Елена Барлоу
Добровольная зависимость
В конце концов, сестра вновь обернулась ко мне, и я указала ей на хмурого мужчину с пронзительным взглядом. Как я и ожидала, она тут же переключилась на него, стала мило улыбаться и бросать в его сторону мимолётные взгляды. Коллет обожала кокетничать и больше всего хотела тогда выйти замуж за богатого красавца. Видимо, Джейсон Готье занял одно из первых мест в её списке в тот вечер.
– Он же скоро разводится с Мэгги Уолш. Как можно иметь на него какие-либо виды? – одёргивала мать Коллет, но та уже вошла во вкус, и я забавлялась её поведением. – Взял и бросил женщину после десяти лет брака.
– Мама, перестань. Нехорошо говорить о таком, когда он здесь… Ах, тихо, тихо! Идёт к нам!
Готье действительно подошёл тогда к нам, засвидетельствовал своё почтение нашей матушке и пригласил Коллет на вальс. Сестра лукаво улыбнулась мне перед тем, как приняла его руку, и, пока они танцевали, я не могла не отметить, что он весьма хорош собой. Он был бы ещё привлекательнее, если бы не выглядел так мрачно. С другой стороны, развод с женой мог повлиять на него сильнее, чем многие могли подумать.
Но мне было шестнадцать, и меня не заботили чьи-то там разводы. Я смиренно ждала, когда закончится вечер, и я смогла бы вернуться домой, к книге, которую не успела прочесть. Между прочим, в небольшой библиотеке отца хранилось несколько интересных экземпляров греческих пьес; некоторые из них были полны откровенных подробностей об отношениях мужчин и женщин… Так что, узнай матушка, что я стала просвещённой в подобных пошлостях, заставила бы меня вымыть глаза и рот с мылом.
Той же ночью, когда мы вернулись домой, перед сном Коллет рассказала, каково это было – танцевать с мистером Готье.
– Он вовсе не чопорный, знаешь, скорее, просто напряжённый. Всегда смотрит в глаза и почти не моргает. От этого с ним рядом становится не по себе… А ещё руки у него холодные, но сильные… Он и про тебя спрашивал.
– Неужели? – без интереса спросила я, засыпая.
– Да! Ну просто спросил из вежливости, чем ты увлекаешься. Я и ответила, что кроме книг и того независимого частного заведения в Кардиффе тебя нечем завлечь.
– Мне нужно немного времени, и я попаду туда.
Когда Коллет, наконец, появилась в гостиной, где я ждала её вместе с отчимом, я заметила смертельную бледность её личика. Но она не плакала, только время от времени потирала раскрасневшиеся глаза кончиками пальцев. На мои расспросы она только мотала головой, отвечать не хотела.
А после, когда сам мистер Готье спустился к нам, я вдруг поняла, что всё решено. И отчим, и Коллет попали под его странное влияние, и теперь были словно заворожённые и подчинённые ему. И я всё никак не могла понять, чем же он так их завлёк!
Готье ещё несколько минут говорил с отчимом, из этого разговора за нашими спинами я уловила лишь одно: свадьба состоится, и все долги будут прощены. Более того, богач обещал мистеру Браму дальнейшую материальную поддержку, если «ваша падчерица станет моей женой в первый понедельник августа».
Но это же почти через девять дней! Мне хватило ума промолчать в тот момент, и, когда мистер Брам вышел, чтобы проводить гостя, я вдруг осознала собственную беспомощность. А что бы я могла сделать? Поговорить с этим холодным и абсолютно чужим мне человеком? Вряд ли он стал бы слушать дерзкую девчонку, которая совсем ничего не понимает в этой жизни. В такой жизни, где женщину принуждают связать себя узами с мужчиной, которого она не любит.
Я уже и не надеялась, что сестра ответит мне что-либо связное. Однако, когда мы остались одни, она взглянула на меня с отчаянием и отрешённостью и вдруг произнесла, взяв мои руки в свои:
– Обещай, что поможешь мне встретиться с мистером Рэтмором завтра ночью! Обещай, обещай…
Растерянная и удивлённая я заверила её, что сделаю всё, о чём она меня ни попросит. Когда я обняла её и стала ласково успокаивать, сестра зашептала, будто молитву, фразы, которые ещё долго таили от меня всякий смысл:
– Он ведь как лучше хочет… как лучше… и сделать нас всех счастливыми! И я сказала ему «да», сказала… Сама сказала… Боже, прости меня!
Глава 4. У решимости нет предела
Ночь была темна, и некое жуткое чувство, преследовавшее меня весь вечер, до сих пор заставляло содрогаться. А может, то был холодный ночной ветер, который гремел ставнями и беспокоил соседских собак.
Я сама бросила короткую записку под дверь пасторского дома, дождавшись, когда Джозеф Рэтмор вернётся туда. Он отреагировал быстро и пришёл к нам в сад после полуночи. Я видела, как сестра, стоя в ярком лунном свете, беззвучно плакала и заламывала руки, ожидая своего офицера.
Я предупредила её, что встреча не должна затянуться. Так что я ждала, скрывшись за широким стволом дуба, что рос за нашим домом; ждала и видела только два силуэта за колыхающимися на ветру белыми простынями. Играя роли их стража и хранителя, я не забывала поглядывать в окна родительской спальни: пока свет не горел, отчим спал, и я была относительно спокойна.
Погода портилась, и стало уже невыносимо темно и тревожно, потому что они всё не желали расставаться. Чтобы поторопить влюблённых, я подошла чуть ближе, но так и не смогла прервать их, потому что расслышала обрывки разговора:
– … и не представляю своей жизни без тебя, Коллет! Разве так это всё должно закончиться? Разве мы не заслужили счастья? Нашего счастья! Пожалуйста, давай убежим отсюда! Это наш единственный выход…
– Я не могу оставить семью, любовь моя. Что им делать без покровителя? Готье всё заберёт, всё! И тогда уже ничего не будет важно.
– И ты готова продать себя ему, вот так просто? Тогда скажи, что ты меня не любишь… Скажи это, и мне не будет так больно…
Затем послышались звуки объятий и поцелуев, но мне было не до смущения; моё сердце иначе отозвалось на эту отчаянную мольбу. Меня охватила тоска, и боль сдавила грудь так сильно, что я испугалась лишиться этого бешено бьющегося сердца. Никогда прежде я не слышала в голосе сестры столько отчаяния, столько любви и нежности. Хотя я прекрасно представляла, как сильно она любит меня, ведь, по словам матери, в день, когда я родилась, маленькая Коллет взглянула на меня и произнесла:
– Она плачет, потому что божьи ангелы оставили её с нами, на Земле? Они оставили ангелочка с нами!
Эти слова до сих пор звучали для меня очень трогательно. Особенно сейчас, когда Коллет и её возлюбленного постигло несчастье. Их любовь проходила тяжелейшее испытание, и я вдруг поняла, что побег в действительности является для них единственным выходом. Но я тут же представляла себе, как Готье выйдет из себя, и тогда… кто знает, чем обернётся его обида для нас…
***
Хотя раньше мы вовсе не бедствовали, но никогда в своей жизни я не получала подобных подарков. Никогда! Готье исправно исполнял свой долг жениха, это надо было признать. И порой, глядя на бонбоньерки с конфетами или коробки с новыми кружевами и платьями, я забывала, что это являлось лишь частью традиций, красивым заученным жестом.
А вот Коллет не забывала ничего. Два дня я наблюдала за ней… нет, за её призраком, который тихо плакал по ночам, а при свете дня только молчал и бессмысленно куда-то передвигался. Мне было больно видеть её такой, ещё больнее осознавать, что все вели себя, будто так и было положено. И именно поэтому на третий день я решилась написать единственному человеку, который был способен всё это остановить лишь силой слова.
Джейсон Готье не стал почему-то отвечать письмом, а приехал сразу, как я и просила. Удача его и здесь подстерегала: в то утро ни отчима, ни Коллет дома не оказалось. И я была несказанно рада, что он приехал верхом, а не на притягивающем всеобщее внимание автомобиле.
Пока я гладила морду его белогривого коня (должна заметить, очень спокойное и покорное животное), Готье задавал банальные вопросы о моей семье и в особенности о состоянии Коллет. Я отвечала так же банально, а после сразу же решила перейти к делу.
– Вы не возражаете, сэр, если мы немного прогуляемся? Здесь недалеко есть прелестный луг позади монастыря.
– Не возражаю, если это не займёт много времени, – ответил он довольно сурово. – У меня ещё много дел на сегодня.
Подумайте-ка! Какой занятой!
Поначалу мы просто молчали, идя по обложенной расколотыми плитами дорожке, мимо полуразвалившегося старого монастыря. От кладбища слева от строений уже почти не осталось и следа, всего несколько плит сохранились; несмотря на пасмурное небо в тот день это умиротворённое место было особенно прекрасно.
– Местная детвора поговаривает, что ночью отсюда слышится мелодия, будто кто-то играет на органе, – вспомнила я вслух, когда мы проходили мимо лужайки перед монастырём. – Хотя там органа-то и в помине не водилось…
– И история о юной девственнице, которая заколола себя из-за несчастной любви!
– Да, такая тоже есть, однако, дети о ней не болтают.
– Я бы удивился, если бы болтали!
Мысленно я обрадовалась, что он смягчился. Как оказалось, с ним возможно было говорить на равных, без сарказма и остроты в голосе. И, пока мистер Готье не успел стать достаточно серьёзным, я осторожно спросила:
– И когда же именно вы так заинтересовались Коллет?
– Вы попросили меня о встрече, чтобы поговорить о вашей сестре? – его губы скривились в недовольной ухмылке, когда он посмотрел на меня. – Будете умолять меня оставить её? Простить долги вашего отчима и всё забыть?
– Кстати о долгах…
– Мистер Брам сам виноват, – отрезал Готье сурово. – Он знал, во что ввязывался.
– А вы-то сами! – не удержалась я от ответа. – Неужели вы не знали, что он падок на подачки? Только слепой не заметит, что мистер Брам слабовольный и легко ведомый.
Готье вдруг замедлил шаг возле высокого дуба, склонившегося над дорожкой, а затем и вовсе остановился, удивлённо меня разглядывая. И лишь тогда я поняла, что оскорбила его. С огромной неохотой я подняла на него глаза и с большим трудом извинилась:
– Простите, сэр. Я не хотела. Дело в том, что…
– А вы дерзкая, маленькая леди.
– Мне правда очень жаль, – я старалась не разглядывать его повязку, хотя это было очень трудно. – Я позвала вас сюда не для того, чтобы оскорблять. Моя сестра… любит другого. И пусть я очень мало знаю о том, каково это, я всё же люблю её и желаю ей только счастья. А с вами ей этого счастья не видать.
Он только молчал и хмурился. Стоял прямо, руки держал за спиной, даже казался мне ужасно высоким; и я не могла понять, как он отреагирует. Так что я просто решила говорить, пока мужество во мне не иссякло.
– Я прошу вас передумать. Не женитесь на Коллет, вы и так почти сломали её. Вы же можете выбрать любую другую невесту! Нет, нет, не качайте так головой… Коллет вас не полюбит… Вы хоть это понимаете?
– Я свой выбор сделал уже давно, мисс Кейтлин. И не отступлю. Я, в отличие от вашего отчима, слово своё держу…
– Тогда у вас нет сердца.
Ответом мне был короткий смешок, затем Готье вдруг заговорил, уверенно делая шаг за шагом прямо ко мне, а я могла лишь отступать к дубу в полнейшем оцепенении.
– Вы ещё слишком молоды и наивны. Однако, должен признать, резкости и осознания в вас куда больше, чем во многих из моих знакомых. Опять же, возвращаясь к вам. Вы из таких людей, которые ни с кем не делятся и долей своего несчастья, лишь бы не сделать больно кому-то ещё. Но в момент, когда ваши демоны атакуют вас, вы осознаёте, что были неправы. И вы одиноки. Книги, творчество, самосовершенствование – всё это прекрасно. Но кто останется с вами рядом, когда вы действительно будете нуждаться в этом?
Во мне не осталось сил, чтобы возражать, или вымолвить и слово. Никогда до этого момента, и даже никогда после, я не чувствовала в нём такую властность. От этого человека исходило потрясающее величие, пугающее и холодное. И, пусть мы оба были напряжены, а я ко всему прочему ещё и напугана и уязвлена, он мог бы сломать меня одной своей решимостью. В тот момент он напоминал мне хищника, или, скорее, кобру, готовую укусить.
– Ваши глаза стали влажными, а щёки покраснели, – произнёс он вдруг, смягчившись неожиданно. – Это моя вина. Иногда я забываю, с кем говорю… А ведь вы ничего дурного мне не сделали. Простите меня.
Не найдя, что сказать на подобную перемену, я поборола желание заплакать и, спокойно выдохнув, спросила:
– Так вы подумаете над тем, о чём я говорила?
– Вы определённо дерзки и назойливы. – Он покачал головой и нетерпеливо прищёлкнул пальцами. – Сделка есть сделка, и ничего менять я не собираюсь.
Он вдруг развернулся, чтобы, видимо, уйти, и я неожиданно схватила его за рукав сюртука, заставив остановиться. Клянусь, я и сама не предполагала, что посмею так себя повести, но мой страх испарился за желанием помочь сестре.
– А я не отпущу вас, пока вы хотя бы не пообещаете подумать!
Какое-то время он просто смотрел то на мои пальцы, сжимавшие его рукав, то на меня. Пришлось отпустить его, в конце концов, когда я почувствовала, как далеко всё это зашло.
– Вы на всё готовы ради сестры, – произнёс он с неприкрытой печалью в голосе, что опять-таки меня поразило.
– Да, потому что я люблю её. Но любите ли вы её хоть немного, чтобы понять, что ей на самом деле нужно?
Он отвернулся от меня и стал глядеть на развалины монастыря. О чём он думал эти несколько минут, к каким решениям пришёл, я не догадывалась. Между тем сквозь тучи понемногу пробивались к земле солнечные лучи, и я сама на какое-то время отвлеклась: к северу от дороги раскинулся лес, он темнел и тогда, не освещённый солнцем; на востоке же было свободно и пусто – там нельзя было увидеть ничего, кроме зелёных лугов.
– Ответьте мне, мисс, и ответьте честно, будто перед Богом, – заговорил Готье, выводя меня из задумчивости. – Вы бы отреклись от своей мечты ради чужого счастья? На что вы готовы пойти, чтобы защитить дорогого вам человека?
Я тут же подумала о Кардиффе, об экзаменах и о том, чего я смогла бы добиться, попади я в это драгоценное мне заведение. Как замечательно будет увидеть новые места, новых людей, и работать, работать и жить только ради себя… Но потом я подумала о сестре и матери, и снова защемило сердце.
– Я отвечаю вам со всей честностью… Я бы перенесла любые лишения за неё.
– Почему?
– Потому что дороже неё у меня никого нет. К тому же, мои желания по сравнению с их любовью – это так… мирские увлечения.
На мои откровения он ничего не ответил. Но под его пристальным, сожалеющим взглядом мне снова становилось не по себе. Я мысленно умоляла его поторопиться, рядом с ним я ощущала себя уязвлённой и едва ли не обнажённой. Неприятнейшее чувство. А когда он заговорил, я не сдержала вздоха облегчения.
– Я обещаю вам подумать о Коллет, если и вы пойдёте мне на встречу, – когда я понимающе кивнула, он достал из кармана такой же белый платок, которым перевязал недавно мои раненые ладони. – После свадьбы я планировал уехать в Лейстон, где у меня намечены две крупные стройки. Моё присутствие там не обсуждается. И, конечно, моя жена обязана будет разделить со мной ту уединённую жизнь. Поскольку мы с вашей сестрой до сих пор официально не обручены…
Он вдруг взял мою правую руку, повернул ладонью вверх, и из платка в мои раскрытые пальцы упало кольцо. Я взглянула на Готье с непониманием, а он едва заметно улыбнулся и поспешил меня успокоить:
– Традиции требуют обручения перед венчанием. Поэтому я вверяю вам это кольцо, кольцо для моей невесты. Не знаю, почему, но я вам доверяю… Полагаю, вы знаете, что с ним делать. Отдайте его Коллет, а там…
Он многозначительно промолчал, высокомерно пожав плечами, затем откланялся и заявил, что ему пора уходить. А я едва не забыла сделать реверанс. Позже, рассматривая кольцо из червонного золота по дороге домой, я заметила на его внутренней стороне вырезанную дату: ту самую дату, которую Готье назначил для свадьбы. Неужели он так и не передумает насчёт Коллет? И чья свадьба состоится через пять дней?
Глава 5. Я – невеста
Я как раз ожидала почту, когда Коллет в уже привычной задумчивости прошла мимо меня наверх. Я знала, что она собирает вещи и готовится отбыть с Готье в Лейстон после венчания. И меня пугало отсутствие каких-либо эмоций с её стороны по этому поводу. Но кольцо, которое Готье отдал мне по доверию, всё ещё находилось у меня. А вот сил на то, чтобы отдать его сестре, как-то не обнаруживалось. И я тянула с этим делом до последнего.
Почту принёс отчим, принёс примерно за три часа до сумерек, и я с великим облегчением нашла среди чеков и счетов мистера Брама долгожданный конверт из Кардиффа. Две недели назад я, по соглашению с руководством пансиона, отправила им свои письменные данные, а также сочинение на вольную тему, входящее в условия поступления. Нечто вроде экзамена первого этапа. И хотя результаты его проверки и оценки на окончательное решение директоров не особо влияли, я возлагала на свою работу огромные надежды. Получить одобрение этого сочинения для меня было сравни поступления.
С дрожью в руках я открывала конверт, разворачивала письмо, и даже выдержала паузу перед тем, как начать читать. Но первые же строки убили все мои надежды, мне показалось тогда, что земля ушла из под моих ног.
«Мисс Кейтлин Брам,
дирекция Эйвинчес-Хилл благодарит вас за труд и желание обучаться у нас, однако, присланная вами работа не набрала нужного количества положительных оценок для прохождения первого этапа поступления… »
Разбита? Унижена? Оскорблена? В тот момент мне казалось, что все эти понятия относятся ко мне. И хотя слёз не было, я готова была кричать от отчаяния, что я и сделала: схватив маленькую подушку, я вцепилась в неё пальцами, уткнулась лицом и стонала, и ныла, обозлённая и расстроенная.
Они писали что-то ещё: о последнем шансе, о том, что у меня имелся целый месяц на подготовку; не скупились даже на утешительные слова. Но для меня уже всё было кончено. Я не привыкла к подачкам, моя гордость была задета, и я не могла допустить и мысли о том, как проведу ещё один месяц. И если я снова получу отказ? Это меня навсегда сломает.
Спрыгнув с подоконника, я смяла письмо в руке и бросила его на тлеющие в камине угли.
Оказывается, все, кто осуждал мои стремления, были правы. И у меня больше не было сил с ними спорить.
– Maledetto! [1]
Пресловутое письмо сжалось, бумага почернела и вспыхнула. Вот и всё. Я сожгла свой второй шанс. И всех итальянских ругательств не хватило бы, чтобы унять мой гнев. Однако, именно в тот момент из кармашка моего передника выпало кольцо, которое я не решалась отдать Коллет. Странная, неясная мысль осветила моё сознание, но этой вспышки было вполне достаточно, чтобы я всё поняла.
Если же сама судьба твердит мне помочь сестре и спасти её любовь, то кто я такая, чтобы сопротивляться?
Этот вариант устроил бы всех. Готье получит жену, отчим – свои деньги, и будет на что содержать маму в госпитале… Да, этот вариант устроил бы всех, кроме меня.
На то, чтобы всё хорошенько обдумать, мне понадобилась целая ночь. И я сидела за столиком в нашей спальне, размышляя над тем, что собираюсь натворить. Единственной проблемой оставалось то, как отреагирует на это Готье…
Значит, нужно поставить его перед фактом, не давать повода для мысли, что есть иной вариант. Просто сделать так, чтобы он не смог достать Коллет, пока я всё не исполню.
К рассвету я чувствовала себя беспомощной, слабой, разбитой. Но, глядя на запотевшие окна и треснувшее дерево оконных рам, я вдруг пришла в себя, и я заверила себя, что поступаю верно. Я просто исполняла свой долг.
***
Как же громко кричал мистер Брам! О, мне кажется сейчас, что в тот день соседи в полной мере ощутили на себе силу его голоса. Отчего он не решил взяться за карьеру певца?
– Как сбежала?! Когда и куда? – восклицал он нетерпеливо. – Рэтмор увёз её?
– Да, и это случилось ночью.
– Неблагодарная дрянь! Она моей смерти хочет!
– Примерно таковым было её последнее желание. Только выразилась она иначе, сэр.
Поскольку отчим был чересчур занят проклятиями в адрес Коллет (ныне уже миссис Рэтмор) и её спутника, моего безразличного тона он не замечал. Примерно так я и представляла его реакцию на её побег, который, к слову, я сама и организовала. Рэтмор и сестра сбежали, как говорится, по-простому, в тихую. Ночью, с минимальным багажом в самом дешёвом экипаже, и, естественно, не без слёз.
Мне теперь странно, что тогда я сама не плакала. Но я никогда не забуду лица Коллет, когда я сказала, что ей не придётся выходить за Готье, что она сможет жить со своим офицером вопреки всему. Она разрыдалась, обнимая меня, при том делая попытки отказаться от этой затеи. Весьма скудные попытки, должна заметить. Но я её не виню – ей было, ради чего оставлять меня. Что же касается меня… Я была убеждена в том, что для собственного светлого будущего я уже ничего сделать не смогу.
Прекратив ругаться, отчим тяжко вздохнул и опустился в своё любимое старенькое кресло напротив окна, откуда был виден наш задний двор с различным хламом, сложенным небольшими кучками.
– Сейчас же отправлюсь на почту, – устало произнёс мистер Брам. – Пошлю Готье телеграмму, он их догонит. Он сможет. Он вернёт эту упрямицу домой.
– Вообще-то, вам не обязательно куда-то идти. Я уже позвонила камердинеру мистера Готье, так что тот прибудет сюда с минуты на минуту. Можете сами ему всё объяснить.
– Господи Боже! – он возвёл руки и в отчаянии запричитал. – В этом доме я ничего не решаю, ничего! Эти девчонки сведут меня с ума! Будь ваша мать здесь, о, будь она здесь…
На самом же деле, зря он упомянул матушку, ибо она никогда не была руководителем и предпочитала во всём полагаться на мужчин. Ещё одно доказательство того, что замуж выходить не так уж и выгодно… Но именно тогда матери рядом не было, а отчим, став жертвой наших с сестрой импровизаций, потерял бдительность и даже власть.
Ожидая мистера Готье и до дрожи в руках опасаясь последствий своего поступка, я посмотрела на отчима и вдруг осознала, что он являлся всего лишь частью большого семейного горестного скандала и казался теперь таким старым, несчастным, больным. Стало неимоверно жаль его амбиции, происходящие из бедственного положения семьи, в которую, кстати говоря, он попал не так давно.
Неужели я была такой отходчивой, раз мне стало жаль разрушителя счастья родной сестры и своего собственного? Но Брам любил нашу мать… И обещал заботиться о нас… Чтобы мы жили в достатке до конца жизни… Видимо, в своих обещаниях он решил пойти до конца.
И с этими мыслями я глядела в окно, на дорогу перед нашим домом. Когда автомобиль Готье показался из-за холма, я настолько струсила, что отпрянула вглубь комнаты, боясь лишний раз вздохнуть. Но сделанного было не воротить: рано утром я пришла на почту, откуда можно было дозвониться до офиса Готье, где он принимал клиентов с их строительными заказами со всей округи, оповестила его камердинера о встрече, не терпящей отлагательств, затем просто вернулась домой.
У меня не было иного выхода, я действовала спонтанно, а Коллет была уже так далеко, так далеко… И кто бы посмел её осудить?
Джейсон Готье вошёл без стука, но никто из нас не обратил внимания на эту небольшую вольность. Он даже не поклонился, появившись перед нами, а стоило мне взглянуть на него, как я тут же растеряла всю свою решимость. Я боялась его. Его незримой власти над людьми, над нами в особенности…
Он напоминал мне ворона; эдакая чёрная птица, высокий тёмный призрак в глуши без упокоения. И эта его чёртова повязка на левом глазу… Боже, до чего же меня раздражала эта физическая скрытность и неопределённость образа в целом!
Я до сих пор помню каждую секунду его пребывания там, каждое его движение. Как он злобно смотрел то на отчима, то на меня, как резким движением распахнул сюртук и дёрнул головой, будто пытался отогнать неприятные мысли, как его молчание действовало на нас хуже любых гневных ругательств. Любому, кто никогда не общался с ним, показалось бы, что он не так уж и злился, но я-то знала, прекрасно знала… А когда он заговорил, я содрогнулась от резкости его тона:
– Вы обманули меня, мистер Брам. Вы и ваша воспитанница. У нас был уговор, закреплённый бумагой уговор, а вы его нарушили. А я не люблю, когда кто-то не держит обещания.
Я не удивилась, когда отчим принялся оправдываться, приводя самые нелепые аргументы. И, судя по бесстрастному выражению лица нашего гостя, он ни на секунду не попался на эти жалкие попытки оправдаться.
– Мы ещё можем их догнать, я уверен в этом, – мялся мистер Брам. – Коллет вернётся, и я обязательно накажу её за подобную выходку! А заодно и её назойливую сестру, которая сунула нос не в своё дело…
Вот как! Время расплаты, занятно! Но не успела я принять вызов и начать защищаться, как вдруг Готье, пристально глядя на меня, спросил:
– Так это действительно вы? Вы ей помогли сбежать? – я удивилась ещё больше, когда он смягчился, и голос его стал насмешливым. – Интересно, очень интересно. Вы что же, сидели по ночам, разрабатывая план побега? А наброски у вас не сохранились?
– Какие ещё наброски? – спросила я.
– Вашего плана побега! Что ж, мистер Брам, мне вас действительно жаль. Когда в доме столько женщин, не удивительно, что вы потеряли авторитет, и теперь здесь никто вас не слушается.
Я поняла, что он откровенно насмехался над нами, к тому же, он высмеял мой порыв помощи сестре. От такой наглости я, видимо, побагровела, ибо почувствовала, как жарко мне стало и душно. Мысленно я стала молиться, как бы попридержать свой язык и не наговорить больших глупостей.
Мы с отчимом молчали: он не знал, как ещё оправдаться перед человеком, способным отнять у него всё, а я понятия не имела, как сделать то, на что я уговаривала себя всё утро. Было невероятно страшно вот так сдаться, отдать себя неизвестности…
Готье уже надоело ждать, и я видела, как он напрягся перед тем, как заговорить:
– Вижу, что вам обоим более нечего мне сказать. Я лишился невесты, потерял драгоценное мне время, и в Лейстон поеду ни с чем. Кажется, ваша супруга нездорова, да, сэр? Что ж, жаль, ведь её лечение придётся прервать… И ваш дом… Довольно сносный и уютный. Да, очень жаль!
Я поняла, что он собирался уходить… И всё бы кончилось! Да, всё бы остановилось… Услышав стон отчаяния, который мистер Брам издал за моей спиной, я уловила момент и решительно обратилась к Готье:
– Прошу вас, сэр! Подождите! Это всё-таки я написала вам… И у меня есть к вам предложение. Надеюсь, вы хотя бы выслушаете его.
Он остановился, очень внимательно, испытующе посмотрел на меня, затем вдруг попросил отчима нас оставить. Такого я никак не ожидала и поначалу растерялась. Отчим с явной неохотой вышел из гостиной, бросив в мою сторону неопределённый взгляд, и мы с Готье остались наедине.
Я стояла позади узкой софы, держась за её спинку, а Готье – у чёрного камина. Сделав глубокий вдох, гость пригвоздил меня к месту своим тяжёлым взглядом и раздражённо произнёс:
– Как я понимаю, вы осознанно вызвали меня. Ещё более осознанно помогли моей невесте сбежать.
– Формально, она так и не стала вашей невестой.
– Хм, так она не взяла то кольцо?
– Я ей его не отдавала, – произнесла я дрожащим голосом. – Но оно до сих пор у меня, не волнуйтесь.
– За кольцо я не волнуюсь, – сказал он и сделал шаг в мою сторону, что заставило меня сжаться. – Только за тех людей, которые ожидают меня в Лейстоне. Стройка стоит без меня, и я намеревался вернуться туда уже женатым человеком, но… Вы, ваша сестра, ваша семья сделали из меня посмешище. Я старался быть терпеливым, сдержанным, но меня обманули, оставили без денег и без невесты… Нет, нет, я знаю, о чём вы хотите спросить. В Глиннет я вряд ли вернусь. А если и вернусь, то не ради очередной невесты, да и в такой глуши, как Лейстон искать можно разве что у папаш-фермеров… Мне надоели поиски, мисс Кейтлин.
Это был самый подходящий, идеальный момент для того, чтобы признаться. Но я снова струсила, боялась даже слово сказать. А он по-простому пожал плечами и хмыкнул.
– Так вы больше ничего не хотите мне сказать, мисс Кейтлин?
Но я должна была. У меня не было иного выбора. Всё, что мне оставалось – убедить себя и его. С собой я почти справилась, но вот он… И именно в то мгновение я собрала волю в кулак и кивнула.
– Вы правы, сэр. Я хочу кое-что вам сказать. Из-за вашей гордости и жадности… то есть, принципиальности, моя сестра вынуждена была убежать. Да, мы поступили опрометчиво, но по-другому никак! Коллет влюблена, и вам эту любовь не удалось бы сломать. – Я перевела дух и решила несколько смягчить резкость своих слов. – Но раз иначе вы не желаете… Раз вы так спешите жениться… Я предлагаю вам сделку. Вы поможете мистеру Браму разобраться с долгами, а заодно поддержите нашу матушку в госпитале. Ей нужен лучший уход, а мой отчим не может себе этого позволить. И, да, ещё вы оставите Коллет и её мужа в покое! Я должна быть убеждена, что они живут без преследования…
Резким движением руки он заставил меня замолчать, и его голос снова зазвучал насмешливо:
– Так, так, постойте! И чего же ради я стану всё это делать?
– Вы хотели найти себе жену. Вы и нашли. Я сама поеду с вами в Лейстон, – я ощутила ком в горле и тошноту, но всё же стойко договорила. – Я поеду с вами как ваша супруга.
Несколько минут он молчал, то отворачиваясь и глядя в пол, то заново разглядывая меня. Когда он встал в профиль, правым боком ко мне, я не сдержалась и отметила про себя, что он был довольно хорош собой. Когда, конечно же, не была видна его отвратительная повязка. Пусть и слишком бледный, худощавый, с высокими скулами и чёрными, как ночь, густыми волосами, длинными прядями спадающими на лоб, он являл собой идеал состоятельного джентльмена. Неудивительно, что три года назад он привлёк внимание сестры…
О чём я думала тогда, вверяя свою судьбу этому человеку?
Дрожа всем телом, я со страхом ожидала его слов, как смертного приговора. И в глубине души я желала, чтобы он счёл меня сумасшедшей и отказал мне.
– Вы самая отчаянная особа, какую я когда-либо знал. Почему же я должен остановить свой выбор на вас, в конце концов?
Прежде, чем я смогла привести какие-то доводы в свою пользу, он заговорил, быстро и строго, не сводя с меня глаза:
– Я считал вас куда более рассудительной, здравомыслящей леди. Я даже оценил ваше стремление к самопознанию…
– А я помню, как вы указали на то, что я рискую остаться одинокой старой девой!
– И теперь вы бросились исправлять это недоразумение? – он прищёлкнул языком и гаденько ухмыльнулся. – Хотя я намекнул вам об одиночестве, это не отменяет того факта, что я уважаю ваш исключительный выбор. Теперь вы ставите меня в тупик, выдвигая свою кандидатуру на роль моей жены… Словно это торги на базаре!
