Елена Чара Янова
Lifetime
Лектор посмотрел на студентов, и им показалось, будто он видит сейчас перед глазами совсем не лекционную аудиторию.
***
– Лиль, координаты неправильные! Ошибка! Запускай автопилот и эвакуируйся!
Через секундную паузу и редкий треск помех раздался собранный спокойный голос:
– Или?
– Сгоришь. Угол крена…
– Сместит обшивку, и та направит выхлоп прямо мне в зад. Ясно. Почему ошибка?
– При считке чертежей прогнозник поставил точку в погрешности после третьего нуля. Должен был после первого.
– Рассчитай трек с автопилотом без меня.
– Лиль, время!
– Так быстрее, пень махровый!
– Посадка на поверхность. С той же ошибкой.
– То есть взрыв вверху или взрыв внизу. Где?
Кайден вывел мелкомасштабную голограмму прогнозирования с экрана на трехмерную проекцию. Приблизил конечную точку, болезненно зажмурился. Отошел от стола и закрыл глаза руками: если Лилия эвакуируется, транспортник вместе с листом обшивки упадет на космодром. Или на город рядом. Дежурные боевые флаеры не смогут сбить его ракетами – элементы обшивки делали на совесть, и транспортник, словно танк, защищен с трех сторон. Просить пилота делать «бочку», чтобы ударить снизу – гарантированное самоубийство, и делу не поможет.
– Чертов Канаверал! Лучше б с Восточного запускались, там тайга кругом, – зло бросил Иван и отобрал у Кайдена гарнитуру. – Лиль, прогнозник дает область на тридцать квадратных километров. Точнее сказать невозможно.
– Кто в центре?
– ЦУП, – нехотя вымолвил Иван. Врать Лилии он категорически не хотел.
– А если…
Она не стала продолжать. И без слов было все понятно. С прогнозником военный обращаться умел, да и сколько раз видел, как работают инженеры систем космической связи.
Он откатил прогнозный трек к предыдущей траектории, довел до точки нарушения равновесия и скомандовал:
– Рассчитать.
– Неустановленный пользователь, голосовая команда отклонена, – сообщил мелодичный женский голос.
Иван не колебался. Бросил в микрофон короткое:
– Секунду!
Отключил гарнитуру, схватил Кайдена, немым столбом застывшего неподалеку, за грудки и хорошенько встряхнул.
– Ты все еще ее любишь? Любишь, я знаю. Командуй.
– Нет. Ты хочешь ее убить!
– Я? Меньше всего на свете. А вот больше всего сейчас я хочу убить тебя. И тех, кто новый прогнозник сюда поставил. Не делай за нее выбор. Командуй!
– Н-н-не… Я… Да пошло оно все! Рассчитать.
Глядя на новую траекторию, Иван колебался. Он не мог позволить Лилии – его Лилии! – умереть из-за глупой ошибки. Но и обмануть ее он не мог.
Он включил гарнитуру.
Лилия немедленно отозвалась на щелчок:
– Вань… Океан?
– Да. Нет!
– Что важнее, я или сотни других?
– Ты. Не смей!
– Это был риторический вопрос, – послышался короткий смешок. Пауза. – Вань… Прости. Ты знаешь, я впервые пообещала тебе вернуться. Зря. Похоже, обещания я не сдержу. Но это мой долг и моя честь. Мое решение. Мой инженерный подвиг. Просто живи дальше, понял?
– Я люблю тебя.
– Я знаю.
И связь отключилась в одностороннем порядке. Больше Лилия не откликалась на позывной.
***
– Я был в Центре управления полетами в тот день. И видел все своими собственными глазами. Она никогда ни с кем не прощалась, потому что считала, что если уходишь на миг – считай, что уходишь навсегда. Но именно в этот день она пообещала вернуться. Дальше вы понимаете.
Лектор замолчал, отвернулся от студентов, отошел к окну. Перед его глазами одна за другой менялись вспышки памяти.
Как затопило холодным предчувствием сердце и ослабели ноги.
Как он беспомощно следил за взмывающим вперед и вверх транспортником.
Как в закатном свете аппарат вспыхнул алым огнем – и беспомощно упал пламенеющими в небесной синеве лепестками роз в море. Не спасти. Не подхватить. Не забыть.
Как он сам упал вместе с ним на колени, не в силах принять увиденное.
Как, подняв взгляд, хотел со всего размаху ударить в каждое участливое лицо, нависшее над ним – и сдержался. Потому что увидел в глазах Кайдена, диспетчеров, инженеров-космотехников отражение себя самого: ошеломление, пустоту, призрак горя, что через пару мгновений захлестнет все их души и сердца целиком на долгие годы.
Как он вглядывался потом до рези под веками, до застилающей взгляд пелены в случайную точку на чертеже, что стала точкой в жизни Лилии, пока крохотный след на бумаге не стал расплывчатым огромным пятном – и только тогда понял, что это слезы. Дурак был, смахнул их, закаменел – мужчины не плачут, военные – тем более.
Как ему хотелось потом заплакать еще раз! Но он не смог.
Даже на похоронах, кидая горсть земли в крышку гроба и слушая, как комья бессильно скатываются по ней вниз, глухо обозначая звонкую пустоту. Его Лилии там не было.
Даже когда подал прошение об отставке, готовый к длинной беседе и объяснению причин – но командир ничего не стал спрашивать. Иван остался ему бесконечно благодарен.
И даже когда ровным голосом рассказывал следователю о том, что видел и слышал за те злополучные шесть минут, хотя внутри все рвалось на части от безысходной тоски.
Лишь единожды голос дрогнул – когда он после этого разговора забирал единственную уцелевшую вещь. Брелок из интерметаллида серебра и титана, тонкую круглую пластину с рельефной гравировкой: схематичное изображение атома с бегающими вокруг него электронами, и шестеренки вокруг его ядра. Права была Лилия. Будь прогнозник прежним, проверенным, ничего бы не случилось. Да что теперь сделаешь…
Иван не успокоился, пока не слетал на Третий сам – посмотреть на тысячи лун нового мира, на луны и мир, которых Лилия так и не увидела.
Вернувшись, он проверил, чтобы все ключевые узлы предполетной подготовки, программное обеспечение Центра управления полетами и прогнозных нейросетей проектировал и проверял «Заслон». И ушел преподавать, одномоментно обрубив все, что связывало его с резонансной космонавтикой. Все рабочие связи, всех друзей. Запретил себя упоминать в учебниках и статьях, постарался удалить все упоминания о себе в связи с именем Лилии, был муж – и был, кто его знает, как его звали.
Чтобы везде оставалась только она.
Но отсечь себе память о прошлом – и половину души – он так и не смог. Жил дальше, потому что она бы жила, потому что велела бы жить – и не жил, ведь с половиной сердца не живут…
Наливалась вечерней глубиной и догорающим закатным огнем небесная высь, чертили небо юркими стрелами стрижи, пронзая его быстрыми острыми криками – и от каждого их позывного зажигалась на небосклоне новая звезда.
Иван Ефремович, поняв, что пауза затянулась, а тишина в аудитории стала просто оглушающей, обернулся. Он не будет делиться со студентами своей болью. Она принадлежала ему, и будет ему принадлежать до конца дней, и он не хотел ее отпускать. Как Лилию, и тогда, и сейчас. Но лектору и без того найдется, что сказать.
– Оленька, не повторяйте ошибок прошлого, пожалуйста. Лилию ведь ждали дома. Муж ее ждал, верил, что она вернется в семьсот тридцать второй раз, потому что она всегда до этого возвращалась, хотя никогда вслух не обещала вернуться. Он всегда хотел ее остановить и не позволить. Но всегда отпускал. Знаете, почему? Потому что самый страшный враг для человека – после другого человека, разумеется – это он сам. Это лень, глупость, трусость, стагнация и стремление подчинить своих родных себе и своим решениям. Подумайте вот о чем: вы на своего молодого человека сейчас сорвались, потому что боялись за него. Наговорили глупостей, вам плохо, ему, поверьте, не лучше. Он не может отказаться от своей службы, но если откажется вам в угоду, поломает себя – будет ли это тот человек, которого вы выбрали? А если не откажется – каково ему будет на душе, если вы на такой ноте расстанетесь?
Иван Ефремович сделал паузу, давая время Оле и студентам осмыслить его слова, и подвел черту:
– Поэтому если у вас есть душевные силы дать выбор, позволить сердцу близкого человека не разрываться между любовью, долгом, честью и совестью – так будьте сильными. Отпускайте.
Иван Ефремович замолчал, вспоминая, как отпустил Лилию. Как она взлетела по трапу – яркая, светлая, быстрая. Обернулась, посмотрела ему прямо в глаза, хотя откуда ей было знать, где он стоит. Улыбнулась, бесшабашно, весело, одними губами что-то беззвучно шепнула, а он понял: пообещала вернуться. Единственный раз. Первый и последний.
Дрогнула туго натянутая струна в глубине сердца: Лилия научила его жить, но так и не рассказала, как это – жить без нее. Он до сих пор на нее злился: обещания-то она не сдержала. Любил. Скучал очень. И до сих пор не мог отпустить ее из мыслей, сердца и снов. Как она могла бросить его одного? И все равно он советовал сейчас студентам делать то же, что и он сделал когда-то – давать свободу выбора. Отпускать.
– А откуда вы в таких подробностях все знаете? – поинтересовался с галерки звонкий любопытствующий голос.
Лектор, словно очнувшись, хмыкнул и опустил голову, уводя внимание прочь от очевидного ответа.
– Знаете, – с хитринкой посмотрел он на аудиторию искоса, – наше сердце, наша душа – самая чуткая вещь в этом мире. Мы способны точнее любого прогнозника радоваться и тосковать, беспокоиться и улыбаться, ненавидеть и любить. Наша с вами беда только в одном: мы уверены в ламинарности момента. В том, что привычная жизнь никогда не закончится, в том, что те, кто идут в потоке времени вместе с нами, всегда будут рядом. Что родители никогда не уйдут, что друзья никогда не предадут, что любимых мы не отпустим до последнего вздоха, так и будем держаться за руки, чтобы умереть в один час, и обязательно вместе. И если мир вокруг ненароком ломается, мы пребываем в таком изумлении, негодовании и страхе, что частенько и не помним, что секунду назад сами хотели все попереломать и поменять.
Иван Ефремович вскинул голову и улыбнулся:
– Я вам одну очень важную вещь скажу. Нет ничего важнее в жизни, кроме нее самой. Берегите себя, берегите жизнь и здоровье близких. А если вдруг вам захочется оставить кого-то за спиной, звонко хлопнув дверью, помните, что каждое ваше слово может оказаться последним. Вполне может статься, что и возвращаться будет некуда и не к кому. Так что, говоря, в самом уголке сознания держите за хвост мысль о том, что вот эти слова вы можете оставить за собой навсегда, их ли вы хотите помнить? Или чтобы вас по ним помнили?
Аудитория окаменела, вдалеке зазвенел звонок, но никто не тронулся с места.
– Не смею более отнимать у вас время, – еще раз улыбнулся лектор. – Увидимся через неделю.
Иван Ефремович наблюдал, как поток молодежи вытекает из лекционного зала. Молчаливые, задумчивые. Может, зря он все это рассказывал? Вскоре полноводная река иссохла. Последней выходила Ольга, неловко поблагодарив лектора. Иван Ефремович слегка кивнул – не за что – и выглянул в коридор.
Там, подле двери в аудиторию, стоял молодой человек в серо-синей форме Объединенного астродесанта. Широкоплечий, коротко стриженый, с двумя звездами на погонах. Нешуточное беспокойство выдавали только смятая донельзя обертка на букете из ярко-алых роз, что военный сжимал в руках, да немалая тревога в серых глазах.
