ГлавнаяАвторский сборникЕлена ЛаврентьеваХорошо любить поэта / И кого-нибудь «исчо»

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

$Хорошо любить поэта \/ И кого-нибудь «исчо»$

Елена Лаврентьева
Хорошо любить поэта / И кого-нибудь «исчо»

От автора

После окончания филологического факультета я преподавала русский язык и литературу в школе, в старших классах. И вела драматический кружок. Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума» была моим дебютом. Ему предшествовала череда вечерних репетиций с учениками, которые относились ко мне вполне благосклонно и чуть-чуть снисходительно.

Молчалин в исполнении Крюкова был неотразим! На первой репетиции бархатным тембром он эффектно произнёс: «Пойдём любовь делить плачевной нашей крали. Дай, обниму тебя от сердца полноты». На этом месте, после небольшой паузы, Крюков захихикал, а за ним – и все «артисты».

– В чём дело? Продолжай! – я тоже невольно улыбаюсь.

– А там дальше ремарка.

– Какая ещё ремарка?

– Лиза не даёт, – уже серьёзно отвечает Крюков.

– Что-о-о-о? Крюков, ты в своём уме?! – возмущаюсь я. – Это же Грибоедов!

Заглядываю в книгу и читаю: «Лиза не даётся». Если бы я стала объяснять разницу в значении этих глаголов, «Крюков и компания» подняли бы меня на смех. Да и среди критиков XIX века вёлся ожесточённый спор: «было» или «не было», а если по-народному – «дала» или «не дала» Лиза Молчалину?

Из письма В.Г. Белинского В.П. Боткину от 16 апреля 1840 года: «Вышли повести Лермонтова. Дьявольский талант!.. Перед Пушкиным он благоговеет и больше всего любит “Онегина”. Женщин ругает: одних – за то, что дают; других – за то, что не дают…»

И я благоговею перед Пушкиным и люблю Онегина, а вот с Татьяной у меня не сложились отношения…

Когда в феврале книга была «почти» сдана в печать, случились известные события. Я не стала переписывать легкомысленное предисловие. Изменила только «финальный аккорд»:

А я буду писать, несмотря
ни на что, ариетточки!
Несмотря на предательство друга и гопников рой,
Несмотря на осеннюю слякоть и скудость горжеточки,
Мой таинственный мир навсегда остаётся со мной.

Елена Лаврентьева

«Когда-нибудь я буду знать…»

Когда-нибудь я буду знать,
Зачем об лёд жар-птица билась,
Зачем гроши считала знать,
Зачем навек в тебя влюбилась.

Ни гордый дух, ни блеск ума
Тебе наградой не служили.
И были нищими дома,
В которых мы с тобою жили.

На поле битвы бросил меч,
Не вынес раненого друга.
Не произнёс в защиту речь,
Забившись в угол от испуга.

И развалился в море плот.
И жизнь дотла сгорела в древе.
И не созрел под солнцем плод
В моём голодном плоском чреве.

С ответом я не тороплю,
Зачем вершат судьбу пигмеи.
Я просто до смерти люблю
Твой римский профиль на камее.

Песенка Красной Шапочки

Я любила Вас недолго:
Три недели и два дня.
Что-то есть у Вас от Волка,
Что-то есть и от меня.

Это сходство, между прочим,
Сразу бросилось в глаза.
Я проснулась среди ночи:
Что-то против, что-то за.

У меня берет с помпоном –
Вы поэт, но без ружья,
И по сказочным законам
Не годитесь мне в мужья.

Но охотника я тоже
Никогда не полюблю.
У меня мороз по коже
От его любви к рублю.

Плачет бабушка в кровати
В белоснежном неглиже:
– Где ж такого, внучка, взяти,
Чтоб тебе был по душе?!

А как же иначе?!

Красавица Осень совета не спросит,
Разлюбит кого – обязательно бросит.
И будут дождинки блестеть на ресницах
И таять улыбки на пасмурных лицах.

Заглянет Зима и надолго останется.
И снежною дымкою небо затянется.
И будет царить снеговая порука
И снежная баба отряхивать внука.

Ворвётся Весна черноглазой цыганкой,
С кострами и песнями, пляской и пьянкой.
И будет кружиться у всех голова
И шёлковой шалью стелиться трава.

В соломенном кресле раскинется Лето,
Рукой заслонившись от яркого света.
И будет жужжать над вареньем оса
И падать слезой на ладошку роса.

Потом снова Осень, и снова Зима.
И те же деревья, и те же дома.
И бабушкин зонтик от солнца на даче,
И в детство тропинка… А как же иначе?!

По секрету

Где я только не бродила.
Путь был близок и далёк.
Что пройдёт, то будет мило –
Гений истину изрёк.

А фортуна, как царица,
Входит в ложу без билета.
То воркует, словно птица,
То сияет, как монета.

Одному в глаза посве́тит,
А другому – посвети́т.
Как забавно жить на свете!
То накажет, то простит!

Пушкин – гений, кто бы спорил.
Не пройдёт – махну рукой.
Хоть бы кто-нибудь ускорил
Счастье, волю и покой!

Пусть плохое канет в Лету,
Пусть не меркнет Млечный Путь.
Всё проходит… По секрету
Пушкин скажет, как вернуть.

Спам

– И не пиши мне «всякий спам»
Не жди – я не отвечу.
И не приду ни тут, ни там,
Нигде – на нашу встречу.

«Подумаешь!» – сказала я,
Жар-птицею взлетая,
Любви и грусти не тая,
Одновременно тая
От голоса знакомых нот,
Что был нежнее плюша.

Как будто ранили в живот,
Свинец залили в уши.
Как будто ценности любви
Продали за копейку.
А сердце шепчет мне: «Живи,
Ищи к мечте лазейку
На зависть укоризне,
Надежды по стопам.

В твоей невзрачной жизни
Я самый яркий спам!»

«Поздним вечером в Париже…»

Поздним вечером в Париже
Пью горячий шоколад:
– Не стесняйтесь, сядьте ближе,
Дорогой маркиз де Сад.
Не нужна для страсти виза.
И столетья – не барьер.
Я – прекрасная маркиза,
Вы – галантный кавалер.
Может быть, поедем в Ниццу?
А потом махнём в Сан-Ремо.
Там себе закажем пиццу
И десерт, где много «крэма».
Прежде чем в Париж вернуться,
Погуляем в Regent’s парке.
Небеса нам улыбнутся –
Лондон щедрый на подарки.
Но, как водится в романе,
Понесём разлуки крест.
Даже в лондонском тумане
Нет для нас свободных мест,
В белокаменной столице
И в любой другой стране.
Доберётесь до границы –
Пару строк черкните мне.

Надписи на старых фото

И тени прошлого движеньем осторожным
На миг откроют дверь. И я увижу свет.
«А сердце счастием всё бредит невозможным
И хочет то вернуть, чему возврата нет».

И тени прошлого молчат в укор живущим,
Скрывая истину, где правда, а где ложь.
«Зачем загадывать, мой друг, о дне грядущем,
Когда день нынешний так светел и хорош?!»

«Фарфоровый маркиз разбился на осколки…»

Фарфоровый маркиз разбился на осколки.
Признаться, господа, здесь нет моей вины.
Его слова ко мне порою были колки,
Он надо мной шутил в присутствии жены.

Не проронив слезы́, прекрасная маркиза
В таинственную думу с тех пор погружена.
А я бы не смогла сносить его капризы,
Но, к счастью, господа, не я его жена.

«Маркиз-то Ваш тю-тю!» – ни капли не жалея
Прекрасную маркизу, я вслух произношу.
Я на него, увы, не стану тратить клея,
Поскольку запах клея совсем не выношу.

Ну что скажу я Вам, маркиза, в утешенье?
Я познакомлю Вас с милейшим толстяком.
Немного подвело его происхожденье.
Он молод и хорош, но ходит босиком.

Угодно ли в буфет? Ключом закрою дверцы,
Оставлю толстяка и Вас наедине.
Сама пойду искать украденное сердце,
Что завещал тайком маркиз любимый мне.

Пусть будет как прежде

Н.Е.

Ну что Вам сказать, милый друг, в заключенье?!
Что нас вдохновил Мопассан на игру,
Что месяц почти я сижу в заточеньи
И сырники жарю себе поутру.
А после под музыку кофе вкушаю,
Последний глоток под финальный аккорд.
Гармонии мира я не нарушаю –
Я падаю тенью в её натюрморт.
А может, не тенью, а солнечным светом,
Морскою ракушкой – на бархат песка.
Пусть будет как прежде и нынешним летом
Пусть будет любовь, и печаль, и тоска.
Пусть нежно дымится в руке сигарета
И Ваша улыбка маячит вдали.
Пусть плавятся стрелки грядущего лета
На мягких часах Сальвадора Дали.
Ги де Мопассана поставлю на полку,
Сходить от любви бесполезно с ума.
В том нет, милый друг, ни малейшего толку,
Когда себе кофе готовишь сама.

Мы с тобою квиты

Какой художник или же целитель
Способен «тонкий мир» восстановить,
Души моей натянутые нити
Связать в одну струящуюся нить?

Чтобы ручьём весенним зажурчала
Иль речкой затаилась подо льдом.
А если не получится сначала –
Пусть будет не сначала, а потом.

Прощай, мой милый. Мы с тобою квиты.
Довольно плакать по ночам в подушки.
В одном музее – прерафаэлиты,
В другом – поэт Василий Львович Пушкин

Замучила культурная изжога –
На этот случай есть земля и небо.
О, Господи! Мне нужно так немного:
Наутро – зрелищ, а под вечер – хлеба!

«Сердце сжалось от боли…»

«Мне до вашего стука —

Два глотка морской соли».

Тарас Хохлов

Сердце сжалось от боли.
Птица крылья сложила.
Два глотка морской соли.
Я жила – не тужила
И смеялась: «Доколе
Я так буду резвиться?!»
Два глотка морской соли.
И застрелена птица.
Жизнь – коварная штука,
Раздаёт смертным роли.
Мне до Вашего стука –
Два глотка морской соли.
На руках твоих вены,
Как бунтарские реки.
Дарит жизнь перемены.
Разлучает навеки
Та, что ходит с косою,
Ей неведома мука.
Я явлюсь к ней босою.
Я явлюсь к ней без стука.
И воскликну, как в поле,
Заору во всё горло:
«Два глотка морской соли!
Это низко и подло
За спиною таиться.
Ну, какая ты сука!»
В море падает птица.
Мне до Вашего стука –
Два глотка морской соли.
Два глотка,
Но не боле…

Ещё не время

А кто не грешен в этом грешном мире?!
Архимандрит мечтал, чтоб порося
Столетья два назад на постном пире
Вдруг превратилось чудом в карася.

Себя в грехах несметных обвиняю,
Но проповеди всех святых подряд
Сегодня без сомнений променяю
На твой влюблённый и весёлый взгляд.

Из благодарности, а вовсе не из страха,
Я поднесу к Матронушке свечу.
И скажет мне восставшая из праха:
– И я влюбиться, кажется, хочу.

Кому – зачтётся, а кому – простится,
Но веет Божьей милостью на всех.
Ещё не время нам с тобой проститься,
Ещё не решено на небесех.

«Живу я в белокаменной столице…»

Живу я в белокаменной столице,
Пишу стихи в Серебряном бору,
Но вырывается из рук, подобно птице,
Мой зонтик одинокий на ветру.
Все чувства я в стихах запечатлела:
Любовь, печаль, смятение, разлуку…
И нету ни малейшего мне дела,
Какую ты испытываешь муку.
Ты одинок – душою не криви! –
Как заключённый, ждёшь со мной свиданья.
Я соглашаюсь, но не из любви,
А так, из милости, из чувства состраданья.
Свою печаль я прогоняю прочь,
Как гонит тучи беспокойный ветер,
Чтоб наступила царственная ночь
И краски заиграли на рассвете.

Что жизнь прекрасна, снова говорю,
Что безразлично мне твоё участье,
Что я и так тебя благодарю
За свет звезды пленительного счастья.

«В уголке уютной залы…»

Сергею Чонишвили

В уголке уютной залы
Осушали мы бокалы.
На столе свеча горела,
Я в глаза твои смотрела.
Чуть поодаль грудь другая,
«Ослепительно тугая»,
По тебе вздыхала тоже.
Отпусти грехи нам, Боже!
В наказанье за грехи
Ты читаешь мне стихи.
И в твоём невинном взгляде
Бьётся мысль: все бабы – б…ди
Музе я не изменю!
На столе лежит меню,
Вьётся дым от сигареты.
Все вы сволочи, поэты!
Усмирить хочу свой пыл,
Но сжимает горло спазм.
Это значит, наступил
Поэтический оргазм!

Гуляя по Невскому

А помните, милый, гуляя по Невскому,
Вы мне признавались в любви к Достоевскому?
И Вы говорили: «Гармония в мире,
Как белый рояль в коммунальной квартире».

Мне было уютно у Вас в коммуналке.
В углах – паутина, на окнах – фиалки.
За дверцей буфета – припрятанный виски.
Теперь наш удел – состоять в переписке.

Но снится мне Питер и комната Ваша.
И кто б мог подумать, что «Бедная Маша»
Пленит Ваше сердце ненастной порою!
Пусть скажет «спасибо» советскому строю.

И я благодарна ему, тем не менее
Хотела бы с Вами вернуться в имение…
Когда Вы явились с визитом к соседке,
Я чай разливала в садовой беседке.

– С вареньем? Со сливками? Может быть, с ромом?
И мы говорили о старом и новом.
И слушали звон колокольный вдали.
Пролётка умчалась в дорожной пыли.

Столетье спустя оказались мы вместе.
Мои поздравления – Вашей невесте.

«Обещает наступить…»

Обещает наступить
После бурь затишье.
Будет время посвятить
Вам четверостишье.

Будет время над собой
Вдоволь посмеяться.
Сколько можно, Боже мой,
Невпопад влюбляться?!

Вам немного будет льстить
Это посвященье.
Я бы рада Вас простить…
Но прошу прощенья.

«Как бы мне хотелось…»

Как бы мне хотелось
Жить в волшебном доме,
Где хранятся сказки,
Как стихи в альбоме.
Где старушки-стены
Сплетничают ночью
Обо всём, что раньше
Видели воочью.
Где огонь в камине
Создаёт уют
И на книжных полках
Чудеса живут,
Где в старинном кресле,
Чуть скрипя пером,
Сочиняет сказки
Друг мой Шарль Перро.

«Когда Амур бросался стрелами…»

Когда Амур бросался стрелами,
Мы были от него далече.
И потому остались целыми
Сердца при нашей первой встрече.

И всё такое

Я напишу Вам, так и быть,
Не эсэмэску, а рукою,
Что продолжаю Вас любить,
И жду звонка, и всё такое…

Вы позвоните мне в ответ
И прокричите: «Далеко я!»,
Что в Амстердам у Вас билет,
И на Луну, и всё такое…

Девиз натуралиста

Н.Е.

«Пускай она поплачет!» – девиз натуралиста,
Не мудреца, не старца, не воина-стрелка.
А впрочем, я – не Линда и не Евангелиста.
И ты меня не любишь пока-пока-пока.

Твои дары бесценны: букеты и картины,
Коряги и ракушки, и всякое старьё.
А я хитросплетенья любовной паутины
Набросила на сердце твоё-твоё-твоё.

Открыв окошко настежь, с утра надену блузку
И выпью из фарфора английский терпкий чай.
Не с клюквенным вареньем, а с сахаром вприкуску,
А ты, ушедший ночью, скучай-скучай-скучай.

Твоим цветам засохшим я подбираю вазу,
Потом накрашу губы и выщипаю бровь.
И ты очнёшься с ходу, и ты проснёшься сразу,
Когда к тебе нагрянет любовь-любовь-любовь.

Июль

Читаю вслух Аврору Дюдеван,
С французского читаю, в переводе.
Заслушался и не скрипит диван,
И зайчик солнечный улёгся на комоде.

За окнами хозяйствует июль.
Не «жа́ры», а чудесная прохлада.
Едва колышется прозрачно-пыльный тюль,
И кресло старое такой погоде радо.

Но возмущён мобильный телефон.
Он статен, молод и высокомерен.
Без разницы ему: кто – «де», кто – «фон».
Лежит себе и ржёт как сивый мерин.

Его хозяин гордо произнёс,
Что через час-другой за ним вернётся.
Но гостю не обрадуется пёс,
И зайчик солнечный ему не улыбнётся.

Роман без продолженья и начала,
И, видимо, без всякого конца.
Как порт речной, без лодок и причала,
Или портрет красотки без лица.

Легко дышу среди любимых стен,
Под пледом, принесённым из химчистки.
Не перечесть ли мне Виже Лебрен?
Как упоительны, друзья, её записки!

Ещё

А когда наступит лето,
С глаз долой – из сердца вон.
Дым. Запястье. Сигарета.
И мобильный телефон.

Вот такая перспектива
Ждёт меня на этот год.
А быть может – солнце, диво
И волшебный пароход.

Два влюблённых человека
В арке прячутся, как встарь.
Улица. Фонарь. Аптека.
И ещё один фонарь.

Всё равно однажды счастье
Нарисует силуэт.
Солнце. Улица. Запястье.
И гранатовый браслет.

Жарит в печке воздух Лето.
Душно. Знойно. Горячо.
Хорошо любить поэта
И кого-нибудь «исчо».

«Любовь меня поцеловала…»

Любовь меня поцеловала,
Обняв руками хрупкими,
И вдруг ушла в разгаре бала,
Прошелестела юбками.
Нарушив светский этикет,
Не доплясав кадрили,
Я бросилась за нею вслед –
И обо мне… забыли.

Он говорил мне…

Он говорил мне про удочки, снасти.
Я, как обычно, несла чепуху.
Тлели, как угли, любовные страсти.
Самое время готовить уху.

«Нужно по вкусу добавить вина», –
Он говорил мне со знанием дела.
Это моя ли, скажите, вина,
Что расставаться я с ним не хотела?!

Я исцеляюсь, почти исцелилась.
Лучшее средство от грусти – улыбка.
Вот уже сердце покорно забилось.
Сердце – не камень, а пьяная рыбка.

«Заберусь под одеяло…»

Заберусь под одеяло,
Повернусь к тебе спиной.
Человеку нужно мало:
Раз в неделю выходной.

Проведу его одна я:
Без свиданий, без интриги.
Я сегодня – выходная!
Мне нужны покой и книги.

«Друзья мои, книги…»

Друзья мои, книги! Прощайте!
Я вас покидаю навек.
И краски свои не сгущайте,
Поймите же, я человек!

А если точней, то особа
Прекрасного женского пола.
Я Вас оставляю до гроба:
Мне ваша наскучила школа.

С утра и до ночи уроки!
Нависла над сердцем угроза.
Преследуют книжные строки:
Стихи и особенно проза.

Довольно с меня всяких знаний!
Бросаю от знаний ключи.
Желаю «любовных свиданий»
И «тайных объятий» в ночи!

И я не напрасно мечтаю:
Уж близок мой рыцарь-прелестник.
Пока же – пойду почитаю
Журнал «Исторический вестник».

Если бы

Ах, если б назвали меня Франсуазой,
А можно с дефисом – Мари-Изабель.
Была бы брюнеткою голубоглазой,
И фея качала мою колыбель.
Я имя прекрасное это носила,
Но век мой ушёл, испарился, исчез.
Я, помню, и раньше Ваш дар возносила
До самых-пресамых высоких небес.
От века остались лишь бусы и шали,
И Ваша изящная с перстнем рука.
Вы, помнится, мне и в то время мешали
В безоблачном мире искать облака.
На Ваших холстах – паруса бригантины,
Морские ракушки и ласковый бриз.
Вы очень гордились сюжетом картины,
Где душит Елену в объятьях Парис.
Когда бы назвали меня Изабель,
А можно с дефисом – Мари-Франсуаза,
Я Вас бы с высот опустила на мель.
Какая же Вы, извините, зараза!
Вы – вспышка холеры, чахотка, чума,
Испанка коварная и малярия.
От Вас я сходила веками с ума.
Сегодня… Спаси меня, Дева Мария!

Дачные мотивы

Где найти нам старый дом,
Чтоб чердак был и веранда?
Добрый пёс да мы вдвоём –
Неразлучная команда.

На веранде пили б чай
И устраивали чтенья.
Между нами был бы рай
Или… баночка варенья.

Ночь придёт – и на чердак
По ступенькам заберёмся.
Поболтаем просто так,
Звёзд нарвём и вниз вернёмся.

А потом ложимся спать
На скрипучую кровать…

В Париже

Далека от супружеских уз
И свободна от светских манер…
– Я люблю Вас, мой милый француз,
Всё равно: Антуан или Пьер.

Безразлична к романам Дюма,
Равнодушна к букету бордо…
Я хочу посмотреть на дома,
Где Тургенев бывал с Виардо.

Прогуляться в саду Тюильри,
Накормить воробьиную рать.
Вы не против, мой милый Анри,
Или… как Вас по батюшке звать?

У Бога всего много

Всего у Бога, как известно, много.
Не сомневайся и не прогляди.
По Божьей милости ведёт меня дорога.
По Божьей щедрости маячат три пути.

Один зовёт под сень библиотек
(Когда-то говорили: библиóтек).
Чистосердечно каюсь: я из тех,
Кому источник знаний – как наркотик.

Второй маршрут вдоль берега проложен,
Среди сокровищ, поднятых со дна.
Но с этими богатствами, похоже,
Не выпустит меня моя страна.

А третий путь ведёт к самой вершине.
Там ангел мой живёт, не зная бед.
Пристало ли одной идти к мужчине?
Но мне в горах плевать на этикет!

В смятении я выгляжу убого.
Беснуется людских желаний рать.
Всего у Бога, как известно, много.
И можно необъятное объять!

«Бессмертная мода не знает покоя…»

Бессмертная мода не знает покоя –
Со мной согласится маэстро Васильеff.
А я каждый раз, перед зеркалом стоя,
Своё признаю перед модой бессилье.

Богема спешит в «Театральный подвальчик»,
И осень меняет из листьев накидки.
Шампанское брызжет. И солнечный мальчик
Мне дарит мимозу с пасхальной открытки.

Особой походкой ступают модели:
Худые – как жерди, прямые – как швабры.
А помнишь, с тобою когда-то хотели
Достать патефон и зажечь канделябры?

Никто не предвидел такого финала:
Не каждый с годами становится мудрым…
Когда бы я раньше «про это» узнала,
Сбежала бы с мальчиком тем златокудрым.

Про то

И он Вам пел про пастбища слонов,
Про покорённую опасную вершину,
Как защищал от бури отчий кров
И как в пустыне ночью вёл машину?

Родителям своим воздам хвалу,
Что музыке меня шутя учили.
И он Вам тоже пел про каббалу,
Про Пиночета и свободу Чили,

Про Пикассо, Ли Миллер и Кокто,
Про Баха, Шостаковича и Шнитке?
Пускай теперь он Вам поёт «ПРО ТО» –
ПРО ЭТО я наслушалась в избытке!

«Признаю́ свою вину…»

Признаю́ свою вину,
Боже правый, за грехи:
За пристрастие к вину
И порочные стихи,
За любовь к чужому мужу,
Интерес к устройству мира,
За распахнутую душу,
Сотворение кумира,
За испорченное лето
И разбитое авто…
Я наказана за «это»,
Я наказана за «то».
Но воскликну: «Нету мочи!
Разве это преступленья?!»
На меня посмотрит Отче
И пошлёт мне вдохновенье.
Заодно билет в Париж:
«Ну, лети же! Что стоишь?»

Между сказкой и былью

Жить тороплюсь между сказкой и былью.
Книги мои запорошены пылью.
Мне полистать, почитать бы их. Вместо –
Пыль вытираю и ставлю на место.

Жить тороплюсь между небом и прозой.
Пахнет любовь увядающей розой.
Неуловимо пленяет тоска,
Как аромат одного лепестка.

Жить тороплюсь между буквой и строчкой.
Жить тороплюсь между рифмой и точкой.
Если бы молодость, старость бы – если…
Думать о вечном в вольтеровском кресле
И размышлять про сует суету,
Жизнь принимая и ЭТУ, и ТУ.

«Разбудил меня будильник…»

Разбудил меня будильник.
Я проснулась. Боже мой!
Мне приснился Холодильник,
Кривоногий и хромой.

И хотя он не из спальни,
А из кухни прибежал,
Я забилась в угол дальний.
Он к стене меня прижал.

За окном чужие лица:
То беспечны, то грустны.
Наконец-то стали сниться
Эротические сны!

«За радость и печаль мечтания с тобой…»

«За радость и печаль мечтания с тобой».

Тарас Хохлов

За радость и печаль мечтания с тобой
Пожертвовать спешу привычным жизни кругом,
Готова состязаться с коварною судьбой
И быть покинутой любимым верным другом.

За радость и печаль мечтания с тобой
Пройду походкой лёгкой по углям и осколкам,
По шаткому мосту над бурною рекой,
Назло своим врагам и громким кривотолкам.

За радость и печаль мечтания с тобой
Не побоюсь замёрзнуть под вой январской вьюги,
Взойти на эшафот с открытой головой,
Чтоб мне в лицо смеялись охранники и слуги.

За радость и печаль мечтания с тобой
Я стану серой мышью и гадиной дрожащей.
Я буду кем угодно. Приму портрет любой:
И тенью призрачной, и тенью настоящей,
Царицею на троне, униженной рабой…
За радость и печаль мечтания с тобой.