Елена Осокина
Золото для индустриализации. Торгсин

Предисловие ко второму изданию

Моим родителям и их поколению посвящаю

У этой книги – довольно длинная история и счастливая судьба. Она вышла в 2008 году в издательстве РОССПЭН, стала бестселлером, а затем библиографической редкостью. Десять лет спустя я написала небольшую книгу «Алхимия советской индустриализации: Время Торгсина» для научно-популярной серии «Что такое Россия», которую издает «Новое литературное обозрение». В этой книге были представлены основные выводы моего исследования Торгсина, но в силу ее популярного характера и специфики этой серии отсутствовали атрибуты научной монографии – сноски на источники, таблицы, объяснение статистических расчетов, детализация анализа и др.

«Алхимия советской индустриализации» вызвала большой читательский интерес. В 2019 году книга стала лауреатом премии «Просветитель» как по результатам народного голосования, так и по мнению жюри. Успех свидетельствовал об интересе к теме Торгсина и востребованности этого исследования, не потерявшего со временем свою научную и общественную значимость. Поэтому я с энтузиазмом приняла предложение «Нового литературного обозрения» в полном объеме переиздать мою «большую» книгу о Торгсине 2008 года. Благодарю весь коллектив издательства и прежде всего его руководителя Ирину Дмитриевну Прохорову за интерес к моим работам. Особая благодарность – Татьяне Тимаковой, прекрасному редактору, с которой мы выпускаем уже третью книгу.

Поскольку со времени первого издания книги прошли годы, а историческая наука не стояла на месте, я внесла изменения в текст при подготовке второго издания. В основном они касаются включения новых исследований в раздел историографии. Кроме того, я изменила структуру книгу, более четко разделив ее на части. Отдельные сюжеты, например биографии председателей Торгсина, получили дальнейшее развитие благодаря письмам читателей, которые поделились со мной собственными исследованиями и семейными преданиями. Однако мои основные выводы о сути и роли Торгсина в истории советской индустриализации и голода 1930-х годов за десятилетие, прошедшее со времени выхода первого издания книги, не изменились. Они прошли проверку временем на научную добросовестность и прочность.

Вступление: случайная находка

«Былое нельзя воротить – и печалиться не о чем»?

Из Булата Окуджавы

В начале 1990-х годов, работая над книгой «За фасадом „сталинского изобилия“»^[1], я нашла в Российском государственном архиве экономики отчет о работе торговой организации «Торгсин». Авторы отчета утверждали, что в первой половине 1930-х годов – решающее время для советской индустриализации – Торгсин купил у населения ценностей, достаточных для покрытия пятой части расходов на импорт промышленного оборудования, технологий и сырья. В отдельные годы вклад Торгсина был и того выше. В 1933 году ценностей, собранных через Торгсин, хватило, чтобы оплатить треть расходов СССР на промышленный импорт. В тот год по объемам валютной выручки Торгсин перегнал главных добытчиков валюты для страны – экспорт хлеба, леса и нефти. Это открытие потрясло меня. Благодаря роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» и мимолетным упоминаниям в научной литературе я знала, что такое Торгсин, но не предполагала, что вклад этой торговой организации в финансирование промышленного рывка был столь значительным.

Проблема методов и ресурсов форсированного промышленного развития СССР была одной из центральных в огромной историографии советской индустриализации. Особенно остро она обсуждалась в 1970–1980-е годы. В то время как советские ученые, следуя ленинскому тезису о решающем значении промышленности и рабочего класса (под руководством Коммунистической партии), доказывали, что главным источником индустриализации был рост внутрипромышленных накоплений^[2], на Западе историки и экономисты спорили о роли сельского хозяйства и коллективизации в обеспечении инвестиций для развития промышленности^[3]. Однако в этих дебатах ни в СССР, ни на Западе ничего не было сказано о роли Торгсина. Вклад Торгсина остался неоцененным. В книге «За фасадом „сталинского изобилия“» я посвятила Торгсину специальную главу, но сюжет заслуживал большего.

Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами на территории СССР, сокращенно Торгсин (18 июля 1930 – 1 февраля 1936), появилось в годы острого валютного кризиса первой пятилетки. Вначале малозначительная контора Мосторга, Торгсин продавал за валюту антиквариат иностранным туристам в Москве и Ленинграде, снабжал иностранных моряков в советских портах и иностранцев, работавших в СССР. Четвертого января 1931 года Торгсин получил всесоюзный статус^[4], а в июне открыл двери советским гражданам, которые в то время могли покупать товары в Торгсине за царский золотой чекан и в счет переводов валюты из-за границы, а затем и в обмен на бытовое золото (украшения, предметы утвари и быта). Со временем Торгсин стал принимать от населения серебро, платину, бриллианты и другие драгоценные камни, а также произведения искусства.

В 1932–1935 годах советские люди снесли в Торгсин почти 100 тонн чистого золота! Это – эквивалент порядка 40 % «гражданской»^[5] промышленной золотодобычи в СССР за тот же период. В те же годы золотой вклад гулаговского «Дальстроя» составил всего лишь немногим более 20 тонн. Но значение Торгсина для страны и истории не исчерпывалось его экономическими достижениями. Торгсин выполнил важную социальную миссию, дав миллионам людей возможность выжить в голодные годы первых пятилеток.

Чем дольше я работала над темой Торгсина, тем сильнее становилось мое убеждение, что случайная архивная находка открыла исследовательский Клондайк. Торгсин представлял захватывающую историю изобретательности и изворотливости советского руководства, а также уникальный пример крупномасштабного валютного предпринимательства пролетарского государства. Впервые и единственный раз в советской истории руководство страны разрешило своим гражданам платить в советских магазинах (торгсинах) иностранной валютой, золотым царским чеканом и другими ценностями^[6]. В интересах индустриализации Торгсин фактически легализовал валютную проституцию, а в погоне за золотом превзошел «органы госбезопасности» – ОГПУ/НКВД, которые конфисковывали валютные ценности граждан силой. Но Торгсин был детищем не только сталинского руководства, но и общества. Во многом благодаря инициативе и настойчивости людей операции Торгсина вышли за пределы золото-валютных и стали включать многие другие виды ценностей. Миллионы советских покупателей определили и социально-культурный облик Торгсина. В преимущественно крестьянской стране немногие элитные торгсины деликатесов и модных товаров затерялись среди сотен неприглядных и грязных валютных лабазов, которые мешками продавали голодным гражданам ржаную муку, крупу и другие жизненно необходимые товары обыденного спроса.

Десятилетиями Торгсин хранил свои тайны. Его главными покупателями оказались вовсе не иностранцы, как утверждало название, а советские граждане, которые отдали свои сбережения на промышленное развитие страны. В числе тайн Торгсина было и то, что, скупая ценности у населения дешевле их мировой цены, пролетарское государство продавало продукты и товары своим соотечественникам в несколько раз дороже экспортной цены, по которой торговало этими товарами за границей. История Торгсина полна парадоксов. «Капиталистические» (рыночные) методы его работы служили делу построения социализма. Несмотря на заслуги перед страной, Торгсин так и не добился признания сталинского руководства, оставшись в политическом языке эпохи символом мещанства и обывательщины. Но не будем забегать вперед – это лишь немногие из открытий, о которых расскажет книга.

Эта книга – результат огромной архивной работы и научного анализа сотен документов, но моей целью было рассказать о сложном просто и интересно. Повествование о Торгсине следует хронологии событий – от рождения к взлету, а затем закату деятельности этой торговой организации. По мере развития рассказ обрастает тематическими сюжетами, среди которых – захватывающие биографии председателей Торгсина, валютная проституция портовых торгсинов на службе у индустриализации, дилемма белого эмигранта, который, помогая родственникам, оставшимся в СССР, укреплял ненавистный ему советский строй, а также истории золота, серебра, бриллиантов, социальные портреты покупателей и продавцов, рассказы о том, что люди покупали в Торгсине и сколько стоил «Форд», перипетии сотрудничества и соперничества Торгсина и ОГПУ/НКВД и, наконец, открытие тайн и осмысление парадоксов Торгсина. Каждая глава является самостоятельным рассказом и интересна сама по себе, собранные же вместе, эти истории представляют трагическое время Торгсина во всей его сложности и богатстве деталей.

Исследование Торгсина не только открывает неизвестную и захватывающую страницу истории отечества; анализ его деятельности позволяет сделать и концептуальные выводы о принципах функционирования советской экономики, особенностях повседневной жизни в СССР и путях развития советской потребительской культуры, а в конечном счете увидеть новое в сталинизме. Дебатам историков о сталинизме и советском социализме, а также роли исследования Торгсина в понимании этих явлений ушедшего столетия посвящена заключительная часть книги.

Эта книга вводит в научный оборот большой массив статистики 1930-х годов – данные о советском экспорте, золотоскупке и золотодобыче, показатели работы Торгсина и некоторых особо важных экспортных объединений страны и др. В этом качестве книга послужит источником первичной информации для историков и экономистов. В книге представлены и мои собственные расчеты экономических показателей: золотодобыча СССР, рентабельность Торгсина, себестоимость добытого им золота и золота ГУЛАГа и др.

Читатель наверняка уже заметил разное написание слова «торгсин». Словосочетание типа «Ленинградский Торгсин» означает «Ленинградская контора Торгсина». С маленькой буквы в единственном и множественном числе слово «торгсин(ы)» употребляется как синоним слова магазин(ы) Торгсина.

Эта книга состоялась благодаря помощи многих людей – моей семьи и друзей, коллег, случайных знакомых и даже незнакомцев. Моя благодарность им огромна. Без их помощи книга лишилась бы уникальных материалов. Я в неоплатном долгу перед Сергеем Журавлевым и Татьяной Смирновой, Евгением Кодиным и Демьяном Валуевым, Дагласом Нортропом и Хуршидой Абдурасуловой, Андреем Сазановым, Криспином Бруксом и Терри Мартином, Андреем Горчаковым и Инной Давидович, которые, каждый по-своему, помогли мне в сборе материалов для этой книги. В этой связи знаменательны несколько историй.

В конце 1990-х годов, находясь в Смоленске на конференции, я сделала запрос о возможности поработать в местном архиве в фонде Торгсина. Но узнала, что архивное хранилище находится в аварийном здании и доступа туда нет. Ничего не изменилось и через несколько лет, когда в начале нового тысячелетия я поинтересовалась положением дел. Однако Евгений Кодин, историк, профессор Смоленского педагогического института, договорился с администрацией архива, отправил машину и перевез фонд Торгсина в безопасное место в читальный зал архива. Если бы не он, архив Смоленского Торгсина все еще бесполезно пылился бы в полуразрушенном хранилище, а из этой книги исчезли бы многие важные страницы.

Я работала над книгой так долго, что казалось, уже не только семья и друзья, но и коллеги-историки знали, что я пишу о Торгсине. Профессор Гарварда Терри Мартин, работая над своими сюжетами, нашел в архиве материалы судебного дела заместителя председателя Торгсина Муста и сделал для меня копии. Мой однокурсник, историк и археолог Андрей Сазанов, нашел для меня в Российской государственной библиотеке, которую мы по старой привычке все еще называем Ленинкой, любопытную брошюру – инструкцию по приемке и оценке драгоценных металлов в Торгсине 1933 года издания. Куратор архива видеозаписей Института Фонда Шоа Криспин Брукс рассказал мне о существовании огромного массива интервью с очевидцами и жертвами украинского голода. Криспин Брукс, который сам занимается историческими исследованиями на материалах этого архива, передал в мое пользование выдержки из показаний людей, в которых упоминается Торгсин^[7].

Спасибо тем, кто стоял у истоков этого исследования, – Юрию Павловичу Бокареву, который в конце 1980-х годов посоветовал мне заняться историей советской торговли и потребления; Николаю Кременцову, с которым в 1994 году, будучи стажерами Института Кеннана в Вашингтоне, мы обсуждали мою самую первую статью о Торгсине. Огромное спасибо и всем тем, кто помогал мне на заключительном этапе работы над книгой – прочитал рукопись и высказал замечания, а также в беседах или переписке со мной обсуждал Торгсин: Юрию Павловичу Бокареву, Линн Виоле, Юрию Марковичу Голанду, Юкке Гронову, Сергею Журавлеву и Юрию Слёзкину.

Российский государственный архив экономики был главным архивом для этого исследования. Хочу сердечно поблагодарить директора РГАЭ Елену Александровну Тюрину и работников читального зала в хранилище за помощь в работе и неизменное дружеское отношение ко мне. Прошло уже много лет, но я вспоминаю время, проведенное в этом архиве, с теплыми чувствами и признательностью к этим людям.

Моя особая благодарность принадлежит первому издателю этой книги – коллективу РОССПЭН и его директору Андрею Константиновичу Сорокину, которые дали ей путевку в жизнь.

Книга написана при поддержке Национального фонда гуманитарных исследований (National Endowment for the Humanities), США. Грант этого фонда на год освободил меня от преподавания и позволил закончить рукопись.

Эту книгу я посвящаю родителям, Анне Петровне и Александру Андреевичу Осокиным, а вместе с ними – всему поколению рожденных в сталинские 1930-е.

Надеюсь, что открытия этой книги увлекут читателя, как они увлекли меня.

Часть 1
Страна Торгсиния

Глава 1
Конторка Мосторга

Малопримечательное событие – Торгсин родился. Иностранные моряки и туристы – первые клиенты Торгсина. Магазин на «котиковой улице». «Хочешь жить в СССР – имей рубли»: экстремизм валютной монополии. «Вам доллары прислали, но вы их не получите»: советский покупатель пробивается в Торгсин

Специальная контора по торговле с иностранцами на территории СССР, сокращенно Торгсин, была создана 18 июля 1930 года постановлением Наркомата торговли СССР^[8]. Имя было явно больше самого явления. В момент создания Торгсин представлял всего лишь небольшой отдел в системе столичной торговли, которой заведовал Мосгорторг^[9]. К концу 1930 года Торгсин вышел за пределы столицы и стал превращаться во всесоюзную организацию. Его представительства и конторы появились в некоторых республиках, краях и областях, но пока они были еще настолько слабы, что самостоятельного статуса не имели, теряясь среди других отделов местных торгов^[10]. Четвертого января 1931 года Торгсин получил статус всесоюзного объединения Наркомата внешней торговли, однако до его действительно общенационального взлета оставался еще целый год.

До Торгсина торговое обслуживание иностранцев было распылено между многими организациями. Появление Торгсина стало частью общего процесса государственной централизации и монополизации, проходившего на рубеже 1920–1930-х годов. Создавая Торгсин, правительство стремилось сконцентрировать валютные торговые операции с иностранцами на территории СССР в одном ведомстве^[11]. Задача, поставленная перед Торгсином, была ясна – не допустить, чтобы иностранцы, приезжавшие в СССР, увозили валюту домой.

До ноября 1930 года Торгсин занимался главным образом снабжением иностранных судов и советских кораблей заграничного плавания. Список первых торгсиновских контор повторял географию морских портов СССР: Евпаторийская, Архангельская, Новороссийская, Владивостокская, Таганрогская, Батумская…^[12] Работа предстояла большая. До появления Торгсина портовая торговля была обязанностью Совторгфлота^[13], однако тот выполнял ее хаотично и без должного валютного эффекта. Как сетовало руководство Торгсина, принимая дела от Совторгфлота, «опыта концентрированного обслуживания иностранцев и снабжения иносудов» ни у кого не было^[14]. Иностранные капитаны, зная это, затоваривались продовольствием, предметами первой необходимости и строительно-ремонтными материалами заранее, до захода в советские порты.

Среди первых клиентов Торгсина были также иностранные туристы и иностранцы, проезжавшие транзитом. Торговля Торгсина шла в киосках гостиниц «Интуриста» в Москве и Ленинграде, а также в павильонах на пограничных пунктах – последний шанс заполучить валюту покидавших пределы СССР иностранных граждан. Затем Торгсин открыл свой первый универсальный магазин. В ноябре 1930 года Комиссия по разгрузке Москвы передала Торгсину бывший Михайловский дом на углу Петровки и Кузнецкого моста для организации универмага «закрытого типа». Выбор места был удачный и вряд ли случайный. До революции и в годы нэпа Петровка была сосредоточием модных магазинов. В народе ее называли «котиковой» улицей: в лучшие времена там гуляли дамы, одетые дорого и по последней моде^[15]. В начале 1930-х улица выглядела не столь блистательно, но былая слава жила.

В продаже в первом универмаге Торгсина были филателия, ковры, меха, антиквариат, а также винно-водочные изделия и некоторые продовольственные товары экспортного качества. Желанный и дефицитный для советского покупателя ширпотреб – ткани, одежда, обувь – был исключен из ассортимента продаж. Он не представлял интереса для иностранцев и лишь привлекал ротозеев^[16]. Товары поступали от Мосторга, и цены на них были от 10 до 50 % выше советских экспортных цен на аналогичные товары^[17]. Политика советского правительства – продавать внутри СССР дороже, чем за границей, – продолжалась и после того, как Торгсин открыл двери советским гражданам. Она особенно расцвела в период массового голода – время печального триумфа Торгсина.

В начале 1931 года, вслед за Москвой, у Торгсина появились свои магазины и в Ленинграде: небольшой универмаг в гостинице «Октябрьская» и несколько киосков – табачный, кустарно-экспортный и продуктовый – в «Европейской»^[18]. Антикварный магазин Торгсина, который вначале был частью универмага, в октябре 1931 года стал работать самостоятельно, напрямую подчиняясь Ленинградской конторе Торгсина^[19]. По путевке райкома партии туда пришел новый директор. Как и многие другие чиновники, занятые продажей художественных ценностей иностранцам, он мало смыслил в антиквариате, но был предан партии.

Не удивительно, что деятельность Торгсина в Ленинграде в «интуристский период» его существования имела ярко выраженную антикварную специфику. Город был наполнен художественными ценностями. Многое было накоплено за двухсотлетнюю историю Санкт-Петербурга – молодой столицы Российской империи. Революция превратила город в депозитарий ценностей – частные лица с началом смуты передали свои ценности на хранение в Эрмитаж – как оказалось, безвозвратно. Кроме того, с приходом к власти большевиков в хранилища Эрмитажа стали свозить конфискованные художественные коллекции со всей страны.

Вначале только иностранцы, кратковременно пребывавшие в СССР, могли покупать в Торгсине^[20]. Инструкции правительства запрещали продажу товаров иностранным гражданам, если те постоянно или долговременно находились в СССР. В их число попали сотрудники иностранных посольств и миссий, концессионеры, служащие иностранных фирм, тысячи специалистов и рабочих, приехавших в СССР на стройки социализма по идеологическим соображениям или спасаясь от депрессии на Западе. Этих иностранцев должен был обслуживать Инснаб – государственное торговое предприятие, которое имело сеть своих закрытых распределителей^[21]. В годы карточной системы первой половины 1930-х годов продажа в них была нормирована и шла исключительно на советские деньги.

Изначальный запрет иностранцам, длительно проживавшим в СССР, покупать товары за валюту в Торгсине противоречил экономической целесообразности. Запрет был одним из проявлений экстремизма государственной валютной монополии в СССР на рубеже 1920–1930-х годов, страстным поборником которой в то время выступал Наркомат финансов^[22]. Хотя иностранцам разрешалось иметь при себе наличную валюту, Наркомфин пытался до минимума ограничить сферу ее использования в качестве средства платежа внутри СССР. Так, при торговом обслуживании иностранных судов валютные операции были ограничены расчетами с капитаном^[23]. Чаще всего наличной валюты у иностранных матросов не было. Их покупки записывали на счет парохода. Зафрахтовавшая судно компания затем оплачивала счета Торгсина. Немногочисленные иностранные туристы^[24], приезжавшие посмотреть первое коммунистическое государство, согласно постановлениям Наркомфина, не имели права платить иностранной валютой внутри СССР. Наркомфин требовал, чтобы туристы платили за услуги и товары, в том числе и в Торгсине, не «эффективной валютой» – иностранными деньгами^[25], а советскими рублями «валютного происхождения».

По внешнему виду отличить простой рубль от рубля валютного происхождения было невозможно, но разница между ними была существенная. Валютными считались те рубли, которые иностранец получил в результате легального обмена ввезенной в СССР валюты. Всякий раз, когда иностранный турист в СССР платил рублями за товары экспортного качества, он должен был предъявлять квитанции Госбанка СССР об обмене валюты. Другим легальным средством платежа были валютные чеки^[26]. Финансовые органы, таким образом, хотели быть уверены в том, что валюта из бумажников иностранных туристов попала советскому государству, а не ушла на черный рынок, где обменный курс был более привлекательным, чем официальный. Более того, иностранные туристы обменивали валюту на рубли в Госбанке «без права обратного обмена». Неконвертируемость советских денег заставляла иностранных туристов тратить все рубли валютного происхождения в СССР. Ввезенная в СССР валюта могла потерять свой легальный статус, если по истечении трех месяцев после въезда в страну владелец не положил ее на специальный счет в банке^[27].

Советское государство стремилось держать под контролем валютные средства и тех иностранцев, которые приезжали работать в СССР по контракту. Контракт определял, какая часть зарплаты будет выплачена в валюте, а какая в рублях. Валютная часть зарплаты не выдавалась на руки иностранцу, а переводилась на его банковский счет за границей. Жить же в СССР он должен был на рублевую часть своей зарплаты. Вначале, в 1930–1931 годах, валютные выплаты, как и сама зарплата иностранных специалистов, были щедрыми – советское правительство ожидало, что «преимущества планового хозяйства», соединенные с профессиональным опытом и технологиями Запада, совершат чудо, но этого не случилось. Разочарование и крайняя нужда государства в валютных средствах привели к тому, что правительство при заключении договоров с иностранными специалистами стало урезать как саму зарплату, так и ее валютную часть.

В самом конце 1930 года Наркомфин наконец-то отменил искусственное ограничение, которое к тому же повсеместно нарушалось, и официально разрешил иностранцам, длительно проживавшим в СССР, покупать в Торгсине, но только за советские рубли «валютного происхождения», то есть за счет уменьшения валютной части зарплаты, уходившей за границу^[28]. Продажа изделий из драгоценных металлов и камней допускалась только с разрешения Наркомфина. Из Наркомфина вновь повторили, что прием иностранной валюты, наличной или в чеках, в оплату товаров на внутреннем рынке от иностранцев, длительно проживающих в СССР, категорически запрещается.

Экстремизм государственной валютной монополии мешал выполнению валютного плана Торгсина, поэтому, несмотря на протесты Наркомфина, Торгсин продавал товары иностранным туристам и иностранцам, длительно проживавшим в СССР, за наличную валюту и «забывал» проверять справки о происхождении советских рублей^[29]. По мере обострения государственной валютной нужды Наркомфин вынужден был ослаблять хватку. Не имея возможности остановить практику продаж иностранцам за валюту, Наркомфин стал требовать, чтобы Торгсин хотя бы принимал только ту валюту, которую иностранец имел право вывезти из СССР^[30]. Иными словами, Торгсин не мог просто получать в оплату за товары доллары или фунты стерлингов, он должен был убедиться, что эта валюта «не снята с вольного рынка», а была легально ввезена в СССР. В мае 1931 года в связи с развитием деятельности Торгсина Наркомфин «для упрощения техники торговли» отменил и это правило, разрешив Торгсину не требовать у иностранцев документов о происхождении валюты.

Советская пограничная таможня следила за тем, сколько валюты иностранец ввозил и вывозил из СССР. Иностранный турист не мог вывезти валюты больше, чем он ввез, или даже столько же, сколько ввез. Вычету подлежал прожиточный минимум. В июне 1931 года прожиточный минимум для иностранцев был установлен в размере 10 руб. в сутки^[31]. Кроме того, согласно инструкции Наркомата торговли и Наркомата финансов от 8 июля 1930 года, купленные иностранными туристами товары, и особенно изделия из драгоценных металлов и камней, могли быть вывезены только в счет ввезенной валюты. Продавцы в Торгсине должны были предупреждать покупателей об этом и ставить на расчетные квитанции магазина «погасительный штамп» – «В счет обратного вывоза валютных ценностей»^[32]. Таможенники при выезде иностранцев из СССР производили сложные расчеты, решая, сколько валюты разрешить к вывозу. Они сверяли данные о ввозе и обмене валюты, счета на покупку товаров с «погасительными штампами» и высчитывали прожиточный минимум на период пребывания в СССР. По настоянию Наркомфина Торгсин при продаже товаров обязан был учитывать прожиточный минимум иностранца, то есть следить, чтобы иностранец не тратил больше той суммы, что была указана в разменной квитанции Госбанка – документе об официальном обмене валюты^[33]. Только в мае 1933 года Наркомфин, принимая во внимание выгодность торгсиновской торговли, согласился пересмотреть правило о вывозе драгоценностей в счет «валютной нормы» иностранцев и разрешил им беспрепятственный вывоз купленных в Торгсине ценностей^[34].

Появление Торгсина вело к расширению сферы легальных валютных операций в СССР, поэтому в обсуждении вопроса о целесообразности и пределах деятельности Торгсина участвовали все валютные ведомства, в первую очередь Политбюро и его «золотые» комиссии, а также Наркомфин, Госбанк, Наркомвнешторг и, разумеется, ОГПУ. Наркомфин был не единственным, кто противился расширению легальных валютных операций в стране. Против Торгсина как «ненужной инстанции» выступили в регионах и некоторые полномочные представительства ОГПУ^[35]. Формальным доводом к тому была «политическая нецелесообразность» – боязнь недовольства, которое могли вызвать у рабочих элитные магазины для иностранцев.

В документах нет других объяснений неприязненного отношения ОГПУ к Торгсину, но представляется, что здесь сыграл роль конфликт ведомственных интересов. С появлением Торгсина, вокруг которого роились валютные спекулянты, у ОГПУ, призванного бороться с черным рынком, прибавилось работы. В последующие годы взаимоотношения Торгсина и ОГПУ/НКВД были противоречивы. Органы государственной безопасности видели в Торгсине удачливого соперника в деле добывания золота и валюты, но и невольного помощника: Торгсин непреднамеренно выявлял «держателей ценностей», а ОГПУ/НКВД для выполнения собственного валютного плана оставалось лишь провести аресты и конфискации среди торгсиновских клиентов.

Наркомат иностранных дел СССР вначале тоже возражал против открытия магазинов Торгсина на центральных улицах, а также против его широкой рекламы^[36]. Протесты НКИД объяснялись боязнью недовольства иностранцев, длительно проживавших в СССР, в числе которых были и представители дипломатического корпуса. Изначальный запрет покупать товары в Торгсине ущемлял их права. После того как дипломатов допустили в Торгсин, возражение НКИД отпало.

Ну а что же советские граждане? Вначале правительство запрещало им не только покупать товары в Торгсине, но даже заходить в его магазины. Директивы Наркомфина грозно напоминали, что принимать иностранную валюту от советских граждан в уплату за товары категорически воспрещается. Чтобы не искушать советского потребителя и не привлекать ротозеев, Торгсину не рекомендовалось прибегать к широкой рекламе и оформлять витрины. Плакаты предупреждали: «Магазин обслуживает только интуристов и транзитных пассажиров». Делу недопущения советских граждан в Торгсин помогало и то, что основной ассортимент его магазинов – антиквариат, ковры, меха – не привлекал большинство населения страны, жившей впроголодь.

Однако среди советских граждан даже в худшие времена в истории страны были те, кто «при валюте» и с золотишком. Изобретательность людей не знает предела, так что уверенно можно сказать, что в Торгсин даже в начальный «интуристский» период его существования нелегально проникали и советские покупатели. Тем более что, согласно инструкции, прямой вопрос «Вы – иностранец?» считался в Торгсине нежелательным, а просьба предъявить документы допускалась только в случае полной уверенности, что в магазин проник чужак. Да, нелегко приходилось работникам Торгсина: по инструкции, они должны были не только определить, какой доллар поступил к оплате – легально ввезенный в страну или «снятый с вольного рынка», какой рубль они держали в руках – простой или валютного происхождения, но и по внешним признакам решить, кто перед ними – советский человек или иностранец. В случае обнаружения «чужака» милиция и ОГПУ конфисковывали товары и валюту.

Валюта у советских людей была. Она лежала в кубышках, оставшись от царского времени, нелегальной торговли времен Гражданской войны и валютных операций нэпа. Валюта продолжала поступать в СССР из-за границы контрабандой. В соседних с Россией странах Прибалтики и Польше, а также во Франции и Китае российские эмигранты открывали фирмы, которые брались нелегально доставить валюту по адресу. Местные газеты пестрели подобными объявлениями. Валюта приходила советским гражданам от родственников и друзей за границей, вложенная в письма и посылки. Черный рынок служил главным механизмом перераспределения и распространения валюты внутри страны.