Елена Ильина
Четвертая высота

«Адам»

Гуле шел седьмой год. Она давно уже умела читать – чуть ли не с пяти лет, – но отдавать ее в школу было еще рано. Знакомые посоветовали матери устроить ее в группу, которой руководила старая учительница-француженка: девочка будет играть и гулять вместе с другими детьми, да, кстати, и языку научится.

И вот Гуля в первый раз пришла к учительнице.

В комнате со старинной, полинявшей мебелью и множеством картинок и фотографий на стенах, кроме Гули, было еще двое детей: мальчик Лелик, с длинными кудрями, похожий на девочку, и стриженая девочка Шура, похожая на мальчика.

Дети уселись за низенький столик, а старушка учительница взяла зеленого тряпичного зайца и запела непонятную песенку. Заяц у нее в руках принялся отплясывать на столе какой-то смешной танец. У него прыгали уши и болтались ноги, дети смеялись и повторяли за учительницей странные слова песенки.

Гуля смотрела на всех молча, исподлобья. Но вот она решилась что-то спросить.

– Адам, – сказала она наконец, – почему…

– Что ты сказала? Повтори, – удивилась француженка.

– Адам, – повторила Гуля.

– Не «адам», а «мадам» нужно сказать.

– Мадам, – снова начала Гуля, – разве русский язык такой плохой, что нужно учить еще французский?

Ей это казалось удивительным. Зачем петь песенки на непонятном языке, когда есть на свете такой хороший, такой понятный русский язык? И к тому же, зачем нужно заставлять плясать этого зеленого зайца? Дома у Гули тоже был заяц, только не зеленый, а голубой, но он уже года три как лежал в ящике с другими старыми игрушками. Гуле скоро нужно было поступать в школу, а ее забавляли, как маленькую!

Старушка не знала, что ответить Гуле. Она подумала немножко и велела детям устроить хоровод. Мадам взяла за руки Лелика и Шуру, а Шура протянула руку Гуле. Но Гуля вырвалась и села на стул.

– Я не люблю танцевать утром, – сказала она. – Я люблю утром читать.

Француженка недовольно покачала головой:

– Ты непослушная девочка. Ну хорошо, мы будем читать.

Но оказалось, что в этой группе читают тоже не по-русски, а по-французски. И не сказки читают, а только азбуку.

Мадам раздала детям картинки с нарисованными на них буквами: а, бе, це, де…

Дело было нехитрое. Гуля быстро запомнила все буквы. Не прошло и месяца, как она уже умела довольно бегло читать по-французски.

На прогулках в саду она торопила свою «адам» домой:

– Пойдем почитаем еще немножко вашу французскую книжку.

А к концу зимы она научилась не только читать, но и писать. Когда она на уроках очень уж расходилась и шалила, мадам надевала пенсне и говорила:

– Спокойно! Сейчас мы будем писать диктант.

Но Гуля и этот урок превращала в веселую игру.

– «Дитя лежит в колыбели, – мерным голосом диктовала мадам французские фразы. – Птичка сидит на дереве. Бабушка вяжет чулок. Дедушка курит трубку».

А Гуля выводила в тетрадке:

«Бабушка лежит в колыбели. Дитя курит трубку. Птичка вяжет чулок. Дедушка сидит на дереве».

И, стараясь не смеяться, с самым серьезным видом протягивала тетрадку своей «адам».

Француженка поправляла пенсне и принималась вслух читать Гулины каракули.

– Что такое? – говорила она, хмуря брови. – «Птичка вяжет чулок? Дитя курит трубку?» Ничего не понимаю!

Гуля покатывалась со смеху, а вместе с ней – Лелик и Шура.

Добрая старушка прощала Гуле эти проказы. Она считала, что, играя, переставляя по-своему французские слова, Гуля скорее их запомнит. Она только следила за тем, чтобы каждое слово было написано правильно, без ошибок.

Так весело и мирно шли эти занятия. И никто в группе не подозревал, какую новую проделку задумала Гуля.

Однажды, когда в теплый весенний день вся группа в полном сборе гуляла по улице, Гуля неожиданно остановилась у подъезда трехэтажного каменного дома.

– Мадам, – сказала она, – пожалуйста, подождите меня здесь, я сейчас вернусь.

И, приоткрыв тяжелую дверь, она исчезла.

– Мадам, а ведь это школа! – сказала Шура. – Видите – написано?

И девочка показала на прибитую к двери вывеску.

– Стойте оба здесь, – ответила француженка. – Я сейчас буду посмотреть.

Лелик и Шура остались одни. Они взялись за руки и прижались к стене дома, чтобы их не переехала машина.

Гуля вернулась первая.

– А где адам? – спросила она. – То есть мадам?

– Пошла тебя искать, – ответили Лелик и Шура вместе. – А ты где была?

– После расскажу!

В это время из дверей школы выбежала взволнованная мадам.

– Скверный девочка! – набросилась она на Гулю. – Где ты ходил?

Когда она волновалась, она говорила по-русски еще хуже, чем обычно.

Гуля помолчала немного, а потом сказала серьезно, как большая:

– Простите, мадам. Я в школу поступила. В первый класс. Завтра нужно будет отнести метрику.

Мадам только всплеснула руками.

На другой день Гулина мама отнесла в школу документы.

Так Гуля сама отдала себя в школу.

Первоклассница

В первом классе Гуля оказалась выше всех ростом, хоть и моложе всех по возрасту.

На первых порах ей пришлось нелегко.

Какому-то озорному мальчишке приглянулись ее кудрявые волосы. Он незаметно подкрадывался к ней сзади, всовывал палец в локон и дергал. Это было больно и обидно. Гуля рассказала об этом дома, но мать спокойно отнеслась к ее жалобам.

– Договаривайся с ними сама. Не можешь договориться, дай сдачи. А учительнице не жалуйся.

И Гуля не стала давать себя в обиду.

Ей очень нравилось в школе. В парте у нее было целое хозяйство. В одном углу лежали новенькие книжки и тетрадки, в другом стоял лакированный пенал, а в пенале чего-чего только не было! И карандаши, и блестящие перышки, и резинки.

Однажды Гуля принесла с собой в класс маленькую шерстяную обезьянку и стала устраивать ей из книжек и пенала уютный домик. Она не заметила, как вошла в класс учительница.

Начался урок.

Учительница что-то долго читала вслух, но Гуля ничего не слышала.

– А теперь Гуля Королёва прочтет нам этот рассказ, – вдруг сказала учительница.

– Какой рассказ? – спросила Гуля, вставая с места.

– Тот, который я только что вам прочла.

– Я ничего не слыхала, – проговорила Гуля и опустила голову.

– Стыдно, Королёва, – сказала учительница. – Ты невнимательна, и я ставлю тебе «плохо».

Вскоре в одной из комнат кинофабрики, где работала мать Гули, раздался телефонный звонок.

– Позовите мою маму! Товарища Королёву! – послышался в трубке взволнованный голос. – Мама, это ты? Мама, мне плохо!

Мать чуть не выронила из рук телефонную трубку.

– Гуленька, что с тобой? Сейчас же иди к школьному врачу! Я скоро приеду за тобой в школу.

– Я не в школе, – послышалось в ответ. – Я уже дома.

– Ну и хорошо, что дома. Скорей ложись в постель. Что у тебя болит?

– Мама, ты не понимаешь! – сказала Гуля. – Не мне плохо, а у меня «плохо»!

– Как плохо? Говори толком. Что у тебя болит? Голова? Горло?

– Да что ты, мама! Я же говорю, мне не вообще плохо. Мне по-русскому устному «плохо»!

Мать вздохнула с облегчением:

– Так бы и сказала. Это еще ничего, если только по-русскому устному.

– Да, «ничего»! Тебе все ничего, – обиделась Гуля. – А мне от этого «плохо» очень, очень плохо!

В другой раз, когда Гуля и в самом деле заболела, мать ей не поверила.

– По какому предмету «плохо», – спросила она, – по устному или по письменному?

– Горло болит! – еле выговорила Гуля. – И тошнит что-то…

Когда мать приехала домой, Гуля уже лежала на кровати вся красная от жара. Приехавший доктор осмотрел ее и произнес одно из тех слов, которых так боятся все матери:

– Скарлатина.

В больнице

В большом саду перед окном нижнего этажа стояла мать Гули. С грустью смотрела она на худенькую стриженую девочку в длинной рубашке и в халатике, которая теперь, после болезни, совсем не похожа была на прежнюю веселую Гулю.

Из-за плотно закрытого окна не слышно было Гулиного голоса. Но лицо Гули выражало полное отчаяние. Она что-то быстро писала на большом листе бумаги, приложив его к подоконнику, и потом показывала свои каракули маме в окно. Вкривь и вкось было написано:

«Мама, возьми меня отсюда! С меня вся кожа слезла. Я больше не могу тут жить!»

В ответ мать Гули писала ей на листках из блокнота:

«Гуленька, потерпи еще совсем немножко. Скоро я возьму тебя домой. Дома тебя ждут замечательные подарки».

У Гули дрожали губы и подбородок, но она крепилась и не плакала, хотя ей было всего только восемь лет.

Когда мать ушла, Гуля отправилась с горя на кухню, чтобы узнать меню сегодняшнего ужина. Это было очень интересно – три раза в день бегать на кухню, а потом обходить все палаты своего отделения и говорить ребятам, лежащим в постели, что будет к завтраку, к обеду или к ужину.

– Макаронная запеканка и кисель! – торжественно провозгласила Гуля.

Но, к сожалению, оказалось, что какая-то долговязая бритая девчонка из соседней палаты уже успела раньше Гули сбегать на кухню, и новость эта ни на кого не произвела впечатления.

Гуля села на кровать и вздохнула. До ужина оставался еще целый час. Она принялась декламировать шепотом стихи своего любимого поэта Некрасова. И вдруг, незаметно для нее самой, в голове у нее стали складываться какие-то новые, нигде не подслушанные слова и строчки про ее маленького рыжего щенка Петьку, оставшегося дома:

 
Что ты, родименький,
Что ты, собачечка,
Что ты сидишь там в углу?
Скучно собачечке,
Скучно родименькой
Тихо сидеть там в углу.
Ну, подойди, я тебя приласкаю.
Хлебушка нету в дому.
Вот засыпает мой рыженький,
                                   маленький
В тихом своем уголку.
 

«Как это у меня получилось? – подумала Гуля. – Это уже не такие глупые стихи, как те, про Африку».

И она вспомнила первое свое стихотворение, которое она сочинила, когда ей было четыре года:

 
Птицы скоро улетают
Стаями домой,
Африка для них душиста,
Африка им край родной.
 

«Надо будет записать стишок про Петьку», – решила Гуля.

Она взяла карандаш, клочок бумаги и написала большими буквами:

Стих про Петьку

И вдруг ей захотелось спать. Глаза стали у нее слипаться, голова сделалась тяжелая, и Гуля упала ничком на подушку.

Когда на ужин принесли миску, наполненную горячими макаронами, Гуля уже спала крепким сном.

Друзья и враги

Вернувшись из больницы, Гуля нашла дома целую библиотечку. На полочке были расставлены новые книжки, от которых еще пахло типографской краской. Больше всего Гуле нравились книжки о путешествиях.

«Вот бы поскорее вырасти, – думала Гуля, – и самой сделаться путешественницей!»

И вдруг неожиданно Гулина мечта исполнилась. Гуля уехала вместе с матерью далеко-далеко, в Армению.

Для матери это была служебная командировка, а для Гули – одна из самых веселых поездок.

Во дворе дома, где они остановились, пахло гарью от маленького очага, сложенного из камня против самой двери. Перед очагом сидела на корточках девочка с черными, туго заплетенными косичками. Девочка мешала что-то большой ложкой в медном тазу. Из таза поднимался сладкий медовый запах, и пахло медом даже на улице.

Время шло к осени. Солнце уже не палило, как летом, а грело спокойно и бережно.

– Как тебя зовут? – спросила Гуля у девочки.

Девочка поправила по очереди обе косички и стала рассматривать ложку, будто в первый раз ее увидела.

– Гаянэ, – тихо ответила она.

– Ты в школе учишься? – спросила Гуля.

– Конечно, учусь, – нараспев сказала Гаянэ.

– А ты любишь свою школу?

– Конечно, люблю.

– А подруги у тебя есть?

– Конечно, есть.

– А со мной хочешь дружить?

– Конечно, хочу, – усмехнулась Гаянэ.

– А где твоя школа, близко?

– Не очень близко, – ответила Гаянэ, – немножко далеко.

Гуля села на ступеньку рядом с Гаянэ. Постепенно девочка сделалась разговорчивей, и Гуля узнала от нее, что две снежные горы, поднимающиеся за облака, называются Арарат и что армяне еще их называют по старинке Сис и Масис – Малый Арарат и Большой. А Гуля рассказала Гаянэ, что она с мамой проезжала на поезде через какие-то горы и что, когда они рано утром вышли на станцию Алагёз, было очень холодно.

– Так всегда на горах бывает, – сказала Гаянэ. – Вон гора Алагёз. – И она показала рукой на гору, возвышающуюся как раз напротив Арарата. – Мой старший брат Каро на самый верх лазил.

– А где он сейчас? – спросила Гуля.

– А вот, – кивнула Гаянэ на мальчика в меховой шапочке.

Мальчик сидел верхом на ограде, выложенной из камня, и глядел куда-то вдаль из-под руки.

– Это он смотрит, чтобы чужие мальчики наши груши и айву не таскали, – объяснила Гаянэ.

– Жалко, моего старшего брата Эрика здесь нет, – вздохнула Гуля. – Эрик бы им показал!

Гуля сказала это не задумываясь и сама удивилась своим словам. Эрик вовсе не приходился ей братом, он был ее товарищем с самого раннего детства, но Гуля в эту минуту позавидовала Гаянэ, что у той есть брат, и придумала себе старшего брата.

Дружба Эрика и Гули началась еще с тех пор, когда обоим было всего по три года.

Впрочем, в те времена Гуля нередко обижала Эрика. Однажды она унесла домой его белого плюшевого слона и долго не хотела с ним расставаться. Она говорила:

– Слон мне сам сказал – он не хочет жить у Эрика, он хочет жить у меня.

Эрик долго и терпеливо ждал, пока слону снова не захочется вернуться к своему настоящему хозяину.

Но чаще случалось, что Гуля отдавала Эрику свои игрушки. Она даже подарила ему своего любимого клоуна Пафнутия Ивановича.

Потом они с Эриком поступили в разные школы и стали видеться реже. Но все же они всегда жили в одном городе.

А теперь Эрик был за тысячи километров от Еревана – в Москве.

– А он большой, твой брат? – спросила Гаянэ.

– Большой, – сказала Гуля, – может быть, даже больше твоего Каро.

И Гуля посмотрела в ту сторону, где был мальчик в меховой шапочке.

Мальчик грозил кулаком кому-то стоявшему по ту сторону каменной ограды и что-то сердито кричал на своем языке. Вдруг из-за ограды полетели прямо в него комья глины.

Гуля сорвалась с места и подбежала к ограде. Она быстро вскарабкалась и закричала:

– Эй вы, мальчишки! Если вы сейчас же не перестанете, я позову моего старшего брата Эрика. У него есть настоящее охотничье ружье!

Неприятели с изумлением смотрели на незнакомую девчонку, совсем не похожую на тихих и робких девочек, которых они привыкли видеть на улицах своего города.

Один из них, самый смуглый и крепкий, смотрел на Гулю, открыв рот и не мигая.

– Постой, постой! – сказала Гуля. – Я до тебя доберусь!

Неизвестно, понял ли мальчик ее слова, но только он круто повернулся и убежал.

За ним бросились наутек и все остальные.

– Они теперь с другого конца прибегут, – сказал Каро, – я уж их знаю!

– А ты не зевай. Беги им навстречу! – приказала Гуля. – И чуть что, кричи: «Эрик!»

Каро сполз с ограды и со всех ног бросился в противоположный конец двора. Скоро оттуда донесся его отчаянный голос:

– Эрик! Сюда! Э-рик!

Гуля бросилась на помощь.

– Эрик идет! – закричала она на бегу. – Ружье заряжает!

Каро стоял на покатой крыше дома. Он радостно замахал руками:

– Побежали!

– Ага! – закричала Гуля. – Испугались!

Каро сполз на землю.

– А у тебя правда есть брат Эрик? – спросил он.

Гуля кивнула головой:

– Двоюродный…

– А где он сейчас? Дома сидит?

– Дома… в Москве.

Черные брови Каро высоко поднялись. Но, сообразив что-то, он засмеялся:

– Хитрая! Брат в Москве, а она весь Ереван братом пугает.

– Хочешь со мной дружить? – спросила Гуля.

Каро переступил с ноги на ногу, усмехнулся:

– У меня сестра Гаянэ есть. В Ереване, а не в Москве. С ней дружить можно.

– А с тобой нельзя?

Каро смутился:

– Почему нельзя? Все можно.

И с этого дня Гуля подружилась с Гаянэ и Каро. А неприятельская армия издали с завистью наблюдала, как брат и сестра отбирали для приезжей девчонки самые спелые, самые сочные груши.

Скоро и враги прониклись к этой приезжей уважением. Случилось это так.

Во дворе у них жил на привязи большой, сердитый пес Абрек. Далеко вокруг разносился его хриплый, свирепый лай.

Несколько раз останавливалась Гуля у ворот двора, где жил Абрек, и заглядывала в калитку, но Абрека не было видно.

Наконец, набравшись храбрости, Гуля вскарабкалась на выступ в каменной ограде и увидела большую серую овчарку. Собака отчаянно крутила головой, стараясь освободиться от толстой веревки, заменявшей цепь.

– Сейчас я тебе помогу! – закричала Гуля, перемахнула через ограду и, спрыгнув вниз, побежала прямо к конуре.

– Куда?! – закричал ей вслед Каро, появившийся вдруг над оградой. – Разорвет! На куски разорвет!

– Ничего, – сказала Гуля, – не разорвет.

Абрек мрачно уставился на Гулю и, рванувшись вперед, залаял с таким остервенением, что сразу лишился голоса. Гуля остановилась.

– Абрек, – сказала она самым ласковым голосом, – не бойся, маленький, я тебя не обижу…

Абрек до того удивился, что так и осел на задние лапы.

А Гуля, подойдя к страшному псу, погладила его между ушей и принялась отвязывать веревку. Пес, казалось, сошел с ума от радости. Он запрыгал вокруг Гули, потом вскочил на задние лапы, а передние положил ей на плечи.

Отвязав Абрека, Гуля взяла его за ошейник, и сторожевой пес, которого боялись все окрестные жители, спокойно и кротко пошел рядом с девочкой, осторожно ступая у самых ее ног.

И с этого дня о Гуле по всей улице пошла слава, что она никого и ничего на свете не боится.

Но вот настал день Гулиного отъезда. У ворот стояла линейка^[1]. Каро вынес чемоданы.

Мать Каро, маленькая тихая женщина, протянула Гуле плетеную корзинку, наполненную виноградными гроздьями. Подошла Гаянэ. Она плакала.

Гуля обняла ее, поцеловала.

– Не плачь, Гаянэ. Приезжай к нам в Москву.

Поодаль стояли молча соседские мальчишки, бывшие Гулины враги, а теперь друзья. Когда линейка тронулась, Гуля помахала им рукой. И сейчас же вся ватага бросилась ей вслед, а двое самых ловких прицепились к задку линейки. Возница крикнул им что-то на своем языке, мальчики засмеялись и еще крепче ухватились за край линейки.

Но это было еще не все. Волоча за собой веревку, на улицу выскочил взлохмаченный Абрек. В несколько прыжков догнал он всю компанию и побежал впереди линейки.

– Абрекушка! – закричала Гуля. – Мама, возьмем его с собой!

Мама только рукой махнула.

Но вот линейка покатила под гору, и мальчики соскочили на землю.

– Прощайте! – крикнула им Гуля, и они оба сняли шапки и махали Гуле до тех пор, пока линейка не скрылась из виду…

Гуля и Эрик

Медленно и торжественно подходил к московскому перрону поезд. Паровоз показался издалека – оттуда, где еще не начиналась платформа.

Эрик бросился навстречу подходившему поезду.

На площадках вагонов уже толпились пассажиры, подзывая носильщиков. Эрик вглядывался в лица, ища глазами Гулю.

Уже пассажиры высыпали на платформу, а Гули все не было. И вдруг Эрик услышал знакомый звонкий голос:

– Эрастик!

Так называла его одна только Гуля.

Она высунулась из окна, почерневшая на южном солнце. Эрик бросился к вагону, пробиваясь сквозь шумящую толпу, натыкаясь на чемоданы и кули. Доски перрона застучали под его ногами. И, не слыша за собой голоса матери, которая бежала следом за ним, не помня себя от радости, Эрик взобрался на площадку вагона. А на площадке, топая ногами от нетерпения, уже стояла Гуля с большой круглой корзинкой в руках.

– Это тебе виноград! – закричала она. – А внизу там персики. Только они уже размякли. Их придется или очень скоро съесть, или просто выбросить… А еще я хотела привезти тебе одного чудного щенка, но, кажется, он был бешеный.

– И, должно быть, он тебя укусил, Гуля, – сказала мама. – Посмотри, вон стоит тетя Маша, а ты с ней даже не здороваешься, только болтаешь какие-то пустяки.

– Машенька! – закричала Гуля и, соскочив на перрон, повисла на шее у матери Эрика.

– А ваша квартира, дорогие мои, еще не готова, – сказала тетя Маша. – Маляр обманул нас и третий день не приходит. Вам придется заехать к нам.

– Ура! – закричала Гуля. – Молодчина маляр. Ура!

– Ура! – еще громче подхватил Эрик.

И скоро маленькая комната тети Маши наполнилась шумом, смехом и той особой суетой, которая всегда бывает в первые минуты встречи.

На столе появилось армянское лакомство чухчель с начинкой из винограда, тонкий хлебец лаваш и лепешки. Сладко запахло перезрелыми персиками. В стаканах засверкало красное ереванское вино.

А по единственному подоконнику маленькой комнаты уже бегали две белые крысы с розовыми глазками и длинными голыми хвостами. Это Гуля успела сбегать в свою школу и притащить крыс из живого уголка.

Крысы бесшумно сновали по подоконнику. Эрик и Гуля кормили их крошками хлеба, а старая няня, укладывая спать маленького Мику, братишку Эрика, поглядывала искоса на Гулю и ворчала:

– И так тесно, ребенку дышать нечем, а она этакую нечисть в дом притащила!

– Да что вы, нянечка, они чистенькие! – уверяла Гуля. – Смотрите, какие они хорошенькие!

Ее мама только рукой махнула:

– Не может Гулька жить без своего зверинца. Прямо беда с ней! В Ереване за ней ходили огромные лохматые псы. Их боялись все ребятишки, а она их любила так же нежно, как этих своих крыс.

Когда обе матери ушли из дому, Гуля шепнула Эрику – так, чтобы не слышала няня:

– Я тебе хочу что-то сказать по секрету.

– Пойдем в коридор, – предложил Эрик.

Ребята выбежали в темный коридор, ведущий в кухню.

– Я не знаю, что делать, Эрик, – начала Гуля, – морская свинка сидит в школе совершенно одна. Никто из ребят не подумал взять ее на лето!

– Возьмем ее к нам! – сказал Эрик.

– А няня? Она и так ворчит из-за крыс.

– Мы ее под кровать посадим! – придумал Эрик.

– Кого под кровать? – засмеялась Гуля. – Няню?

– Свинку.

– Свинку нельзя под кровать. Ей под кроватью будет плохо. Ей нужен воздух и свежая трава.

– А где взять траву? – спросил Эрик. – Я придумал! На берегу Москвы-реки травы сколько хочешь. Пойдем нарежем!

И, юркнув в кухню, Эрик через минуту уже выбежал оттуда с кухонным ножом в руке.

– А корзинку для травы? – напомнила Гуля.

– Можно взять ту, в которой ты привезла виноград, – сказал Эрик.

И когда няня, уложив Мику, задремала сама, Эрик и Гуля выбежали из дому.

На берегах, не обшитых еще в те годы гранитом, желтела осенняя полуувядшая трава. Эрик и Гуля со всем усердием принялись за работу, и скоро корзинка была полна.

Когда обе матери вернулись домой, они еще из передней услышали сердитый голос старой няни:

– Да что ж это такое? Да где ж это видано? Хоть из дому беги…

– Что там случилось? – спросила Гулина мама и быстро отворила дверь.

В углу комнаты на траве сидела, тяжело дыша, рыженькая морская свинка. Эрик и Гуля стояли у окна, понурив головы. Крупные слезы текли по щекам Гули.

– Машенька, – сказала Гуля и посмотрела на мать Эрика с мольбой и отчаянием, – свинка умрет в школе от голода и тоски!

Но никакие уговоры не могли убедить взрослых в том, что свинку необходимо оставить дома.

С охапкой травы в одной руке и со свинкой – в другой Гуля вышла из дому. Она крепко прижимала свинку к сердцу и горько плакала.

Следом за ней шел Эрик и утешал Гулю как только мог…