Дэвид Куаммен
Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него
В Уганде, к сожалению, вирус Судан передавался от деревни к деревне, из госпиталя в госпиталь, продвигаясь с севера страны к юго-западу. Умерло 224 человека.
Смертность, опять-таки, составила «всего» 53 процента, столько же, сколько и во время первой эпидемии в Судане в 1976 г. Такое точное совпадение, похоже, говорит о значительной разнице в вирулентности между вирусами Эбола и Судан. Эта разница, в свою очередь, может говорить о разных способах эволюционного приспособления к людям в качестве вторичных носителей (хотя случайность – тоже вполне возможное объяснение). Во время вспышки заболевания на смертность влияют многие факторы, в том числе рацион питания, экономические условия, состояние здравоохранения в целом и доступность медицинского ухода в регионе. Природную свирепость вируса трудно отделить от этих контекстных факторов. Впрочем, одно можно сказать точно: вирус Эбола кажется самым свирепым из четырех известных вам эбола-вирусов, если оценивать его воздействие на человеческую популяцию[34]. Вирус леса Тай пока что вообще нельзя расположить где-либо на этом спектре из-за отсутствия данных. Он заразил всего одного человека (возможно – двоих, есть еще один неподтвержденный более поздний случай), так что, возможно, вирус леса Тай не так склонен к преодолению межвидового барьера. Он может быть более смертоносным, а может – и менее; один случай, как один бросок игрального кубика, ничего не говорит о том, что может произойти, когда случаев станет больше. С другой стороны, вирус леса Тай, вполне возможно, пересекает межвидовой барьер чаще, чем мы думаем, заражает людей, но не вызывает у них никаких заметных заболеваний. Никто не проводил скрининга всего населения Кот д’Ивуара, чтобы полностью исключить такую возможность.
Роль эволюции в уменьшении вирулентности вируса леса Тай (или любого другого вируса) для людей – это очень сложный вопрос, на который очень трудно ответить, просто сопоставив проценты смертности. Летальность, возможно, вообще никак не связана с репродуктивным успехом и долгосрочным выживанием вируса, – а это как раз самые важные параметры для эволюции. Не забывайте: главная среда обитания эболавирусов – не человеческий организм, а организм животного-резервуара.
Как и другие зоонозные вирусы, эболавирусы, скорее всего, адаптировались к спокойной жизни в естественном резервуаре (или резервуарах), стабильно, но не обильно размножаясь и не вызывая особых проблем. Передаваясь людям, они обнаруживают новую окружающую среду, новый набор обстоятельств и зачастую вызывают смертельные разрушения. А один человек может заразить другого посредством прямого контакта с телесными жидкостями или иными источниками вируса. Но цепочка заражений эболавируса, по крайней мере, сейчас, когда я пишу эти строки, не продолжалась слишком долго и не уходила слишком далеко. Некоторые ученые используют термин «тупиковый носитель», в отличие от «носителя-резервуара», чтобы описать роль человечества в жизни и приключениях эболавирусов. Этот термин подразумевает вот что: все вспышки удавалось ограничить и остановить, и во всех ситуациях вирус заходил в тупик, не оставляя потомства. Естественно, не вся популяция вируса вообще, а эта конкретная линия вируса, та, что передалась людям, поставив свою судьбу на эту карту: все, ее больше нет, капут. С точки зрения эволюции, она проиграла. Она не сумела удержаться, превратившись в эндемическое заболевание человечества. Она не вызвала большой эпидемии. Эболавирусы, судя по всему, вполне подходят под это описание. Тщательное соблюдение медицинских процедур (барьерный уход – изоляторы, латексные перчатки, халаты, маски, одноразовые шприцы и иглы) обычно останавливает их. Иногда локальную вспышку могут остановить даже более простые методы. Это, скорее всего, происходило чаще, чем мы себе представляем. Совет: если ваш муж заразился эболавирусом, давайте ему еду, воду, любите его, можете молиться за него, но держитесь от него подальше, терпеливо ждите и надейтесь на лучшее, – а если он умрет, то не лезьте к нему в нутро руками. Лучше пошлите ему прощальный воздушный поцелуй и сожгите дом.
Разговоры о тупиковых носителях довольно популярны. Они подходят для обычного развития событий. Но стоит посмотреть на это и с другой стороны. Зооноз уже по определению – неординарное развитие событий, а масштаб последствий может быть экстраординарным. Каждое преодоление межвидового барьера напоминает лотерейный билет, купленный патогеном в надежде на приз – новую, грандиозную жизнь. Это шанс выйти за пределы тупика. Пойти туда, где никогда не был, стать тем, чем никогда не был. И иногда лотерея заканчивается большой победой. Вспомните хотя бы ВИЧ.
14
В конце 2007 г. на западе Уганды был обнаружен пятый эболавирус.
5 ноября 2007 г. Министерство здравоохранения Уганды получило сообщение о двадцати таинственных смертях в Бундибугио, отдаленном районе, расположенном возле горной границы с Демократической Республикой Конго (Заир получил новое название в 1997 г.) Неизвестная острая инфекция внезапно убила двадцать человек и подвергла опасности многих других. Может быть, это риккетсии[35], вроде тех, что вызывают брюшной тиф? Другой возможный вариант – эболавирус, но его поначалу считали не очень вероятным, потому что кровотечения наблюдались лишь у немногих пациентов. У умерших быстро собрали образцы крови, отправили их в штаб CDC в Атланте и проверили с помощью генерализированного теста, который мог найти любой эболавирус, и конкретных тестов на каждый из четырех известных типов. Все специфические тесты оказались отрицательными, но вот общий тест дал несколько положительных результатов. 28 ноября CDC сообщил властям Уганды: да, это эболавирус, но такой, с каким мы еще раньше не встречались.
Дальнейшие лабораторные анализы показали, что этот новый вирус по крайней мере на 32 процента отличается генетически от остальных четырех. Его назвали вирусом Бундибугио. Вскоре в Уганду прибыла полевая команда CDC, чтобы помочь справиться со вспышкой. Как и обычно в таких ситуациях, их усилия – и усилия национальных служб здравоохранения – были направлены на выполнение трех задач: уход за пациентами, попытки предотвратить дальнейшее распространение и расследование природы заболевания. В конечном итоге заразилось 116 человек, 39 из которых умерли.
Опять-таки как обычно, команда ученых позже опубликовала статью в научном журнале – на этот раз возвещавшую об открытии нового эболавируса. Первым автором значился Джонатан Таунер, молекулярный вирусолог из CDC, имевший опыт полевой работы в поиске естественных резервуаров. Он не только руководил лабораторными работами, но и поехал в Уганду, чтобы лично принять участие в работе оперативной группы. В статье Таунера содержалось очень интересное замечание, связанное с пятью эболавирусами: «Геномы каждого вида вируса отличаются друг от друга как минимум на 30–40 %; такой уровень разнообразия, скорее всего, говорит о различиях в экологических нишах, которые они занимают, и в их эволюционной истории»[36]. Таунер и его соавторы предположили, что некоторые ключевые различия между разными эболавирусами – в том числе и в летальности – могут быть связаны с тем, где и как они живут, где и как они жили в своих естественных резервуарах.
События в Бундибугио обеспокоили многих угандийцев, и они вполне имели право на беспокойство. Уганда добилась печального достижения: стала единственной страной на Земле, где наблюдались вспышки двух разных эболавирусов (вирус Судан в Гулу в 2000 г. и вирус Бундибугио в 2007 г.), а также вспышки эболавирусной болезни и геморрагической лихорадки Марбург, вызываемой другим филовирусом, в течение одного года. (Жутковатые обстоятельства вспышки лихорадки Марбург на золотом прииске Китака в июне 2007 г. – часть истории, которую я расскажу вам позже, когда до нее дойдет очередь.) Учитывая все эти злоключения, не стоит удивляться, что среди угандийцев к концу 2007 г. циркулировали самые разнообразные слухи, истории и страхи, которые лишь затрудняли поиск реальных случаев эболавируса.
Беременная женщина, у которой начались симптомы геморрагической лихорадки, родила младенца, а потом умерла. Малыш, оставшийся на попечении бабушки, вскоре тоже умер. Это печальная, но не необычная история: осиротевшие младенцы нередко умирают в суровых деревенских условиях. А вот что умерла и бабушка, уже интереснее. Большая обезьяна (шимпанзе? горилла?) якобы укусила домашнюю козу и заразила ее; козу потом забили на мясо, тринадцатилетний мальчик ее освежевал, и вскоре все его родные заболели. Или они съели мертвую обезьяну. Или не обезьяну, а летучую мышь. По большей части все эти истории не подтверждались, но сам факт того, что они циркулировали, и их общая тема говорили о том, что люди подсознательно понимают причины зоонозов: главной причиной болезни являются взаимоотношения людей и животных, как диких, так и домашних. В начале декабря, а потом в январе 2008 г. появились сообщения о подозрительной гибели животных (мартышек и свиней) в отдаленных районах страны. В одном из этих сообщений также говорилось о собаках, которые умирали после укусов больных обезьян. Это что, эпидемия бешенства? Или Эбола? Министерство здравоохранения отправило туда сотрудников для расследования и сбора образцов.
– А потом началась новая эпидемия – страха, – сказал доктор Сэм Окваре, комиссар по услугам здравоохранения, когда я посетил его в Кампале через месяц. Кроме прочих обязанностей, доктор Окваре еще и возглавлял национальную рабочую группу по Эболе. – Ее было сдержать труднее всего. Началась новая эпидемия – паники.
Это отдаленные места, объяснил он. Деревни, поселки, маленькие городки, окруженные лесом. Люди питаются в основном дичью. Во время вспышки в Бундибугио жителей этого региона избегали, как огня. Экономика встала. Никто не хотел принимать у них деньги, потому что боялись через них заразиться. Из большого города разбежались жители. Банк закрылся. Когда пациенты выздоравливали (если, конечно, им везло, и они действительно выздоравливали) и возвращались домой из больницы, «их тоже подвергали остракизму[37]. Их дома сжигали».
Доктор Окваре, худой мужчина среднего роста с тонкими усиками и длинными руками, постоянно жестикулировал, рассказывая о тяжелом годе Уганды. Вспышка в Бундибугио, говорил он, была «хитроумной», а не драматичной; она распространялась медленно и неспешно, а служба здравоохранения не понимала, в чем дело. Пять вопросов до сих пор оставались без ответов, и он перечислил эти вопросы. 1) Почему заболевала только половина членов каждой семьи? 2) Почему заболело так мало сотрудников госпиталей в сравнении с другими вспышками Эболы? 3) Почему болезнь так неравномерно распространялась по району Бундибугио, поражая одни деревни и обходя стороной другие? 4) Передавалась ли она половым путем? Затем он замолчал, пытаясь вспомнить пятый вопрос.
– Резервуар? – спросил я.
– Да, именно, – ответил он. – Какое животное служит резервуаром?
Вирус Бундибугио в Уганде стал последним пополнением в классификации и географии эболавирусов. Четыре из них разбросаны по Центральной Африке и покидали свои резервуары, чтобы убивать людей (а также шимпанзе и горилл) в шести разных странах: Южном Судане, Габоне, Уганде, Кот д’Ивуаре, Республике Конго и Демократической Республике Конго[38]. Пятый эболавирус, похоже, является эндемиком Филиппин, и его несколько раз заносили в США вместе с инфицированными макаками. Но как он попал на Филиппины, если эболавирусы ведут свое происхождение из Экваториальной Африки? Мог ли он перебраться туда одним большим прыжком, не оставив никаких следов по пути? От юго-запада Судана до Манилы – четыре тысячи пятьсот километров полета летучей мыши. Но ни одна летучая мышь не может столько пролететь без сна. Может быть, эболавирусы распространены более широко, чем мы думаем? Стоит ли ученым начать искать их в Индии, Таиланде и Вьетнаме[39]? Или вирус Рестон добрался до Филиппин точно так же, как вирус леса Тай добрался до Швейцарии и Йоханнесбурга – на самолете?
Если посмотреть на все это с точки зрения биогеографии (науки, изучающей, какие виды где живут на планете Земля) и филогении (исследования развития биологических видов со временем), одно можно сказать с уверенностью: нынешний уровень научных знаний об эболавирусах можно сравнить с маленькими пятнышками света на совершенно черном фоне.
15
Жители деревень, пораженных Эболой, – выжившие, потерявшие родных или перепуганные, но, по счастью, не пострадавшие, – по-своему объясняли этот феномен. Одно из объяснений было связано со злыми духами. Одно слово, которое объединяет множество верований и практик самых разных этнических и языковых групп и которым часто объясняют быструю массовую гибель взрослых: колдовство.
В качестве примера можно привести деревню Мекука, расположенную на северо-востоке Габона, в верховьях реки Ивиндо. Мекука – один из лагерей золотоискателей, в котором началась вспышка 1994 года. Через три года американский медик-антрополог Барри Хьюлетт отправился туда, чтобы узнать у самих жителей деревни, что они думали о болезни и как на нее реагировали. Многие местные жители ответили ему термином из языка бакола: Эбола – это эзанга, то есть какой-то вампир или злой дух. Когда одного из жителей деревни попросили объяснить подробнее, он сказал, что эзанга – это «плохие человекоподобные духи, которые вызывают у людей болезни», мстя за то, что они накапливают богатства и ни с кем не делятся. (Похоже, это объяснение не подходит для того охотника из верховий Ивиндо в 1994 г., который поделился зараженным мясом гориллы с друзьями, но все равно умер.) Эзанга можно даже призвать и натравить на определенную цель, словно наложив проклятие. Соседи и знакомые, завидуя богатству или власти, которые накапливает человек, могут наслать на него эзанга, и он станет глодать его внутренние органы, пока тот не заболеет и не умрет. Вот почему золотодобытчики и дровосеки так рискуют заболеть Эболой, объяснили Хьюлетту. Им завидуют, а они ни с кем не делятся.
Барри Хьюлетт расследовал вспышку в Мекуке ретроспективно, через несколько месяцев после ее завершения. Тема его по-прежнему интересовала, и, беспокоясь, что более «цивилизованные» методы исследований и реагирования упускают нечто очень важное, он в конце 2000 г. отправился в Уганду, на место вспышки в Гулу. Там он обнаружил, что превалирующая среди жителей этническая группа, ачоли, тоже считает вирус Эбола работой сверхъестественных сил. Они верили в злых духов, которые называются гемо и иногда обрушиваются на людей, подобно ветру, неся с собой болезни и смерть. Эбола была далеко не первым их гемо. Ачоли, как узнал Хьюлетт, ранее уже пережили эпидемии кори и оспы, и объяснение было таким же. Несколько старейшин сказали Хьюлетту, что гемо может появиться из-за неуважения к духам природы.
После того как болезнь распознается как гемо, а не просто небольшая вспышка, культура ачоли предусматривает целую особую программу поведения, причем некоторые пункты из нее отлично подходят для борьбы с инфекционными заболеваниями, даже если вы верите, что их вызывают духи, а не вирусы. Вот некоторые из принимаемых мер: каждый больной отправляется на карантин в дом, стоящий далеко от других домов; выжившие после эпидемии (если такие есть) должны ухаживать за больными; передвижение жителей пораженной деревни ограничивается; все полностью воздерживаются от сексуальных отношений; запрещается есть гнилое или копченое мясо; общепринятый похоронный ритуал, при котором покойный лежит в открытом гробу и все по очереди подходят к нему для последнего «любовного прикосновения», отменяется[40]. Кроме того, запрещаются танцы. Традиционные меры предосторожности, предпринимаемые ачоли, скорее всего, внесли свой вклад в подавление вспышки в Гулу – вместе с мерами Министерства здравоохранения Уганды, «Врачей без границ» и ВОЗ.
– Нам есть, чему поучиться у этих людей, – однажды сказал мне Барри Хьюлетт, когда мы встретились в Габоне, – в плане реагирования на эпидемии.
– Современное общество потеряло доступ к древним, во многих случаях написанным кровью традиционным культурным знаниям, – добавил он. – Вместо этого мы рассчитываем только на врачей и ученых. Молекулярная биология и эпидемиология полезны, но полезны могут быть и другие виды знаний.
– Давайте послушаем, что говорят люди. Давайте узнаем, что происходит. Они уже давно знакомы с эпидемиями.
Хьюлетт – добродушный человек, профессор Университета штата Вашингтон с двадцатилетним опытом полевой работы в Центральной Африке. К тому времени, как я встретился с ним на международной эбола-вирусной конференции в Либревиле, мы уже оба побывали в другой деревне, пострадавшей от болезни, – Мбомо, расположенной в Республике Конго на западном краю национального парка Одзала. Мбомо находится недалеко от реки Мамбили и комплекса Моба-Баи, куда я ездил вместе с Билли Карешем, пытавшимся подстрелить транквилизатором гориллу. Вспышка во Мбомо началась в декабре 2002 г., – скорее всего, среди охотников, которые разделывали зараженных горилл или дукеров, – и распространилась по крайней мере на две соседние деревни. Между нашими поездками была серьезная разница: Хьюлетт побывал там во время эпидемии. Когда он вел свои расспросы, обстановка еще была накалена до предела.
Одного из первых пациентов, как узнал Хьюлетт, забрали из деревенской больницы, потому что его семья не поверила в диагноз Эболы и предпочла обратиться к традиционному целителю. После того как этот пациент умер дома, не получив медицинской помощи (целитель ему тоже не помог), началось веселье. Целитель объявил, что этого человека убили с помощью колдовства, а виновник – его старший брат, успешный человек, работавший в соседней деревне. Старший брат был учителем, потом его «повысили» до школьного инспектора, но он не поделился своим богатством с родными. Как и в случае с эзанга у народа бакола на северо-востоке Габона, все снова свелось к зависти, враждебности и обвинениям в колдовстве. Затем умерли еще один его брат и племянник, после чего оставшиеся родные сожгли дом старшего брата в Мбомо и отправили целый отряд, чтобы убить его. Их остановила полиция. Старший брат, которого теперь считали злым чародеем, сумел избежать мести. А затем в деревне вообще все покатилось под откос – от невидимого ужаса умирали все новые жертвы, но не было ни лекарства, ни удовлетворительных объяснений, и дошло до того, что подозревать стали всех, кто хоть сколько-нибудь выделялся из толпы.
Еще одним ингредиентом опасного «коктейля», заварившегося в Мбомо и вокруг него, стало мистическое тайное общество La Rose Croix, которое более известно нам с вами как розенкрейцеры. Это международная организация, которая существует уже не одно столетие, в основном занимаясь эзотерическими исследованиями, но в этом регионе Конго у нее была очень плохая репутация – почти как у колдунов. Четверо учителей в одной из близлежащих деревень были розенкрейцерами, или кто-то считал, что они розенкрейцеры, сейчас уже не узнать, – и эти учителя рассказывали детям о вирусе Эбола незадолго до того, как началась эпидемия. Из-за этого некоторые народные целители заподозрили, что учителя заранее – сверхъестественными методами – получили сведения об эпидемии. С этим надо что-то делать, правильно? За день до приезда Барри Хьюлетта с женой в Мбомо всех четверых учителей зарубили мачете, когда они работали на своих огородах.
Вскоре после этого болезнь поразила уже стольких местных жителей, что колдовство перестали считать правдоподобным объяснением. Альтернативной версией объявили эпидемию, или опепе – в Мбомо этот термин (позаимствованный из кÓта, одного из местных языков) примерно соответствовал гемо, о котором Барри Хьюлетту рассказывали ачоли. «Эта болезнь убивает всех», – сказал Хьюлеттам один из местных жителей, а из этого следует, что колдовство здесь ни при чем: колдуны убивают только отдельных людей или их семьи[41]. К началу июня 2003 г. в Мбомо и окрестностях деревни было зарегистрировано 143 случая, 128 человек умерли. Смертность составила 90 процентов – это очень сурово даже по меркам вируса Эбола.
Хьюлеттов очень интересовали местные объяснения, и они внимательно выслушивали каждого пациента, так что они услышали много такого, о чем не расскажет ни один эпидемиологический опрос. Одна из жительниц Мбомо сказала им: «Колдовство не убивает без причины, не убивает всех и не убивает горилл и других животных»[42]. Ах да, снова гориллы. Вот еще один ингредиент «коктейля» из Мбомо: все знали, что леса вокруг усеяны мертвыми обезьянами. Они умерли в заповеднике Лосси. Они умерли, судя по тому, что увидел Билли Кареш, в Моба-Баи. Трупы животных валялись и в окрестностях Мбомо. А колдовство, как говорила местная жительница, на горилл не действует.
16
Когда альфа-самец гориллы умирает от Эболы, это происходит вдали от глаз ученых и медиков. В лесу нет никого, кто видел бы его мучения, не считая разве что других горилл. Никто не меряет ему температуру, никто не смотрит горло. Когда от Эболы умирает самка гориллы, никто не измеряет частоту ее дыхания и не проверяет кожу на характерную сыпь. От вируса, возможно, умерли тысячи горилл, но ни один человек не стал свидетелем их смерти – даже Билли Кареш, даже Ален Ондзи. Удалось найти лишь немногочисленные трупы, некоторые из них дали положительный анализ на антитела к Эболе. Случайные свидетели – на территории распространения Эболы и во время вспышек – не раз сообщали о трупах животных, но, поскольку лес – это очень голодное место, до большинства из этих трупов ученым добраться не удалось. Все остальное, что нам известно о действии Эболы на горилл, – косвенные данные. Немалые части некоторых региональных популяций, в том числе в Лосси, Одзале и Минкебе, бесследно исчезли. Но никто не знает, как именно Эбола действует на организм гориллы.
С людьми все иначе. Цифры, которые я упоминал выше, дают возможность примерно оценить разницу: 245 смертельных случаев во время вспышки в Киквите, еще 224 – в Гулу, 128 – в Мбомо и окрестностях, и так далее. Всего от эболавирусной болезни с 1976 по 2012 гг. умерло примерно полторы тысячи человек – немного, если сравнивать с такими распространенными и безжалостными глобальными недугами, как малярия и туберкулез, или огромными волнами смерти, которыми пронеслись по человечеству различные виды гриппа, но достаточно, чтобы дать немало научных данных. Более того, врачи и медсестры видели, как умирали многие из этих полутора тысяч жертв. Так что медики довольно хорошо представляют себе симптомы и патологические эффекты, которые наблюдаются у людей, умирающих от эболавирусной инфекции. Они не совсем такие, как вы могли подумать.
Если вы, как и я, залпом прочитали «Эпидемию», когда она только вышла, или общались с людьми, для которых она стала главным источником знаний об эболавирусах, то вы, скорее всего, представляете себе что-то дико жуткое. Ричард Престон пишет очень хорошо и живо, очень тщательно собирает информацию, и он поставил перед собой задачу – сделать и без того ужасную болезнь сверхъестественно устрашающей. Вы, возможно, помните его рассказ о суданском госпитале, где вирус «перескакивал от койки к койке, убивая пациентов направо и налево»[43], вызывая помешательство и хаос и не только убивая пациентов, но и вызывая у них обильные кровотечения и разжижая органы, и, в конце концов, «люди растворялись в своих постелях». Скорее всего, вы вздрогнули от утверждения Престона, что вирус Эбола, в частности, «превращает практически все части тела в переваренную слизь, состоящую из частичек вируса»[44]. Наверное, вы не сразу перевернули страницу, прочитав, что после смерти труп, зараженный Эболой, «внезапно распадается», его внутренние органы разлагаются, «и происходит своего рода шоковое расплавление»[45]. Возможно, не все читатели поняли, что английское слово meltdown было использовано в качестве метафоры, обозначающей лавинообразное нарушение функций, а не реальное расплавление. А может быть, и нет. Позже, добавив к повествованию еще один филовирус, Престон упомянул жившего в Африке француза, который «полностью растворился под воздействиеммарбургвируса во время перелета на самолете»[46]. Возможно, вам особенно запомнилась одна фраза, которой Престон описал жертв в темной суданской хижине: «впали в терминальную кому, были неподвижны и истекали кровью»[47]. «Истекали кровью» – это уже не просто «у них шла кровь». Сразу представляется человеческое тело, из которого вытекает вся жидкость. Еще там говорилось, что глаза могут наполниться кровью, из-за чего жертва может ослепнуть, и не только. «Капельки крови выступают на веках: можно плакать кровью. Кровь из глаз стекает по щекам и отказывается сворачиваться»[48]. Маска красной смерти – что-то среднее между медицинским репортажем и книгой Эдгара Аллана По.
Я считаю себя обязанным сообщить вам, что не нужно верить всем этим описаниям буквально, – по самой меньшей мере, это вовсе не типичное развитие смертельного случая эболавирусного заболевания.
Показания экспертов, как устные, так и письменные, несколько умеряют пыл Престона в описании особенно вычурных явлений, не принижая при этом реальных ужасных страданий, которые переносят больные Эболой. Пьер Роллен, заместитель председателя Особого отдела патогенов в CDC, например, – один из самых опытных экспертов по эболавиру-су. Он работал в Институте Пастера в Париже, прежде чем переехать в Атланту, и входил в состав оперативных групп во время многих вспышек Эболы и лихорадки Марбург за последние пятнадцать лет, в том числе в Киквите и Гулу. Когда я брал у него интервью в его офисе и сказал, что широкая публика считает, что это очень кровавая болезнь, Роллен дружелюбно перебил меня и сказал: «…Это полная чушь». Когда я упомянул описания в книге Престона, Роллен насмешливо сказал: «Они тают, от них остается только пятно на стене», – и раздраженно пожал плечами. – Мистер Престон может писать, что хочет, добавил Роллен, – если называет написанное художественной литературой».
– Но если вы утверждаете, что это реальная история, то должны рассказывать реальную историю, а он не рассказывал. Потому что когда везде жуть и течет кровища, так интереснее.
Некоторые пациенты действительно истекают кровью до смерти, сказал Роллен, «но они не взрываются и не растворяются». Собственно, добавил он, часто употребляемый термин «геморрагическая лихорадка Эбола» не очень верно описывает эболавирусную болезнь, потому что у более чем половины пациентов кровотечения нет вообще. Они умирают от других причин, в том числе респираторного дистресса и отказа (но не «расплавления») внутренних органов.
Карл Джонсон, один из первопроходцев борьбы с Эболой, с чьей карьерой вы уже вкратце знакомы, отреагировал похоже, но еще более остро и со своей обычной прямотой. Мы разговаривали – на этот раз в моем офисе – во время одного из его периодических приездов в Монтану на рыбалку. Мы подружились, и он даже немного объяснял мне, как нужно думать о зоонозных вирусах. Наконец я уговорил его дать мне интервью, и, конечно же, разговор зашел и об «Эпидемии». Карл совершенно серьезно сказал:
– Кровавые слезы – это полная чушь. Ни у кого и никогда не было кровавых слез.
Более того, добавил Карл, «умирающие вовсе не похожи на бесформенные мешки со слизью». Джонсон согласился с Ролленом, что с кровавостью в книге явно переборщили.
– Хотите реально кровавую болезнь? – сказал он. – Посмотрите на геморрагическую лихорадку Крым-Конго. Эбола очень тяжелая, смертоносная болезнь, но далеко не самая кровавая.
В реальном мире, по данным научной литературы, список основных симптомов эболавирусной болезни следующий: боль в животе, высокая температура, головная боль, боль в горле, тошнота и рвота, потеря аппетита, артралгия (боль в суставах), миалгия (боль в мышцах), астения (слабость), тахипноэ (учащенное дыхание), конъюнктивит и диарея. Конъюнктивит – это, если что, покраснение глаз, а не кровавые слезы. Все эти симптомы наблюдаются при большинстве смертельных случаев. Дополнительные симптомы – боль в груди, гематемез (кровавая рвота), кровотечение из десен, кровавый стул, кровотечения из мест уколов, анурия (отсутствие мочи в мочевом пузыре), сыпь, икота и звон в ушах – проявлялись в меньшем числе случаев. Во время вспышки в Киквите у 59 процентов всех пациентов вообще не наблюдалось заметных кровотечений, и в целом наличие или отсутствие кровотечений ничего не говорило о том, умрет пациент или выживет. А вот учащенное дыхание, задержка мочи и икота, с другой стороны, – зловещие сигналы, говорящие о скором приближении смерти. У пациентов, которые все же страдали от кровотечений, обильной кровопотери не наблюдалось – за исключением беременных женщин, у которых случался выкидыш. Большинство умерших находились в состоянии ступора и шока. Проще говоря, смерть от эболавируса – это обычно тихий вздох, а не взрыв или всплеск.
Несмотря на все эти данные, собранные в скорбных, опасных условиях, когда главная задача – не заниматься наукой, а спасти жизни, даже эксперты не уверены, как именно убивает вирус.
– Мы не знаем механизма, – сказал мне Пьер Роллен. Он указывал на отказ печени, почек, затруднение дыхания, диарею; в конечном итоге казалось, что сразу несколько причин объединялись в неудержимый каскад. Карл Джонсон тоже был не уверен, но сказал, что вирус «прямо набрасывается на иммунную систему», отключая производство интерферона, белка, необходимого для иммунной реакции, чтобы «ничто не мешало размножению вируса».
Идея, что эболавирусы подавляют иммунную систему, в последнее время озвучивается и в научной литературе – вместе с предположениями, что это может вызвать катастрофический избыточный рост естественной популяции бактерий пациента, обычно живущих только в кишечнике или других местах, а также ничем не сдерживаемое размножение самого вируса. Неконтролируемый рост бактерий, в свою очередь, может привести к появлению крови в моче и фекалиях и даже, согласно одному источнику, «разрушению кишечника». Может быть, именно это Престон имел в виду, когда писал о разжижении органов и людях, растворявшихся в своих постелях. Если так, то он размывал грань между деятельностью самого эболавируса и тем, на что способны совершенно заурядные бактерии в отсутствие здоровой иммунной системы, которая сдерживает их численность. Но разве драматические истории не нравятся нам всем куда больше, чем запутанные?