Елена Чутская
Когда цветет олива

Сын звонил всего один раз, а Лора тридцать семь. Ей не терпелось узнать все до мельчайших подробностей в красочных описаниях и интимных откровениях. Маше пришлось уступить и потратить целый час сначала на душевные излияния, затем на выслушивание рационализаторских предложений и дельных советов. Лора била все установленные рекорды, поучая женским хитростям, чтобы произвести на Марио эффект разорвавшейся бомбы и поразить прямо в сердце. Сознательно Маша обошлась без лишних откровений о первом вечере, когда сеньор Тонини практически предложил ей остаться в его доме навсегда, предвидя вопрос: а в качестве кого, собственно? Лора никогда не останавливалась на достигнутом и обязательно спровоцировала бы ее своими умными советами сделать что-то глупое, из ряда вон выходящее.

За разговором глухой стук входной двери остался без внимания, а по гостиной плитке протопали детские ножки. И только упоминание собственного имени вытащило Машу из телефонной трясины.

– Лора, я перезвоню!

На пороге спальни в розовой кофточке с диснеевским Микки Маусом по всему покрою и в сандалиях на босу ногу, но почему-то без юбки и привычных колгот, стояла Лина.

– Мария! Я ушла от Карлы! – В подтверждение своих слов девочка показала сначала на себя, потом два пальчика пробежались по воздуху перед самым носом Маши, и прозвучало имя Карла. – Capito?²⁴

– Поняла, – вздохнула Маша, усаживая к себе на колени дрожащую Лину. – Убежала. А юбка где?

Та только отмахнулась рукой, обхватив за шею добрую Марию, прильнула к ней худым тельцем и сразу же перестала дрожать…

Все утро из своего окна Роза наблюдала за русской гостьей. Проснувшись еще до рассвета, она долго лежала с открытыми глазами, раздумывая над словами Франческо, и та смелость, с которой она вечером так уверенно объявила мужу о желании привлечь Марию в качестве няни Пэскуэлины, с первыми проблесками восхода полностью испарилась. Более того, в доброе сердце Розы закрался испуг, а за ним малодушное сомнение – стоит ли и дальше поддерживать дружеские отношения с русской или, как советовала Паола, проходить мимо, не обращая на нее внимания.

Выждав время, она удостоверилась, что Мария ушла со двора, и решила до работы отвести Лину к бабушке. Карла встретила невестку на удивление вежливо, предложила кофе и нежный козий сыр, который покупала у соседа. Ей очень хотелось узнать последние новости, выяснить, что твориться в доме брата после ее ухода, но Роза спешила на работу и толком ничего не рассказала. Сделала ли она это специально, чтобы не вызвать лишнюю неприязнь, или на самом деле ей нечего было сообщить любопытной тетке, но от кофе она любезно отказалась и, оставив рюкзачок с детскими вещами прямо на пороге кухни, поспешила уйти.

Чтобы не повстречать Марию, она отправилась на почту другой дорогой. Незаметно прошла через соседский двор Аделины Грава, одинокой, пожилой вдовы, которую Карла так упорно сватала в жены младшему брату, аккуратно пересекла маленький огородик с грядками перезревшей фасоли и между кустами инжира вышла на параллельную улицу. И лишь за стойкой своей маленькой конторки Роза облегчено выдохнула, поправив на плече тугую бретельку хлопкового бюстгальтера. Какого же было ее удивление, когда ровно через два часа на почту ворвалась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Карла.

– Твоя дочь сбежала от меня, Роза! Я видела, как ее пятки мелькали по дороге. Этот дьяволенок улепетывал к русской без юбки. Вот ее вещи. – Она швырнула детский рюкзачок на стойку и с перекошенным от злости лицом уставилась на онемевшую невестку. От неожиданности Роза ничего не могла сказать, только хлопала ресницами, а привычная улыбка медленно сползала с бледного лица.

– Как ты назвала мою девочку, Карла? Дьяволенок! – Впервые за пять лет мать услышала страшное прозвище своего ребенка, и любящее сердце зашлось от обиды. – Ты назвала пасхального ребенка дьяволом?

Она обошла стойку и, упираясь руками в тощие бока, медленно приближалась к притихшей тетке. Карла благоразумно отступала, пятясь задом к двери.

– Старая, сварливая склочница! Кого ты любила кроме себя! Убирайся отсюда, пока я глаза тебе не выцарапала, – Роза кричала так громко, что одинокие прохожие с любопытством останавливались возле дверей почты и ловили каждое слово.

Ошпаренной курицей выскочила Карла из конторы и под удивленные взгляды соседок заторопилась домой. В Сан-Стефано проживало всего пятьдесят шесть человек, вечером вся деревня будет перемывать ей кости. И все из-за этой русской. Будь она проклята!

А возле собственной калитки ей повстречалась горбатая Росина, с которой Маша столкнулась на пороге магазинчика Лучианы.

– Родного брата оставила без хлеба, – язвительно проговорила Росина. – Гостья Марио сегодня утром купила в лавке Лучианы кафоне. Где твое гостеприимство, Карла? Что о тебе люди подумают?

– Пусть думают, что хотят, мне все равно, – вспылила бледная Карла, присев на камень. Что-то кольнуло в левом боку от быстрой ходьбы, а желчная горечь подкатила к самому горлу. – Что тебе надо, Росина?

Но соседка молча затужила под подбородком платок и недовольно покачала головой. Тяжело опираясь на палку, мимо поросшего мхом каменного забора она заковыляла вниз по улице, где у самой речки под высокой пинией расположился ее низенький домик. Каждый год весенним паводком, а особенно в дождливую зиму, он подмывался вместе с птичником и крошечным огородом, на котором Росина гнула сутулую спину, пытаясь по весне вырастить первую зелень, а летом сладкие томаты и кабачки. По этой же причине дом с перекошенной крышей из года в год все больше походил на свою хозяйку – горбился и одним боком пригибался к земле.

Карла смотрела ей вслед, пока не восстановилось дыхание, а черные, порхающие перед глазами бабочки не растворились в воздухе. Знала она, к чему клонила горбатая Росина. Многие в Сан-Стефано не любили Карлу, хотя она никому не желала зла. Всегда одна из первых являлась на свадьбу или похороны, без приглашения становилась к плите и помогала – не за слова благодарности, а из уважения к людям – готовила сразу на сто человек, а после торжеств также усердно перемывала посуду и уходила домой с чувством выполненного долга. Что теперь люди подумают? Даже Пэскуэлина взбунтовалась против нее, разбив чашку с молоком, хоть и нечаянно, пока Карла пыталась расчесать запутанные волосы. Пришлось менять испачканные колготки и юбку, но в подходящий момент, пока одна искала в рюкзачке сухие вещи, другая так рванула со двора, что только пятки засверкали. Пусть теперь у русской голова болит от этого дьяволенка, а у нее есть Марко, ее любимый помидорчик…

По всему дому сеньора Тонини разносились такие дразнящие запахи, что маленькая Лина дважды прибегала к Марии на кухню и через толстое стекло заглядывала в духовой шкаф, проверяя, не подгорела ли на овощной запеканке золотистая корочка моцареллы. После выпитой огромной чашки молока и печенья Лучианы, от которого не осталось ни крошки, Лина занялась спаниелем. Мягкой щеткой она увлеченно расчесывала гладкую, волнистую шерсть Ричи, старательно вычесывая свалявшиеся калтухи. Пес терпеливо переносил детскую заботу, пока Лина по неосторожной случайности не наступила ему на хвост. Вырвавшись из цепких объятий, бедный спаниель забился в гостиной под диван и ни за какие коврижки не хотел оттуда вылезать.

За приготовлениями к ответственному процессу «вареньяварения», как называла его бабушка, Маша упустила момент возвращения Марио. И тем сильнее было его удивление, когда посреди кухни он обнаружил стол, заставленный корзинами с перезревшим инжиром и Марию с вытянутым лицом от неожиданного появления хозяина. И только Пэскуэлина с испачканными сладким сиропом щеками выражала твердую уверенность в острой необходимости всего происходящего.

– О, Мадонна! Что здесь творится?

– Мы варим варенье, дедушка! Хочешь попробовать? О-о-очень вкусно. – Лина облизала ложку и протянула ее Марио.

– А кроме варенья что-нибудь есть? Мы с дедушкой ужасно проголодались. – За широкой спиной отца показался Франческо.

– Мария приготовила овощную запеканку. Чувствуешь запах, папочка?

В той подчас скудной, деревенской жизни, которая мало насыщена житейскими радостями и сводится в основном к однообразной, сезонной работе, семья Тонини имела одну характерную особенность – все, от мала до велика, еще с утра думали о позднем обеде. Каждый из них обладал личным пристрастием, имел любимое блюдо, гастрономические изыски и стремился внести свое предложение в обеденное меню, которым испокон веков заведовала Карла. Какой бы ни начался разговор между двумя Тонини, заканчивался он обязательно обсуждением или прошедшего обеда, или ожидаемого. Все семейство проводило день в предвкушении чего-нибудь необычно вкусного и легко усвояемого. И тем скорее стремились они закончить работу, чтобы явиться к обеду вовремя и еще с порога кухни по запаху определить главное блюдо дня.

– Пахнет приятно. – Франческо со свистом втянул ноздрями воздух, чем смутил Машу, и также протяжно выдохнул. – Знакомый запах. Что это?

– Это запах моих любимых баклажан. – Марио под пристальным взглядом внучки звонко поцеловал женскую руку. – Ты просто волшебница, Мария!

На голос хозяина прибежал радостный Ричи, оглушая всех присутствующих громким лаем. Его вымытая, расчесанная шерсть лоснилась от блеска, а пушистый хвост походил скорее на беличий, чем на собачий.

– Святая Мадонна! – изумился Марио. – За семь лет не видел такого красивого пса. Вы что с ним сделали?

– Ничего. Только вымыли и все!

Пока Пэскуэлина, усевшись к деду на колени, вела оживленный разговор, пересказывая события прошедшего дня, Маша спокойно освободила часть стола от корзин с инжиром, постелила накрахмаленную скатерку и быстро расставила перед мужчинами столовые приборы. В посудном шкафу отыскались белые тарелки, вилки, ножи, граненные стаканы для вина и само вино в широком графине с изогнутой, узкой горловиной. В плетеной хлебнице она выставила нарезанный ломтиками кафоне с хрустящей корочкой и целую миску свежей зелени с молодым луком. Отец с сыном только молча переглядывались, посылая друг другу немые вопросы, потому что тарелки Маша, конечно же, перепутала и по незнанию взяла не повседневные, а праздничные с золотым напылением по окантовке. А когда из духовки появился глубокий противень с овощным рагу, залитым моцареллой, Марио и вовсе грешным делом понадеялся на примирение с Карлой, потому что только она могла принести в его дом свежие овощи и зелень.

– Я купила это у Бартоло, – пояснила Маша, заметив удивленные взгляды мужчин.

– У какого Бартоло? – Франческо едва разобрал ее произношение, но имя услышал четко.

– На голове бандана. – И она демонстративным жестом повязала незримый платок на свою голову.

– Отец, это Бартоло Кочетти! – Франческо от возбуждения даже бросил вилку на стол.

– И что с того? – Марио втягивал носом дразнящий аромат. Ему хотелось есть.

– Как что с того? – не унимался сын. – Этот заносчивый Бартоло в прошлом году чуть не развалил наш каменный забор в конце ограды. Со всей дури въехал в него своей повозкой! После того случая Карла перестала покупать у него овощи.

– Где ты видишь Карлу? – при упоминании имени сестры теперь вспылил и Марио. – Она отказалась приходить в мой дом. Кто теперь будет выращивать овощи? Ты? Или Роза?

Франческо опустил взгляд. Нет, заниматься огородом ему совсем не хотелось. Пусть лучше женщины возятся с укропом и помидорами.

– Уще я ела сегодня печение Лучианы с козьим молоком. Очень вкусно, папочка! – вовремя похвасталась Лина, словно поджидала удобного момента. – Карла никогда не поила меня таким вкусным молоком.

– Откуда молоко? – поинтересовался уже Марио, указывая на пустой кувшин.

Мария растерялась, почему-то смутилась и принялась лихорадочно вспоминать имя старичка в примятой кепке, которое по естественным причинам всего нового и незнакомого вылетело у нее из головы.

– А… Алье…

– Алфредо?

– Да! Алфредо!

– Алфредо Бренцони! – захохотал Францеско, похлопывая отца по плечу.

Пришло время смутиться Марио. Даже сквозь двухдневную щетину проступили красные пятна.

– Что за глупости, Франческо? Что подумает о тебе Мария? К чему этот смех!

– А ты расскажи ей про Беттину, – предложил сын, незаметно подмигивая взволнованной Маше.

Но она улыбалась такой обескураживающей улыбкой с намеком на полное непонимание всего разговора, что Марио облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Святую Мадонну за ниспосланное счастье.

После шести часов Роза влетела на кухню и набросилась на Пэскуэлину. Девочка стояла на высокой табуретке возле самой плиты, сосредоточенно помешивая в медном чане густое варенье. Хитрая Лина, хоть и значилась пяти лет отроду, но даже в таком возрасте смогла предугадать, как отреагирует мать на ее выходку с Карлой. Отца, который боготворил дочь с утра до вечера, втайне от жены прощая все шалости и проступки, Лина не боялась. Но мать вызывала в ее мятежном сердце противоречивые чувства, и наравне с безграничной любовью закрадывался панический страх, от которого девочка никак не могла избавиться.

Роза знала о легкомысленном попустительстве мужа, поэтому непростое воспитание Пэскуэлины полностью легло на ее плечи. Но женское сердце подсказывало, если дочери позволить безграничную свободу и все время закрывать глаза на неоправданное поведение, то через несколько лет никто не справится с упрямой девчонкой. Многое ей прощалось, но такого открытого протеста как сегодня Пэскуэлина никогда не допускала.

От неожиданного появления матери Лина непроизвольно вжала голову в плечи, с надеждой посмотрела в сторону отца, надеясь на его защиту. Но Мария первая заслонила ребенка и выразительным взглядом пригласила Розу к столу. Та присела на стул и сдулась, как воздушный шарик. Весь гнев, душивший ее целый день после ухода Карлы, улетучился в одну секунду, на глазах появились слезы.

– Что стряслось? На работе неприятности? – встрепенулся Франческо.

Маша поставила перед Розой чистую тарелку, ненароком коснувшись женского плеча.

– Торопилась домой, – отозвалась Роза. – Вроде дождь накрапывал.

За окном догорал красный закат, туч не было и в помине.

Но после обеда, оставшись наедине с женой, Франческо с превеликим удовольствием рассказал о похождениях гостьи из России, не забыв при этом упомянуть Алфредо.

– Представляешь, она за одно утро познакомилась сразу с двумя недругами нашей Карлы. А что будет дальше? – но в голосе мужа Роза слышала больше восхищение, чем досаду. – Ты заметила, на каких тарелках мы сегодня ели? Отец ни слова ей не сказал! Видела бы это Карла…

– Твоя любимая Карла назвала нашу дочь дьяволицей! – не сдержалась Роза и зашлась в рыданиях.

Под удивленным взглядом мужа слезы градом катились по щекам, а от нервных всхлипов началась икота. Из соседней комнаты примчалась Пэскуэлина.

– Мамочка, мамочка, не надо плакать, не надо! Я не хотела, не хотела, – шептала она на самое ухо, в порыве нежности обнимая Розу за шею.

– Что происходит у вас? – не выдержал Франческо накала страстей. – Почему ты плачешь, Роза? Объясни, что случилось!

– Посиди с Линой, – попросила вдруг жена и, не дожидаясь ответа, выскочила за дверь, оставив и дочь и мужа с раскрытыми ртами в полном недоумении.

Маша домывала посуду и прислушивалась к итальянским новостям, доносившимся из гостиной. Чтобы не мешаться на кухне, Марио уютно расположился перед телевизором с графинчиком вина и уже откровенно клевал носом, пропуская важные события с неаполитанского побережья, куда из Африки каждый день причаливали катера, контрабандой перевозившие сотни беженцев из Ливии. Поток людей увеличивался с каждым днем, но все они стремились в Рим, мечтая получить европейское пособия, а главное – квартиру.

Варенье получилось слишком сладким, на вид напоминало деготь, но пахло восхитительно. Рецепт Маша выискала на просторах интернета, по пунктам отработала всю технологию процесса и была горда собой неимоверно. Хотя по выражению лица Марио смутно догадывалась, что ее трудовой порыв остался неоцененным и до конца непонятым. Инжир в Сан-Стефано воспринимался как груша-дичка под Саратовом. Рос сорняком, созревал в любых погодных условиях, нещадно склевывался птицами и, оказываясь на земле, без жалости топтался ногами местных жителей. Но свой первый опыт на хозяйском поприще сама Маша оценила высоко и сдаваться не собиралась, если учесть, сколько было потрачено на варенье сил и сахара.

Роза тихо прошла на кухню, молча присела возле стола, поглядывая в сторону открытой двери в гостиную, откуда доносились голоса комментаторов. Маша разливала тугую массу по стерилизованным банкам, боясь ошпариться кипятком, все внимание сосредоточила на сложном процессе и вошедшей Розе лишь кивнула головой.

– Va tutto bene?²⁵

– Si.²⁶

Почувствовав важность момента, Маша отложила половник, придвинула молчаливой женщине планшет и по глубоким чашкам быстро разлила свежезаваренный чай. Первая фраза с небольшими погрешностями онлайн переводчика гласила:

«Спасибо за Пэскуэлину. Я мужу ничего не сказала. Он боится Карлу».

«Я не хотела вмешиваться в вашу жизнь. Я помогу тебе с дочкой», – последовало в ответ.

При полном обоюдном молчании женщины пили чай, общались с помощью интернет-ресурса и прекрасно понимали друг друга.

«Я завтра приготовлю обед».

«Хорошо. Я помогу. Мне жаль, что так получилось с Карлой».

«Лина хорошая девочка. Она добрая, но упрямая».

«Я заметила. Это чудесный ребенок!!!»

После трех восклицательных знаков Роза облегченно выдохнула и рассмеялась. Мария нравилась ей все больше и больше. С ней было легко, она не важничала, не напускала на себя высокомерный лоск, как заносчивая Паола, которая смеялась в глаза, повторяя за Карлой обидное прозвище. С этой женщиной все оказалось проще, ее приняла Пэскуэлина, и глаза ребенка светились торжественной радостью, словно хотели сказать: вот видите, а я говорила, что все будет хорошо!

Дома Роза первым делом объявила дочери, что завтра той придется остаться под присмотром Марии, и взяла с нее обещание быть послушной как перед причастием. Лина танцевала от радости, прыгала на кровати и с детской непосредственностью благодарила Деву Марию за ниспосланное на нее счастье, чем довела родителей до полного отчаяния. Они и предположить не могли, насколько дочь не любила старую Карлу.

Перед сном, прежде чем уйти в свою спальню, Марио заглянул в комнату гостьи. Маша сидела возле окна, любуясь последними всполохами заката над черной горой. Мысли ее текли плавно, медленно, без препятствий и сложных душевных перипетий, на которые она не могла пока найти ответа, зная, что как ни старайся, а ничего из этой затеи не получится. Она смущенно запахнула на груди халат и предложила Марио присесть прямо на постель. Он сел, но на самый край, словно боялся осквернить чистоту накрахмаленных простыней. Пожелание спокойной ночи так и застряло в его горле. Марио глупо улыбался, любуясь плавным овалом лица, длинными ресницами и пушистым завитком, так безжалостно заправленным за ушко. Уж очень он спешил, слишком велико было его желание привязать к себе эту женщину, завладеть ею и никуда не отпускать. С обыкновенным мужским эгоизмом он уже представлял себя ее мужем, купался в бескрайнем море ее любви и неминуемой зависти давних друзей, которые, несомненно, высоко оценят его избранницу. Как давно хотелось ему надеть темно-серый отутюженный костюм, купленный в дорогом магазине Неаполя, но не на свадьбу дальнего родственника, а на свою собственную, чтобы повести к алтарю Святого Стефания стройную женщину с голубыми глазами, в облегающем шелковом платье, с белыми бутонами роз в пшеничных волосах. Сегодня он так явно представил себе эту прекрасную картину, что показывая Франческо дорогу, пропустил поворот на Лапио. Пришлось потратить лишних полчаса, чтобы вернуться обратно. Но думать о работе Марио не хотел. В душе пели птицы, порхали бабочки, распускалась магнолия. Он снова чувствовал себя тридцатилетним юнцом. Расправились сутулые плечи, грудь задышала глубокими вздохами, жадными и частыми, а в глазах заблестели искрометные огоньки. Если б только набраться смелости…

– Беттина, – услышал он позабытое имя и почему-то рассмеялся.

– Ты хочешь знать, кто такая Беттина? – переспросил он для верности.

– Да.

– Capra! Коза!

– Коза? Не может быть!

– Клянусь, моя донна! У меня и у Алфредо были одинаковые козы. Произошла путаница. Глупая шутка… Я зашел, чтобы пожелать спокойной ночи, Мария.

– Buona notte,²⁷ – улыбнулась она в ответ.

Он хотел сказать что-то еще, но передумал. Потом в одиночестве долго ворочался на высокой кровати, тяжело вздыхал и пристально всматривался в голубую полоску лунного света, скользящую по шершавой плитке от шкафа к двери. Луч пробудил далекие воспоминания, когда семья едва умещалась за длинным столом, а река даже летом бурлила половодьем, и глупая рыба, перепрыгивая каменистые пороги, попадала прямо в садки. Вспоминалась ему и коза Алфредо, и девушка по имени Беттина…

О многолетней вражде между Тонини и Бренцони в Сан-Стефано уже все успели позабыть кроме самих семейств и многочисленных родственников. А вражда началась из-за белой козы Беттины, которую молодой Алфредо купил на ярмарке в Авеллино. Многие в то время держали коз и коров, покупать молоко в городе считалось дурным тоном. Все жили натуральным хозяйством, взбивали масло или оттачивали мастерство на производстве известнейшего неаполитанского сыра под названием «Боккончини» – «маленький укус». Сливочный сыр скатывали в аккуратные шарики, а для нежной структуры к коровьему молоку примешивали козье. Пастбищ вблизи Сан-Стефано было предостаточно, но в засушливое лето, когда под палящим солнцем в середине июля трава выгорала до тощих былинок, жители со всей округи выводили рогатый скот на выпас в верховье реки, ближе к тенистым лесам, где трава оставалась зеленой и сочной. В то время пятнадцатилетний Марио по выходным дням исполнял в семье роль пастуха. Буро-коричневую буйволицу и двух белых молочных козочек он бодро гнал в буковую рощу еще спозаранку, а после обеда пригонял обратно домой на дойку. В тенистую рощу повадился и Алфредо, только свою козу Беттину он привязывал к дереву и проводил полдня на огороде. Чтобы ненароком не перепутать домашний скот, на рогах животных делали приметные запилы.

Двадцатилетний Алфредо по всей округе считался завидным женихом: стройный как кипарис, с широкими плечами, пышной шевелюрой курчавых волос. На каждом празднике голос его звучал громче всех, а в танцах ему не было равных. Но прозвище своей козе он дал не просто так. В соседней деревушке приглянулась ему девушка по имени Беттина. Так приглянулась, что потерял Алфредо покой и сон, ходил целыми днями неприкаянный, словно в чахоточном бреду, и каждый вечер шел пешком в деревушку Беттины, чтобы хоть издали полюбоваться на нее, когда девушка возвращалась вместе со старшей сестрой после работы. Юная Беттина многих прельщала своей красотой, но родители не спешили выдавать любимую дочь замуж.

Как-то раз коза Марио забрела на чужой огород неподалеку от соседней деревеньки, объела молодую тыквенную ботву, а после принялась за сочные листья капусты. Беттина с сестрой полола грядки. Девушки подняли шум, прогнали с огорода бесстыжую козу, а заодно высмеяли нерадивого пастуха, который прибежал на громкие крики и нашел свою пропажу на огороде Беттины. Марио тут же влюбился в юную красавицу. Первая любовь была столь хрупка и невинна, что завидев на следующий день Алфредо, подсматривающего за девушкой из кустов молодого орешника, юноша решил заступиться за даму своего сердца. Марио проигрывал в силе сопернику, но его кулаки здорово расквасили недругу нос, а огромный кровавый синяк успел залить левый глаз, когда Алфредо возвратился вечером домой.

Поутру матери сопоставили увечья сыновей и решили прояснить ситуацию, но оба, и Марио и Алфредо, молчали, как заговоренные, никто не хотел признаваться и произносить имя возлюбленной. На этом история благополучно и закончилась бы, но недоразумения по роковой случайности продолжались. Один раз Марио задремал в тени, а его строптивая коза тем временем убежала в лес. Чтобы не получить от отца взбучку, он отвязал козу Алфредо и привел ее домой, выдавая за свою. Естественно, что обманутый Алфредо вечером кинулся искать Беттину, и добрые соседи указали ему на дом Марио. Скандал слышала вся деревня. Никто не хотел уступать, Тонини доказывал свою правоту, показывая на запил, а Бренцони утверждал, что у его козы на рогах имелась точно такая же отметина. Отец Марио не отдал Беттину даже, когда сам догадался, что коза чужая. Извиняться и оправдываться перед выскочкой Бренцони он не захотел. Только на следующий день Марио отыскал возле реки свою козу и привел домой! Вся деревня потешалась над нерадивым пастухом, но с того дня оба семейства перестали замечать друг друга. А красавица Беттина уехала к тетке в Геную и там вышла замуж. Больше никто ее не видел, и никто не знал о настоящей причине, которая породила вражду между Тонини и Бренцони.

Не думал Марио, что через столько лет Алфредо угостит его гостью молоком…