Елена Евгеньевна Тимохина
Сын героя
Уборщица поджимает губы и оглядывается – среди белых кур старая курва с золотым яйцом. Как бы то ни было, сделка заключена.
– Сколько? – деликатно осведомился Иван Иваныч.
– Две дает, – коротко ответил Прокопьич.– Но, думаю, раскрутить и на третью.
–Я так и думал, – заключил Сорокин. – Редкая стерва…
Стало быть, выходит две бутылки.
– Помянем человека, которым может гордиться страна, – тем временем объявляет первый тост Иван Иваныч. – Какое звание было у командира?
– Он был в отставке, друзья, – снисходительно улыбнулся Вика.
– Кое-кому следует пожалеть об этом. Офицер, сын офицера. Много ли у нас найдется таких героев?
– Выпьем за героя, – в тон ему провозгласил незнакомый дядька, присоседившись к столику.
Прокопьич, маленький человек в тапочках, отвернулся, притворившись, что ему нужно снять с рукава пушинку. Кивок, приветствую. Невесомый вдох.
– Здесь было, я сам наливал, – спорил Вика, уставившись в свой пустой стакан.
– Раз сам наливал, тебе и лучше знать, – бормотал Прокопьич. – А только вчера в этот момент жахнуло. И стакан – вон.
– Как жахнуло? – остановился Вика.
– Это он про стройку говорит, – объяснил парень, которого никто не знал. – Вчера на стройке сваи забивали.
– Сваю забивали, а витрину в ресторане разбили, – задумчиво пробормотал Вика.
Его цепкий взгляд отметил появление нового лица: у стойки бара появился высокий парень в свитере. Вроде бы из строительных рабочих, но вид имел безразличный, словно ему делать нечего, как шляться попусту. Интересно, выпить он не торопился. Но что добило Вику окончательно – это моль. Моль поднялась со свитера и закружилась в воздухе.
Вика покачал головой. Оставалось спокойно ожидать, во что выльются события этого дня.
– Эта стерва забыла отключить воду в шланге, – горестно объявил Сорокин, обнаруживая, что его ноги вымокли.
Ступни соскальзывали в промоину по соседству со струей из шланга, их сверхчувствительность и дала знать друзьям о том, что отлив кончился, а, значит, и пришло время прилива. Вместе с ним появились какие-то розовые комки, похожие на икру, а вслед за слизистыми в стекло стали заглядывать шумные рыбы, тритоны и ящеры, совершая оборот за оборотом. Покачивая розовыми хвостами, веяли доисторическими крыльями.
И вот первая бабочка влетела через стекло.
– Будем считать, что это дождь, а осадки к счастью, – рассудил Иван Иваныч.
– Счастье счастьем, а помощью тоже не следует пренебрегать, – возразил Вика.– То, что она потребуется, сомневаться не приходится. Я как раз видел сон на эту тему.
– А хотите анекдот? – предложил незнакомый парень, таскавшийся за ними с утра.
– Нет уж, пусть лучше Вика расскажет, – не согласился Иван Иваныч. – Давай, друг, скажи от души.
– Если это операционный сон, – уточняет Прокопьич, человек в тапочках, а он, как мастер по сновидениям, с радостью поговорил бы на эту тему, – то ничего не имею против.
Стало быть, одобряя.
– Что такое операционный сон, как не погружение в рабочую ситуацию, в процессе которого формируются самые поразительные представления о предмете исследуемого, – приступил к рассказу Вика он.– Такие сны имеют некоторое значение для предсказания хода операционных игр, хотя я бы не преувеличивал значение этих игр. Это всего лишь отчужденные формы поступков.
Тут Вика сделал вид, будто ничего не слышит, и подмигнул участковому Косте, что мол у него сильные подозрения насчет этого дядьки, который подсел к ним за стол, а Костя с Иван Иванычем, словно и не видя того знака, уже пустились в дискуссию, ибо, по мнению их, сны – всего лишь следствие усталости или сильного возбуждения. Прокопьича тем временем быстро клонило в сон, и он лишь из последних сил удерживал равновесие, стараясь приободриться. Положив Вике голову на плечо, он приоткрыл глаза и спросил:
– Какой сегодня день?
Вид у него был явно заинтересованный.
Вика поднял его со своего плеча, жалуясь, что спина совсем одеревенела, и заставил принять положение нормально необходимое, но по известным причинам почти невозможное.
– Пьятница? – переспросил Прокопьич и расхохотался, повторяя: – Пьятница.
– А что происходит по пятницам? – спросил Вика у Кости-участкового.
– Прежде по пятницам Сорокин собирал дань с лавочников и рэкетиров – до тех пор, пока его не уволили. Теперь у нас нет ничего подобного.
Фуражка с кокардой, которую носил Полковник, лежала у них перед глазами. Четыре недели, как Костя стал участковым, и все это время они жили исключительно духовной жизнью.
– Обаянию юности мудрость старости, – заметил Иван Иваныч, вознося к небу полный бокал.
– Если вы не будете вести себя прилично, я не стану рассказывать,– ворчит Вика.
– Давай, Вика, – его подбадривают.
– Только никаких операционных игр, тут я без понятия, – проворчал Вика, ревнивый к чужой, пусть и заслуженной славе. – Я собираюсь рассказывать вам свой сон, а вы ведете себя так, словно это вас нисколько не интересует, и затеяно все лишь шутки ради.
– Только не говори, что тебе это неприятно, – ласковой улыбкой обдал его Прокопьич.
– Мне снилось, что я сажусь за руль, включаю сцепление, перевожу скорость, хотя, ты знаешь, Иван Иваныч, в действительности я не вожу автомобиля, у меня и прав нет.
– Что прав нет, это не проблема, – со знанием дела комментирует незнакомый дядька, вполне освоившийся за чужим столом на правах старого знакомого. И это никого не раздражает.
– Куда я еду – это не имеет значения, я не помню, куда я должен был попасть. Важно, что веду машину на высокой скорости, и вдруг передо мной цистерна, и голос говорит, что надо повернуть, а я понятия не имею, как это делается. И тогда рука сама собой направляет машину на таран.
– А вы никогда не полагали об этом, как о чем-то для себя возможным?– спросил незнакомый дядька. – Слушая ваш рассказ это вполне можно предположить.
–У меня никогда не возникало даже желания покататься, – возразил Вика, – видите ли, я не переношу запаха бензина. А вы, незнакомец? Не кажется ли вам, что настало время представиться?
– Очень приятно, – произнес тот и назвал свое имя: – Евгений Николаевич Орехович, проездом из Питера. Давний друг Полковника.
Все, кроме Вики, отнеслись к незнакомцу с полным равнодушием: имя Евгения Николаевича ни о чем им не говорило. А он без лишних споров взял на себя ресторанную витрину и выложил десять тысяч за разбитое стекло.
– Стремление к саморазрушению показательно для нашего беспокойного, но интересного времени, – заметил Прокопьич, пребывая од впечатлением от рассказа.
– В том смысле, чтобы протаранить кого-нибудь? – спросил Иван Иваныч.– Нет, тут дело принципа. Не будь его, я бы не стал за штурвал.
– Как бы то ни было, это лишь сон, – продолжал Вика. – И вот я пропарываю бок цистерны и оказываюсь внутри пространства, полного пива, в котором мы плаваем вместе с автомобилем.
Милка задумалась. Она притащилась в эту пивную, поскольку ее клиент-англичанин непременно хотел встречи с человеком по имени Вика. Сам он угнездился за стойкой и пил водку перед началом серьезного разговора, а Милка держалась сама по себе. Картонка с соком стояла на столе, и какие-то парни наливали из нее за неимением лучшего. Иван Иваныч слушал. Старик в тапочках слушал. Полковник спал вечным сном. Парни, которых никто не знал, тоже слушали. И Рыжик, увернувшийся от швабры уборщицы, слушал.
– Пиво – к счастью, – никто не заметил, как из могилы высказался Полковник.
– Давай, Вик, – парням было мало, и они хотели продолжения, которое бы все прояснило. – Давай, давай про пиво-то…
– Я был бы не против задержаться там на время, но автомобиль прорвал вторую дыру, и мы вылились вместе с пивом. Разом все встает на свои места. Вроде можно и ехать дальше, но думаю, зачем же мне оставлять столько пива, так что я бросаю машину, ныряю в цистерну и ложусь на дно. Вот и все. Возможно, требовалось совершить что-то, перевернуть мир, к примеру, там, но я залегаю на дно, понимаете, вот и все.
– Прекрасный сон, – добродушно улыбается Иван Иваныч. – как там говорил наш добрый друг?
– На дно, но в скафандрах, – тут вторгается Полковник, чтобы напомнить о себе.
Эту фразу с чувством повторили его верные друзья, чем не предлог, чтобы выпить. Поглощенные тостом, они не обратили внимания на двух людей в штатском, подошедших к англичанину, который не стал ломаться и вышел с ними.
Верно, что Полковник готов залечь на дно. Для него-то это шуткой не является, и он хочет встать на колени, не внимая уговорам не валять дурака и не мешать веселью. Дело в том, что коленей своих он не чует, а потому соглашается принять еще порцию вечности. Он пьет воздух и слушает, что рассказывает Евгений Николаевич Орехович из Питера, и даже готов пойти и чего-нибудь поесть за компанию.
– Помню мы с ним были в командировке в… Монголии, – рассказывал он. – Сидели мы в палатке и выпивали также душевно, как вы сейчас. Там с утра жара и мы все мокрые, и делать нечего, только день за днем сидеть и ждать. Такая командировка. Сидим день, ночь, а утром выходим – места не узнать: деревья с корнями вывернуты, ураган прошел. Ну. Мы палатку бросили, старую «Волгу», на которой приехали, бросили и обратно пешком пошли.
– А позвольте узнать, какое-то звание было у вашего друга? – спросил участковый Костя.
– Почему это вас так возбуждает, – удивлялся Орехович, полковник ФСБ и отнюдь не в отставке. – Разве это главное? Нет, главное – это подвиги, которые совершил наш друг.
И он смущенно рассмеялся.
– А чем занимаетесь вы? – воззвал Вика, оскорбленный за друга. – Сидите в палатке и ждете телеграмм, чтобы приехать и арестовать наемного убийцу?
– У каждой профессии есть свои секреты. Вот у вашей подруги прекрасное образование, пусть она занимается журналистикой. В этом ей помогут.
Это было сказано под занавес, а все интересное Вика пропустил. Он так и не успел разглядеть англичанина, заметив лишь пустой стул возле стойки и недопитый стакан, за судьбу которого можно было не беспокоиться. Однако Ореховичу он доверял, а тот сказал, что все будет сделано, как следует.
Милка посмотрела вниз, ощущение ее не обмануло. Только что англичанин был тут, стоял у стойки, пил пиво. Теперь его не было. Клиент удрал, не заплатив. И в довершение ко всему – безусловно, мокрые ноги.
– Слушай-ка, Вика, завтра с утра не приходи на остановку, – сказала она. – Сил нет смотреть на тебя. Лучше оставим это, найди себе кого другого.
– Тогда я приду послезавтра. Как обычно, в семь ноль-ноль по московскому времени.
– Ты мастер устраивать спектакли, Вика, – заметила она с ноткой недовольства знатока, который даром заплатил за билет: зрелище того не стоило.
– Вот закончу следствие, поведу тебя в театр.
– С деньгами можно не торопиться, если ты из-за денег. Я подожду, мне не к спеху.
О чем речь? – вмешался Иван Иваныч. – Красивая женщина не должна грустить. Я слышал, что речь шла о деньгах. Кому нужны деньги? Вам? – он достал из пиджака сто долларов и протянул Милке. – Вам? – И еще одна купюра перешла к Вике.
– Только одна просьба, – сказал Вика, убирая деньги в карман.– Когда ты, Милка, будешь писать свою статью, а в том, что ты ее напишешь, я не сомневаюсь, не называй, пожалуйста, Иван Иваныча новым русским. Это старый русский, Милка. Разницу я тебе объясню.
– Позволь, а как же обещание? – напомнил участковый Костя. – Ты не узнал, кто убил Полковника.
– Как бы это вам объяснить…
– Нечего объяснять, – сказал Сорокин.
– Нам и так все ясно, – кричали незнакомые парни.
– Да вы послушайте… поймите же… это же очевидно, – оправдывался Вика, наперед зная, что оправдания не помогут, а спасет одно только наступление. – Полковник говорил про пятницу, а по пятницам этот тип, – кивок в сторону Сорокина, – собирает свою дань.
– Пойди проспись, – злобно сказал Сорокин. – Я, к твоему сведению, не числюсь в органах.
– Мы не хуже тебя знаем, какие есть вещи, а каких вещей нет, – подал голос Иван Иваныч. – Друзья, признаюсь, я боялся, что этот оборотень спалит мой катер, потому и платил все это время.
– Идите сюда, Сорокин, – грозно сказал Костя недавнему сослуживцу.
– Да пошел ты подальше, мальчик, – Сорокин своим угрюмым взглядом был готов уничтожить Костю и всех посетителей ресторана, а заодно с ними и всю Землю.
– Тот, кто убил Полковника, будет задержан и арестован, – каменным голосом произнес Костя. – Сегодня же!
– Все дело в пиве, – сказал Вика, – точнее в его количестве. Полковник выпил его слишком много по случаю пятницы. В этот день его многие угощали.
– Он говорил торговцам, что с этого дня им не придется платить дань Сорокину, и все его угощали, – объяснил Иван Иваныч. – К этому времени он окончательно распоясался.
– Простишься со своей лодкой, шпана вшивая, – пригрозил Сорокин.
– Можешь подарить ее дьяволу, – был ответ. – А ты, Серов, передай своей Милке, что она мне еще ни гроша не заплатила со своих иностранцев. Если она откажется платить, мы ее заставим.
– Не думай, что ты в погонах, – спокойно сказал Вика.
– Да что у вас есть против меня? Ничего! – выкрикнул Сорокин.
– Пока действительно ничего, но мое терпение на пределе. Не советую тебе испытывать его и дальше, – ответил участковый Костя.
Залаял Рыжик.
– Все хватит, пошли, – скомандовал Виктор. – Парад окончен. Где мой велосипед?
Ему предстояло найти свой насос и накачать колесо.
Тут кто-то из парней вспомнил:
– Да ведь у нас еще бутылка осталась – старуха должна ворошиловскому стрелку за кольцо.
– Ведь ты у нас был ворошиловским стрелком, верно, Прокопьич? – спросил Иван Иваныч.
Все затихли, одна и та же мысль посетила их.
– Ребята, я не хочу вас пугать, но Прокопьич действительно ас в своем деле. Ты ссорился с Полковником, дед? – спросил Вика.
– Чего?
– Я это говорю не для того, чтобы кого-либо обвинять, но ради установления истины, – туманно ответил Вика. – Ты меня слышал, Прокопьич?
– Да слышал все.
– А помнишь, как Полковнику поднесли рюмку, когда он был слабый с похмелья. Ты ведь выпил у него эту рюмку. Он поклялся тебя убить.
– Помню, – ответил он.
Он сидел спокойно, с привычной улыбкой на губах.
– Вот оно, – заключил Вика. – Не о чем больше говорить. Выпьем, что у нас осталось.
– Я не буду, – отказался Прокопьич.
– Ты что, бредишь, дед. Вот она, бутылка!
– Мне не нужна бутылка, – возразил старик в тапочках.
– Ну так друзья твои остались, такие, как мы, – сказал парень. – Ко всем присутствующим относится.
На пороге показалась Милка, тащившая пакеты фруктовых соков для всей честной компании. Бог весть какие деликатесы были у нее в пакете, но она сразу поняла, что-то изменилось, пока она бегала на улицу. По их унылым лицам, не желавшим улыбаться. Она выпустила свои покупки из рук. И Виктор подумал, какая странная штука эта Милки Уэй и мертвый Полковник.
– Все это липа насчет сердечного приступа, – объявил парень. – А он сцепился с кем-то в коридоре и схлопотал нож в живот.
– Крови почти не было, – меланхолически замечает Иван Иваныч. – Поработал профессионал. Не в обиду тебе будь сказано, – кивнул он Вике.
– А я так читаю, пусть каждый в своем деле будет специалист, – простодушно ответил тот. – Мое мастерство само о себе говорит. Меня в Москву приехать звали?
– На ремонты?
– Евгений Николаевич звал, – соврал Вика. – А хотя бы и ремонты – у меня всегда электрика по высшему классу.
– Пойду-ка я,– заторопился Прокопьич. – Мне в больницу пора. Хорошо бы до ужина успеть.
– Погоди малость, Прокопьич, напоследок помянем усопшего.
– Да нет, лучше пойду, – и тот тихонько удалился.
В дверях появился участковый Костя, в руках он держал черный зонт, а на поясе висела кобура. Кивнул всем собравшимся в знак приветствия, но пригубливать не стал. Он был при исполнении.
– Серов, завтра с утра зайдешь в прокуратуру, – сказал он.
– Открылись новые обстоятельства? – уточнил Вика.
– Сказать не могу, дело секретное, – ответил участковый. – Ну да сам знаешь, подписку давал. Помнишь?
– Такое не забудешь, даже если захочешь, – вздохнул он.
– Я вот, что хотел бы спросить, – вмешался Иван Иваныч. – Куда Полковник квартиру дел? В смысле, если он ее продал, деньги должны были остаться. А их нет.
– Есть они, – ответил Костя. – Лежат в банке. Через шесть месяцев отойдут к государству. По завещанию.
– Для этого, по-моему, никакого завещания не нужно, – сказал Вика.
– У меня расписка Полковника есть, – влез Сорокин. – Если такое дело, я в суд подам.
– Сукин ты сын.
– Все нормально.
Один из парней недобро посмотрел на Сорокина и сказал другому что-то на ухо. Потом оба они встали. Сорокин внезапно понял, что не стоило ему начинать разговор о деньгах. Он ведь знал, что на речвокзале его не любили. Так что на хорошее отношение рассчитывать не приходилось. Внезапно все оказались в цейтноте. Лаял Рыжик. Все поняли, что началась драка, но не суетились, сохраняли спокойствие. Стало как-то душно, поэтому дверь открыли, и на черную улицу вывалился золотой прямоугольник света, от которого стало еще темнее. В дверном проеме серела река, серел фонарь, в свете которого метались полупрозрачные тени.
Рыжик завыл, как по покойнику. Чего он терпеть не мог, так это драк.
Костя и тут оказался на высоте. Именно он вызвал скорую помощь. Умелый это был
человек, со всем справлялся – и принимать роды, и обряжать покойников.
Перед уходом Иван Иваныч хватился: на батарее сохли тапочки.
– Их, верно, наш старичок позабыл, который сидел с нами. Как бишь его звали?
И уже не было времени вспомнить его имени. Хотелось домой, лечь в кровать и поскорее заснуть. Однако обстоятельства требовали сохранять бодрость духа.
– Теперь его мы долго не увидим, – произнес Вика, вместе с Костей помогая санитарам, грузившим в «Скорую» носилки с неподвижным телом.
– А что, в деле появились новые доказательства? – спросил тот.
– Могу я рассчитывать на вашу откровенность?
– Мы с вами знаем друг друга не первый год, – ответил Костя.
– Хорошо, я расскажу вам. Верить или нет, дело ваше. Я думаю, что драку затеяли
наркоманы, у которых Сорокин отнял ампулы с морфием. Такие люди не прощают обиды.
– Наркоманы – это вообще не версия, – пожал плечами Костя. – Все о них говорят, но никто их в глаза не видел. Может быть, их и не было.
– Это в нашем городе наркоманов-то нет? – раздался возмущенный вопрос со стороны.
Версия получила одобрение множеством голосов.
– Чего-чего, а этого добра у нас хватает. Выйди на улицу после десяти, сам узнаешь. Так вот они и действуют: ножом в живот, – упрямо гнул свою линию малознакомый парень.
Он был из числа очевидцев, все видел своими глазами.
– А ты всех здесь знаешь, Серов, – уважительно сказал участковый Костя.
– Может быть, – неопределенно ответил тот. – Эти ребята со стройки, работают с таджиками. Мне у них форма нравится – оранжевое с серым. Я так думаю, что это от Зайцева. Стиль!
На улице случайная компания распалась: парни, которых никто не знал, куда-то ушли, а Вика, простившись с Костей, подхватил под руку Ивана Иваныча и предложил ему прогуляться. Душа жаждала сердечного разговора.
– Поди-ка, вот умер наш Полковник, а ведь и сорока не было, в этом году бы исполнилось, – бормотал он.
– У него не оставалось ни малейшего шанса, – сказал Иван Иваныч.
– Еще какой шанс! Сорок лет – и уже Полковник, трижды герой Советского Союза, – продолжал Вика. – Разве он не был изумителен?
– В своем роде. Позвольте уточнить у вас одну деталь, оставшуюся для меня неясной. Ваш операционный сон мне понятен, но эзопов язык годен для слабых людей. Я хотел бы говорить с вами открыто. Это касается моего матроса Саши и шутки, которую сыграл с ним Полковник.
Вика курил в темноте, отворачиваясь, чтобы не была видна кровь на белой рубашке. Одной рукой он пытался вести велосипед, задняя шина которого так и осталась ненакачанной, что для настоящего гонщика было недопустимо. Из-за последних событий он терял форму.
– Полковник украл пистолет у иностранца. Я думаю, что он встречался с ним раньше и узнал его, когда они случайно встретились на корабле. Личность его установят, но чутье подсказывает мне, что Полковник имел дело с опасным убийцей. Он украл у него пистолет. Так убийца оказался в глупейшей ситуации, ему ничего не оставалось, как осматривать городские достопримечательности в надежде встретить его еще раз – не мог же он сказать Милке, что он ищет Полковника. Скажите, если бы я тогда сообщил вам про Сашу, вы бы поверили?
– Я постарался бы найти смягчающие обстоятельства. И обязательно бы вмешался в это дело.
– Знаете, а я так и думал, поэтому не стал вас информировать. К чему было подвергать вашу жизнь опасности!
– Я знаю, почему Полковник не отдал пистолет вам, Вика,– сказал Иван Иваныч. – Он не хотел подводить вас. Сорокин, подозреваю, тоже искал пистолет. Если бы он нашел его, то вас обязательно бы посадили. Полковник этого не хотел, он вас любил.
– Саша заливал насчет продажи. Пистолет ему был нужен самому, – покачал головой Вика. – Но кто-то сдал его бывшему участковому. Ума не приложу кто.
– Если вы догадались, значит, и другому это было вполне по силам, – уклончиво ответил Иван Иваныч. – Не беспокойтесь, Костя разберется, Костя классный.
– Беда с вами, интеллигентами. Вы, как и все, не привыкли разоблачаться, – усмехнулся Вика. – Даже сейчас, когда вы увидели торжество разоблачившегося, вы не смеете. Ах, дорогой мой, представьте, какое это облегчение, когда мир, окружающий вас, перестает существовать. Синий свет заливает все вокруг, я люблю синий, но это не синее небо насилия, но что-то вроде пятна – очень синее, просто синее, радужно-синее. Чистота цвета будет зависеть от вашей способности ловить ощущения. Вы растворяетесь в нем, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, ни тепла, ни тяжести, вы теряете чувство веса постепенно и медленно или внезапно.
