Елена Бриолле
Танец фавна

Я все еще слышу гром аплодисментов, снова и снова вижу этого вымазанного гримом юношу – вот он стоит, весь в поту, и хрипит, держась одной рукою за сердце, а другой за край декорации, а то и просто бессильно обвис на стуле. Сейчас его обрызгают водой, отхлещут по щекам, встряхнут – и он снова выйдет на сцену, приветствуя зал улыбкой.

Жан Кокто

При участии «Антон Чиж Book Producing Agency»

© Бриолле Е., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Кошки-мышки

Париж, ночь накануне 29 мая 1912 года

Париж – город, в котором все хотели жить и никто не хотел умирать. Здесь каждый камень дышал смертью. Любители прекрасного предпочитали называть ее «историей», но Габриэль Ленуар не питал иллюзий. Там, где много истории, нет места для молодых.

Или есть? Ленуар перепрыгнул через выбоину на набережной Орфевр и посмотрел на Сену. Вода в реке волновалась, как Николь, идущая рядом. Журналистка из газеты Le Petit Parisien была такой же живой и непредсказуемой, как парижская река. Она могла выйти из берегов, подобно Сене, и затопить собой весь мир. Мир Ленуара.

Николь беспечно болтала о завтрашнем спектакле в театре «Шатле». Ленуар пригладил свои пышные черные усы и прижал девушку поближе. Николь пробудила в нем надежду, что жизнь хоть на краткий миг может победить холод вековых парижских камней. И пусть он не любит театр, завтра Ленуар наденет свой лучший фрак и пойдет с Николь на премьеру спектакля. Он снова заживет нормальной жизнью. Где будет молодость и тепло близкого человека.

У входа на улицу Дофина их встретила ночь. Обычно по этой узкой улочке возвращались домой только местные жители. Тусклый свет газового фонаря отражался в глазах затаившихся бездомных котов. Николь невольно поежилась от порыва ветра. Ленуар накинул на плечи своей спутницы платок – в руке отозвалась боль от недавнего ранения.

А потом они шагнули во тьму, и Ленуар услышал, как сзади по неровным камням мостовой стукнули чьи-то каблуки.

– Только приходи вовремя, я выпросила билеты через своего главного редактора. Если опоздаем, билетов мне больше не дадут. Там завтра будет весь Париж, – звенел рядом голос журналистки. Но было что-то еще. Ленуар закрыл на секунду глаза. Шаги сзади стучали так же, как туфли Николь. Ток-так, ток-так…

На узкой пустынной улице цоканье каблуков звонко взлетает до последнего этажа зданий. Странно. У всех людей разная поступь. Никто не будет идти за прохожим, подстраиваясь под его темп. Если только это не… Ленуар резко остановился. Тишина.

Николь с удивлением на него посмотрела.

– Что с тобой?

Ленуар обернулся. Никого нет. Ему почудилось? Они пошли дальше. В этой части улицы сильно воняло мочой и мертвыми крысами.

– Ток-так, ток-так…

Нет, Ленуару не показалось: за ними действительно кто-то шел. И у этого человека было необыкновенное чувство ритма.

На перекрестке Ленуар подтолкнул Николь, чтобы скорее повернуть за угол.

– Что ты де… – не успела девушка опомниться, как сыщик закрыл ей рот рукой и жестом показал: «Продолжай идти дальше». Николь вытаращила на него глаза.

– Иди вперед! Быстрее!

Девушка в растерянности пошла по улице Пон-де-Лоди́. Идущий за ними человек должен был слышать удаляющиеся шаги.

– Ток-так, ток-так…

Он уже близко. Оружия у Ленуара с собой не было, поэтому свободной рукой он схватил чугунный ключ от своих комнат, оставляя прорезной конец выступать на пару сантиметров наружу.

Человек вышел из-за угла и посмотрел вслед Николь. В этот момент от стены отделилась черная тень Ленуара.

– Зачем вы следите за мной, мадемуазель? – произнес он низким голосом.

Перед ним стояла растерянная девушка с пухлыми губами. От неожиданности она замерла, и ее губы приоткрылись. Где-то наверху хозяин комнаты с мансардой громко захлопнул ставни окна.

– Объяснитесь, я жду, – Ленуар не любил долго играть в кошки-мышки. Особенно когда хвостик у мышки уже прижат мышеловкой.

– Габриэль? Кто это?.. – спросила из-за спины Николь.

– Это не имеет значения, мадам, – ответила незнакомка. – Если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с вашим спутником наедине.

– С какой стати вы хотите поговорить с ним сейчас, ночью? – Николь, как властная царица Востока, взяла сыщика под локоть и добавила: – Габриэль, кто это? Скажи ей, чтобы пришла к тебе завтра в официальные часы приема.

– Нет. Я не могу так долго ждать. Мне нужно понять, что делать дальше, – сказала девушка. При этом она, смутившись, опустила руку себе на живот и отвела глаза.

– Она ждет от тебя ребенка?! – с искренним изумлением спросила Николь.

– Ребенка? От меня? – удивился Ленуар. Ночная встреча начинала походить на фарс. – Если дело действительно важное и конфиденциальное, объясните мне, что случилось, и сейчас же.

Девушка закрыла глаза и, собираясь с духом, кивнула. Глаза же Николь, наоборот, округлились.

– Вы Габриэль Ленуар? – спросила незнакомка.

– Что вы хотели мне рассказать? – начинал злиться Ленуар.

– Это вы или нет?

– Я.

Девушка с облегчением вздохнула и поправила ворот своего летнего манто.

– Значит, я не ошиблась. Мне посоветовал обратиться к вам один художник, Александр Мансуров. Мена зовут Бронислава Нижинская, и я хотела поговорить с вами по поводу моего брата.

– Вы сестра Вацлава Нижинского?! – спросила Николь. Услышав это имя, девушка тут же преобразилась. В ее глазах сверкнуло животное любопытство.

Габриэль с тоской посмотрел на свои часы. В нем начинала закипать кровь.

– Кто это? Он кого-то убил?

Нижинская мелко затряслась, словно подул холодный ветер.

– Мой брат – не убийца!

– А кто он?

– Он гений. Гений танца.

– Вы из-за этого за нами шли? Чтобы сообщить мне, как любите своего брата? – в голосе Ленуара зазвенел металл.

– Габриэль, завтра мы пойдем в театр на его спектакль. Нижинский – звезда русского балета, – зашептала Николь.

– Да, то есть… В общем, я хотела сказать вам, что… – с трудом подбирала слова Нижинская, – моему брату угрожает опасность. Ваца с Сергеем Павловичем остановились в отеле, куда сегодня приехал один из танцовщиков труппы, и…

– И что? – не выдерживал больше Ленуар.

Бронислава Нижинская подняла руки к его лицу. Ладони девушки отливали черным цветом.

– Моего брата хотят убить, – тихо сказала Бронислава Нижинская.

Сыщик замер на перекрестке. Дома его ждала постель. Рядом стояла Николь. Еще несколько минут назад она была такой близкой, а теперь глаза журналистки ярко загорелись огнем чужой истории. Надежды на спокойную ночь рухнули.

– Мадемуазель Нижинская, вы правильно сделали, что обратились к Габ… к мсье Ленуару. Мы вам поможем, – сказала Николь.

На последнем этаже соседнего здания кто-то снова хлопнул ставнями. Краем глаза Габриэль Ленуар уловил движение. В сторону улицы Пон-де-Лоди быстро метнулась крыса. Почти с такой же скоростью за ней мчался черный кот. Мышеловка захлопнулась. Только теперь агент бригады краж и убийств парижской префектуры полиции угодил в нее сам.

Глаза звериного бога

Париж, 29 мая 1912 г., среда

В балетной труппе его прозвали Чумой. Какую роль ни дай – он ею заразится, а потом заразит всех артистов, гримеров, осветителей, реквизиторов и даже капельдинера. Ему это прощали. Ему все прощали, потому что Чума заражал своими танцами зрителей. На сцене он полностью перевоплощался в своего персонажа. Каждый жест, каждый изгиб руки, каждый прыжок Чума репетировал как сумасшедший. Как все танцовщики, которых Сергей Павлович брал в свою антрепризу.

Сегодня Чума был в Париже, и лучи майского солнца казались артисту настоящими лучами славы. Дягилев его выбрал, а значит, впереди новые спектакли в Монте-Карло, в Италии, в Англии… Настал конец их скромной жизни с матерью и сестрой. Сколько они пережили, пока Чума учился в Императорском Санкт-Петербургском театральном училище! И вот он здесь, в самом центре мира искусств, в центре французской столицы, перед театром «Шатле», где сегодня будут показаны четыре спектакля «Русского сезона».

Молодой танцовщик поправил волосы, подошел к двери и представился. Охранник его пропустил. Фух, как жарко! У входа, кроме французов, никого не было. Чума поднялся на второй этаж и заглянул в зал. Оркестр репетировал музыку Гана из «Синего бога». Артисты уже собрались на сцене и слушали указания главного хореографа дягилевской антрепризы Михаила Фокина. Сам Дягилев чинно сидел в партере с группой приглашенных гостей, без которых не обходилась ни одна репетиция. Французские критики, журналисты и неугомонный Жан Кокто.

Чума улыбнулся. Он всегда так улыбался, когда задумывал проказу. Вот Дягилев удивится! И какую физиономию скорчит его верный старик Василий! А Броня наверняка снова испугается. Вот выйдет потеха!

Артист поправил цветок в нагрудном кармане и, оглядевшись, быстро подошел к элеватору. Да благословенны будут эти железные машины современных театров! Так он поднимется, не привлекая к себе лишнего внимания. А если сегодня все получится, то за один вечер Чума поднимется на самую вершину театрального Парнаса.

На двери уборной было написано Nijinsky. Чума вошел, вытащил из своей брезентовой сумки старую прямоугольную коробочку с гримом и прислушался. Внизу звучала музыка Гана, за окном шумел город.

Василий уже приготовил костюм для премьеры. Чума поспешно сбросил с себя одежду, надел трико и начал гримироваться. Они запомнят этот день надолго. Черным от грима пальцем артист накрасил веки, подвел брови… Нижинский сегодня представит настоящего Фавна. Публика заразится его танцем. Чума хмыкнул и водрузил на голову сделанные по специальному заказу Бакста рога. Образ готов!

Танцовщик мягко вскочил на пол и сложил руки так, словно принимал в дар гроздья спелого винограда. Музыка стихла. Чума по-звериному повернул голову в сторону двери. Никого.

Чума сделал несколько па перед зеркалом и вздохнул. Деревянные половицы паркета нещадно скрипели. Это тебе не сцена.

Но что там за темное пятнышко у вазы? Краска от грима? Артист поскреб ногтем пол и понюхал. Пахло ржавчиной. Наверное, костюмерша уколола палец иголкой… Или капельдинер поцарапал руку о шипы роз, когда заносил букеты цветов… Чужих цветов…

От этих мыслей танцовщика затошнило. Еще пару минут назад ему казалось, что трико прекрасно обтягивало тело. Теперь черные пятна костюма расплывались, умножались и устремлялись от ног к горлу. Танцовщик оперся было на зеркало, но холод стекла так быстро пробрался от пальцев до самых кончиков волос, что он отдернул руку.

В коридоре что-то щелкнуло, и в уборной погас свет. Вероятно, очередное замыкание. Такое иногда случается, ничего удивительного. Артист вышел в коридор и повернул штепсель на стене. Люстра снова загорелась. Он вернулся. Все выглядело так же. Шкаф, стул, кисточки на туалетном столике… Только теперь со стены напротив на него смотрели черные глаза Фавна. Рога бога качнулись, и артист невольно вздрогнул. Что за наваждение! Это же просто зеркало! Он снова устроился за туалетным столиком и решил поправить грим.

В коридоре скрипнул пол. Кто-то подошел к двери. Чума выпрямился. Судя по шагам, это Дягилев! Или Василий… Танцовщик встал перед зеркалом в позу Фавна и приготовился сыграть со стариком шутку.

Внизу снова зазвучала музыка. Танец служителей из «Синего бога». Значит, репетиция продолжается. Литавры заиграли тот же мотив: «Пам! Пам! Пам!» Никто не заходил. Танцовщик снова посмотрел на себя в зеркало и подул. Стекло запотело. Артист нарисовал на нем круг и поставил в центре точку.

– Нижинский? – раздался голос из-за двери.

Танцовщик расплылся в звериной улыбке и ответил:

– Да.

Дверь медленно отворилась. Нет, это не Василий… Василий обычно не задерживается у входа. В центре нарисованного круга появилось дуло револьвера. Артист решил, что ему кажется. Должно быть, это игра света и тени.

Литавры снова застучали: «Пам! Пам!..» В унисон с третьим ударом раздался выстрел. Падая на пол, танцовщик подумал, что паркет театральной уборной снова запачкается.

Мигрень

Париж сегодня сошел с ума. Все бежали, неслись по своим делам, стараясь не замечать друг друга. Ленуар тоже торопился. Вчера ночью он дал слово Брониславе Нижинской, что после спектакля зайдет к ней поговорить в более спокойной обстановке, а утром обещал Николь, что приедет в театр вовремя. До начала спектакля оставалось полчаса.

Велосипед «Ласточка» катил по улицам Парижа, и фалды нового фрака Ленуара развевались на ветру. В голове гудела головная боль. От чистильщика обуви на перекрестке у Сен-Жерменского аббатства, как обычно, несло ваксой, и сегодня это раздражало Ленуара почти так же, как запах прогнивших овощей из лавки Пурье. Нерадивый продавец не нашел ничего лучшего, как выставить ящики с испортившимся товаром на солнце прямо перед магазином.

На следующем перекрестке движение остановилось. Лошадь старого фиакра отказалась пропускать автомобиль. Шофер и кучер рыкали друг другу в лицо отборные ругательства. Их голоса эхом резонировали в голове Ленуара. Он быстро объехал собравшуюся толпу и вырулил к бульвару Сен-Мишель.

Солнце палило сильнее, чем обычно. От людей пахло пылью и потом. От машин воняло топливом. Сзади по рельсам зазвенел трамвай «Малако́фф-Ле Аль». Голова у Ленуара шла кругом. На площади Сен-Мишель сержант в каске и в военном костюме с двумя рядами пуговиц взмахнул белой палочкой, чтобы все остановились. Ленуар притормозил у тротуара и на мгновение закрыл глаза.

В ушах гудело. Затем послышался детский голосок. Он сначала тихо, а потом все громче и громче напевал песенку на мотив «Польки англичан»:

 
Отправляясь вокруг света,
Из Англии с приветом,
Друзья ради афиш
Спешат-спешат в Париж.
 

Ленуар открыл глаза. Перед ним стояла девочка в школьном платье и потрепанных гольфах. Мама о чем-то спорила с подругой и готовилась перейти дорогу. Девочка напевала песенку и подпрыгивала на одной ножке. Один сандалик расстегнулся. Все спешили.

 
Они берут с собой сандвич – Ао! Yes! Very well!
Плоский, как кирпич! – Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!
Плоский, как кирпич!
 

Парижане начали переходить дорогу. В голове Ленуара громко звучала песенка. Сзади приближалась громада двухэтажного трамвая. Слева шумел фонтан. Сержант повернулся, и трамвай загудел. Головная боль набирала обороты.

Мама со своей спутницей уже перешли дорогу, не замечая, что девочка потеряла на рельсах сандалик, а теперь, так же подпрыгивая на одной ножке и распевая «Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!», нагнулась, чтобы поднять порванную обувку. Все спешили по своим делам. Трамвай подъезжал ближе. Водитель смотрел вперед, на остров Сите. Он тоже спешил.

Ленуар крикнул:

– Стой!

Но остановилась только девочка. Один гольфик сполз до щиколотки. Она смотрела на трамвай и не могла сдвинуться с места. Время тоже замерло.

Черт! Ленуар схватил «Ласточку» и бросил велосипед под колеса трамвая. Затем он с силой дернул девчушку за руку. Оба упали прямо на мостовую. Девочка разбила до крови коленку и локоть. Заплакала. Рядом раздались вопли. Спицы «Ласточки» прогнулись. От колес трамвайных тормозов в разные стороны полетели искры. «Ласточка» осталась «без ног»…

Мама девочки подбежала к Ленуару. Она держалась за сердце и причитала, а потом долго обнимала дочь. Девочка прижималась к матери. Все движение на площади Сен-Мишель остановилось. Водитель выскочил из трамвая. Сержант подбежал к нему и громко что-то кричал. Пешеходы задыхались от жары. Больше никто никуда не спешил.

В этой суете Ленуар медленно поднял свой искалеченный велосипед с дороги, взвалил на плечо и понес на остров Сите в казарму. Там должны починить.

Когда он появился в театре «Шатле», первые два балета уже закончились.

– Вы опоздали! – строго сказал капельдинер у входа в партер. – Больше мы никого не пропускаем.

Ленуар не любил использовать свое положение, но, подумав о том, как отреагирует на его отсутствие Николь, кивнул и представился:

– Агент Безопасности Габриэль Ленуар, из бригады краж и убийств. Я здесь по долгу службы.

Капельдинер замялся, но вид агента Безопасности вполне соответствовал его представлениям о том, как должны выглядеть сыщики: пыльные туфли, растрепанные волосы и помятый фрак. Старик покачал головой и сказал:

– Понятно. Прошу за мной. У нас случилось несчастье.

Хаотичная композиция

– Мсье Ленуар? Мсье Ленуар, Сергей Павлович сказал, что вы полицейский, это правда? – несмотря на свой уже преклонный возраст, вцепившийся ему в руку старичок держался прямо. Если бы не привычка каждые две секунды вытягивать губы вперед и не славянский выговор, то его вполне можно было бы принять за швейцара отеля Meurice, которого послали не вызывать Ленуара, а доставить важное сообщение английскому королю Георгу V.

– Кто такой Сергей Павлович? – вместо ответа спросил Ленуар.

– Серж де Дягилефф! – потряс программкой у носа Ленуара старичок и покрепче схватил официального представителя парижской префектуры за локоть. – Я Василий, его слуга. Идти за мной. Быстро!

В этот момент Василий показался Ленуару потомком тех казаков, которые в 1814 году в Париже требовали поскорее сервировать им обед и так часто подгоняли нерасторопных официантов криками «Быстро!», что предприимчивые французы, пытаясь отмежеваться от своих медлительных конкурентов, начали вывешивать на свои закусочные надпись «бистро».

Из задумчивого состояния Ленуара снова вывел старичок. Сыщику пришлось на себе почувствовать, что значит «быстро». Не сгибая спины, Василий зашагал в сторону лестницы. А затем, без трости переступая по красному ковру через ступеньку, понесся наверх.

Начался антракт, но здесь еще никого не было. Зрители, словно жужжащие пчелы, только-только появлялись в коридорах. Словно на мед, весь улей медленно устремлялся в главное фойе. Дамы, не торопясь, ждали подъемную машину. Официанты уже встречали первых зрителей в белом зеркальном салоне и предлагали всем шампанское.

Через три минуты Василий открыл перед Ленуаром дверь чьей-то уборной и прошептал:

– Это тут. Нижинский… Надо сменить костюм.

– Здесь? – Ленуар показал пальцем на уборную.

– Менять костюм – в коридоре. Тут – другое. Я все приготовить. У вас есть двадцать минут. Убрать труп. Я держать оборона.

Слуга Сержа де Дягилефф помахал кулаком, затем втолкнул Ленуара в уборную и закрыл за ним дверь.

Официальный представитель парижской полиции огляделся. На полу лежал обнаженный человек. В голове у этого господина была аккуратная дырочка, и из нее вытекала кровь. Значит, он опоздал? И на спектакль, и на более обстоятельный разговор с Брониславой Нижинской?

Николь, наверное, волнуется, что Ленуар так и не пришел в театр. Если бы она только знала, на какую выразительную театральную постановку пригласили Габриэля на пару этажей выше…

Сцена перед его глазами тоже напоминала дурную декорацию с заявкой на эпатаж. Впрочем, все это к лучшему. Обычно агента Безопасности из бригады краж и убийств вызывали по конкретному делу, когда и жертва, и обстоятельства убийства были уже известны. Сегодня все выходило наоборот. Ему не сказали даже имени трупа. Старичок втолкнул сыщика в совершенно незнакомый ему мир. Значит, суфлировать здесь никто не будет. И значит, сыщик мог делать любые наброски картины произошедшего убийства.

Ленуар взглянул на свои карманные часы, провел указательным пальцем по черным усам и приступил к работе.

Волосы убитого были взъерошены. Голова лежала на боку, и лужа крови под ней растеклась ровным кругом. Только левая часть головы и щеки были запачканы кровью, а выходило, что голову после убийства не двигали и убийца стрелял сзади. Если мысленно проследить траекторию пули, то она вылетела из оружия со стороны двери. Штрих первый.

Тело, в отличие от головы, лежало на спине в неестественной для упавшего человека позе: руки вытягивались в слишком прямую линию, впрочем, как и ноги убитого. Значит, тело после убийства передвигали. Штрих второй.

Лицо жертвы было густо измазано черным гримом. Черная краска темнела также на среднем пальце правой руки убитого. Судя по его фигуре и длинным мускулистым ногам с ярко выраженными артритными фалангами пальцев, перед сыщиком лежал труп танцовщика. Штрих третий.

Ленуар присел и слегка приподнял левое веко убитого: пятна Лярше еще не проявились. Получается, что со времени смерти молодого человека прошло не более пяти часов. На вид жертве было примерно двадцать лет. Штрих четвертый и последний. Первый набросок убитого был готов. Часы показывали, что прошло уже семь минут. Оставалось тринадцать.

Сыщик продолжил осмотр. На полу у ширмы валялись вещи и брезентовая сумка. Возможно, они принадлежали жертве. На глаз определить трудно, а трогать пока ничего нельзя. Сыщик достал свою записную книжку и стал записывать.

На полу стояли вазы с цветами. Белые и розовые розы. Из самого маленького букета торчал красный прямоугольник помады и записка. На туалетном столике все предметы были разбросаны в том виде, который Ленуар называл «хаотической композицией».

Из рамки зеркала торчали две карточки с фотографиями и подписью «Вацлав Нижинский». На одной из них он стоял в коротком платье и без грима в позе Синего бога. На второй Нижинский аккуратно сидел на стуле в черном костюме и задумчиво смотрел на фотографа. Ленуар сравнил изображение с телом на полу. По сложению и чертам лица оно напоминало русского танцовщика, но все-таки убитый был не Вацлавом Нижинским.

У ножек туалетного столика были царапины, словно его совсем недавно придвинули к стене. На туалетном столике лежала открытая коробочка с гримом, а слева ее охранял стаканчик с острыми кисточками. Здесь же валялись карандаши с затупленным грифелем и еще несколько открытых писем с видами Парижа. У одной из карточек – массивное платиновое кольцо с сапфиром. Справа лежали закрытые коробки конфет, а сверху – искусственные цветы. Всю композицию объединяли в одно целое два флакона одеколона и большой кувшин с водой и плавающими в ней дольками лимона.

Поднимая взгляд выше, на зеркало, Ленуар увидел жирный след от руки. Он подул на него, и рисунок в форме круга с точкой посередине проявился четче.

В этот момент дверь открылась, и Василий изумленно спросил:

– Труп не убрать? Вы же полицейский!

– Я агент из бригады краж и убийств, а не уборщик, – сделал легкий поклон Ленуар.

– Но… Если сюда прийти репортеры, большой скандал!

– Вы же сказали, что готовы держать оборону? – Ленуар медленно снял перчатки. Василий вошел в уборную и запер за собой дверь. – Кто этот молодой танцовщик?

– Это наш носильщик…

– Василий, не стоит со мной играть в игры. Это артист кордебалета, иначе у него не было бы времени подниматься во время основной репетиции в уборную к Нижинскому. Когда вы обнаружили тело?

– Еще утром…

– Я же сказал, не тратьте попусту мое время. Если бы тело пролежало тут весь день, оно было бы сейчас в другом состоянии. Когда и кто обнаружил тело?

– Я вошел сюда незадолго до премьеры. Это Гришка Чумаков, – выдохнул слуга.

– Кто еще был с вами?

– Ну…

– Вы не смогли бы сами отодвинуть туалетный столик, чтобы повернуть тело. Говорите, кто с вами был?

Василий молча посмотрел на Ленуара. В глазах его читался панический страх.

– Когда я вошел, тут был он, – слуга показал пальцем на труп. – А над ним сидеть Ваца… То есть Вацлав. Нижинский. У него на руках была кровь. Он очень пугаться. Я тоже пугаться. Но он не убить! Нет!

– Я знаю, что он «не убить». Если бы он «убить», то сидел бы в уборной вместе с орудием убийства.

Василий подошел к трупу и хотел показать, как сидел Нижинский. Но Ленуар его одернул:

– Ничего не трогайте. Это место преступления. Я должен вызвать сюда моих сотрудников из отдела Бертильона. Где у вас телефон?

– Но Сергей Павлович не разрешит!

– Здесь отдает приказы не Сергей Павлович, – перебил слугу Ленуар. – Когда вы обнаружили труп, он был уже голым?

– Нет.

– Зачем же вы его раздели?

– Так он это… Он был в костюме Вацы. В костюме Фавна. А Вацлаву нужно было выходить на сцену. Это его личный костюм. Я позвать Сергея Павловича. Сергей Павлович велел Ваце и мне снять с Гришеньки трико и рога. Надо было переодеваться для спектакля.

– Дягилев велел снять трико с трупа, чтобы Нижинский снова потом его надел? – воскликнул Ленуар.

– Д-да… Сегодня премьера. Первый спектакль Вацы как балетмейстера. Нельзя отменить. Нельзя допустить скандал! Ваца не убивать! Ваца потерять сознание на сцене! Его еле привести в чувство и проводить в коридор.

Ленуар ответил не сразу.

– Вы слышали выстрел?

– Нет.

Это было странно. Не услышать выстрел, когда стреляли не через подушку, было сложно. Ленуар снова взглянул на тело. Григорий Чумаков продолжал смотреть на него невидящими глазами.

– Телефонируйте Марселю Пизону в парижскую префектуру полиции. Скажите, что это Ленуар, дело чрезвычайной важности. Пусть пришлет сюда микробов. Он поймет, – так Ленуар называл экспертов из отдела Бертильона. – Где сейчас Нижинский?

– Наверное, он сейчас поприветствует публику и пойдет переодеваться.

– Что? Его в любой момент могут убить, какое еще «поприветствовать публику»?