Елена Гарда
Книга III. Дар светоходца. Враг Третьей Ступени
Кай содрогнулся, снова прочитав эти страшные слова. Перед глазами встало изрезанное шрамами лицо его мастера Йозефа, со слепыми глазами. Он помнил их первую встречу. И вот что это всё означало…
Внезапно Кай услышал за спиной какое-то движение. Он повернул голову – на журнале сидел золотистый кот. Старый знакомый, мысленно отметил Кай, та же золотистая пушистая кисточка хвоста и мохнатый курдючок. Кот посмотрел на Кая и, тот мог бы поклясться, что в зелёных глазах кота собрались слезинки, и кот вздохнул.
Кай протянул к нему руку не зная, даст ли тот себя погладить, но в следующий миг всё перевернулась с ног на голову.
С трёх сторон к скамейке, уши по ветру, подлетело трио совершенно одинаковых собак, больше смахивающих на холерических четвероногих сарделек. Их поводки волочились, и где-то раздавались испуганные визги хозяйки.
Обладатели самых длинных в собачьей природе ушей и самых же коротких ног окружили скамейку с заливистым лаем. Кот обернулся и посмотрел на него, будто бы говоря: «Разве не наглость?»
Кот, похоже, воспринял эту осаду как собственное Ватерлоо и, дико огрызаясь, запрыгнул к Каю на плечо. Хвост его лупил по спине Кая как боевой хлыст. Он шипел и угрожающе размахивал лапами, больно царапая Кая по щеке. Кай закрутился на месте, отбиваясь от собак, попытался схватить кота и унести. Но тот лез ему на голову, гребя когтистыми лапами и шипя, рассыпая во все стороны браные угрозы, конечно же, на кошачьем языке.
Весёлые толстые бассеты подпрыгивали и громко лаяли, проклиная свои коротенькие лапки под раскормленными тушками, но царапая при этом Кая не меньше кота. Один ловко вцепился в шарф Кая и повис, гребя ногами. Наконец подлетела хозяйка, отцепив зубы самого прыгучего от обрывка воротника и уняв остальных своих питомцев, извиняясь, рявкая на собак и одновременно пытаясь вытереть кровь с лица и рук Кая.
Кот, оценив перевес в его пользу в связи с прибытием сил союзников, тотчас спрыгнул с головы Кая и удрал, оставив напоследок ещё пару ссадин на лбу. Толстые бассеты в отсутствие кота совершенно утратили интерес к подвижным играм и опрокинулись на спины, изображая счастливую покорность.
Хозяйка животных была настолько испугана, что разрыдалась, перевязывая своим платком окровавленную руку Кая. Очень хотелось разозлиться, но было так смешно, что Кай боялся, что сейчас и у него слёзы потекут.
Вот дурацкий котище! Всё из-за него…
Кай перевёл дух, как-то поправил надорванный рукав и обслюнявленный воротник, поблагодарил собачницу за помощь и успокоил её, что не будет звать милицию, затем нашёл под лавкой журнал с Орлоем на обложке и пошёл назад в аудиторию.
Занятие уже началось. Мрачный староместский череп смотрел прямо в душу.
* * *
Преодолев зачарованный лифт, Кай, то и дело переходя на бег, нёсся к аудитории. Царапины на лбу и щеке больно щипали. Вдруг этот кот бешеный?
Кай вытер слёзы, от смеха защипали ещё и глаза. Он представил, как завтра является на занятия с лицом, исписанным зелёнкой.
Всё время, пока он бежал к аудитории, в голове жужжало: «Такие не оставляют в душе синяков», ну с чего ему пришла в голову такая глупость?!! Но эту мысль снова и снова вытесняли приступы смеха.
Ну и дурак…
Он предвкушал, как опишет друзьям столкновение с котом и псами в лицах. Ожидая, что Карфаген уже начал урок, он приостановился за пару шагов до входной арки и крадучись заглянул в аудиторию. Но занятия ещё не начались.
Спрятанный в глубине Пламенник, обычно ласкающий глаз порфировым своим свечением, сейчас почему-то напоминал уголок ада с его пышущим жаром зевом… Он источал пурпурно-алый свет… Кай поднял глаза к куполу. Красноватые блики прыгали по каменным сводам и бледным лицам людей, суетящихся в центре аудитории.
Посередине стояла толпа девочек, что-то гневно обсуждавших. За ними, лицом к нему, возвышался Карфаген. Он просто качал головой как человек, категорически отрицающий какие-то обвинения. Парни стояли поодаль, дед выхватил лицо Кая в свете фонаря, и Каю показалось, что тот побледнел. Загадочную расстановку людей венчало необъяснимое напряжение. Кай шагнул вперёд и, решив спросить в чём дело, нагнулся к Марику, который стоял к нему ближе остальных.
Но Марик резко отскочил и закричал:
– У тебя проблемы в общении с женщинами, когда они находятся в вертикальном положении?
Кай опешил. Внезапно кто-то схватил его за локоть и подтолкнул к группе фотоников, столпившихся в центре под Пламенником.
Во взгляде Марика читался не просто вызов, но настоящая злоба. На ссору с ним сейчас он был настроен меньше всего и пошёл к своему месту. Но в следующий миг Марик замахнулся и ударил Кая по плечу кулаком.
– Не понял… – Кай отнял руку от болючей царапины на щеке и перехватил ушибленное плечо.
Было не больно, но отчего-то обидно. Надорванный рукав и воротник снова отвалились.
Моментом между ними выросла широкая фигура Хорунжего. Руслан начал оттеснять Марика, придавливая его за плечи. Кай шагнул вперёд, и его лицо попало в круг света. Он почувствовал, что не хочет, чтобы Марик видел его раны, но тот, моментально разглядел царапины.
– Это тебе за неё. Я думал ты друг мне, а ты! – Марик бросался на него, колотя кулаками, в глазах блестели злые слезы. Он всё пытался ударить Кая, подпрыгивая и замахиваясь поверх плеч Хорунжего.
Подземелье утонуло в гомоне голосов. Кай остолбенело смотрел на друга, принимая неуклюжие удары, он заметил, что вся группа окружила его, взяв в кольцо. Сказать, что взгляды парней были нехорошими – не сказать ничего.
– Что с лицом? – раздался тихий голос за спиной.
– Кот поцарапал… – рассеянно пробормотал Кай.
…почему деду понадобилось спрашивать об этом таким замогильным голосом?
– А кровь на руках?
Второй вопрос заставил Кая напрячься и ещё раз оценить диспозицию сил. Он только что сообразил, почему так тихо ведёт себя толпа. Он заметил, что в девчоночьем кругу виднелась ещё чья-то фигура.
Он присмотрелся. Какая-то ученица сидела на полу, обхватив себя обеими руками и, кажется, плакала. В глаза бросился оборванный рукав с обнажённым плечом. И кажется, большая дыра на колготах.
Что здесь произошло в его отсутствие? Её тоже атаковала тройка шальных бассетов? Их всего сколько? Вряд ли это были бассеты.
Он потёр расцарапанные руки и невольно подавил кривую улыбку. Это всё не просто так…
Он бросил недоумённый взгляд на Музу. Та стояла с совершенно убитым лицом. Лицо Карны было непроницаемым.
– Почему кровь на лице? – голос деда звучал ещё тише.
– Ээ-э… Кровь?.. Да так… бассеты покусали, там, наверху… и кот… Дед, что вы все такие? – Кай почувствовал прилив возмущения.
Карфаген посмотрел на него, потом взял девочку, сидящую у ног подруг, за руку и помог ей подняться. Она повернулась к Каю. Посмотрела на него, затем подняла правую руку и указала на него пальцем.
«Он», – услышал Кай и каждый присутствующий. Она пошатнулась, теряя сознание. Карфаген подхватил крохотное тело на руки. В этот момент Кай понял, кто перед ним. Он вглядывался в девушку, словно впервые её видел. Ангелина Вейко, с растрёпанными волосами и ссадинами на лице и руках. В руке её было что-то зажато.
Секундой позже Карфаген с Ангелиной на руках исчез.
– Ты мне больше не друг. На этот раз всё, – Марик не кричал. Он произнёс эти слова только для Кая. Потом тихо отступил в тень и исчез.
– Марик… Ты что!!? – кинулся Кай к другу, но слова упали в пустоту.
Уход Карфагена не поменял настроений. Никто не двигался. Несколько минут все стояли в молчании, окатывая его презрительными обвиняющими взглядами.
Этого не могло быть. Никак. Никогда. Только не с ним.
Самое дурацкое положение, думал он прежде, это когда тебе отказывают. С этой минуты, прожитой в круге серебристо-багрового света, понимание вопроса сменило полюсность.
Те, кого ты когда-то в жизни обидел, никогда этого не забудут. Они никогда этого не простят. И даже если между вами устанавливается подобие мира, это самый опасный мир из возможных.
Вдруг тусклый свет, падающий от многоярусного светильника в центре зала, мигнул.
В полумраке аудитории вновь появился Мастер Карфаген. Он был не один. Человека за его широкой спиной было не видно.
– Острожский, ко мне, – все вздрогнули от знакомого резкого хриплого окрика.
Кай на миг закрыл глаза.
Бог, если ты есть…
Кай моргнул. Савонарола не сводил с него глаз.
Абсурд. Какой-то проклятый день.
Глаза Магистра сузились. Нос хищно заострился.
– Добрыми предзнаменованиями дышит всё вокруг… – тихо проговорил дед Егор, выходя вперёд и чуть оттесняя Кая плечом.
– Вам, Острожский, известно, что наказание по названному обвинению неотвратимо. Ни свидетелей. Ни защиты, – ученикам пришлось напрячь слух, чтобы расслышать эти слова Магистра.
– Ээ-э… какое наказание? – но Кай уже понимал, к чему подводит Савонарола. В глазах стояло помертвевшее безучастное лицо Янины Ягеллон. Он знал, что жить с этой памятью ему остались считанные минуты.
– Я не трогал её… Она ушла сама…
Но у него не получилось произнести это слово хоть сколько-нибудь убедительно.
Савонарола стиснул пальцами зеркальце, висящее на его поясной цепочке.
– Добровольность в данном роде преступления роли не играет. Плотские связи караются…
Но Савонароле не дали договорить.
– Я требую расследования, – из тени выступила фигура. Звонкий голос был сдержан и холоден. – На основании чего выдвинуто обвинение против Острожского?
– На основании показаний жертвы. Prima facie1. По первому впечатлению.
– Жертва была в шоке. Сейчас без сознания. Она может ошибаться.
– Мы можем делать выводы на основании собственных оценок, – бросил Савонарола отворачиваясь.
– Можете, господин Магистр. Только в том случае, когда присутствуете при инциденте. В противном случае вы обязаны учитывать свидетельство значка Фотоников. Я где-то ошиблась?
– Нет. Всё верно, – Савонарола снова посмотрел на оппонента, на этот раз с заинтересованной ухмылкой.
– Значок здесь не работает. Слово против слова. Вы обязаны провести расширенное расследование, – голосом Музы Ладожской впору было дробить камни. Кай с облегчением выдохнул. Муза вышла к центру аудитории. – Я требую свидетелей. Я требую защиту.
Рядом показался Мастер Карфаген.
– Ладожская права. Синьор Савонарола, в этом деле улик против Острожского не больше, чем против любого из учеников, – Мастер Афиногенов, казалось, особенно тщательно подбирал слова, чтобы не спровоцировать проявление взрывного характера Магистра.
Савонарола посмотрел на Мастера почти ласково. На его лице зазмеилась улыбка.
– Серьёзно? Взгляните на его лицо и руки. Он весь в царапинах. И одежду. Она порвана.
Мастер Карфаген кашлянул, потом, отвернувшись, поманил Савонаролу.
– Вот. Взгляните, – он закатал рукав куртки, показывая кровоточащий палец и оцарапанное запястье. – Утром меня укусил и поцарапал мой хомяк. – Савонарола молчал. Карфаген продолжил, – и на обеде я зацепился за перила возле будки Администратора. Сто раз жаловался Розмаринову… Моя одежда тоже порвана.
Савонарола молча смотрел на оборванный карман. Улыбка на его губах превратилась в тонкую бесцветную линию.
– Я тоже под подозрением?
Савонарола заложил руки за верёвочный пояс своего одеяния и качнулся на каблуках.
– Ладожская. Подойдите. Я приму во внимание ваш протест. Но вам должно быть известно, что инициировать расследование может группа в составе не менее пяти человек. Я должен услышать их лично. Вы первая. Кто ещё? – он говорил не громко, но его голос перекрыл весь остальной шум в зале.
– Я, – шагнул вперёд дед Егор.
– Мы, – Карна и Руслан кивнули, одновременно сложив руки на груди.
Савонарола усмехнулся.
– Хорошо, есть ещё сомневающиеся в виновности Кристиана Острожского? – сказал Магистр уже обычным голосом.
Кай чувствовал, как холодеют пальцы рук и ног. Кровь отлила от лица. Он переводил взгляд с одного ученика на другого. Глаза девочек гневно сверкали. Парни, встречаясь взглядом с Каем, отступали в тень, отворачивались. Опускали головы. Что это?
Савонарола прохаживался между студентами, заглядывая в пустые лица.
– Наша гордость. Наш особый неофит. Надежда…
Кай вспыхнул. Из темноты шагнул вперёд Марик.
– Желаете присоединиться? – Магистр живо повернулся к Вариводе.
Тот молчал. Его перестало трясти. Он смотрел в лицо друга и молчал. Сердце Кая пропустило несколько ударов.
– Ты напал на… – Марик запнулся, но потом твёрже продолжил, – на мою девушку.
– Я не трогал её. – Голос прозвучал так хрипло, что ответ услышали немногие. Кай откашлялся и вытер кровь с щеки. – Я не трогал её, – повторил он. – Мы только говорили в парке. Она ушла сама.
Марик не поверил, это было понятно по его перекошенным губам.
Позади опять раздался голос Магистра Савонаролы, но Кай уже не разбирал слов. Говорил тот громко и чётко, и речь его то и дело прерывалась глухим рокотом согласия и одобрения. Иногда взгляды собравшихся снова перескакивали на Кая. Кое-кто пытался даже подойти и рассмотреть его расцарапанное лицо и руки.
Кай угрюмо смотрел на них. Он не мог поверить, что учился с этими людьми почти полгода. Да… есть в этом какая-то недоработка – несмотря на мечты Соломеи, взрастить в неофитах «чувство крепкого безоговорочного доверия» Академии пока что не удалось.
Наконец он взял себя в руки и заставил прислушаться к происходящему.
– Итак… кто ещё желает отдать голос в защиту Острожского?
Все затихли и даже чуть отступили.
Савонарола потянулся за своим зеркальцем.
– Все мы платим по долгам нашим. Мы пожинаем то, что посеяли. Что, нет? Вы за всё время не нажили друзей, Острожский?
– Нажил, – расталкивая плечом стену из парней, в круг света шагнул Глеб Володар.
За его спиной прокатился удивлённый гул.
Кай перехватил его напряжённый взгляд и с благодарностью кивнул. Возможно, где-то в душе он ждал, что тот встанет на его защиту, пусть Кай и не смог выполнить данное ему обещание.
– Значит четверо, – Савонарола повернулся Карфагену. – Этот шквал жаждущих справедливости сносит меня с ног. Просто не знаю, стоит ли продолжать?..
В этот момент дед с Карной, Русланом и Володаром закричали.
– Почему четверо? Пятеро. Пять же…
Муза сердито повернулась к Магистру:
– Вы же видите, нас пятеро.
– Незадача, cara mia… Инициировать расследование может группа в составе не менее пяти несвязанных лиц. Егор Острожский приходится вам кровным родственником? – Савонарола картинно вскинул брови и повернулся к Каю. – Поправьте меня, если что. Его голос не может быть учтён.
Муза кивнула.
– Хорошо. Мастер… Карп Ришарович, ведь вы не верите… Вы могли бы поддержать нас?
Карфаген печально покачал головой. Савонарола уставился в потолок, на светильник.
– Снова мимо. Инициировать расследование перед Магистерием может группа неофитов в составе не менее пяти несвязанных лиц. Голос Мастера Афиногенова не подходит.
Муза ахнула.
Кай пробежал взглядом по лицам однокурсников. «Это не может быть правдой. Деники отпросились со второй пары. Дарка Олефир заболела. Марик… Этого просто не могло случиться. Сто человек… Нет, только не со мной», – всё ощутимей накатывал ужас. Немые, безглазые, чужие лица окружали его, стискивая в кольце темноты.
Резкий голос вывел его из транса.
– И никому не жаль? Вдруг и правда Острожский покинет наши стены, да без вины? Ещё и с чистой памятью.
Все насуплено молчали. Больше никто не пошевелился. Кай беспомощно оглядывал зал. Дед тихо проговорил:
– Марик, ты неправ.
Карфаген шагнул вперёд.
– Неужели больше ни у кого из вас нет сердца?
В тот же миг в глубине аудитории раздался хлопок, будто кто-то уронил на пол гигантскую книгу.
– Точно, как же я… – на самых дальних рядах послышалась возня и приглушённое барахтанье.
Все оглянулись. Марик вспыхнул, поворачивая голову на шум. Бормотание не смолкало. Кто-то пробирался сквозь толпу. Неофиты расступались с необъяснимым выражением на лицах. Кай никак не мог разглядеть, кто же это, пока за спинами не раздалось внятное:
– Ab exterioribus ad interiora.
– От внешнего к внутреннему… – автоматически перевёл Глеб Володар и в следующий момент рухнул на колени, едва успев выставить вперёд левую руку. Правой рукой он схватился за грудь.
Студенты испуганно загалдели. Карфаген упал в кресло. Савонарола откинул капюшон, с любопытством наблюдая за случившимся.
Спина Володара выгнулась дугой. Он засипел, повалился на левый локоть и без сил упёрся головой в пол. Из горла раздавался хрип, Глеб задыхался, будто каждый вздох давался ему с болью. Будто он учился заново дышать…
Кай размышлял не более секунды, он уже начал творить замораживающую Магна Кварту, как вдруг услышал шёпот Володара: «Спа-сибо… Ангара…»
В следующий миг серебристо-чётко прозвучало:
– Что вы, Мастер, сердце надо заслужить… – и в центр шагнула Панночка.
– Я требую расследования. Не верю.
В аудитории поднялся шум. Девочки сердито перешёптывались.
Муза и Карна кинулись обнимать Панночку, та улыбалась совсем детской улыбкой. Дед с Хорунжим аккуратно приподняли Володара и поставили его на ноги, поддерживая за спину. Тот никак не мог выровнять дыхание. Он еле стоял, цепляясь руками за их плечи, беловолосая голова была низко опущена. Кай заметил, что дед незаметно всунул в руку Володара носовой платок, тот поднёс его к лицу. В глазах Марика читалось смятение. Он колебался.
Савонарола неожиданно расцвёл.
– Пятеро, есть. Я открываю расследование по факту нападения на неофита Ангелину Вейко. Кто желает сообщить какую-то информацию, прошу ко мне на кафедру, – объявил Магистр и развернулся, собираясь уйти.
– А Острожский? – Муза Павловна преградила ему дорогу. – Он всё ещё под подозрением?
Губы Савонаролы превратились даже не в линию, а в точку.
– Свободен. Пока.
– Спасибо, Магистр. Вы так великодушны, – Муза кивнула.
– Мы всё выясним, кому пришло в голову подвергнуть насилию неофита Вейко.
За его спиной снова раздался серебристый голос:
– Выясните лучше, кому понадобилось ссорить неофита Вариводу с неофитом Острожским.
Савонарола взглянул на Панночку и вышел из аудитории.
Народ, мрачно поглядывая на семерых в центре, начал расходиться.
Кай обнимался с друзьями. Муза плакала, поглаживая его по плечу, дед бормотал «разберёмся, разберёмся». Карна молча улыбалась. Хорунжий поддерживал Володара.
Карфаген встал, кряхтя и приговаривая «что б я что-то в этом понимал…»
Аудитория почти опустела.
В полумраке стоял одинокий несчастный человек. Лицо его было белее снега. И если бы кто-то мог сейчас видеть его, он заметил бы на лице Марика смешанное выражение сомнения и тревоги.
Стремительным домкратом
На следующее утро, прежде чем умыться и проглотить кружку горячего горького кофе, долго стоя перед зеркалом, Кай никак не мог понять, что его так беспокоит. Всю ночь его мучали кошмары. Сам факт обвинения был ужасен, царапины на лице и руках отнюдь не добавляли баллов к утверждениям о его невиновности… Но было что-то ещё. Он смотрел на себя в зеркало и не знал, что не так.
Это уже было видно в зеркале.
Но он не знал что.
Всю следующую неделю Кай провёл в ожидании. Он старался сохранять спокойствие, и даже немного торжествовал в душе, будто виновника нападения на Ангелину уже нашли и осудили. Савонарола был худшим из возможных следователей, но другого не было. Кай в глубине души верил, что истина для Магистра всё же дороже.
Гелевейка на занятиях не появлялась, и её отсутствие стало постоянным предметом для обсуждений, в центре которых материализовалась Дарка Олефир. Очень вовремя выписавшись из больницы, она при всяком удобном случае снова и снова открывала прения в «клубе присяжных-заседателей» словами вроде: «Не стала бы считать нашего Магистра Савонаролу мерилом человеколюбия, но не станет же он умалчивать о ТАКОМ?» На последнем слове глаза Дарки становились огромными как озёра и такими же прозрачными.
Это поневоле раз за разом подогревало всё большую неприязнь к самому Каю. Все девичьи версии, оправленные всезнанием Дарки, сводились к многократному живописанию в красках появления истерзанной Гелевейки и заканчивались рождением очередной массы домыслов, нимало не приближающей искателей к истине. Более того, за ними не прослеживалось желания докопаться до фактов. Их взволнованные пересуды подстёгивала лишь одна неутомимая жажда – обсуждать, снова и снова. Смаковать преступление Кая Острожского и потери Ангелины Вейко. Со всеми мыслимыми и немыслимыми деталями. Благо оцарапанное лицо и руки никуда не делись и ежедневно подпитывали подозрения против него. Другого кандидата им просто не предложили. После нескольких безуспешных попыток убедить девушек хотя бы раз примерить логику к их фантазиям, Муза с Карной прекратили всякое общение с однокурсницами вообще и Даркой Олефир в частности.
К сожалению, о настоящем состоянии Ангелины никто ничего не знал. Марик Варивода по-прежнему не разговаривал с Каем. Но, хотя бы, больше не кидался в драку, а просто сидел в одиночестве в углу аудитории, опустив голову на стиснутые кулаки. Что варилось в этот момент в его голове угадать было нетрудно. Глаза Марика затопил тёмный гнев.
Некоторые фотоники всё ещё поворачивались спиной при виде Кая, сердито шипели, бросая на него косые взгляды. Дед, замечая подобные выходки, стискивал плечо Кая, мягко осаживая его, и спокойно повторял: «Не обращай внимания. Люди – они такие. Добра не помнят. И вообще мало соображают. Природа их такая. Не могут отличить правду от наговора. Потом они совершенно искренне будут считать, что были на твоей стороне». Муза добавляла: «Всё перемелется, мука будет. У тебя есть заботы поважнее. Попробуй сосредоточиться на Пути. Топчемся на месте».
Кай терпеливо кивал. Муза была совершенно права. Они не могли двигаться дальше. Дальше – был поиск раки. Поиск, ведьминский. Тот самый, что должен быть устроен семьёй Марика. Марик был связным между ними и Веремией. Но из-за выходки Ангелины, Марик больше не хотел знаться с Каем. Весь план висел на волоске. До «правильной луны» в Ночь Воронова Права оставалось совсем немного, хотя никто не дал точного срока. Нужно было срочно искать выход, нужно было убедить Марика.
Кай надеялся, что Марик где-то в глубине души верит в его невиновность, просто признать свою ошибку ему не даёт самолюбие. Кай решил попробовать снова и подошёл к нему на перерыве между парами, тот покраснел и отвернулся. Кай не собирался с ним заговаривать. Он положил перед ним лист бумаги с написанной строчкой: «Веремия уже назначила День Поиска? Когда?» и отошёл.
Марик несколько минут боролся с собой, не поворачивая головы и не обращая внимания на листок перед собой. Но потом голова его медленно повернулась, взгляд опустился. Ещё несколько минут Марик сидел неподвижно, и Кай мрачно наблюдал за его спиной. Потом Марик быстро встал, скомкал лист бумаги и направился к выходу, проходя мимо Кая. На секунду приостановившись, он монотонно произнёс: «Тебе надо, сходи и спроси», после чего отправил комок бумаги в корзину через весь класс.
Ладно, так и сделаю, сказал себе Кай чтобы не расстраиваться, прям вечером и заедем. Выхода не было, только так. На его лице, как он ни старался, отразилась вся печаль и горечь. Он заметил, как с другого конца класса за ним внимательно следит Глеб Володар, именно сейчас ему это было очень неприятно.
Однако, через пять минут Марик вернулся к своему месту, перед этим положив перед лицом Кая другой белый лист с написанным набором цифр.
Телефон? Отлично, подумал Кай, после пары схожу к Администраторской. Так даже проще.
* * *
Вечером, по дороге домой Кай пересказал всю историю друзьям. Разговор со старой ведьмой был краток, после приветствия он едва успел хоть о чём-то расспросить:
– Но когда?
– Узнаешь. Сегодня или завтра, а может недели через две. Как знаки совпадут.
– Нам нужно приготовиться… Можете поточнее сказать, какого числа?
Старуха зашлась скрипучим смехом, в трубке защёлкало.
– Главное, чтобы готова была я. Жди весточку. От Ворона. Ты в списке гостей, – и в следующий момент рука его положила трубку на аппарат. Ноги сами пошли назад. Что-то, незримое подталкивало его к выходу.
Дед ругался, Муза вздыхала и всех успокаивала. Карна лишь бросила: «Не бойся, ты будешь готов» и уставилась в окно.
Кай думал о Марике, он не знал, как вернуть этого человека. От взглядов его спину продирало холодом. Кай не был виноват и сто раз повторил это, но тот верил во что-то другое. Во что? Или кому?
Но всё это ещё как-то можно было перенести, и недопонимание с другом когда-то прояснится, и гнев окружающих можно переждать. В конце концов, будет другая Ночь Воронова Права. Хуже всего было то, что никаких намёков на проводимое Савонаролой расследование не было. Савонарола назначил себя Главой комиссии по дознанию, и комиссию эту составлял один единственный человек. Да, он самый, Савонарола. Насколько Каю было известно, никого не вызывали, никого не опрашивали. Сам дознаватель ничего не объяснял, его занятия проходили так, будто ничего не случилось. И несмотря на это, Кай надеялся.
…
Между парами по Тератургиме Кай решил к нему подойти. Это не было праздным любопытством, – хоть обвинения с него были сняты, вопрос касался его больше других.
Собравшись с духом и твёрдо напомнив себе, что никакого Савонаролу он не боится и вообще ни в чём не виноват, Кай подошёл к кафедре.
Савонарола некоторое время делал вид что не замечает его. Он действительно был занят – раздавал на доработку тесты по прошлому занятию. Отпускал едкие комментарии, по новой пробегал глазами некоторые, действительно, забавные фрагменты, громко цитировал самое уничижительное и переходил к очередной жертве. Окружающие посмеивались, пару раз улыбнулся и Кай. Наконец, Магистр сложил оставшиеся благополучные работы в папку и повернулся к нему. Несколько секунд изучающе рассматривал его, а потом уселся за стол рядом с кафедрой и развернул толстенную книгу с золотым крестом на обложке.
Не поднимая головы, он произнёс:
– Слишком громко.
– Что громко?
– Фанфары в твоей голове звучат слишком громко.
Кай сделал глубокий вдох.
«Спокойно. Не дай себя разозлить».
К работе Кая Савонароле придраться не удалось, теперь стало понятно, чем тот был так раздражён.
Кай сдержался, он убедил себя, что настроение Магистра к нему не относится. Просто тяжёлый день.
Савонарола потянулся за папкой и начал выуживать оттуда работы, намереваясь, очевидно, исправить собственное упущение.
– Синьор, я по другому вопросу.
– Вот как? Я ясно дал понять, что не намерен покрывать ваши преступления. Ещё больше я не терплю глупость.
Голос Магистра прозвучал сухо и резко.
Кай замер. Вокруг установилась тишина.
– Что вы такое…
– Если не можешь что-то объяснить, то хотя бы спрячь необъяснимое.
– Э-ии… Это вы о чём? – Кай всё ещё не понимал, к чему тот клонит.
– Это я о царапинах на твоём лице. Неужели Весёлая не научила вас таким простым вещам? Мамки, няньки хоть чему-то должны были научить. Или ваши воспитатели вам в детстве не объясняли про чувство самосохранения?
Кай не ответил.
«Мамки… няньки… какого, вообще..?» Но простота этого решения неприятно резанула. Чёрт… Почему он не догадался сам? Всё бы было иначе. Дичь полная. Всё могло обратиться смешной байкой.
– Хватит, – внезапно загремел голос деда. Кай обернулся и вздрогнул. Дед выглядел на свои настоящие шестьдесят пять.
Он ещё никогда не видел, чтобы дед Егор смотрел на кого-то настолько холодным взглядом.
– Дед, оставь.
– Не лезь, Кай. Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и Лаей.
– Егор Георгиевич… – Муза попыталась оттеснить деда, выставив руки между ним и Магистром.
– Прекратите травлю. Его воспитание не ваша забота. И ещё кое-что, синьор Савонарола.
– Валяйте.
– Вы ведь Посвящённый, так?
– Дальше.
Дед пожал плечами.
– Вы враг моего внука. С первого дня. Из уважения к Магистру Медвяне я не набью вам морду на месте, но дальше так продолжаться не может. Если вы не прекратите, то точку поставить в этом придётся мне.
Правая щека Савонаролы дёрнулась, и злобная личина проступила вдруг так отчётливо, что весь класс на мгновение задержал дыхание.
– Вы не плохи в учёбе, Острожский Е.. Вас чем-то отличил Велес. Но вы никто.
– Я был никем! – сердито бросил дед Егор. – Родился никем, рос никем, старел никем и должен был умереть никем. Но у меня обнаружился дар – мой внук. И я не останусь в стороне.
Только сейчас Кай заметил, что в руке у Магистра его серебристое зеркальце. Савонарола ещё с минуту помолчал, затем крутанув его на пальце, выпустил из рук, и оно закачалось на цепочке. Он надвинул глубже свой капюшон, развернулся и быстро ушёл.
* * *
Хорунжий, который при этой сцене не присутствовал, заявившись на следующее утро, воспринял рассказ о ней весьма равнодушно.
– Напомните-ка, когда Савонарола был справедливым? Выкиньте из головы, этих выходных мы зря не потеряем, нам пора делом заниматься.
Он выложил на стол кулёк с курицей и бумажный пакет с покупками.
Муза всплеснула руками.
– Ну, Русик… Опять? А как же эссе по Метафизике?
– Ей Богу, Муза, шёл на Бесарабку, за курицей и кинзой. Очень была нужна кинза. Очень. Ума не приложу, как оказался в Гастрономчике… – Хорунжий дурашливо развёл руками, скашивая глаза к выглянувшему из пакета бутылочному горлышку. – И вообще, есть планчик, – он многозначительно вскинул бровь и рассказал, что ему удалось разведать от старейшин диггерского отряда.
Пока Хорунжий возился с курицей, а дед Егор с Каем с бутылкой, друзья успели узнать, что «старожилы» диггерского отряда утверждали, будто под горой Щекавицей спрятано много пещер, которые где-то примыкают к подземельям древнего крепостного форта. Кто-то когда-то якобы держал в руках архивные чертежи и карты. Кто и когда – история умалчивала, но попасть туда мечтал каждый диггер, потому что таких запутанных лабиринтов ещё поискать.
Знали точно, что на изломе 18-19 веков на Щекавице возвели Церковь Всех Святых с колокольней, которых ныне и следа не осталось, а в конце 19 века, после огромного ливня неподалёку от Серафимо-Алексиевской часовни, что стояла у входа на кладбище, рухнули деревянные перекрытия, таившиеся под землёй и открыли лаз ни много ни мало в сто семьдесят два метра глубиной.
Говорили, через образовавшийся земляной провал местный археолог высмотрел сводчатую кирпичную кладку, по его оценкам века десятого. Вызвали кого следует во главе с генерал-полицеймейстером, но искателям тогда преградил дорогу валун, замуровывающий проём. По кругу того недоброго камня были выдолблены и напитаны охрой неровные угловатые знаки, сплошной вязью без пробелов. Служивые не стали рисковать, сразу поняли, что проклятие охранное, и бросили этот проход.
По городу поползли слухи: мол, под Щекавицей живёт подземная птица, которая ест людей, это слегка отпугнуло народец. Но лет через тридцать искатели снова подобрались к Щекавице и наткнулись на незнакомую пещеру с несколькими – высотой полтора метра – ходами-ответвлениями. Там через небольшое деревянное оконце увидели кое-что живое, отчего волосы у очевидцев встали дыбом. А потом тайник обрушился, и кто-то даже нашёл там свою смерть. Правда, что именно увидели – Хорунжему узнать не удалось. Никто не мог сказать, не знал никто.
