке. Бабушка просила: «Джек, поди позови Надю, обедать пора!» Пес подходил к будке, открывал лапой дверь и дергал маму за подол платья. Джек жил в квартире довольно долго, но после войны он куда-то исчез.
После окончания школы моя мама решила стать актрисой и довольно успешно сдала экзамены в ГИТИС на актерский факультет. Абитуриентам было объявлено, что 22 июня вывесят окончательные списки тех счастливчиков, которых зачислили на первый курс. И хотя в это роковое утро все уже знали, что началась война с Германией, мама все же решила пойти в институт взглянуть на эти списки. Ведь тогда никто не думал, что война будет такой долгой и страшной. Люди верили в Красную Армию и в ее скорую победу. Когда мама приехала в ГИТИС, там было много народа. Шел митинг. Выступал студент Андрей Гончаров – будущий выдающийся режиссер. Он говорил о том, что надо идти на фронт защищать Родину. Сам он слово сдержал и ушел добровольцем.
Мама посмотрела списки и увидела свою фамилию в числе поступивших. Курс набрали мастера Вахтанговского театра Борис Евгеньевич Захава и Николай Викторович Пажитнов. Пришел сентябрь, и студенты начали заниматься. В числе маминых сокурсников оказались будущий знаменитый спортивный комментатор Николай Озеров и Алексей Левинский – впоследствии директор Театра сатиры. Проучиться удалось месяца четыре, а к Новому году обстановка на фронте под Москвой стала тяжелой. ГИТИС стал готовиться к эвакуации. Но первокурсников решили не брать. Оставшиеся в Москве ребята пытались организовать фронтовую концертную бригаду, но безуспешно. Стали бомбить Москву. Самый настоящий животный ужас наводил протяжный вой падающих бомб и гуляющие по небу яркие лучи прожекторов. Бомбили обычно по вечерам. Мама вспоминала: «Я никогда не забуду, как однажды во время очередной бомбежки я с двумя знакомыми ребятами оказалась на улице. Мы стояли в воротах нашего дома, когда произошел сильнейший взрыв. К счастью, бомба попала не в дом, а рванула около него, образовав громадную воронку. В этот момент один из ребят, стоявших чуть-чуть подальше, стал дико кричать. Я бросилась к нему. Это было жуткое зрелище: у только что совершенно здорового мальчика была оторвана стопа. Я постаралась как-то перевязать его, судорожно вспоминая, как нас этому учили в школе. Потом его увезла скорая. Этот паренек пережил войну, и судьба меня свела с ним много лет спустя. Причем совершенно случайно. Анатолий Дмитриевич тогда как раз снимался в каком-то фильме. Однажды после съемок он пришел домой и сказал, что директор картины, где он снимается, меня знает. Это был тот самый раненный во время бомбежки мальчик, на тот момент, конечно, уже взрослый мужчина».
А через некоторое время бабушка сообщила маме, что они уезжают в эвакуацию в Новосибирск. Официально, от школы МВД, где преподавал дедушка, мамин отец. Поселилась семья на окраине Новосибирска в деревянном бараке. Бабушка устроилась работать в библиотеку, дедушка в основном мотался по командировкам, так как продолжал служить в милиции. А мама осталась не у дел. Но вот одна знакомая, Люда Грачева, уговорила ее поступить на краткосрочные курсы медсестер. После окончания девушки уехали на санитарном поезде на фронт. «Каталась» мама по железным дорогам войны больше года. Санитарные поезда вывозили раненых с фронта в госпитали. Все было: и холод, и мучения, и под бомбежки попадали. Но духом не падали. Было очень трудно, очень уставали руки: им, молоденьким девчонкам, приходилось таскать носилки с ранеными, перекладывать их. Были у них, конечно, и санитары, но в основном пожилые, те, кого не взяли на фронт. Все ложилось на хрупкие девичьи плечи. Они делали перевязки раненым, кормили их. А вагон-кухня находился в конце состава. И они были вынуждены таскать огромные кастрюли через весь поезд. Чаще всего они это делали во время коротких остановок, поскольку в движении состав сильно трясло, и нести кастрюли было почти невозможно. Когда поезд останавливался, девчонки выскакивали с кастрюлями на платформу и бежали что было сил к вагону-кухне. Работала в основном молодежь, и все лишения и неудобства переносились довольно легко. Девчонки-медсестры не только ухаживали за ранеными, но и старались их как-то развлечь. Читали им книги, газеты. А мама, успевшая получить кое-какой театральный опыт, устраивала даже маленькие моноспектакли. Атмосфера в санпоезде была дружеская и доброжелательная.