Дэвид Хилл
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

Глава 9
Оуни
июнь 1942

«Один из наших компаньонов стучит на тебя. Они хотят от тебя избавиться. Я тебе как друг это говорю».

Зал оказался до отказа забит танцующими, как черными, так и белыми, а очередь на вход растянулась на пол-Малверн-авеню. Непривычно было видеть так много белых людей на улице, известной на всю страну как «Черный Бродвей». Хот-Спрингс считался главной площадкой для проведения больших мероприятий с участием чернокожих американцев, от съездов баптистов и представителей Африканской методистской епископальной церкви до встреч главарей негритянского преступного мира из Чикаго и Нью-Йорка. Десятки чернокожих туристов постоянно посещали Хот-Спрингс, включая знаменитостей и членов Конгресса. Они приезжали посмотреть весенние тренировки бейсболистов, принять ванну в Пифийской купальне^[58], поиграть в азартные игры в таких заведениях, как «Камея», или посмотреть выступление известных музыкантов, например Кэба Кэллоуэйя и Эллы Фицджеральд. Но это шоу было чем-то особенным. Оркестр Дюка Эллингтона приехал в город только на один вечер. И поскольку Эллингтон придерживался политики не выступать только для белой публики, даже на сегрегированном Юге, он выбрал танцевальный зал на Малверн-авеню.

Именно бывший босс Эллингтона Оуни Мэдден устроил так, чтобы оркестр прилетел в Арканзас и выступил. Оуни сделал оркестр Эллингтона «домашним» в клубе «Коттон» в Нью-Йорке, а еженедельные национальные радиоэфиры из клуба обеспечили музыканту известность на всю страну. Но Эллингтон, как и Оуни, двигался дальше. Его оркестр пользовался большим спросом, и заполучить его на один вечер в Хот-Спрингс оказалось просто подвигом.

Война забрала много молодых людей из Хот-Спрингса, но раненых на их место прибыло гораздо больше. Военно-морской госпиталь федерального правительства, единственный в своем роде в Соединенных Штатах, располагался на Центральной авеню над Купальнями. До Второй мировой войны в госпитале лечили, в основном, стареющих ветеранов с артритом. Но с началом последнего военного конфликта в Хот-Спрингс хлынул непрерывный поток раненых и контуженных, и госпиталь модернизировал свои помещения, чтобы удовлетворить потребности нуждающихся, добавив к ним редкое по тем временам рентгеновское отделение и ультрасовременный морг, оборудованный холодильными камерами, что обошлось в два с половиной миллиона долларов. Госпиталь представлял собой одно из лучших медицинских учреждений страны, но вскоре и его возможности оказались исчерпаны. В ходе войны число пациентов выросло с четырехсот до полутора тысяч в месяц, и правительство приобрело близлежащий отель «Истмен» за более чем полмиллиона долларов и переоборудовало его в крыло больницы. А когда и это помещение заполнилось, правительство начало снимать для военнослужащих комнаты в отеле «Арлингтон».

В конце концов, военные решили использовать и госпиталь, и Хот-Спрингс как пункт перераспределения всех солдат, возвращающихся в западно-центральные штаты. В течение двух недель каждый вернувшийся солдат останавливался в Хот-Спрингсе, чтобы обновить медицинскую карту и получить необходимое лечение. Через такую программу проходило около двух с половиной тысяч военнослужащих ежемесячно. Среди пациентов, лечившихся в военно-морском госпитале, встречались и такие громкие имена, как Эл Джолсон^[59], Джо Димаджио^[60] и генерал Джон Першинг^[61]. Так получилось, что военные годы стали временем расцвета для Хот-Спрингса, особенно для игорных заведений и борделей, расположенных на вершине холма – всего в двух шагах от госпиталя.

ВОЙНА И ВЫБОРЫ в Сенат настолько отвлекли губернатора, что казино смогли вовремя возобновить деятельность и воспользоваться притоком ветеранов. Мэр Маклафлин понимал, что не может и дальше управлять всеми делами самостоятельно, но при этом не хотел отказываться от новой власти, полученной им после смерти У. С. Джейкобса в 1940 году. Раз уж он не в силах управлять одновременно и городом, и игорным бизнесом, то почему бы ему не подобрать себе кого-то подходящего, кто устроил бы его больше, чем Джейкобс?

Маклафлин передал часть доли Джейкобса в «Саусерн клабе» своему бывшему водителю и швейцару «Саусерн» Джеку Макджанкинсу. Кроме того, он отдал ему доли в большинстве других казино города. Маклафлин объявил, что Макджанкинс станет новым управляющим игорными заведениями. Многие удивились, так как считали, что Макджанкинс не отличался особым умом и сообразительностью. Датч Эйкерс, бывший начальник сыскной полиции, арестованный в 1938 году за помощь в укрывательстве самого главного преступника страны Элвина «Жуткого» Карписа, предложил ФБР попытаться использовать Макджанкинса в качестве информатора, поскольку тот являлся «весьма тупым субъектом».

Выбор Макджанкинса послужил сигналом к тому, что в игорном сообществе сменилась концепция: игорный босс больше не являлся хозяином Хот-Спрингса, отныне вся ответственность ложилась на мэра. Чтобы обозначить свой новый статус, Джек Макджанкинс, выходя в город, облачался во фрак и цилиндр. Но все прекрасно понимали, что Маклафлин дергает его за ниточки.

КОНЕЦ ЦАРСТВОВАНИЯ У. С. ДЖЕЙКОБСА поначалу устраивал и Оуни Мэддена. Мэру он по-прежнему нравился, и Маклафлин не возражал против того, чтобы Мэддену досталась небольшая доля в игорном деле. Когда Оуни предложил Маклафлину поделиться своими миллионами с городом, Маклафлин с радостью воспользовался его щедростью. «Саусерн клаб» нуждался в ремонте, и Маклафлин договорился с Оуни о покупке 25 % акций клуба, чтобы на вырученные деньги привести здание в порядок.

Оуни также приобрел клуб «Кентукки», переживавший не лучшие времена, и передал его в управление местному инвалиду по имени Джимми Джонс – у того имелись хорошие связи, но не было никаких средств к существованию. Помочь Джонсу вернуть «Кентукки» в строй Оуни поручил Дону Заио, гангстеру из Чикаго, работавшему у него телохранителем.

Однако вместо того, чтобы вернуть заведению его прежний статус, Заио и Джонс сделали ставку на проституцию. Такой поворот вызвал недовольство в некоторых кругах. Проституция в Хот-Спрингсе существовала всегда, она нужна была туристам, но держащие игорный бизнес компаньоны старались ее не афишировать и, что самое важное, придерживаться определенных норм приличия. Власть имущие в городке предпочитали, чтобы их бордели располагались в особняках, управлявшие ими мадам были бы увиты жемчугом, а молодые женщины дефилировали в атласе и кружевах. В «Кентукки» ничего подобного не имелось. Просто ряды маленьких комнат достаточного размера, чтобы разместить кровать, и многие – без дверей. Женщины работали быстро и дешево. Подобная практика привлекала нежелательную клиентуру, к которой добавился приток раненых и немощных ветеранов, в те дни населяющих город.

Однажды ночью в ходе рейда по борьбе с проституцией в «Кентукки» нагрянула полиция и обнаружила, что, помимо женщин, Заио и Джонс торговали еще и запрещенными препаратами. Подобное открытие не понравилось компаньонам. Торговля наркотиками и содержание низкопробного борделя создавали не только дурную славу всему городу, но и почву для более серьезных преступлений – нападений и, может быть, даже убийств. Оуни, пристыженный, продал «Кентукки».

От внимания ФБР не укрылось, что Оуни занялся игорным бизнесом. Дж. Эдгар Гувер досадовал, что его агенты не могут доказать причастность Мэддена к местному рэкету. Однако теперь, когда Оуни начал приобретать доли в нелегальных казино в Хот-Спрингсе, Гувер приказал своим агентам действовать. Однажды в 1941 году пара агентов ФБР наведалась в мэрию и спросила, не подавал ли Оуни документы на регистрацию в качестве иностранца-резидента. Он не подавал. Когда Оуни узнал, что ФБР задавало вопросы о его гражданстве, он занервничал. Возможно, они подумывали о том, чтобы депортировать его обратно в Англию. Его брак с Агнес не поможет ему, если выяснится, что он никогда не находился в Соединенных Штатах легально. Действовать надо было быстро.

Оуни вытащил часть денег из своего напольного сейфа и начал раздавать взятки по всему штату. Судьи, адвокаты, даже сенатор – все получили конверты с наличными. В общей сложности он потратил почти четверть миллиона долларов на подготовку к слушаниям по иммиграции и натурализации. Возможно, деньги сделали свое дело. А возможно, причиной стали некие свидетели, которые рассказали о том, какой щедрый филантроп Оуни Мэдден, каким столпом общества он стал. Как бы там ни было, судья подписал документы и сделал Мэддена американским гражданином. Вскоре после этой новости под входной дверью Оуни появилась записка:

Друг Оуэн, у проповедников было собрание, и они собираются доказать, что ты солгал перед судьей Миллером при получении документов. Они знают, что у тебя есть доля в игорном доме «Саусерн». Один из наших компаньонов стучит на тебя. Они хотят от тебя избавиться. Я тебе как друг это говорю.

Глава 10
Хейзел
июль 1944

Около стогов соломы они обнаружили Холлиса, отключившегося и совершенно голого, рядом валялись две пустые бутылки из-под ржаного виски.

На равнинах Техаса в июле жарко. Вот что имеется в виду. Представьте молодых парней – в их в обязанности входило набирать воду из колодца и приносить ее молотильщикам, бредущим по полям рядом с повозками, запряженными лошадьми. Колодец находился в нескольких сотнях ярдов – в самой дальней точке. К тому моменту, когда ребята доставляли прохладную колодезную воду к телеге, она становилась теплой, как чашка кофе. Они заворачивали ведра в мешковину, пытаясь сохранить прохладу, но без толку. Просто очень жарко. От такой жары человеку хотелось умереть.

Холлису порой проще было мучиться от жажды, чем пить эту горячую воду. Он терпел до вечера, когда солнце немного опускалось и вода становилась немного прохладнее. К тому времени он уже умолял дать ему попить.

Уже несколько недель Холлис работал в бригаде молотильщиков. Он начал в июне еще в Северо-Западном Арканзасе и проехал вместе с работниками через Оклахому и Техас. Поскольку шла война, бригада, в которой он работал, состояла в основном из мексиканцев, мальчишек и даже нескольких женщин. Холлис оказался исключением – трудоспособный белый мужчина, избавленный от войны, потому что врачи сказали, что у него слабое сердце.

За короткое время Холлис научился нескольким вещам. Когда грузишь снопы на тележку, лучше всего класть их колосовой стороной в центр, если, конечно, не хочешь разгружать весь воз вручную и заново перекладывать, перед тем как отправить в молотилку. Молотилку же можно забить, если успевать бросать снопы очень быстро, поэтому комбайнер обещал 20 баксов тому, кто сумеет забить машину, – сообразил, что так можно заставить людей работать быстрее.

В ПЕРИОД ДЕПРЕССИИ Хейзел очень высоко ценила своего мужа. Он много работал вместе с отцом на молочном заводе: днем готовил пахту и мороженое, а в предрассветные часы водил грузовик. Он помогал по дому, присматривал за животными, опекал своих родных, братьев и сестер. Он заботился о ней, своей юной невесте. Казалось, он с нетерпением ждал, когда станет отцом.

Но выпивка отняла того Холлиса, в которого влюбилась Хейзел. Незаметный поначалу, а потом огромный бурный поток унес все, что в Холлисе было стоящего. Все вдруг исчезло. Однажды шурин нашел Холлиса пьяным на ипподроме после работы, и его пришлось нести домой. Он был поражен, что Хейзел не удивилась. «Просто положи его на кровать», – сказала она.

Все пошло наперекосяк для Хейзел и Холлиса в то утро, когда повар в кафе Мартина учуял запах виски от Холлиса, выгружавшего мороженое из грузовика. Повар рассказал об этом Дейлу Куку. Дейл не удивился. Два дня спустя Холлис вышел из клуба «Ситизенс» в центре города, чтобы прогуляться после выполнения доставки, Дейл сидел в грузовике и ждал его. Холлис взглянул на Дейла – у него на коленях лежала почти пустая бутылка.

– Холлис, ты лучший маршрутчик, который у нас когда-либо был, – сказал Дейл. – И ты всем нравишься.

– Я знаю, что уволен, – ответил Холлис.

Он сразу понял это, как только увидел у Дейла бутылку.

– Притормози теперь. Этого я не говорил. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что протрезвеешь. Иди домой, проспись. Если продержишься шесть месяцев без выпивки, сможешь вернуться сюда и работать. Как думаешь, справишься?

– Черт, я могу попробовать.

Мужчины ударили по рукам. Холлис выдержал почти две недели.

То, что Холлиса уволили из «Кукс Айс-Крим», сильно подкосило Хейзел. К тому времени они переехали из дома Хиллов, и у них уже было двое детей, о которых приходилось заботиться. Их второму ребенку, Гарольду Лоуренсу, исполнилось всего несколько месяцев. Хейзел не работала. Они жили самостоятельно, им нужно было оплачивать аренду и счета, а денег не было. Зарплата из «Кукс» являлась жизненной необходимостью. Это была хорошая работа, которую достаточно непросто найти даже непьющему человеку.

Когда Хейзел и Холлис разговаривали, они обычно ссорились. Холлис частенько где-то пропадал. Через некоторое время он обнаружил, что просыпается на улице в незнакомых местах. Он находил на Хейзел рубцы и синяки и расспрашивал ее о них. Когда она отвечала, что это дело его рук, он испытывал шок. Все члены его семьи стеснялись или боялись его, или и то, и другое вместе. Попытался вмешаться его отец. Он предложил Холлису дать ему несколько голов скота и место для проживания на ферме, пока тот не излечится от алкоголизма. Не сработало. Каждый раз, когда у Холлиса в кармане оказывался хотя бы один доллар, он отправлялся на поиски выпивки.

Хейзел растерялась. Она занималась детьми как могла и при этом пыталась скрыть от мира демонов Холлиса. «Эти мальчики выглядят идеально, словно их вынули из новенькой шляпной коробки с лентами», – говорили ей люди, когда она привозила сыновей в город по делам или в церковь с Ричардом и Бесси Мэй. Она тщательно утюжила одежду детей до такой степени, что можно было уколоться об острые углы. Она вычищала зубочисткой ногти Холлиса-младшего.

ИДЕЯ ПОЛЕВЫХ РАБОТ ПРИНАДЛЕЖАЛА РЕССИ. Она прочла в газете, что на фермах по всей Америке из-за войны не хватало рабочих рук, женщины и дети работали на уборке пшеницы. Правительство давало фермерам деньги на оплату труда рабочих. Десять долларов в день плюс комната и питание. Холлис мог бы заработать больше на заводе по производству деталей для самолетов, но Ресси сказала Хейзел, что обычную работу он не потянет. Собирая пшеницу, он не сможет забрести куда-нибудь и напиться. Ресси прикинула: свежий воздух, поля, солнечный свет, удаленность от кабаков помогут решить проблему и вывести брата на трезвый путь.

Хейзел не дала Холлису ни малейшего шанса сказать «нет». Однажды он ввалился в дом – там его уже поджидали Ресси, Хейзел и Бесси Мэй, как три курицы, готовые заклевать. Чемодан уже был собран. Его сестра даже оплатила билет на автобус.

Вначале Холлис работал в бригаде, которая собирала пшеницу и вязала снопы. Труд был изнурительный. Но так дела обстояли в самых бедных хозяйствах, у которых не было денег на комбайн, способный выполнять наиболее тяжелую работу. Когда его бригада приезжала на фермы с комбайнами, обычно он брал с собой вилы и укладывал снопы на телегу. Остальные члены бригады, должно быть, страшно сомневались в правдивости истории Холлиса. Если молодой белый человек, достаточно сильный, чтобы убирать сено в поле целый день в мучительную жару, не участвовал в войне, то чем он мог оправдаться? С Холлисом сто процентов произошла какая-то история, которую вряд ли можно назвать хорошей.

Первый месяц работы Холлиса на уборке пшеницы стал для него и первым месяцем без выпивки. Работа отвлекала его. Теперь он мечтал просто о холодной воде – и ни о чем больше. В зоне видимости не оказывалось ни одной бутылки спиртного, да и денег у него в кармане не было, чтобы купить, если вдруг что-нибудь найдется. В конце каждого месяца, получив зарплату, Холлис отправлял деньги Хейзел. В дороге выпивка ему была ни к чему. Мужчины и мальчики из бригады спали в сараях на соломенных тюфяках. Семьи на фермах, благодарные за бесплатный труд, готовили им жареных цыплят, ростбиф, галеты с маслом собственного приготовления, угощали горошком и морковью, а иногда даже пирогом. Каждый кусочек был на счету. Единственный прием пищи в сутки должен насытить их на двенадцатичасовой рабочий день.

Лето они закончили в Канзасе. После того как последние снопы отправились в молотилку, Холлис и остальные решили перевести дух. Они прилегли в поле, пили теплую воду и смотрели, как солома вылетает из молотилки, словно фонтан, и собирается в стог на земле. Они наблюдали, как стог становился все больше и больше, пока не превращался в большую гору, достаточно высокую, чтобы отбрасывать тень, которая закрывала их от заходящего солнца. Такую красоту Холлис наблюдал ежедневно уже несколько месяцев, но сегодня был его последний вечер, последний раз, когда он видел такую картину, некое материальное воплощение его труда – символ времени, которое он провел вдали от остального мира и от зла, ждавшего его по возвращении домой.

Не было никаких горячих прощаний. Мужчины и женщины выстроились в очередь, получили свои последние чеки, после чего каждый пошел своей дорогой. Холлис и еще несколько человек забрались в кузов грузовика управляющего, чтобы тот подбросил их до автобусной станции в Додж-Сити. У него не получилось отправить последний полученный чек домой по почте. Нужно найти банк, чтобы обналичить его и оплатить проезд на автобусе обратно в Арканзас.

На следующее утро фермерские ребята в окрестностях Додж-Сити проснулись рано, чтобы пойти и собрать солому с горы, которую оставила после себя молотилка. Они скармливали ее лошадям, набивали матрасы или продавали в городе. Когда мальчишки пришли на поле, около стогов они обнаружили Холлиса, отключившегося и совершенно голого, рядом валялись две пустые бутылки из-под ржаного виски. Холлис признался шерифу, что не помнит, что с ним произошло, что случилось с его одеждой, чемоданом, деньгами. Когда его спросили, кому можно позвонить, чтобы за ним приехали, он дал номер Ресси. Позора перед Хейзел он бы не вынес.

Глава 11
Дэйн
1946

Если они принадлежат полиции, спорил подвыпивший гражданин, то играть в них не может быть незаконно.

Однажды вечером 1946 года турист, который немного перебрал с выпивкой, набрел в центре города на пять игровых автоматов, стоящих в ряд прямо на тротуаре. Он опустил четвертак, потянул за рычаг, и колеса зажужжали. Качанк-качанк-чанк-чанк, закрутилось-завертелось: выстроились в ряд три колокольчика, и из автомата высыпалось восемнадцать четвертаков. Звук привлек внимание полиции, которая только что вытащила автоматы из заведения. Они схватили выигравшего джекпот туриста и потребовали отдать все монетки. Автоматы, утверждали они, только что были конфискованы и являются собственностью полиции.

Если они принадлежат полиции, спорил подвыпивший гражданин, то играть в них не может быть незаконно. Полиция не нашлась что ответить. Они отпустили мужчину с его добычей.

Военно-морскому госпиталю принадлежали пять отделений, которые к концу войны заполнили тысяча двести пациентов. Солдаты прибывали со всех концов Соединенных Штатов и быстро приспосабливались к вольготной жизни в Хот-Спрингсе. В один прекрасный день высший офицерский состав решил, что им нужен собственный офицерский клуб, как на настоящей военной базе. И в лучших традициях хот-спрингской моды военные оснастили свой клуб игровыми автоматами.

Когда Джордж Маклафлин, брат мэра, узнал, что армейские приобрели собственные игровые автоматы, а не арендовали у него, он позвонил брату и пожаловался. Лео Маклафлин направил полицию в офицерский клуб, которая изъяла те «ненадлежащие» пять игровых автоматов. Удивленные военные спросили шерифа, по какой такой причине у них конфисковали имущество. Ответ последовал простой: игровые автоматы незаконны.

История с конфискацией пяти игровых автоматов из небольшого клуба для заслуженных военных переросла в крупный скандал. Многие жители Хот-Спрингса считали, что после смерти У. С. Джейкобса Маклафлины стали воплощением жадности и коррупции. Так много в Хот-Спрингсе еще не играли. Если Джейкобс никогда не позволял работать более чем семи игорным заведениям, то Маклафлин разрешал открыть игорное дело любому, кто готов был платить ему комиссионные. Теперь игорные дома и пункты приема ставок на скачки появились повсюду, как на «белой», так и на «черной» стороне города. Решение Маклафлина конфисковать солдатские игровые автоматы оказалось не только чрезмерным, но и неуважительным по отношению к ветеранам, только что вернувшимся с войны. Маклафлин же успел привыкнуть к тому, что в Хот-Спрингсе его боялись и уважали. Чего он не учел, так это того факта, что ветеранов в городе оказалось немало. Их число не ограничивалось только ранеными. Среди них были и взрослые дети его сверстников, его избиратели, имеющие право голоса и преисполненные чувства долга. Они не уважали его и уж точно, черт возьми, не боялись.

Дэйн Харрис ушел добровольцем на фронт, записавшись в военно-воздушные силы, горя желанием применить свои летные навыки для управления истребителями. Однако ему отказали, поскольку он оказался дальтоником. К счастью, ВВС находились не в том положении, чтобы позволить способному пилоту отсиживаться в тылу. Дэйна направили в Аркаделфию, штат Арканзас, работать летчиком-инструктором. Он помогал обучать новобранцев летному делу, а затем отправлял их воевать.

Каждые выходные Марселла навещала Дэйна на базе ВВС в Аркаделфии. Она всегда надевала что-нибудь красивое, готовила им с Дэйном обед-пикник, набивала багажник «Линкольна» таким количеством бутылок с виски, которое только могло вместиться. Городок Аркаделфия находился в округе Кларк, являвшемся одним из тридцати трех «сухих» округов Арканзаса. Парни на базе всегда хотели выпить, и Дэйн стал для них своим человеком. Он продавал виски пехотинцам и раздавал его офицерам. У него завелось много друзей.

ВДОБАВОК К РАБОТЕ В ВООРУЖЕННЫХ СИЛАХ и алкогольному бизнесу один из однокашников Дэйна еще по учебе в Хот-Спрингсе привлек его к полетам для политической кампании, которую он планировал. Сид Макмат был тем, кем когда-то надеялся стать Дэйн, – успешным молодым юристом и героем войны, отмеченным наградами и овеянным славой. Макмат вырос в Хот-Спрингсе. Его отец работал парикмахером, а мать продавала билеты в кинотеатре «Малко». Макмат был чемпионом престижного боксерского турнира «Золотые перчатки»^[62] и считался образцовым учеником в школе. В университете Арканзаса, куда он поступил на юридический факультет, его избрали президентом студенческого совета. Получив диплом юриста, он недолго практиковал как общественный защитник, затем его отправили на войну в Тихоокеанский регион в качестве командира 3-го полка морской пехоты. Он вел свои войска в тяжелые бои в джунглях, за что его повысили в звании до подполковника. По возвращении домой Макмат был удостоен медали «Серебряная звезда» и ордена «Легион почета» за героизм и за поднятие боевого духа своих однополчан.

Вернувшись в Хот-Спрингс, Макмат надеялся и здесь оставаться у руля. Он верил, что у него есть будущее в политике, и мечтал однажды стать губернатором штата. Однако по возвращении Макмата в Хот-Спрингс его друг Раймонд Клинтон, владелец местного дилерского центра «Бьюик» и дядя будущего президента США, поведал ему, что за последние двенадцать лет политическая машина Маклафлина раздавила всех потенциальных конкурентов. Для того чтобы занять хоть какую-то государственную должность, требовалось быть вхожим в политический круг Лео Маклафлина, что означало поддерживать Оуни Мэддена и его игорное сообщество. В такие игры Макмат играть не хотел. Он не собирался выпрашивать место в избирательном списке на фальсифицированных выборах. И Макмат прекрасно понимал, что Маклафлин уязвим. Его образ спасителя Хот-Спрингса потускнел за два десятилетия пребывания на посту. Маклафлин погряз в скандалах, и многие теперь видели в нем скорее диктатора, чем спасителя, особенно люди, недавно вернувшиеся с войны. Макмат верил, что сможет честно победить в борьбе с машиной Маклафлина, если только честные выборы в данной ситуации в принципе могут иметь место.

Одним очень ветреным февральским вечером 1946 года Макмат пригласил почти всех своих сослуживцев-ветеранов на встречу в устричный бар Хаммонда на Центральной авеню в Хот-Спрингсе. Было уже поздно, но «Хаммонд» оставался открытым всю ночь. Молодые люди толпились у стенда в углу. Возможно, все они были ветеранами, но объединяло их не только это. Дэйн – один из немногих в группе Макмата, кто не был юристом. Макмат взял слово. Почему только Лео Маклафлин определяет, кому на какой должности работать – от муниципального судьи до ловца собак? Как долго эти стариканы намерены управлять городом? Макмат напомнил собравшимся, что все они совсем недавно рисковали жизнью, сражаясь за то, чтобы принести демократию людям, живущим под властью фашистских диктатур. Разве их не приводит в ярость то, что они вернулись к диктатуре у себя дома?

Макмат считал, что настал их черед возглавить Хот-Спрингс. Они храбро послужили своей стране и теперь желали послужить своему обществу, не дожидаясь, пока станут стариканами. Бывшие бойцы кивали в знак согласия, при этом оглядываясь через плечо, пытаясь понять, кто их подслушивает. Каждого из этих молодых людей Макмат выбрал не случайно. Он знал, что они умны, ответственны и готовы к работе в правительстве. Также он понимал, что у каждого из них есть и свои амбиции. Одни хотели участвовать в политике. Другие – в азартных играх. Макмат выбрал не только самых умных, но и самых голодных. Обращения к их общему чувству справедливости могло оказаться недостаточно. Ему нужны люди, которые настолько сильно хотят занять политический пост, что готовы драться за него. Потому что тут нужно именно драться.

– Идите домой. Обсудите со своими семьями, что поставлено на карту. Подумайте, готовы ли вы внести свое имя в избирательный список и баллотироваться, – заявил Макмат группе. – И давайте оставим то, о чем мы говорили, между нами, пока не будем готовы объявить о своих намерениях. Все прекрасно все понимают.

К. БАЙРУМУ ХЕРСТУ МНОГО ВРЕМЕНИ на раздумья не требовалось. Херст родился в семье служителя местной Церкви Бога и активно участвовал в политической деятельности Демократической партии. С самого детства, когда Херст вместе с отцом ходил на политические собрания, он мечтал о государственной должности. В отличие от Макмата, Херст не получил медалей за участие в военных операциях. Он служил в штабе в качестве советника при подготовке рядовых к отправке на фронт. Но Херст понимал, что его статус ветерана дает ему необходимое преимущество. Он знал особенности избирательной кампании группы ветеранов, как они могут извлечь выгоду из отношения общества к парням, вернувшимся с войны. Но для того чтобы использовать такую возможность, нужно начать действовать прямо сейчас. Нельзя ждать, пока сентиментальное отношение общественности к войне ослабеет.

Херст не являлся совсем уж сторонним наблюдателем. Он поддерживал дружеские отношения со многими представителями игорного сообщества, включая Оуни Мэддена. В то время как некоторые ветераны рассматривали азартные игры как двигатель коррупции, которую они хотели искоренить, Херст однозначно выступал за игорный бизнес. Он отказывался участвовать в кампании, если в ней прозвучит призыв снова прикрыть игорную лавочку. Где бы находился сейчас Хот-Спрингс без азартных игр? И какой смысл бороться с этими подонками за власть, если не собираешься получить в награду часть прибыли?

Как и Херст, Дэйн Харрис понимал, что в плане Сида Макмата есть что-то гениальное. Но если Херст и Макмат с детства мечтали занять политические посты, то Дэйна политика не интересовала. Он просто не был создан для нее. Дэйна интересовало только, как получить свою долю от происходящего в Хот-Спрингсе. Как и все остальные, выросшие на курорте, Дэйн понимал, что игорный бизнес – самый верный путь к богатству и власти, он знал, что если ему удастся пролезть туда, то он добьется чего-то большого. Дэйн полагал, что потенциал Хот-Спрингса намного больше, чем народ себе представляет. В городе водилось много денег, и еще больше денег было у иногородних инвесторов, горящих желанием вложить их в дело. Тысячи американцев, вернувшихся с войны в Европе, останавливались в Хот-Спрингсе отдохнуть, перед тем как отправиться домой. Туристы со всего мира приезжали принять горячие ванны. Почему бы Хот-Спрингсу не стать городом мирового класса, национальной столицей отдыха и развлечений?

Но если Хот-Спрингс собирается превзойти Лас-Вегас и стать американской столицей азартных игр, ему потребуется новое руководство – как в мэрии, так и за зелеными столами. Лео Маклафлин и Джек Макджанкинс не управляли Хот-Спрингсом – они были слишком заняты собой. Дэйн же, не разделяя позицию Сида Макмата против азартных игр, понимал его и очень уважал. Время перемен в Хот-Спрингсе пришло, считал Дэйн. Он решил присоединиться к джи-ай, вызвавшись, как и Буки Эбел, волонтерить для Макмата. Они заручились помощью и поддержкой своих друзей. Один из них, Леонард Эллис, примкнув к их избирательному списку, баллотировался на должность секретаря канцелярского суда. Если они добьются успеха, то, возможно, это позволит им подняться на новый уровень.

УТРОМ 4 ИЮЛЯ 1946 ГОДА жители Лонсдейла, небольшого городка в пятнадцати милях от Хот-Спрингса, проснулись от звука самолета, кружащего низко над городом. Сотни листовок сыпались с самолета на улицы Лонсдейла, словно конфетти. Люди выходили из своих домов, из кафе, из офисов на улицы – посмотреть, что это валится с неба.

На одной стороне листовки было приглашение на митинг, который должен состояться вечером в театре «Колони Хаус». На другой красовалась карикатура на Лео Маклафлина, сидящего на лошади и отдающего нацистское приветствие «Зиг хайль!». Согласно листовке, митинг организовала некая «Лига по улучшению правительства», название которой ловко сократили до «Лиги Джи-Aй»^[63].

В тот вечер пришло около восьмисот человек, заинтересовавшихся упавшими с неба бумажками. На сцене театра находились около десятка молодых людей в военной форме, с медалями и лентами на груди. Впереди стоял их лидер, Сид Макмат. Он прошелся по сцене, поднял палец вверх и толкнул зажигательную речь:

– Я буду защищать ваши гражданские права, – говорил он. – Я буду отстаивать их в борьбе со всеми своими противниками – и да, с его величеством фюрером Хот-Спрингса в том числе.