Елена Фили
Холодное блюдо
***
Утром, когда в деревне совсем рассвело, во двор осторожно вошел Федор. Прокрался к дому и тихо отворил дверь. Скинул одежду и обувь прямо на пол, приоткрыл дверь кладовой, увидел открытый подпол и лестницу вниз. Бесшумно спустился в одних носках по широким деревянным ступеням и замер. В глубине подполья, заставленного с двух сторон полками с заготовками, на стуле, освещенном яркой лампочкой, свисающей с потолка на витом шнуре, связанный по рукам и ногам, сидел Гена. Живой. Только нога была замотана в самодельный лубок от перелома. Перед ним на скамье с телефоном в одной руке и топором в другой, находилась Катерина.
– Стой там, Федор, – угрожающе произнесла она, – я все равно его убью. Мой Тимочка сейчас умирает. Вот как получу сообщение, что его нет больше, так и этой твари не жить. И ты мне не помешаешь.
– Я не помешаю, – Федор быстро шагнул вперед, выхватил топор из рук Катерины, подвинул ее по скамье и сел рядом, – я помогу. Ну, здравствуй, Гена. Узнал? Это он в машине той сидел, которая моих родителей на дороге сбила десять лет назад. Да, переходили ночью и в неположенном месте, – вдруг заорал Федор, – но фонари нормально светили! И видно было отчетливо. Отец сразу погиб, а мать спину сломала. Мучилась сильно, когда умирала, все просила меня найти негодяев, посмотреть, как живут, страдают ли. Я ей перед смертью обещал. Один, правда, меня не дождался, сам в тюрьме не выдержал. Гена вот живой. А, Гена?
– Да я спал на заднем сиденье! Я вообще бедро сломал, когда машину перевернуло!
– Но вместе с водителем пил? И потом за руль ему сесть разрешил!
Катерина посмотрела на телефон. Часы показывали девять сорок пять.
– А как ты меня нашел? Догадался? – спросила она Федора.
– Догадался. Я ж не совсем обычаев не знаю. Ты сказала, сестринской свекрови вертеп делали, а вертеп под елкой стоять должен. Значит, вы вдвоем с сестрой за елкой этой в Сочельник в лес и пришли. Да нитка от вязаных перчаток на стволе осталась. Я специально посмотрел – серая, с твоих. Санки в гараже стоят, веревка мокрая на них. На санках хотели елочку вывезти, а пришлось ее там оставить, а этого гада погрузить, да? В деревне сестры твоей дома не оказалось, а свекровь ее меня долго чаем поила, да все жаловалась, вот, мол, девки елочку обещали принести на Рождество, да обманули, поганки. А зачем полушубок там оставила?
– Он ногу сломал, провалился в яму, снегом заметенную. Собака его убежала. А в полушубке он на санки не влезал, пришлось снять. На сук я машинально повесила, не подумала. Людка, сестра, не знает ничего. Думала, я домой его отвезу. Помогла его на санки определить и убежала сразу к себе в деревню. Мол, потерпит свекруха без елки.
Федор помолчал и кивнул на Гену.
– Ты топором его собираешься?
– Нет, вот яд в шприце. Я долго готовилась. Понемногу прикупала яд-то. Как летом в больницу городскую увезла Тимочку, всего покусанного, да с отеком аллергическим. Как позвонили мне, что отек-то сняли, да он в кому впал, так и решила, что убью. Я же к Генке первому прибежала, говорю, отвези в город, внуку плохо… А он… «Я выпил, за руль не сяду». Сволочь! А перед Новым годом позвонила дочка, плачет, говорит, Тимочку сразу после Рождества от аппаратов отключать будут, мол, все, конец. В первый рабочий день, восьмого января в десять утра. Она показала Гене часы на телефоне.
– Жить тебе осталось десять минут, готовься. Помолись, прощенья попроси у Бога.
– А потом ты куда его? – Федор успокаивающе погладил Катерину по плечу.
– В дом его отнесу. Да сожгу вместе с домом.
Федор убрал руку с ее плеча, вытащил мобильный и набрал участкового.
– Здорово, Ильич. Я что звоню? Отменяй все. Нашел я Гену. В соседней деревне. Как ты и говорил, пьяным у бабы. Домой привез. Устроил его. Пока Катерине докладывал, вернулся, а он опять самогон хлещет, да курит. Отобрал я спички. Не дай Бог. Снова уложил. Я у Катерины побуду до утра. Чего мне на эту рожу пьяную смотреть? – Федор послушал, что говорит участковый, и засмеялся в трубку, – не бойся, не обижу.
