Екатерина Андреевна Джатдоева
Первые шаги. Стихи и проза
Вьюга
Вьюга, пурга, снега и метели,
Здравствуй, Родина-Мать!
Мы все так долго зиму хотели,
Будем теперь пить чай, зимовать.
Хоть птицы поют осенние трели,
Но знаю сугробы милость твою.
Их яснопестрые снежные трели
Вьюжную песню поют поутру.
Кружат снега и кружат метели
Мою светлоокую юную грудь.
Мы все так долго зиму хотели…
Как бы нам в ней теперь не утонуть.
Женщина
А женщина – она земная
И все земное свято чтит.
И оттого она иная,
Что с ней природа говорит.
Она – хранительница знаний,
Учитель наш земной любви.
Природа жизни, состраданья.
Сосуд, в котором соль земли.
Пускай она не метод, мудрость,
Через нее познать спеши
Любви искусство и искусность
И музыку своей души.
Махашиваратри
Священная ночь ярким светом объята!
Священная ночь, звенят купола.
В священную ночь тебя встретил когда-то
И понял, что в общем была ты права.
Теперь каждый год я Тебя воспеваю
И каждый момент – твой Божественный миг.
Теперь я узнал, теперь тебя знаю,
Хотя ты пришла через светлый тот лик.
И имя Твое – мой нечаянный выдох,
И нежность моя – твой осознанный вдох.
И я позабыл о прекраснейших видах,
Чтоб только узреть тебя – здравствуй, Любовь!
Небеса
Я выступаю за культуру речи,
Хотя сама порой неясно говорю.
Но жизнь не будет безупречной…
И как теперь сказать, что так люблю?
Что сердце бьется в такт речитативу,
Которым вторят ближних голоса.
Что в моей тихой сердца ниве
Рассвет забрезжил в волосах.
Что ветры овевают нежно
Давно закрытые глаза,
Что так внезапно и безбрежно
Вдруг полюбили небеса.
Херувим
Среди каких степей, равнин
Твой образ, так давно желанный,
В каких огнях исповедальных
Вдруг позабыл мой херувим?
Где бродит он с улыбкой нежной,
Всегда спокойный и безбрежный,
Ладонью Господа храним?
Люби себя
Как научиться быть собой,
Когда себя совсем не любишь?
И как ты можешь полюбить,
Когда ты этим душу губишь?
Люби себя, увидишь свет,
Который не заменит солнца.
И все же через много лет,
Возможно, он к тебе вернется.
И запоют все соловьи,
И заиграют все деревья:
«Себя люби, себя люби» -
Вот главное для нас поверье.
Сейчас время
Сейчас время побыть одной,
С собственным чаем.
Насладиться своей тишиной,
А Вы не скучайте.
Дебет с кредитом свести
В собственных мыслях.
И, может, еще зацвести
Незыблемым смыслом.
Всегда время смены эпох
Между прошлым и будущим.
А тем временем в городе смог –
Туман для танцующих.
Теперь время закрыть глаза
И чувствовать сердцем.
А здесь иначе нельзя,
Нам теперь вместе греться.
Сейчас время снять чешую
Или скинуть кожу.
И не думать, о чем пою,
А чувствовать можно.
Сейчас время пить чай
И чувствовать сердцем.
А ты прости, не скучай,
Нам еще вместе греться.
Володя
Случайный том твоих полуночных признаний
Лежит передо мной в который раз.
И я сижу пред ним без мыслей-оправданий,
Мне остается быть лишь здесь, сейчас.
Я в настоящем укрываюсь от дурного,
Мне интересна твоя бурная строка.
В ней много об мне земного,
Что не позволит глянуть в небо свысока.
В твоих куплетах вечная людская драма,
Что открывает сердце, сглаживая ум.
И нашей жизни приоткрыта панорама,
Что навевает полночь среди ясных дум.
Володя, я люблю твою улыбку,
Которой, надо мной застенчиво смеясь,
Ты объяснил, что в мире все так зыбко
Для тех, кто обернулся, не смирясь.
Дарьюшке
Спасибо тебе, что ты есть.
Я рада, действительно рада.
Люблю твою юную спесь
С привкусом шоколада.
Ты как полевые цветы,
Что радуют только невинных.
Я рада, что есть со мной ты,
Живи, не смотри на кретинов.
Пусть разные мы, это да,
Но разные – тоже родные.
Тебе всегда рада, всегда.
Живешь ты года золотые.
Ты юность в себе береги,
Задор и бунтарство, отвагу.
Будь радостной и не беги,
Будь скромной и не будь стилягой.
Ты каждый свой день проживай
И радостна будь и смиренна.
Ведь жизнь – это внутренний рай
И любит тебя неизменно.
Ситцевый халат
Простая жизнь и ситцевый халат,
А по утрам бодрящий душу кофе.
Так жить не каждый может рад,
А для кого-то это – просто катастрофа.
Яичница глазунья по утрам
И есть о ком сегодня проявить заботу.
Простого быта пламенный ашрам
Так прост и так желанен для кого-то.
Семейные застолья, пироги и чай,
Всегда есть с кем хорошим поделиться.
Тогда и понимаешь невзначай,
Зачем ты на Земле как человек родился.
Если поэт не любит
Если поэт не любит,
То и писать он еще не готов.
Зрелость отнюдь не губит,
Мудрость превыше слов.
Если в словах нет сердца,
Чем тогда высечь чувства искру?
Как тогда греть и греться,
Кто нам споет о любви поутру?
Если сердца без фальши,
Если добры уста,
То жизнь твоя и дальше
Будет легка, проста.
Климов
Я не писатель, ну и слава Богу!
Я лишь застенчивый смеющийся чудак,
Идущий по своей простой дороге
И делающий все вот просто так.
Мои дела как подношенье Богу,
Они не слышат поношений и хулы.
Да, я застенчив до поры немного,
Лишь потому что мусор не выносят из избы.
Моих немых причуд и сочетаний
Ложатся рифмы на бумаги полотно.
В нем есть свет радости и тень страданий,
Хоть скажете, что это все одно.
В нем есть сатира, что всегда от Бога
И тихий ритм уюта и тепла
Тех, кто прошел своей дорогой,
Дорогой чуткого пера и топора.
Не впадай в уныние, мой друг,
Не впадай в уныние, мой друг,
От печалей, криков и разлук.
И пиши свои в любви стихи,
Чтобы были они все легки.
Как колеблемый рекой тростник,
Как улыбки детской светлый миг.
Как добро друзей хороших слов,
Как роса от всех счастливых снов.
Не давай печали удела,
Лучше думай: "хороши дела"!
Хороши дела, как хороши!
Когда пишешь добро, от души.
О, тихий омут моих мыслей!
О, тихий омут моих мыслей!
В тебе опять переполох,
Когда, служа своим капризам,
Ты слышишь сердцу милый вздох.
Кружатся мысли словно в вальсе,
Стремглав несясь в былую жизнь.
И в этот дивном, плавном танце
Мне что-то говорит: "держись".
"Держись того, что сердцу мило,
Того, что скромно и легко.
Взгляни на то, что так манило.
Где все прекрасы? Далеко.
Избавь себя от дум стенаний
И улыбнись в глухую пыль.
Живи без глупых оправданий,
Прими всегда живую быль.
Коснись всех тех, кто сердцу дорог,
И обними всех остальных.
Наш путь предельно быстр и долог,
Когда в нем проза есть и стих".
Не закрывайте двери
Не закрывайте двери тем, кто смотрит вам в глаза счастливо.
Не закрывайте двери тем, кто вам открыл свои сердца.
Не закрывайте двери тем, кто вашу жизнь творит красивой
И тем, кто верен вам без цепи и кольца.
Любите всех за их безмерную свободу,
За пламя и за свет в наполненной груди.
А, впрочем, можно просто с головой да в воду.
Не закрывайте двери тем, кто вас любовью победил.
И не смотрите вы на них украдкой,
Но все ж скрывайте свой восторга взгляд.
Благодаря им наша жизнь так сладка,
Как сладок только друга добрый взгляд.
Путеводная звезда
О, путеводная звезда моих полуденных скитаний!
Влагаю я в свои уста мотивы вечных оправданий,
А ты так тиха и жива, что образ твой как назиданье
Своим мой окрыляет взор простым и искренним сияньем.
И я иду к тебе, к тебе, порою даже на коленях,
В своих извечных думах, извиненьях и сомненьях.
В своем пути души несовершенной,
В своей любви, извечной, незабвенной.
Память
Когда мои дни, что Всевышним хранимы,
Иссякнут и нас поведут под узду,
Я стану спокойна, как тень херувима,
И слов оправданий себе не найду.
Когда в моем мире забрезжит свобода
И рай засияет своим волшебством,
Я, славно пожив и испив все невзгоды,
Пройду в предначертанный мне Отчий дом.
Когда поднесу к алтарю все утраты,
И мне их Всевышний восполнит опять,
Я буду безмерно и трепетно рада,
Что Им мне дано о тебе вспоминать.
Над святым не смеются
Над святым не смеются,
Над земным же не плачут.
Те, кто так к Богу рвутся,
Не могут иначе.
Те, кто ел терпкий мед
Из ладоней любимой,
Сахар уж не поймет,
Хоть и сладок, игрив он.
Те, кто пил то вино,
Что не от винограда,
Тем нектар, яд – одно,
Ведь любовь их награда.
Всегда пишите о серьезном несерьезно
Всегда пишите о серьезном несерьезно,
И о значительном – так, между строк.
А о любви – хоть каждый миг, пока не поздно,
У каждого свои мечты, у каждого свой срок.
Я буду рада, если Господом хранимы,
Вы будете так счастливы, как никогда,
Что зарыдают от любви к вам ваши херувимы,
Всегда вам верные и добрые всегда.
Я буду счастлива и безконечно рада,
Когда забрезжит в мире солнца свет.
Тот, что пришел к нам от любви когда-то
И тот, которого прекрасней в жизни нет.
Семейный альбом
В семейном альбоме вчерашнее счастье,
Стучащее тихо в сегодняшний день.
Там радость и слезы, там праздник, участье,
Которые плавят усталость и лень.
Там наши мечты, наши планы, стремленья,
Там снова все люди, что в сердце храним.
Там праздничный стол и банка варенья,
Там каждый так молод еще и любим.
Там каждый всегда остается с улыбкой
И каждый настолько неповторим,
Что жизнь нам прощает за то лишь ошибки,
Что к людям мы нежность растим и храним.
У всех проблем одно начало
У всех проблем одно начало:
Сидела женщина, скучала
И думала: мне пить, не пить?
И кем сегодня быть, не быть?
У всех проблем один конец…
Ну надо бабу под венец
И в зубы ей охапку тряпок,
Чтоб избежать с ней неполадок.
Ей дать еще одну работу,
Еще детей ей да заботы
О муже, о своей свекрови,
Еще накрасить надо брови.
И улыбаться нужно мужу,
Худеть весной кому-то нужно.
Кому-то нужно попотеть,
Кому-то в Турцию лететь.
Кому-то бусы да зарплату,
Кому-то на бюджет заплату.
Но всем нужна вокруг забота,
А это – женщины работа.
Первоапрельское
Мы каждый день сидим упрямо,
Бросая на тебя счастливый взгляд.
Ты нам учитель здесь и лама,
С тобою встрече каждый рад.
Когда ты смотришь на нас зорко,
Мы ничего не может утаить.
Твой взгляд – от Господа двустволка,
Нам под ним долго еще жить.
Мы рады, когда добро шутишь,
И счастливы, когда поешь.
Когда ты нас внезапно будишь,
А сам навстречу нам: «отож».
Мы делаем тебя примером,
Ты нестандартный – это да.
Но с сердцем, в нас с огромной верой.
Будь счастлив, просто будь всегда.
Твоя любовь границ не знает,
А наши уши – похвалы.
Но сердце наше нежно тает
От твоей радостной игры.
Зажги свечи
Оставь иконы, зажги свечи,
Возьми бокал вина.
Ведь этот мир совсем не вечен,
Испей, мой друг, до дна.
Испей своей немой свободы
И горькой полыньи.
Испей свои, мой друг, невзгоды
И радостные дни.
Но только веры, слышишь, веры,
Мой друг, не оставляй.
И знай во всем ты свою меру,
И дружбу только знай.
Испей, мой друг, испей свободы
И горькой полыньи.
Да, в этом мире есть невзгоды,
Но мы здесь не одни.
В один из дней
В один из дней я оглянусь назад
И не увижу ничего, что снова
Поставить можно с настоящим в ряд.
И я не вспомню ничего дурного.
Но точно вспомню всех друзей
И тех, кто искренне стремился
Заполнить радость в памяти моей,
Кто дружбой, радостью искрился.
Нам будет что отпраздновать, друзья:
Победы, радости, волненья.
Нам будет за что выпить, хоть нельзя,
За день второго в свет меня явленья.
Семья
Семейный старый мой альбом.
В нем память и стихи, и проза,
Луч солнца, месяц лета в нем
И снег от первого мороза.
Там каждый, кто так дорог мне,
Там моя память, мое сердце.
Там те, кто для меня вдвойне
Открыл счастливой жизни дверцу.
Там те, кто нежно так любим,
И те, кто нежно так любили.
Там те, кого всегда храним.
Любви вам, счастья, изобилья.
Родники
Ах, родники, вы мои родники,
Прохладные, искристые, колющие.
Звонки как, мои родники!
Как ноги, от холода ноющие.
Ах родники, вы мои родники,
Прохладные, серебристые.
Как прекрасны вы, легки,
Мои друзья игристые.
Трижды, трижды окунусь,
Да с криком, с пеною.
И оживу и снова рожусь
В мир с переменами.
Ах, родники вы мои, родники
Неуемные, свободой дышашие,
Как живы вы, как легки,
Колкие, собою пышащие
Ах, источники вы мои внутренние
Гении мои, лекари серебристые
Победы ранние, воды утренние
Воды лучистые, улыбки искристые.
В поход бы
Эх в поход бы, да с рюкзаком!
А на ногах портянки да кеды,
Пройтись бы по лесу с ветерком
В те места, где ни разу не был.
По тем местам, где не ждешь
Ни ада копоти, ни облачного рая,
По тем местам, где просто идешь,
Не зовя никого и не вспоминая.
По тем пашням, где идешь,
Где славно, полно дышишь.
По тем где Его, где себя
В груди своей ясно слышишь.
Птицы
Я так завидую птицам,
Их легкости взмаха пера.
Ах, как полет их струится!
Их щебетанье с утра.
А мое тяжкое тело…
Если полет, то оземь.
Я всей душою хотела
С ними. Мешала же лень.
Ах, перелетные птицы!
Возьмите, возьмите с собой
В небо свободой струиться
Нежностью и простотой.
Вперед
Даже если на душе скребут кошки,
Будь благодарна, иди вперед, крошка.
Значит, есть где поскребсти,
Иди, все путем, шагай по пути.
И если под глазом светит фингал,
Не плачь, не кричи: ну все, достал.
Просто скажи: спасибо за опыт,
И в радость: смелее топай, топай.
И если чувствуешь, что одна,
Осмотрись – не твоя ли стена
Тебя от других друзей отделяет?
И улыбнись, скажи: ну бывает.
А в общем – нос по ветру, смотри вперед,
Там точно кто-то любит, кто-то ждет.
Иди смелее и будь что будет.
Но помни: любовь никогда не губит.
Мы живы
А мы делали свои плащаницы,
Выводя снежных ангелов на полу.
Нам сегодня снова не спится
В предрассветном, поутру.
Мы выводили бумажные цветы
Из хороводов своих мыслей,
Были всегда друг с другом на ты,
Были всегда со смыслом.
Мы верили во всю эту чепуху,
Считая, что это так много.
Снимали свою шелуху,
Отправляясь в свою дорогу.
Мы читали стаи птиц
Мы считали свои счеты,
Выпуская из рук синиц
По дням недели нечетным.
Мы жили словно врозь,
Но чувствами так дружили…
Шли в обход и сквозь.
Мы живы. Слышишь, мы живы!
Бабушка
Расскажи, как ты жила?
Хорошо жила я, внучка.
Мамка с поля рожь несла,
А кормил нас, Катя, случай.
Землянику ела молча,
Под над рельсами росла.
Иногда была картошка,
А порою и свекла.
Все, что поле уродило,
Все, что дал порой сосед.
Мы, Катюша, всему рады,
За любой такой обед.
Из цветов компот варили,
А из вишни вкусный чай.
Главное, что мы любили
И дружили, не скучай.
Вспоминай, Катюша, бабку
Из далекого села,
Что всегда нальет добавки,
И что в голоде росла.
Вспоминай, Катюша, землю,
Что кормила всю семью.
Почитай, Катюша, Землю,
Не родную только, всю.
И накормит, обогреет
Мать-Земля всю нашу жизнь.
За любовь ты к ней, Катюша,
За любовь ты к ней держись.
За любовь к родным и близким,
И зря жизнь не проживешь.
Когда любишь безкорыстно,
Тогда правильно идешь.
Ставрополье
Сегодня лучший день в году,
Сегодня я могу быть благодарной!
С утра пришла и вечером уйду.
Но главное, что я жила, хоть и порой бездарно.
Что я дышала тишиной
И воздух вольной грудью я вдыхала.
О Боже, Боже, Боже мой!
Здесь я жила, трудилась, отдыхала.
Я ела Ставропольский хлеб,
И масло, и варенье ела.
Читала сказки на обед
И бабушкины песни пела.
Мне Ставрополье – Отчий дом,
Россия – Родина, Отчизна.
Жила, любила, пела в нем,
Хоть и была порой капризна.
И Ставрополь своим крестом
Мой крест прикрыл как отчей дланью.
Жила, любила, пела в нем…
О, Ставрополь, мое призванье
Тебя стихами возвышать
И не воздать тебе упрека.
Нам еще долго здесь писать,
Ведь наша жизнь длинна, далека.
Мой Ставрополь, я – твой поэт,
Я – твой возлюбленный от Бога,
Тебя воспев что много лет,
Однажды все ж пойдет своей дорогой.
Кофейни
Мне нравится писать в кофейнях
О местных глупостях и новостях.
Среди пирожных, чаш кофейных
Разглядывать себя в чужих гостях.
Смотреть на всех так восхищенно,
Как может лишь художник иль поэт,
Дорисовать в тетради образ томный
И дописать их так изысканно портрет,
Как может только лишь влюбленный
Писать лицо возлюбленной своей,
Его любовью пылкой утомленной.
Есть еще кофе, друг, его допей.
А если мне вина иль яду
Нальет бармен, то так и быть.
Уж лучше жить, писать я сяду,
Чем так безжизненно бродить,
Как бродит человек безликий,
Отринувший в себе любовь…
Ах, мир стихов мой многоликий,
В тебя готов я возвращаться вновь и вновь!
Будда на барной стойке.
И вот, в лучах полуденного солнца сидел Он. Будда. Под деревом. На мой немой вопрос о том, как он сюда попал, он, как и полагается Будде, ответил молчанием.
Деревянная сцена возвышалась над плиткой, аккуратно уложенной в дорожки для комфорта отдыхающих, еще больше подчеркивая его молчаливую грандиозность и важность момента. Он смотрел на гладь воды с тем же выражением лица, с которым мы впервые встретились три года назад. Признаться, Будда совершенно не изменился, в отличие от меня, безмолвно и тотально впитывающей этот потрясающий основы моего существа КОАН, вмиг забывшей про дыру в джинсах.
Когда я увидела его впервые, я была так же потрясена, как и во время нашей последней встречи. Он вел себя крайне, на мой «возвышенный» взгляд, неприлично, сидя на барной стойке в кафе в позе лотоса и созерцая поедающих свои обеды граждан активно развивающейся России, молчаливо восторгающихся новым необычным антуражем кафе и ассортиментом вин и иных жидкостей для распития.
Я работала юристом. Хотя все же неуверенно называла это «правоведением», в действительности я работала юристом в небольшой компании, занимающейся общепитом и досугом для среднезанятых клиентов, а попросту «кафе».
Честно сказать, работа мне по душе не была, поскольку не отвечала моим требованиям духовности, вегетарианства и попросту не приносила мне никакого удовлетворения, словом – не возвышала. А, поскольку я была безнадежно духовна, подтверждением чему было мое осуждающе плоское лицо, то и коллеги мои, по неясным тогда для меня причинам, своим общением радости мне не прибавляли.
Кафе было современным и весьма уютным, с панорамными стеклами и освещением, стены местами напоминали картинку «найди 10 отличий» в виду похожести на нераскрашенный комикс, чем, вкупе со стоящим посередине мопедом бирюзового цвета, привлекали посетителей, идущих без особой цели к центральной площади города с ее индустриальной пустотой, над которой на постаменте возвышался товарищ Ленин, с его устремленным в будущее пламенным взором. На месте будущего стояли библиотека с высоченными колоннами, испещренными лепниной, и стадион с синими креселками для любителей ленивого адреналина, а также небольшая живописная дорога в парк с его традиционным колесом обозрения и непонятной логики дорожками и цветниками.
Мопед намекал мне на молодость, растрачиваемую по «непонятным» причинам в рабочих буднях, тоже почему-то устремленных в будущее табелем учета рабочего времени пропорционально установленному окладу.
Вокруг мопеда стояли столики в железных клетках, похожих на домики для попугаев, что дополняло мое ощущение собственной несвободы и нереализованных творческих способностей. По отдельности все выглядело довольно странновато, но в целом располагало к неторопливому времяпрепровождению.
Однако, первым, что бросилось мне в глаза, был Будда на барной стойке. Каменное изваяние метровой высоты успокаивающего бежевого цвета, установленное на монументальной барной стойке, натертой до блеска, с полуприкрытыми глазами и сложенными на бедрах руками. Молчаливый Будда.
Он был невозмутим. Я была возмущена и озадачена. Такой бежево-спокойный, он не обращал внимания на веселящих и набивающих желудок утехами мирян. Складывалось такое впечатление, что пока я была в недоумении, он просто был.
Как «правовед» я перебирала в уме законные варианты эвакуации Будды с барной стойки, как ищущий я была в молчании, чувство юмора стояло рядом в восхищении от перспектив, не в силах сформулировать свой восторг. Через пять минут наша троица все же объединилась и заказала кофе.
Это действительно был Коан. Только через три года я поняла его значение. С одной стороны, посетители возвышались, глядя на Будду, и, судя по Будде, его это никаким образом не принижало. Уж куда лучше телевизоров в баре с напудренными роликами про кексы и жареные морепродукты.
Вкупе все это напоминало квадрат сансары. 120 квадратных метров площадью при высоте три пятнадцать классических сантиметра. Итого 378 кубических сансарометра, щедро наполненных запахами бифштекса средней прожарки и греческого салата, сдобренного голосами обедающих господ.
Тогда Будда меня спас от абсолютного одиночества. А дело было в том, что от «безнадежно духовной» личности до «надежно духовной» мне следовало пройти много стадий одиночества и прочих забав человека с тонкой душевной организацией, всеми силами отрицающего себя, свое прошлое и вообще все недуховное и грубое.
Каприз мой состоял как раз в том, что барыня не хотели работать в питейном заведении и участвовать в кормежке граждан и разжигании у них страстей.
И только Будда спас мое рабочее место и мировоззрение, напомнив о своем повсеместном присутствии, и в кафе, и в гражданах, и вообще, «со своим уставом»…
Три-четыре месяца спустя кафе закрылось, руководство решило перенести его в другое место за нерентабельностью. Будда исчез. Со мной толком ничего не произошло, два года я работала, иногда вспоминая о будде и его каменной непоколебимости на барной стойке.
Через два года работы мне поручили сопровождать базу отдыха на берегу озера. Как правоведу мне было интересно, т.к. необходимо было ездить и проводить инвентаризацию, делать юридические делания и смотреть на успокаивающую переливами гладь воды, юрист тоже не возражал, вода его успокаивала, забывая позабыть о кодексах и графиках выплат по кредитам.
База была весьма симпатичная, располагала к отдыху и переоценке ценностей. Деревянные домики тепло грели уютом, а зелень с растекающимися в разные стороны тропинками и каменными мощеными дорожками давали душе простор. Мамины бутерброды и блины с чаем, аккуратно извлеченные из рюкзака, дополнили картину радостью бытия.
База стояла на склоне, благодаря чему водную гладь было видно отовсюду. Игра воды и полуденного солнца наполняла оптимизмом. Я, с картой и директором базы, вооруженные фломастерами всех известных детворе цветов, шагали по тропинкам, составляя схемы, графики, планируя, расставляя лавки и цветники в угоду всем известным стране надзорам.
Через двадцать минут такого планирования я заметила, что джинсы мои порваны, точнее протерты до дыр и следовало бы шагать поаккуратнее дабы не пришлось краснеть перед сотрудниками.
Честно говоря, я тогда не очень следила за внешним видом. Прикрыто и хорошо. И ладненько. Но правовед во мне задумывался о смене имиджа на серо-белые наряды в стиле полуофис. Квадратно, опрятно, как все.
И тут я увидела его. Будда стоял на невысокой деревянной сцене, обращенный лицом к водной глади, словно в момент своего просветления. Он был также спокоен, как и в день нашей первой встречи. Как он туда попал, уже не имело никакого значения. Я была озадачена. Он был.
