Елена Михалкова
Ваш ход, миссис Норидж

Ваш ход, миссис Норидж

– Эмма, ты должна знать: я категорически не одобряю затею Шарлотты!

Сообщив об этом, Джейн Марлоу откинулась на спинку дивана. На груди ее чернело ожерелье из гагата. Миссис Марлоу овдовела десять лет назад, но до сих пор носила полутраур. Оттенок «увядающая орхидея» чрезвычайно шел к смуглому полному лицу вдовы с выразительными черными глазами, и миссис Норидж в глубине души полагала, что именно этим, а вовсе не данью памяти покойному мистеру Марлоу, объясняется привязанность ее давней подруги к лиловому цвету.

– Мне не очень-то по душе молодой человек, – продолжала Джейн, понизив голос. – Но в наше время девушки не интересуются мнением матерей, а потому… Ах, дорогая моя! – насмешливо перебила она себя на полуслове. – Верно говорит пословица: старое дребезжит, новое звенит. Не слушай мое дребезжание. Шарлотта влюблена и намерена окружить своего избранника заботой. Будь моя воля, я заперла бы ее дома, но, к счастью, она меня совершенно не слушается. Как ты говорила? «Коровам, детям и собакам нужно уделять поровну внимания»? Временами я жалею, что не завела корову двадцать лет назад, одновременно с рождением Шарлотты. Шортгонскую… у них совсем маленькие рожки, это так мило… Или хайлендскую – я видала их в Шотландии. У них чудесная рыжая шерсть! Я держала бы ее прямо здесь, в гостиной, и расчесывала бы черепаховым гребнем… – прекрасные черные глаза Джейн Марлоу мечтательно затуманились.

Миссис Норидж вернула подругу от коров к менее приятным вещам – таким, например, как нареченный ее дочери.

– Он богат, Джейн?

– Будет богат, если тетка отпишет ему наследство.

– А если нет?

Джейн Марлоу пожала плечами.

– По его словам, он имеет две тысячи фунтов в год. Его тетка владеет поместьем Дастанвиль, что в Хэмпшире. Пять тысяч акров, моя дорогая – это не шутки.

– Кроме него, есть еще наследники?

– Да. Подробности тебе лучше узнать у Шарлотты. Характер у тетки Томаса властный и непростой. Многие вокруг нее ожидают, что она осчастливит в завещании именно их, а тебе известно, как развращает богатых старух подобострастное поклонение тех, кто от них зависим. Отчего-то именно женщины подвержены этой слабости… Как ты думаешь, почему?

Миссис Норидж наклонилась и заботливо поправила плед, сползший с колен миссис Марлоу. На маленьком столике между ними стоял поднос с чаем и печеньем, а возле него – нюхательная соль.

– Мы поговорим об этом после. А теперь скажи, что надумала Шарлотта? Из твоего письма я поняла, что ее жених болен и она хочет поехать к нему. Не понимаю, чем я могла бы быть полезна.

– Эмма, у меня есть опасения, что Томаса травят, – прервала ее Джейн.

Миссис Норидж внимательно поглядела на подругу. В характере Джейн Марлоу сочетались такие противоречивые черты, как взбалмошность и здравомыслие. С нее и впрямь сталось бы поселить корову в гостиной своего прелестного особняка, но нет сомнений, что при этом животному был бы обеспечен надлежащий уход.

– Это очень серьезное заявление, дорогая.

– …и для него у меня имеются основания. Вот послушай…

По словам Джейн Марлоу, леди Аделиза Бассет, полноправная хозяйка поместья Дастанвиль, готовилась встретить старость в окружении немногочисленных родственников и слуг. Давняя ссора разъединила ее с младшей сестрой, и женщины лишь дважды в год обменивались короткими церемонными письмами. Сестра Аделизы жила с мужем и сыном в Европе, путешествуя из страны в страну. Ее образ жизни, а главное, выбор супруга никак не могли быть одобрены женщиной таких строгих правил, как Аделиза.

Несколько лет назад несчастный случай оборвал жизнь ее младшей сестры. И она, и ее супруг погибли при крушении поезда. Их сыну Томасу было в то время двадцать пять. Возможно, молодой человек остался бы во Франции, если б не письмо, полученное от леди Бассет, в котором та скорбела об их общей утрате и выражала желание познакомиться с единственным племянником.

Так Томас Уилкинсон оказался в Хэмпшире.

Его приветливый нрав, жизнерадостность и учтивость растопили сердце леди Бассет. К тому же она чувствовала вину перед покойной сестрой. Томас быстро сделался ее любимцем, и все вокруг заговорили о том, что появился новый будущий владелец Дастанвиля.

Целый год он прожил в поместье, нимало не скучая по прежней кочевой жизни, и на исходе этого года отправился погостить у друзей. В то же время Шарлотта Марлоу навещала свою дальнюю родственницу, жившую по соседству. Они с Томасом встретились, полюбили друг друга, и мистер Уилкинсон сделал ей предложение.

– Свадьбу назначили на февраль следующего года, – сказала Джейн, доливая миссис Норидж чай. – Это было в начале июня, то есть… дай посчитать… четыре месяца назад. А два месяца назад Шарлотта получила от Томаса письмо, где он жаловался на нездоровье. Болезнь прошла, но те же симптомы вернулись через три недели. Я говорю об этом с такой точностью, потому что письма с датами позволяют установить хронологию. Доктор, пользующий леди Бассет, был в замешательстве. Однако лечение помогло, Томас оправился. И вновь оказался в постели в этот понедельник. На этот раз самочувствие его ухудшилось, судя по тому, что он почти не встает.

– Описывает ли он заболевание?

– Боже упаси! Как можно, Эмма! Надеюсь, мы никогда не дойдем до того, чтобы молодой человек мог с вульгарной откровенностью излагать девушке подробности своего состояния.

– Жаль, – заметила миссис Норидж, – это облегчило бы нашу задачу. Но почему ты считаешь, что это отравление?

Миссис Марлоу слегка покраснела.

– У меня нет уверенности. В первый раз я не придала его болезни значения, второй встревожил меня куда сильнее. Пойми меня правильно: Шарлотта – моя единственная дочь…

– Кого ты подкупила? – без обиняков спросила миссис Норидж.

– Бог ты мой! Как ты могла такое подумать! Никакого подкупа. Но, видишь ли, доктор Эшли, осматривавший больного, водит дружбу с доктором Мосли, а доктор Мосли – давний друг нашей семьи…

– Ты выведала у него, как протекает болезнь?

– Мне пришлось! Мужчины нынче чрезвычайно распущенны. Я боялась, что…

Джейн наклонилась к подруге и шепотом объяснила, какого рода опасения преследовали ее, когда она узнала о повторяющихся приступах у мистера Уилкинсона.

– Доктор Мосли успокоил меня. По его словам, бедный Томас страдал от головокружения, слабости и, прости за подробности, тошноты.

– Такая картина часто бывает при несварении желудка, Джейн.

– Именно потому я и прошу тебя о помощи. – Миссис Марлоу в волнении прижала ладони к щекам. – Как я уже сказала, несколько дней назад Томас опять оказался прикован к постели. На этот раз Шарлотта твердо намерена сама ухаживать за ним, как и подобает любящей невесте.

– Как на это смотрит его тетя?

– Я получила от нее письмо с официальным приглашением погостить в Дастанвиле. Мое здоровье, как ты понимаешь, не позволяет мне ехать… – Джейн грустно улыбнулась и бросила взгляд на флакончик нюхательных солей. – Иначе я была бы там вместе со своей дочерью. Что, если мои опасения не беспочвенны? Эмма, я боюсь, этот молодой человек оказался в паучьем гнезде, где многие мечтают сжить его со света. Тетка благоволит ему. У нее есть родной брат, который младше леди Бассет на пятнадцать лет. Неужели он не принял бы мер, чтобы избавиться от нового любимца сестры?

– Осторожнее, Джейн, – спокойно сказала миссис Норидж. – Ты обвиняешь незнакомого человека без малейших оснований.

– Ах, ты права. – Миссис Марлоу со вздохом вновь откинулась на подушки. – Странно устроены люди! Обожают злословие, но терпеть не могут злословящих. Шарлотта не может ехать к леди Бассет одна, это непозволительно, с какой стороны ни посмотри. Ее тетки готовы составить ей компанию. Но мне бы хотелось, чтобы там был человек, способный разобраться в происходящем.

Миссис Норидж задумалась.

– Ты сказала Шарлотте, что я буду сопровождать ее?

– Она надеется на твое согласие, как и я. Эмма, одна неделя – больше я не прошу. Если ты сочтешь, что в Дастанвиле и в самом деле что-то нечисто, я придумаю, как защитить Шарлотту. Но мне нужно знать наверняка.

* * *

– Миссис Норидж и мисс Марлоу! – провозгласил дворецкий.

Вся прислуга выстроилась в ряд перед величественным старым поместьем, чтобы встретить гостей. Накрахмаленные кружевные фартуки и чепцы ослепляли белизной. Дворецкий с пышными бакенбардами, похожий на короля в изгнании, выступил вперед, и Шарлотта, смущенная торжественным приемом, придвинулась ближе к гувернантке.

Леди Бассет прислала за ними на станцию карету – французский дормез, гигантский и тяжелый, в котором, при необходимости, можно было пересечь всю страну. Вместо шестерки лошадей его тащили два вороных шайра. Таких исполинских лошадей миссис Норидж не доводилось видеть: каждый в холке выше нее, а мускулистые спины, казалось, созданы, чтобы носить великанов.

Послышался негромкий скрип, и на крыльцо выехала старуха в инвалидном кресле.

– Добро пожаловать в Дастанвиль!

Леди Бассет, несомненно, была старухой, несмотря на то, что ей не исполнилось еще и шестидесяти. Глаза под набрякшими веками смотрели с брезгливой усталостью, свойственной старикам. Однако голос оставался властен и зычен, в чем две гостьи впоследствии имели возможность не раз убедиться, а зрение Аделизы Бассет позволяло ей заметить даже неаккуратную штопку на белье под платьем горничной.

Ее чепец украшало роскошное черное бельгийское кружево, которое более пристало бы невесте, нежели старухе, если б не его цвет; чрезвычайно пышную широкую юбку, которой хватило бы на два платья, то и дело поправляла камеристка, следя, чтобы складки не попали под колеса кресла. На коленях лежал молитвенник.

Гувернантка заметила, что хозяйка предпочитает передвигать кресло усилиями собственных рук, лишь изредка прибегая к посторонней помощи. Для перемещения по лестницам в холле денно и нощно дежурил слуга, напомнивший миссис Норидж одного из тех могучих коней, что были запряжены в карету.

– Счастлива познакомиться, – произнесла леди Аделиза, окидывая критическим взглядом скромное платье миссис Норидж. – Надеюсь, комната вам понравится. Обед будет подан через час.

– А где Томас? – встревоженно спросила Шарлотта. – Отчего он не встречает меня?

Не успела хозяйка ответить, как предмет переживаний Шарлотты сам показался на лестнице.

Томас ступал нетвердо, но лицо его было освещено радостью. Его облику была присуща моложавость: он выглядел едва ли старше Шарлотты. Даже недуг не мог омрачить его природной жизнерадостности. Томас не был высок, но его грациозность и изящество движений искупали этот недостаток.

Он поцеловал руку невесте, обнял тетушку, а когда его представили миссис Норидж, выразил сожаление, что не был знаком с крестной Шарлотты прежде. Миссис Норидж про себя заключила, что юноша напоминает щенка бульдога: мил, но утомителен. Оставшись одна, она вздохнула с облегчением.

Из окна ее комнаты открывался вид на холмы. Зеленые покровы и необъятный простор, на котором паслись стада, тешили бы взор, однако темные, рваные, быстро проносящиеся облака вносили ноту тревоги в безмятежный ландшафт. Под окнами был разбит сад. Романтичности и естественности здесь не было места. Центральную часть сада занимали тщательно постриженные шары и кубы, в которые прихоть владелицы и рука садовника превратила самшиты и туи; их обрамляла живая изгородь.

В дверь постучали. Пожилая горничная, тяжело ступая, внесла графин с водой и сообщила, что миссис Норидж ждут в обеденном зале.

– Кто будет еще? – спросила гувернантка.

– Обыкновенно присутствуют мистер Уилкинсон, мистер Ричардс… и Дженкинс, мэм, – церемонно отвечала служанка.

Гувернантке показалось, что перед третьим именем была пауза, заполненная молчаливым неодобрением. Она поблагодарила и попросила передать, что вскоре спустится.

За обедом Томас почти ничего не ел. Он лишь отпил немного вина и согласился отведать кусочек бисквита.

В отличие от племянника, Эммет Ричардс, брат хозяйки, не отказывал себе ни в бургундском вине, ни в свином окороке, от которого слуга, повинуясь его жесту, отрезал раз за разом все большие и большие куски.

Наблюдая, как брату наполняют бокал, леди Бассет процитировала:

– Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище.

– Не имею ничего против сонливости, – возразил тот. – Крепкий сон идет на пользу организму. Спроси хоть Томаса. Он целыми днями только и делает, что спит.

Эммет Ричардс оказался сухим подтянутым человеком сорока с небольшим лет. Высокий лоб и римский нос придавали бы ему вид мыслителя, однако впечатление портили впалые щеки и безвольный рот. Кожа его имела не совсем здоровый желтоватый оттенок, что объяснялось многочисленными путешествиями, в которых он провел не один год. Индия, Аравия и Занзибар, путешествие в глубь восточной Африки – о, мистеру Ричардсу было что поведать восхищенно внимавшей публике! Шарлотта, затаив дыхание, слушала его рассказ об экспедиции по Уньямвези, в которой он и его помощник подхватили жесточайшую малярию.

– Трое моих слуг умерло, а у нас даже не было сил, чтобы похоронить тела. О, простите, мисс Марлоу, я не хотел вас огорчить!

– Нет-нет, мистер Ричардс, прошу вас, продолжайте!

– Если бы не арабские купцы, которых мы встретили в Таборе, самом большом городе Уньямвези, мне не довелось бы увидеть родные края. Смесь хинина, алоэ и опиума, которую они дали, спасла нас. Нам пришлось принимать ее месяц, чтобы излечиться от малярии, и даже после этого я полгода чувствовал ужасающую слабость. Она препятствовала всем моим дальнейшим начинаниям.

– Я слышала, опиум в больших дозах может вызывать привыкание, – заметила миссис Норидж.

– Увы, я на собственном опыте убедился в этом. Вернее, на опыте моего помощника. Бедный Крайтон сделался жертвой опиума. Он отказался возвращаться со мной и остался в Таборе, где местные поставляли ему наркотик. А ведь это был выдающийся ум! Мир грез оказался для него привлекательнее реальности. Я надеялся, что он вместе со мной приступит к исследованию Танганьики, этого гигантского озера, которое до нас не видел ни один европеец, но после погружения в волшебные сны ни одно озеро не могло его заинтересовать.

– Что же, вы отправились на Танганьику в одиночестве? – спросила Шарлотта.

Эммет развел руками:

– Выбора не было. Правда, я был так слаб, что самостоятельно смог составить карту лишь его восточного берега. В остальном мне пришлось положиться на описания местных вождей. Не уверен, что они были точны. Это до сих пор угнетает меня… Я вернулся, не исполнив до конца своей миссии.

– Как вы можете так говорить! – Шарлотта всплеснула руками. – Ах, Томас, отчего ты не рассказывал прежде, что твой дядя – великий исследователь!

Эммет запротестовал против эпитета «великий», хоть и не слишком рьяно.

– Я знал, что описание Танганьики полностью затмит мою скромную персону, – шутливо сказал Томас.

Миссис Норидж заметила, что хозяйка отчего-то сердита, несмотря на чрезвычайную увлекательность повествования. Очевидно, Эммет не впервые выступал с этой историей и успел надоесть леди Бассет. Старуха слушала, с трудом скрывая нетерпение, и наконец, раздраженно махнув рукой, покинула обеденный зал в сопровождении молчаливой компаньонки.

Позже открылась и другая причина.

Утренней прогулке миссис Норидж помешал ливень. Шарлотта читала вслух Томасу, которого приступ слабости вновь лишил сил, и гувернантка спустилась в гостиную.

Аделиза Бассет сидела с раскрытым молитвенником возле окна. Компаньонка молча вышивала.

Гувернантка, извинившись, хотела уйти, но старуха остановила ее.

– Вы умеете играть в шахматы, миссис Норидж? Не составите ли мне компанию?

– С удовольствием, леди Бассет, но я слабый игрок.

– Это не важно! Дженкинс не умеет играть и не способна научиться. – Аделиза кивнула на компаньонку.

Та в ответ лишь сладко улыбнулась и молча открыла коробку для рукоделия, намереваясь убрать вышивку.

– Ты не понадобишься, – резко сказала старуха. – Миссис Норидж поможет мне добраться до кабинета.

Дженкинс бросила на миссис Норидж взгляд, полный ярости. Взмах ресниц притушил гнев в ее глазах, и компаньонка вновь превратилась в безобидную старую деву, лишь слегка обиженную несправедливостью хозяйки.

Метаморфоза была едва уловима. Миссис Норидж решила, что ей почудилось. Но в следующую секунду острая игла вонзилась в глаз павлина, которого вышивала Дженкинс, и красный стежок разрезал зрачок ни в чем не повинной птицы.

Комната, которую леди Бассет назвала кабинетом, оказалась небольшим, богато убранным помещением. В книжном шкафу миссис Норидж разглядела переписку архиепископа Кранмера с епископом Глочестерским, «Книгу общих молитв» и «Англиканский катехизис».

Как и все остальные, эта комната была обставлена со старомодной роскошью. Казалось, здесь ничего не изменилось за последние сто лет. Единственной уступкой прогрессу было газовое освещение; миссис Норидж подозревала, что Эммету Ричардсу стоило большого труда уговорить сестру на это «новшество».

Хозяйка, отперев ящик секретера, достала коробку и водрузила на круглый резной столик. Деревянная коробка была украшена вставками из слоновой кости, потемневшими от времени. Затем на свет появилась раскладная доска, и тут миссис Норидж не смогла сдержать восхищенного восклицания: это было произведение искусства. Квадраты из янтаря разных оттенков создавали поистине гармоничную игру цвета.

– Читали ли вы Филидора, «Анализ игры в шахматы»? – осведомилась леди Бассет, расставляя фигуры.

– Боюсь, что нет.

– Увлекательнейшая книга! Рекомендую. Какими вы предпочитаете? Черными или белыми?

– Белыми.

Серебряные и золотые громоздкие фигурки, должно быть, стоили целое состояние. Короны ферзей были увенчаны длинными зубцами, острыми, как иглы, и, выдвигая свою пешку на е4, гувернантка уколола запястье, случайно дотронувшись до одного из них.

– Их давно следует отдать мастеру. – Леди Бассет протянула ей платок. – Но у меня не поднимается рука менять что-то в вещах с такой историей. Любое вмешательство кажется кощунственным.

Черная пешка выдвинулась на е5.

– Должно быть, этот подарок привез вам брат из путешествия? – предположила миссис Норидж.

Она намеревалась сказать хозяйке дома приятное, но вышло иначе. Леди Бассет гневно вспыхнула.

– Нет никакой связи между моими шахматами и… – Губы ее брезгливо сморщились, словно она не могла подобрать достаточно уничижительное слово. – И греховными развлечениями моего брата. Ни в коем случае.

– Вы не одобряете исследование мира?

– Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим. К чему изучение чужих стран, если не знаешь своей собственной жизни? Здесь есть все, что нужно человеку, чтобы совершить путь в глубины своей души!

Леди Бассет указала на книжный шкаф.

– Мой покойный муж был из той же породы, что Эммет. Он много путешествовал по Африке, Южной Америке… Но что в том проку, если ни одного безбожника не обратил он к вере!

Миссис Норидж предположила, что сэр Бассет не был миссионером, однако прокладывал для них путь.

– Удовлетворение жадного любопытства – и ничего более! – отрезала старуха. – А что есть любопытство как не духовное воровство? Ведь эти знания не принадлежат нам по праву. Разве Господь, поместив нас так далеко от Африки, не дал нам понять, что ограждает нас от ненужных знаний? Испорченность, миссис Норидж, да, именно испорченность гнала моего супруга навстречу его приключениям. Он не в силах был отыскать Господа в своей душе и совершил бесчестную подмену.

Миссис Норидж удивленно взглянула на старуху. Она никак не ожидала, что имеет дело с фанатичкой. Теперь ей стало яснее, отчего вчерашний рассказ Эммета Роджерса вызвал раздражение хозяйки.

Она выдвинула слона на b5 и стала ждать хода своей соперницы.

Миссис Норидж полагала, что без причины ничего не произрастает. Всякому цветку нужна своя почва. Как леди Бассет пришла к таким странным взглядам?

Ответ на этот вопрос дал ей жених Шарлотты.

Томас Уилкинсон был словоохотлив. Пока миссис Норидж подменяла Шарлотту у постели больного, он рассказал ей о своей семье.

– Ричардсы – небогатый род. Никто из моих предков не носил титулов, но стыдиться мне нечего: ни один не запятнал себя бесчестьем и не наживался на чужой беде. Мой дед, Десмонд Ричардс, был скромный священник, который постарался дать своим детям хорошее образование. Тетя Аделиза – его старшая дочь, Маргарет, моя мать – средняя. Дядя Эммет – самый младший, поздний ребенок. Жена Десмонда родила его в сорок лет и скончалась.

Видели ли вы портреты в галерее? Тетушка в молодости была красавицей. Аделиза вышла замуж за сэра Кросби Бассета, баронета. Для нее это было удачное замужество, как вы и сами можете видеть. – Томас обвел рукой все, что окружало его и миссис Норидж. – Сэр Бассет был без ума от Аделизы, но, конечно, этот брак не одобрили его родственники. Все полагали, что он выберет ровню. Бассеты ведут свой род от Аделизы де Дастанвиль, ее сыновья получили свои владения из рук самого Ричарда Львиное Сердце. Мне кажется, совпадение имен сыграло с тетушкой злую шутку: со временем она утвердилась в мысли, что это она – потомок Аделизы де Дастанвиль.

– В самом деле?

– Боюсь, что так. Тетушка всерьез рассуждает о корнях и величии своего рода, хотя ее отец был священником, дед торговал рыбой, а прадед занимался китобойным промыслом. Моя мать вышла замуж за Трипа Уилкинсона, и тетушка не могла ей этого простить. «Как можно было связать свою судьбу с человеком по имени Уилкинсон!»

– Однако вы – Уилкинсон, и вы в ее доме, – заметила миссис Норидж.

Томас рассмеялся.

– Я указывал тетушке на эту несообразность. Она ответила, по своему обыкновению, какой-то цитатой из Священного писания. – Он прервался, попросив миссис Норидж налить ему воды. – Сэр Кросби Бассет, ее муж, был путешественником и исследователем… Выдающийся человек! Знал пятнадцать языков, можете себе представить? Мне жаль, что я не был с ним знаком. Но даже чувства к молодой супруге не могли заставить его остаться дома. Когда Аделиза носила под сердцем его ребенка, он покинул ее в очередной раз, несмотря на все мольбы, однако вернуться к рождению сына не успел, хотя обещал. Тетушка потеряла ребенка, к тому же последствия неудачного разрешения от бремени дали себя знать: сперва она охромела, а затем оказалась прикована к инвалидному креслу. Вину за это она возлагает на супруга. Он скончался пять лет спустя – поранился в одной из своих поездок и умер от заражения крови. Тетушка так и не простила его.

Миссис Норидж мысленно сказала себе, что Томас Уилкинсон легко распоряжается чужой тайной. Если леди Бассет и не делала секрета из событий своей жизни, вряд ли она была бы рада, узнав, что они становятся известны любому, кто проявит интерес.

– Я не был бы с вами так откровенен, не будь вы крестной Шарлотты, – поспешил оправдаться Томас, словно угадав ее мысли. – Она бесконечно вам доверяет.

Указательным пальцем он побарабанил по покрывалу.

Миссис Норидж обратила внимание на эту привычку еще вчера. Томас имел обыкновение время от времени выстукивать что-то пальцем по поверхности. Это выглядело как обучение буквенной азбуке Сэмюэля Морзе, однако носило явно безотчетный характер.

Навязчивые движения – частый порок детей, и миссис Норидж успешно боролась с дурной привычкой у своих воспитанников. Но в движениях Томаса Уилкинсона ей почудилось что-то судорожное.

– Другого человека эти испытания ожесточили бы, – меж тем говорил Томас. – Но тетя Аделиза суровее на словах, чем на деле. При Дастанвиле доживают свой век все старые слуги, никому из них не отказано в заботе. Или взять Дженкинс…

Миссис Норидж живо заинтересовалась фигурой компаньонки.

Но тут выяснилось неожиданное. Компаньонкой Дженкинс вовсе не была.

О ее происхождении никто из слуг не говорил. Волею судеб она оказалась в Дастанвиле, когда Аделиза оплакивала потерю сына. Дженкинс утешала ее, и само собой вышло так, что она осталась с леди Бассет. У нее не было ни родных, ни друзей, ни средств к существованию. Жизнь ее целиком и полностью зависела от воли хозяйки.

– Так она приживалка! – воскликнула миссис Норидж.

Томас кивнул.

– Мне доводилось слышать, будто Дженкинс – дочка местного аптекаря. Он умер рано, и тетушка приютила его дочь. Аптека сгорела, девушка осталась без гроша за душой… Когда-то тетушка обещала Дженкинс, что весь Дастанвиль достанется ей.

Гувернантка изумленно взглянула на юношу.

– Это так, – кивнул Томас. – Они были подругами. Тетушка любит поддразнивать ее: то обещает, что отпишет ей половину поместья, то уверяет, что после ее смерти Дженкинс останется без гроша.

– Что же та отвечает на угрозы?

Томас беззаботно рассмеялся.

– О, Дженкинс – добрейшая душа! Она предана тете Аделизе, как собака.

«Но если вы будете без конца шпынять собаку, она либо сдохнет, либо озлобится», – сказала себе миссис Норидж.

«Доктор Хэддок, не встречались ли вы с таким последствием длительного отравления, как неконтролируемые движения пациента? Я не имею в виду тяжелые судороги в бессознательном состоянии. Предмет моего интереса выглядит как непроизвольные постукивания пальцами; это постукивание не объясняется погруженностью в свои мысли или глубоким сосредоточением на какой-либо идее, поскольку проявляется как во время разговора, так и вне его…»

Миссис Норидж, не дописав строки, порвала письмо и сожгла обрывки. Не стоит тревожить доброго доктора раньше времени.

Когда болезнь усадила леди Бассет в кресло, к первому этажу было пристроено длинное крыло, чтобы хозяйка могла в любое время без чужой помощи оказаться и в гостиной, и в оранжерее, и в библиотеке. В дальнем углу этого крыла располагался и кабинет, где накануне была сыграна шахматная партия, которую леди Бассет выиграла.

Миссис Норидж поднялась по лестнице на второй этаж. Рыцарские доспехи тускло поблескивали в приглушенном свете, от тяжелых портьер исходил аромат фиалкового корня – горьковатый, землистый. Горничные знали свое дело и вовремя меняли саше, чтобы благоухание радовало хозяйку. Коридор закончился просторной комнатой. Дверь была открыта, и гувернантка вошла.

Удивительное зрелище предстало ее глазам!

Она оказалась не в комнате, а в небольшой зале, превращенной в музей. Между двух колонн, подпиравших сферу потолка, высилось вертикально поставленное чучело крокодила, чья шкура напоминала рыцарскую броню. Головы львов, носорогов и антилоп были развешаны по стенам, а между ними висели длинные копья, ножны, сабли разнообразных форм и деревянные лук со стрелами, расположенными веером.

Огромный стол был засыпан ворохом карт, прижатых черепом носорога. Напольный глобус с белыми пятнами испещряли надписи – по-видимому, сделанные рукой владельца этого странного кабинета-музея.

Внимание миссис Норидж привлек застекленный шкаф с пробирками. Темно-зеленые, желтые, стоящие тесно, словно в аптеке… Она подошла ближе, пытаясь прочесть надписи, но это была какая-то тарабарщина. Гувернантка потянула на себя дверцу – та приоткрылась легко, и в нос миссис Норидж ударил резкий острый запах.

– Бог мой, что вы делаете!

Эммет Ричардс, выскочивший, как чертик из табакерки, кинулся к ней, размахивая руками.

– Не трогайте! Оставьте!

Он оттеснил ее от шкафа, захлопнул дверцу и запер на три оборота ключом, который возник у него в руках как по волшебству.

Миссис Норидж сказала, удивленно подняв бровь, что и не думала ничего трогать. Однако мистер Ричардс не мог успокоиться.

– Это коллекция ядов! Я собирал их во всех своих странствиях. Здесь есть сухие травы, одна щепотка которых может быть губительна для человека! Капли, в которые охотники племени интурайю окунают стрелы, прежде чем идти на льва, и этого количества на наконечнике хватает, чтобы ослепить чудовище. Опаснейшее вещество! Шаманы интурайю извлекают его из растения, место произрастания которого держится в большой тайне.

Миссис Норидж предположила, что хранить яды в открытом шкафу, в незапертой комнате может быть рискованно. Ее собеседник напыжился.

– Я всегда запираю эту комнату! Всегда! Сюда не может проникнуть посторонний!

– Вы полагаете, я призрак, мистер Ричардс?

– Должно быть, я забыл запереться на ключ, но это исключительный случай! Никто, никто не смеет заходить сюда. Это мое святилище. Я столько лет собирал эти предметы, привозил из своих поездок. – Эммет восторженно обвел рукой стены. – Больше всего я боюсь, что с этой комнатой случится то же, что с кабинетом моего несчастного зятя. Вы знаете, что после его смерти Аделиза все сожгла? Да-да, все! До единого предмета! Кросби написал книгу, но даже ее Аделиза не пожалела. Вдумайтесь! Она прочла ее – и уничтожила плоды всей его жизни. Но я не позволю ей избавиться от моих достижений! Нет, не позволю!

Пыл Эммета показался миссис Норидж несколько преувеличенным. Мистер Ричардс как будто убеждал самого себя в грозящей ему страшной опасности.

Она, наконец, обнаружила, откуда хозяин кабинета появился так неожиданно. За одной из колонн пряталась небольшая дверь, выкрашенная в цвет стен. Миссис Норидж, обладавшая превосходным зрением, разглядела за ней совершенно обычную маленькую комнату: стол, кушетка, окно, распахнутая книга на столе и тетрадь. В отличие от залы, где они находились, там не было ни черепов, ни стрел. Похоже, и великому путешественнику требовалось иногда отдохнуть от воспоминаний о своих приключениях.

Переведя взгляд на хозяина необычного музея, миссис Норидж заметила, что из-под его рубашки выбился медальон-локет. Сквозь стеклянную крышку просвечивала прядь золотых волос, завязанных бантом, с крошечной жемчужиной в середине. Жемчужину оттенял своей чернотой небольшой гагат, которому искусный резчик придал форму черепа.

Заметив ее интерес, мистер Ричардс вздрогнул и поспешно спрятал украшение.

– Где находился кабинет сэра Бассета? – вежливо поинтересовалась гувернантка, чтобы отвлечь его.

– Здесь! Кабинет, лаборатория – он ведь ставил опыты как химик-любитель – и даже его зоопарк.

– Сэр Кросби Бассет держал животных?

– Сказать по правде, всего одно. Из Африки он привез шимпанзе. Моя сестра его терпеть не могла. Это была наглая, крикливая обезьяна, хоть и обладавшая известным обаянием. Он прожил у нас довольно долго… Между прочим, умел пользоваться ножом и вилкой. Кросби называл его Лу. Шимпанзе так любил хозяина, что после его смерти издох в мучениях.

«До чего чувствительное животное», – подумала миссис Норидж.

Запах из шкафчика не давал покоя. Он определенно был ей знаком, но откуда?

К вечеру дождь закончился, и миссис Норидж с Шарлоттой вышли в сад. Заметив, что ее жених наблюдает за ними из окна, девушка помахала ему.