Екатерина Асмус
Времена (сборник)
Девяносто девять пенсов
Сэр Эндрю Кларк Шестой пребывал в крайней степени раздражения. На совете директоров Кампании было решено: кто-то должен лететь в Москву. И этот кто-то – по обоюдному мнению Синдиката Дряхлых Белых Воротничков – почему-то должен был быть именно он. Как самый младший партнер, да, сэр!
Сэр Эндрю Кларк Шестой на протяжении своих неполных тридцати шести лет, ни разу не перемещался в сторону Востока. Запад казался ему гораздо надежнее. Что же касается России, то жизнь на этом далеком континенте казалась сэру Эндрю примерно такой же опасной, как пребывание в диких джунглях или в заснеженных краях вечной мерзлоты. Понаслышке он знал, что в Москве по улицам бродят медведи в ушанках, с водкой и гармошками, и даже фамилия нынешнего предводителя тамошних аборигенов – Медведев.
Несчастья повалились на сэра Эндрю, словно из рога изобилия с той поры, как его папаша – сэр Эндрю Кларк Пятый проиграл в покер все наследство предыдущих поколений подчистую, и, не оставив сыну ничего, кроме титула и долгов, отправился вслед за теми, кто это наследство упорно наживал многолетними биржевыми махинациями. А посему, сэр Эндрю Кларк Шестой, баронет и эсквайр, в прошлом – баловень судьбы, а ныне всего лишь обычный человек, не имеющий даже личного слуги, вынужден был подчиняться дурацким указаниям Синдиката Дряхлых Белых Воротничков.
Чертыхаясь на чем свет стоит, сэр Эндрю Кларк Шестой вытащил на свет божий ничем не примечательный темно-синий чемодан и начал собираться в дорогу.
Алка дрожащими руками напряженно выгребала из карманов завалявшуюся там лондонскую мелочь. И терзало ее жуткое похмелье после празднования «Последнего Дня Отпуска В Англии». Деньги были профуканы все, абсолютно, «эпсэлютли», как тут в Британии говорят. Пересчитав скудные гроши, Алка решила не унывать. На кофе и завтрак в аэропорту хватит, выпивку в самолете бесплатно подают, а в родной Москве можно снова настрелять денег в долг и спокойно отмечать «Первый День Прибытия На Родину После Отпуска В Англии».
Чемодан был тяжел, словно набит кирпичами, а голова казалась наполненной шипами кактуса. Стоя в аэропорту Хитроу в очереди на регистрацию, Алка считала минуты, когда можно будет, наконец, добраться до заветного прилавка с «кофиём». Впереди меланхолично читал газету моложавый «инглиш». Такого с нашими не спутаешь: прилизанный, причесанный, в светло-серо-жемчужном верблюжьем пальто и шарфике в тон, а главное – в белых замшевых ботинках! Во, кретин, думала Алка, вяло разглядывая мужика, это в Москву-то, да в межсезонье, в нашу грязищу и слякоть… Плакали твои ботиночки… Бросив взгляд на багаж британского чудака, состоявший из одного единственного чемодана, Алка заметила симпатичный оранжевый замочек и встрепенулась: замочек-то! Несколько дней назад она приобрела хорошенький блестящий никелированный замочек для багажа в популярном среди ее зарубежных подруг магазине «99 пенсов». Не очень доверяя товарам китайского производства даже здесь, в Англии, Алка все же пошла на поводу – местные подруги уверяли ее, что «Китай для Англии – это совсем не то, что Китай для вашей России». И снисходительно так улыбались. И Алка решила: ладно. Замочек пусть будет в их пользу, все равно он понадобится, да и трата невелика. С трудом выудив упаковку с замком из бездонной женской сумочки, Алка, преодолевая нещадный тремор в пальцах, стала вскрывать пластмассовую упаковку. Когда же ей, наконец, удалось содрать прозрачную шелуху, удивлению ее не было предела. Вместо дырочки для дужки, в замке не было ничего. То есть дужка была, но дырочки, куда ее вставлять, чтоб замок закрыть – не было! Немало изумляясь такому неожиданному ходу великой китайской мысли, Алка, на своем наипаршивейшем английском попросила стоящего впереди нее того самого «инглиша» последить за ее чемоданом, и помчалась прямиком в ближайший киоск, дабы приобрести замок в рабочем состоянии. По счастью, нужное тут же и нашлось. Выбор, правда, был невелик, но оранжевый швейцарский замочек вполне Алку устраивал. Потому что, глядя на марку страны-производителя, не возникало и тени сомнений по поводу исправности сего механизма. Вернувшись в очередь, Алка поблагодарила соседа и принялась прилаживать покупку к чемодану. «Инглиш» буркнул из-за газеты: «велкам», но Алке уже было наплевать на его малое дружелюбие, близилась стойка регистрации, а за ней – избавление от багажа и заветный буфет, где можно, наконец, пропустить кружечку горячего кофейку, на время унять похмельный тремор и гул в бедовой голове. На паспортном контроле Алка обскакала меланхоличного и медлительного «инглиша» – тому, видно спешить было некуда – и устремилась к буфетной стойке.
– Будьте добры, кофе, – начала было она, но спохватившись, что тут еще совсем даже не Москва, спешно поправилась: – Э кап оф кофе, плиз.
Сзади послышались смешки, но Алка, не обращая внимания, ухватила теплый бумажный стаканчик, пристроилась за столик.
– Ты откуда? То есть – куда? – раздалось над ухом.
Двое симпатичных парней стояли и разглядывали ее.
– В Москву, – ответила Алка. – Из Москвы!
И все втроем рассмеялись. Оказалось – летят они одним и тем же рейсом. Алка обрадовалась – не придется скучать в поднебесье.
В салоне самолета ее новые знакомцы развили бурную деятельность. Они умело обменяли места, чтобы ей оказаться с ними рядом. Они заказали напитков и закуски в бортовом магазине. Они готовились к полету всерьез, они не хотели терять ни минуты драгоценного времени. И понеслось – поехало! Коньяк греческий, шампанское французское. Шутки-прибаутки… Алка хохотала как безумная. Ребята оказались такими милыми! К тому же намечался роман – тот который сидел рядом, недвусмысленно брал ее за руку при любом удобном случае. Поскольку ничего серьезного в Лондоне Алке зацепить не удалось, а в Москве, кроме двух «бывших» ее никто не ждал, она сочла новые знакомства самыми благоприятный обстоятельствами.
Сэр Эндрю Кларк Шестой безуспешно пытался заснуть в самолете. Безумные русские, коих в летающем бараке набралось подавляющее большинство, скупили, похоже, весь бар и решили, вероятно, выпить приобретенное непременно здесь, на борту. Шум и гам стоял как в королевском птичнике, девчонки хохотали визгливо, будто гиены, а почтенные, казалось бы, матроны, поминутно сновали по узкому проходу в туалет и обратно, утирая покрасневшие, опухшие лица. Сэр Эндрю отгородился от этого балагана газетой. Предвкушая еще два часа лету в ликующем зверинце, он вновь и вновь нещадно костерил Синдикат Дряхлых Белых Воротничков.
Саму посадку Алка не запомнила – увлеченно целовалась с соседом. Но пограничный контроль прошла, собравшись из последних сил и с трудом подавляя глупое хихиканье. У ленты с багажом Алка вновь заметила хмурого «инглиша» в белых ботах. Тот уныло взирал на ползущие чемоданы, дожидаясь своего. Отметив про себя, что не зря говорят насчет иностранцев, будто все они – зануды, Алка, при помощи новоиспеченного кавалера ухватила свой синий чемодан, горделиво сияющий оранжевым фонариком нового замочка, и устремилась на выход, где ее ожидали приятные приключения с непременными застольями. На улице решали – как и куда ехать, в итоге получилось: Алка и Максим (новый ухажер) поедут прямо к ней, а Коля приедет попозже – ему нужно непременно заскочить домой на минутку.
Сэр Эндрю Кларк Шестой недоуменно смотрел на медленную багажную ленту, по которой уже в который раз прополз единственный оставшийся невостребованным чемодан. Видно, какой-то пьянчуга так и уехал домой без багажа. Однако его собственного чемодана не наблюдалось нигде! Куда же мог подеваться чемодан сэра Эндрю? Сомнений не было – его сперли! Чего и следовало ожидать! В дикой стране, с медведями, упившимися водкой, где царит безобразие и беззаконие, у любого приличного человека могут запросто увести чемодан, причем, прямиком из самолета.
Сэр Эндрю обреченно вздохнул и пошел искать представителей местных властей.
По дороге домой Алка и Максим посетили продуктовый магазин и затарились на славу. Вечер обещал быть весьма томным. О дружочке Николае они уже думать забыли и целовались в лифте с нетерпением, присущим лишь только что познакомившимся парочкам. Ворвавшись в квартиру, они засуетились, как преступники у свежего трупа. Однако, Алке захотелось все же сначала блеснуть перед Максимом во всей красе парадно-выходного платья, прежде чем показаться кавалеру без оного. Платье мирно покоилось в чемодане, Алка вытащила из сумки ключик с целью открыть новенький замок. Однако ключик никак не желал попадать в предназначенное ему гнездо. Алка призвала на помощь Максима – и все безрезультатно. Ключ и отверстие замка не совпадали! С Алки слетел последний хмель, романтика обстановки улетучивалась как ненадежный утренний туман. Потные, раскрасневшиеся от тщетных усилий и злые, сидели они нелепо на корточках возле заколдованного чемодана.
– Слушай, а это вообще, твой чемодан? – внезапно спросил Максим, закуривая сигарету.
– А чей он, по-твоему? – мгновенно завелась Алка и осеклась. Присматривалась она к чемодану все внимательней и спина ее холодела. Чемодан был темно-синий и квадратный. А собственный, Алкин, был, как помнится, суженный кверху и довольно яркий – цвета, так называемой «берлинской лазури». Оранжевый же, новехонький замочек, по которому собственно и был чемодан опознан Алкой в аэропорту, задорно торчал, словно дразнящийся высунутый язык.
Сэр Эндрю Кларк Шестой на своем безупречном английском языке уже битый час пытался объяснить непредсказуемо меняющимся дежурным теткам в синих почему-то передниках, ситуацию с пропажей чемодана. Но видно тетки попадались все какие-то не те, так как пугались незнакомого языка и убегали, со страхом поглядывая на белые боты сэра Эндрю. Наконец, одна из них, украшенная гербовыми значками, распознала-таки слово «леггидж», то есть «багаж» и повела его по длинным коридорам куда-то в глубинные недра аэропорта. Втолкнув, весьма непочтительно, сэра Эндрю в комнату, сплошь заваленную различной конфигурации предметами: чемоданами, баулами, сумками, мешками, кутулями различных длин и объемов, коробками, тубусами, пластиковыми кейсами… Несколько гитарных чехлов томились тут же. Даже валторна, позабытая нерадивым хозяином, свернулась клубком в углу, будто мелкий одинокий удав. За столом под светлым пятном согнутой в три погибели лампы, восседала очередная служащая в гербах. Бумажные горы, покрывающие стол, не мешали, однако, даме закусывать жирным кремовым тортом. Авиаработница с аппетитом жевала, запивая сладкое масляное месиво чаем из огромнейшей не очень чистой кружки. Дама посмотрела на сэра Эндрю с отвращением.
– Вам что, гражданин? – прозвучали непонятные слова.
На своем безупречном английском сэр Эндрю вновь начал объяснять ситуацию с чемоданом. Дама с удивлением вытаращила глаза и заорала как потерпевшая:
– Маня!! Маань!
Сэр Эндрю начал было извиняться, думая, что чем-то испугал чревоугодливую аборигеншу, но тут явилась еще одна особа женского пола, вероятно Маня.
Далее диалог шел на непонятном сэру Эндрю Кларку Шестому русском языке.
– Чего звали, Тамар Никитишна?
– Да тут какой-то иноземец заблудился! И носит их, что дома не сидится? Узнай, что он хочет.
– А на каком языке-то он говорит?
– А я почем знаю? Английский вроде!
– Да я Тамар Никитишна, «инглиш»-то не очень, в школе «дойч» учили!
– Так и я «дойч» – будь он неладен. А все одно – не помню ни хрена! А в нашей смене кто инглишу-то спикает?
– Да какое там!.. У Ленки дочка заболела, Райка пораньше отпросилась – свекруху из Козлищенска встречать нужно…
– Так что ж делать-то с ним? Сам не уйдет!
– Ладно, попробую я, – сжалилась Маня.
– И то дело! А я пока Толику позвоню, с милиции нашей, он вроде инглиш знает, как встречу его – так – то «бай», то «хелло» говорит.
Тамара Никитишна начала яростно тыкать в телефонные кнопки, а Маня тем временем обернулась к сэру Эндрю.
– Вот ду ю вонт? – с трудом выдавила она из мозговой подкорки вопрос.
Услышав родную речь, хоть и сильно искаженную, сэр Эндрю на радостях разразился длинной и пространной тирадой, повествуя обо всех своих злоключениях.
Маня, с застывшей от ужаса и непонимания улыбкой, кивала как китайский болванчик.
Сэр Эндрю Кларк Шестой закончил речь и в ожидании воззрился на Маню. Та мычала нечто невнятное. Неизвестно, чем закончился бы сей диалог, но тут дверь растворилась, и в комнату проник милиционер по самой что ни на есть «по форме». С его появлением стало значительно меньше пространства – мужик был весьма крупный, розовощекий, пышущий здоровьем и деревенской радостью.
– Чего тут у вас, Тамар Никитишна? – весело пробасил детина, возвышаясь горой над худощавой и невысокой личностью потомственного аристократа сэра Эндрю Кларка Шестого.
– Так вот, британец потерялся! Ты поговори с ним, умеешь ведь!
Детина обрадовался как ребенок. Мощной лапой он огреб сэра Эндрю за плечо и заорал жизнерадостно ему прямо в ухо: «Хау ду ю ду, камарад! Ду ю лайк ауэр сити Москау??»
От этих завываний сэр Эндрю потерялся окончательно. Холодный пот пробил его, когда он представил себе картину, как этот неандерталец поволочет его в тюрьму ни за что ни про что. И сэр Эндрю зачастил скороговоркой, обращаясь к служителю порядка, убеждая его в том, что он ни в чем не виноват, а наоборот, неизвестное лицо украло у него, сэра Эндрю чемодан…
Милиционер слушал внимательно, не перебивал и кивал одобрительно, с пониманием.
– Неужто, наконец, мои мучения закончатся? – мелькнула зыбкая надежда в сердце неудачливого баронета.
Но судьба не была благосклонна в тот день к сэру Эндрю, потому как вскоре выяснилось, что бравый вояка тоже ничегошеньки не понимает из того, что ему говорят…
Алка, чертыхаясь, перла чемодан по московской слякотной грязи. Кавалера под названием «Максим» как ветром сдуло, когда выяснилось, что она умыкнула из аэропорта чей-то неизвестный чемодан. И неважно, что случайно… Мало ли что… Алка выслушала эту жалкую тираду и с презрением выгнала самолетного приятеля вон. «Так тебе и надо! – ругала она себя, – Разве может получиться что-то путное с тем, с кем знакомишься в транспорте?» И, схватив чемодан, она поволокла его обратно, в аэропорт, дабы обменять на свой собственный.
Преодолев кордоны и преграды, Алка, злая и запыхавшаяся ворвалась в уже известную нам комнату хранения утерянного багажа, и с порога заорала: «Я перепутала чемоданы!» Четыре головы враз повернулись на ее призыв ко вниманию. И восемь пар глаз смотрели с надеждой утопающих, увидевших шлюпку. Алка выдвинула чемодан вперед. Один из четырех бросился к нему, как к родному дяде, и Алка узнала в человеке того самого манерного «инглиша» в белых ботах! Так вот чей чемодан она увезла случайно! Жалость прихлынула к доброму женскому сердцу чистейшей славянской породы. Живо представила она, как бедняга «инглиш», не умея сказать ни слова на нормальном русском языке, пытался по своему, по-тарабарски, объяснить нашим про этот идиотский чемодан! А наши-то и по-нашему иной раз не очень кумекают, а тут и вообще! И Алка, собрав весь свой скудный словарный запас английских слов начала горячо извиняться. Сэр Эндрю Кларк Шестой, услышав вновь родную речь, не смог больше сдержать своих чувств. Он бросился на шею Алке, позабыв начисто правила поведения истинных джентльменов в обществе, и бурно зарыдал.
Сэр Эндрю Кларк Шестой, натерпевшись бед, но благополучно возвратившись на Родину, поставил строгое условие Синдикату Дряхлых Белых Воротничков: он наотрез оказывается летать на Восток. Куда угодно, на какой угодно срок, любые дела, но только не восточный сектор, да, сэр!
Ну, а Алка… Что ж, она, как истинная леди, никогда и ни в чем не перечит своему мужу!
Письмо для Коломбины
Были времена, когда они встречались часто.
И, каждый раз, при виде нее, его сердце начинало биться сильнее.
Он принимал всерьез все ее выходки, даже те, которые сама она всерьез не воспринимала.
Он говорил: «Коломбине дозволено все». И назидательно прибавлял: «Кроме любви!»
Она смеялась и целовала его в лоб, а иногда и в губы. Потому что ей казалось – уж она-то точно знает, кому любовь дозволена.
Прошло время.
Они стали встречаться реже.
Но при виде нее, как и прежде, его сердце начинало биться сильнее.
Он предлагал ей турпоходы, термос с чаем и коньяк из железной самодельной фляжки.
А она хохотала в ответ и уходила красоваться в ресторанных залах, пила там шампанское и курила тонкие сигаретки, поместив их в длиннющий мундштук.
Шли годы.
Теперь они встречались чрезвычайно редко!
Но сердце его, при встрече с ней, как и прежде, билось часто-часто.
Как-то раз в отчаянии он крикнул: «До фотомодели ты все же не дотянула!»
А она улыбнулась ему и сказала: «Какой же ты стал сварливый!» И погладила его по щеке.
Лет десять они не встречались. И вот, однажды, возвратившись из дальних странствий, она обнаружила в почтовом ящике письмо. В наше время так редко посылают настоящие письма. А это письмо было от него. Удивленная, она вскрыла конверт и прочла:
«Прими мои искренние уверения в совершеннейшем к тебе уважении. Таких женщин, как ты, я за всю свою жизнь встречал не много, а если быть точным, то не встречал НИКОГДА! Считай это объяснением в любви, а также изъявлением надежды на продолжение нашей дружбы. Для меня ты всегда – все та же Коломбина».
Прочитав письмо, она аккуратно убрала его обратно в конверт, и, задумчиво улыбаясь, пошла домой. Теперь по вечерам она вынимала письмо из конверта и перечитывала его. А иногда и нежно поглаживала ладонью.
И вот, они снова встретились. При виде нее сердце его забилось сильно-сильно. Но он ни словом не обмолвился о письме. Она тоже избегала этой темы. Они поболтали о прошлом – с видимым удовольствием. Потом о настоящем – посетовали на обстоятельства. И о будущем – несколько напряженно и настороженно. И разошлись, пообещав друг другу новые встречи.
Вероятно, до следующего письма.
Цикл «закон непротиворечия»
Бумажный человечек
– Ну что, гражданочка Воскресенская? Вспомнили еще что-нибудь, или нет?
– Простите, но я в прошлый раз рассказала вам все, что знала. У меня нет о нем никаких известий!
– Как же так получается, гражданочка? У вас муж сбежал, а вы ничего не знаете. Разве так в советской семье советские люди относятся друг к другу? Вы что же, не интересовались делами вашего мужа?
– А что я могла знать? – Лидия Сергеевна чувствует себя крошечной и ничтожной в мрачном тесном кабинете. Слезы стоят уже где-то у самых глаз. Только не здесь, Господи, не сейчас!
– Я зачитаю вам сейчас показания сослуживцев, бывших с вашим мужем на конференции в Великобритании. Они утверждают, что он еще в прошлой поездке постоянно общался с представителями вражеских капиталистических стран. А ведь тогда вы ездили вместе с ним!
– Я вам клянусь, что ничего не знаю! Для меня побег моего мужа за границу был страшным и неожиданным ударом. Я говорила это на трех предыдущих…
Лидия Сергеевна запнулась. Она не могла заставить себя выговорить слово «допросах». «Одеться нужно было по-другому», – метнулась запоздалая мысль, словно вспугнутый мышонок. Привыкшая всегда быть нарядной, Лидия Сергеевна внезапно с предельной ясностью почувствовала несоответствие своего модного заграничного костюма из кожи «лаке» и грязно-зелено-коричневых бесформенных мундиров собеседников. Сотрудники смотрели на нее спокойно и выжидающе грязно-зелено-коричневыми, под цвет кителей, глазами. Так смотрит богомол на свою жертву – с полным безразличием и сознанием своего неизбежного превосходства.
Чтобы не встречаться с этими глазами, Лидия Сергеевна уставилась в стену. Забыла! Плакат на этой стене еще в прошлый раз заставил ее дрожать от страха. Изображенный на нем бумажный человечек сминался под напором громадного кулака, на котором было написано: «Будьте бдительны!». Тело человечка было испещрено словами «шпионаж», «диверсия» «вредительство» и «провокация». Ужас, стоявший в глазах у человечка, был сродни ужасу, теснившемуся в сердце у Лидии Сергеевны – всепоглощающий и безнадежный. Лицо человечка казалось ей собственным зеркальным отражением. Такое же белое и испуганное. Но смотреть на мучителей было еще хуже.
– Зря вы запираетесь, Лидия Сергеевна. Мы ведь все равно обо всем узнаем. Да мы и так знаем. Мама у вас на пенсии. Дочка недавно в школу пошла. На работе у вас уже неприятности. И это понятно! Статистика, уважаемая Лидия Сергеевна! Показатели! Директору вашему зачем себя под подозрение подставлять, а? За укрывательство предателей Родины…
– Я не предательница! Я никогда не предавала Родину! Да, я ездила с мужем в заграничную командировку! Но мне же официальное разрешение дали! Да вы же сами, ваши сотрудники…
– Спокойнее, спокойнее, уважаемая Лидия Сергеевна! Мы помочь хотим вам. Жалеем вас. А вы так к нам относитесь. Голос повышаете. Нехорошо. Да, мы давали вам разрешение. Да, мы проверяли вас и вашего мужа. А в итоге? Что? Человек, казавшийся благонадежным, с хорошими показателями, вдруг – раз! И остается во вражеском капиталистическом лагере. А вы запираетесь. Не хотите нам рассказать, как все было.
– Я не запираюсь. Я действительно ничего не знала! Я ждала его из аэропорта, собрались гости, я пирог испекла…
Лидия Сергеевна опустила голову очень низко к столу, делая вид, что изучает микротрещинки – кору старого облупившегося лака. Пальцы ее вцепились в сумочку, и вся она сгорбилась, скукожилась, стараясь, стать еще меньше, еще незаметнее.
Но яркий круг лампы не отпускал, накрывал ее с головой, будто белого клоуна на арене – в пудре и слезах.
– Ну, вот опять. Слезами тут не поможешь, Лидия Сергеевна. А помочь можно, только рассказав нам, с кем и о чем ваш муж договаривался в прошлую поездку. Имена его друзей, контакты?
– Не знаю! Ах, ничего я не знаю, ну поверьте мне, ну пожалуйста!
– Вот так жена советского гражданина! «Не знаю»! Разве не должен каждый помнить, что враг не дремлет, что нужно быть бдительной? Из-за такой жены, как вы, ваш муж, советский человек, гражданин, попал в лапы агентов капиталистической пропаганды! Погнался за наживой. За долларом! Предал святое дело строителей мирового коммунизма. И вы думаете, на вас нет пятна? Вы ошибаетесь! Ваше «не знаю» – преступно. Вы должны были вовремя обратить внимание на разложенческие настроения вашего мужа, привлечь общественность, в конце концов! А вы предпочитали «не знать». А может, вы нас просто морочите? Укрываете своего мужа, а сами только и думаете, как перебраться к нему?
– Нет, нет, нет, я не думаю, как я могу, у меня мама, дочка, куда перебраться, как можно?
– Мы хотим вам помочь Лидия Сергеевна! Вы же понимаете, как сложно вам будет, специалисту с такой высокой квалификацией, оставить вашу профессию и пойти, к примеру, дворником или уборщицей? С таким пятном на биографии никуда вас больше не возьмут.
Лидия Сергеевна похолодела. Лишиться любимой работы для нее было немыслимо. Даже одно упоминание об этом приводило в ужас.
– Подумайте обо всем, Лидия Сергеевна. Хорошенько подумайте. До новой нашей встречи. До скорой встречи!
Получив подписанный пропуск на выход, Лидия Сергеевна обожженным мотыльком метнулась к дверям. Огромным усилием воли она заставила себя прошептать: «До свидания». Но уже в дверях ее вновь окликнули.
– Лидия Сергеевна!
Она резко повернулась, зашаталась на высоких каблуках, и чуть было не упала.
– Лидия Сергеевна. А вы знаете, кто еще совершил предательство по отношению к Родине вместе с вашим мужем?
Она молчала. Он тянул паузу. Затем громко, припечатывая каждое слово, как пощечину: «Младший научный сотрудник Бойко Татьяна Викторовна. Двадцати пяти лет. До свидания».
