Дэвид Даллин
Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы

Снижение роли Франции в Европе

Приход в 1933 году к власти в Германии нацистской партии означал начало конца французского превосходства в Европе. Франция перестала быть первостепенным объектом внимания советской разведки. Однако Москве потребовался целый год для того, чтобы осознать значение сдвигов в международных отношениях и сделать свои выводы. Сталин с неохотой отказался от своих планов создания советско-германского блока и по инерции проводил антибританскую и антифранцузскую политику. Он склонен был рассматривать нацистский режим как временное явление, как эксперимент, который вскоре должен спровоцировать народное возмущение и революцию. В этом смысле победу нацистов можно было бы даже приветствовать.

При таком неопределенном состоянии не было причин преуменьшать роль Франции в схеме советской разведки. Казалась необходимой только реорганизация и перемена стиля работы. Столица Германии больше не могла оставаться центром советской разведки, как это было в течение последнего десятилетия. Советская разведка во Франции должна была отделиться от Берлина и наладить прямую связь с Москвой. Предстояло выполнить громадную работу, если учесть, как много там находилось центральных и вспомогательных структур.

Между тем серьёзные сдвиги в отношениях между европейскими державами стали принимать более определённые очертания. После ослабления напряжения между Францией и Россией в мае 1935 года было подписано советско-французское соглашение. Два месяца спустя Коммунистический Интернационал на седьмом конгрессе провозгласил политику «единого фронта». Во Франции пришло к власти новое правительство, которое было поддержано компартией.

В новой ситуации коммунистическое руководство, часть которого находилась в правительственной коалиции, получило возможность давать лучшую информацию, чем это делали бы несколько тайных агентов. Что касается военно-промышленных секретов, то внимание советского руководства было перенесено на США и Германию, которые с точки зрения Советского Союза обогнали Францию. Хотя шпионаж не прекращался, были предприняты меры, чтобы предотвратить общественные скандалы, которые могли бы оттолкнуть Францию от нового союзника.

Среди сотрудников советской военной разведки того времени один заслуживает особого внимания, потому что позже он добился высокого положения. Это был старый агент ГРУ, венгр «Шандор Радо», который спасся бегством из нацистского Берлина после многих лет активной работы в Германии. В 1936 году в качестве прикрытия он открыл в Париже пресс-агентство и, чтобы сделать его более солидным, нанял двух писателей, одним из которых был Артур Кестлер, который в то время ещё оставался верным коммунистом.

Кестлер вспоминает:

«Мы выпускали три-четыре бюллетеня в неделю на французском и немецком языках и размножали их на ротаторе, а потом посылали во французские, швейцарские и австралийские газеты. Однако я не знал, какие газеты были нашими подписчиками, и это казалось мне странным. Я спрашивал Алекса об этом один или два раза, но каждый раз он как-то небрежно отвечал, что агентство находится в процессе становления, и мы посылаем бюллетени большому числу перспективных подписчиков для их одобрения».^[61]

Однако триумф Радо наступил немного позднее, когда он был переброшен в Швейцарию, где в качестве резидента развернул широкую работу во время войны.^[62] А Кестлер после войны стал знаменитым писателем и вышел из коммунистической партии.

Французское правительство вело себя дружественно и тактично. Время от времени оно раскрывало случаи чрезмерного любопытства со стороны людей, имеющих отношение к Москве, но не придавало мелким эпизодам особого внимания и, насколько это было возможно, не доводило дело до суда. Похищение белого генерала Евгения Миллера в Париже приписывалось НКВД, убийство Дмитрия Навашина, бывшего советского служащего, как и ликвидация «Игнатия Рейсса» были совершены советскими агентами. Случались и другие инциденты. Французские власти закрывали на них глаза, и такое отношение было частью французской политики того времени.

В одном случае высокие политические соображения привели к конфликту со Швейцарией. Когда убийство «Игнатия Рейсса» расследовалось одновременно Швейцарией и Францией, власти первой были удивлены несколько странным отношением французов к этому делу. В своем резюме от второго января 1938 года Р. Жакияр, глава службы безопасности в Лозанне, приводил примеры того, как французская полиция действовала наперекор его просьбам.

9 ноября 1937 года он сообщил в Париж, что агент НКВД Сергей Эфрон замешан в убийстве, но тому позволили бежать. Жакияр просил расследовать деятельность супругов Грозовских, но Грозовский тоже сумел покинуть Францию. Когда швейцарские власти, располагая необходимыми обвинительными материалами, потребовали выдачи Лидии Грозовской в Швейцарию, французы отпустили её под залог, и она скрылась за границу в автомобиле советского посольства.

К концу тридцатых годов борьба со шпионажем в Западной Европе стала более ожесточенной. Охота велась главным образом на немецких и советских агентов. Атаки против итальянской и японской разведок были менее интенсивными. Контрразведывательные органы были расширены, полиция стала более бдительной, суды стали строже. Однако во Франции крайние меры применялись только к немецким и итальянским агентам. В июле 1938 года парламент принял новый закон, по которому шпионаж в мирное время карался смертной казнью. В марте 1939 года в Меце был впервые приведен в исполнение смертный приговор для немецкого шпиона, трое других были казнены перед началом войны. Но не было ни одного случая разоблачения и наказания советских агентов. Чем больше назревала угроза со стороны Германии, тем более покладистым становилось французское правительство по отношению к СССР.

Глава III. Германия перед Второй мировой войной

Большие ожидания

Место Германии в системе советской разведки несколько отличалось, а в некоторых аспектах было даже совершенно противоположно тому, которое занимала Франция.

За десять лет до Первой мировой войны Франция вела самую активную разведку против Германии. В то же время немцы развернули во Франции более масштабную сеть, чем в других странах.

Противостояние продолжалось в течение нескольких лет и после 1918 года. Россия практически сошла со сцены, британские интересы в Германии существенно уменьшились, и Франция осталась единственной из держав, которой была необходима информация об этой стране. Но теперь упор делался не на военных секретах, они не были так уж важны, цель состояла в определении военного потенциала Германии в широком смысле, включая секретные данные о промышленности.

Для России германская армия 20-х годов не представляла угрозы, а военно-морской флот и военно-воздушные силы у немцев то время практически не существовали.

Если Франция рассматривалась Советским Союзом как центр антисоветских заговоров, откуда исходила угроза для России, то от Германии Москва ожидала, что революция, подавленная в 1919 году, скоро вспыхнет снова, что советская Германия станет союзником СССР, что в войне против Франции германские вооружённые силы будут сражаться на советской стороне. Поэтому в своей секретной деятельности в Германии советское правительство делало упор на подготовку всеобщих забастовок, гражданской войны, уличных боев и поставку оружия, а не на шпионаж.

Весьма воинственно настроенный, только что сформированный Коммунистический Интернационал проходил ту фазу своего развития, которая может быть названа германской эрой, – он делал ставку на неизбежную революцию в этой стране. Вся его стратегия и тактика сводилась к подготовке германской революции. Красная Армия, двинувшись из России, должна была объединить усилия с новыми революционными германскими силами. Польская коммунистическая партия должна была сделать все, чтобы возбудить революционный пыл, а французские коммунисты должны были парализовать военную мощь Франции; война с Францией казалась неминуемой. Советское правительство рассчитывало оказать Германии политическую поддержку, поставить оружие, обеспечить подготовку людей, наладить секретную службу и все это сделать по московским образцам.

На Германию возлагались большие надежды, она была в центре внимания. Немецкий язык преобладал в Коминтерне, и русские лидеры – Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин – общались в нём на этом языке.

Менее чем за год мечта стала воплощаться в жизнь, по крайней мере, так казалось. Когда Польша весной 1920 года напала на Россию и когда после короткого отступления Красная Армия погнала поляков и подошла к Варшаве, казалось, что время настало. Было сформировано «польское правительство», во главе которого встал Феликс Дзержинский. Мир для Варшавы, предложенный Лондоном, был отвергнут Лениным, а потом Красная Армия, после «чуда на Висле», отступила и война закончилась. Победоносного марша через Варшаву на Берлин не получилось.

Поражение в Польше не обескуражило советское руководство. Оно считало, что Германия все равно пойдет по революционному пути и что большие потрясения и конфликты неизбежны.

В течение следующих трех лет, с 1920 по 1923 год, Москва сделала все, что могла, для подготовки успешного переворота в Германии. Именно в эти три года возник и быстро развился ИНО (иностранный отдел НКВД), был создан Четвертый отдел в Красной Армии. Они поддерживали связь с Германией по почте, телеграфу и по железной дороге, а когда были восстановлены посольство и торговля миссия в Берлине, то и с помощью дипкурьеров. В этот период, после подписания советско-германского соглашения в Рапалло, началось плодотворное сотрудничество между двумя странами. Троцкий поставил перед Четвертым отделом задачу развивать сотрудничество в области вооружений, привлекать германских офицеров на свою сторону и внушать им антифранцузские настроения. Все это граничило со шпионажем, хотя и не было им в прямом смысле этого слова.

В 1923 году, когда Франция оккупировала Рурскую область, инфляция в Германии достигла пика, и советское руководство решило, что сложилась обстановка, благоприятная для нового большого наступления. В Германию было послано множество агентов из Коминтерна и различных советских органов. Во главе их стояли люди, отобранные Политбюро ВКП(б), среди них «Алексей Скоблевский» (это был полунемец-полулатыш Вольдемар Розе), которому были поручены военные приготовления. Бывший рабочий из Латвии (его настоящее имя было Розе), он хорошо зарекомендовал себя в годы Гражданской войны. Розе-«Скоблевский» встал у руководства германской «Военно-политической организации», бывшей неким подобием генерального штаба для германской армии. Помощником «Скоблевского» в Гамбурге был Ганс Киппенбергер; возможно, он был лидером немецкого подполья.

Страна была разбита на 6 военных областей, каждая возглавлялась немецким коммунистом и русским советником, который старался не привлекать к себе лишнего внимания. Советский «генерал» Манфред Штерн (позже, в Испании, известный как «Клебер», а в США как «Зильберт» и казненный в России в 1938 г.) был советником северо-западной области. Алексей Стецкий (тоже казненный в 1938-м) работал с Эрихом Волленбергом, лидером юго-западной области. Эта система пребывания советских офицеров и советников в других странах была применена через год или два в Китае, во времена Бородина^[63]. Русские люди из НКВД помогли создать в Германии аналогичную организацию, которая состояла из М-службы (военные формирования), N-службы (разведка), Т-службы (террор) и Z-службы (проникновение в другие партии и организации). Деятельность этих служб, которая включала покушения на жизнь германских военных руководителей и убийство предателей, достигла большого размаха в последующие годы.

Всего в Германию было послано несколько сотен советских офицеров, чтобы организовать и возглавить германские военные формирования. Назначенные на свои посты, эти люди, маскируясь разными способами, докладывали обо всем своему русскому руководству и резидентам Коминтерна в русском посольстве^[64]

Отборные группы из армейской разведки прибыли в Берлин, Эссен и Лейпциг. Среди них были молодой Вальтер Кривицкий, который впоследствии дезертировал из советских органов. Потом Кривицкий сообщил, что план включал создание в Германской коммунистической партии разведывательной службы, которая должна была работать под руководством Разведупра Красной Армии. Военным формированиям отводилась роль ядра будущей германской Красной армии, а перед спецслужбой ставилась задача подрывать моральное состояние людей из рейхсвера и полиции^[65].

Операция провалилась уже в октябре. Забастовки и восстания сорвались, армия осталась верной правительству, и революция, которая выразилась только в восстании в Гамбурге, была легко подавлена. Русские советники бесславно вернулись домой.

Советская военная разведка извлекла уроки из неудач 1923 года, и в Германии появились новые агентурные сети, опиравшиеся в своей работе на помощь со стороны когорты молодых подпольных лидеров: Киппенбергера, Цайссера, Илльнер-Штальмана, Зорге и других.

Но в одном отношении дорогой эксперимент 1923 года не прошел напрасно. Имеется в виду военная разведка. В. Г. Кривицкий пишет: «Когда мы увидели крах усилий Коминтерна, то сказали: давайте сохраним от германской революции то, что можем. Мы взяли лучших людей, подготовленных партийной разведывательной и агитационной службой, и использовали их в советской военной разведке. На руинах коммунистической революции мы построили в Германии для Советской России блестящую разведывательную службу, предмет зависти других стран».^[66]

Германия могла дать многие сотни секретных данных, которые были бы очень ценны для возрождающейся военной промышленности России. Цели французской и советской разведок в Германии часто совпадали, и бывало так, что немецкая полиция не могла понять, на кого работает пойманный ею шпион: на Францию или на Россию? Однако через несколько лет советские спецслужбы опередили французов, и в начале тридцатых годов подавляющее большинство случаев промышленного шпионажа, вскрытых в Германии, было делом рук советских разведывательных органов.

С 1928 года, когда началась эра его пятилетних планов, Советский Союз вступил на путь индустриализации, которая была равносильна милитаризации. Германия оказалась самой близкой и наиболее логичной страной для наблюдения за методами перевооружения промышленности. Все, что можно было сделать легальным путем, – это пригласить германских инженеров и советников для работы на советских заводах, предоставить Германии некоторые концессии, однако отдача от этого была слишком ничтожна по сравнению со сталинскими ожиданиями и проектами. Само собой разумеется, единственным решением было наращивание разведывательных операций, поэтому главное внимание было направлено на химическую индустрию, стальную и металлургическую промышленность («Крупп», «Рейнметалл», «Борзиг», «Маннесманн» и другие), электротехническую отрасль («Сименс», «Телефункен», АЕГ) и самолетостроение.

Особый интерес вызывали научные исследования, прежде всего в Институте кайзера Вильгельма и авиационном исследовательском институте, где возникали, проверялись и внедрялись новые идеи. Там нашлось много людей, которые симпатизировали советской власти и были согласны помочь ей. Нередко Москва узнавала о новых немецких изобретениях еще до того, как они шли в серийное производство в Германии.

Германская индустрия пыталась пресечь промышленный шпионаж своими силами. Пионером в этой области была «И. Г. Фарбен», которая учредила в Леверкузене специальный отдел под руководством нескольких опытных детективов. Скоро к ним присоединился Совет германской промышленности, который оценивал потери от промышленного шпионажа в 800 миллионов марок в год.^[67] Однако их попытки успеха не принесли, может быть, потому, что советский разведывательный аппарат внедрил девушку-секретаря в тот самый отдел, который был создан для борьбы с ним.^[68]

В течение нескольких лет развитие советского промышленного шпионажа в Германии шло со скоростью снежной лавины. СССР сумел развернуть в Германии невиданную по своим масштабам агентурную сеть. В конце двадцатых годов полицейское управление Берлина основало специальное подразделение для борьбы с промышленным (и другим неполитическим) шпионажем по всей Германии. Оно вскрыло около 330 случаев в 1929-м и более тысячи в 1930 году.^[69]

Годы с 1926-го по 1932-й были периодом советско-германского сотрудничества, когда берлинское правительство стремилось преуменьшить или даже скрыть наличие советского шпионажа, не применяя никаких жестких мер. Судебные процессы, на которых достоянием гласности могла стать неблаговидная роль советских представителей, проводились за закрытыми дверями.

Во времена демократической Германии (1919–1932 годы) существовало множество возможностей для вербовки персонала для советского шпионажа. В побеждённой стране, с ее нестабильными правительствами, политическими убийствами и путчами, кипели политические страсти и коммунистическое движение было на подъёме. Сотни пылких молодых сторонников могли быть легко рекрутированы в различные организации, как Германской компартии, так и русской разведки. Вознаграждения за шпионаж и перспектива работы в России помогали вовлекать инженеров и рабочих в большую шпионскую сеть.

В Германии также существовали широкие дипломатические возможности. Москва и Берлин восстановили полуофициальные отношения в 1920 году, и со временем советское посольство в Берлине стало использоваться для нужд всех видов разведывательной работы. Хорошим прикрытием было также торговое представительство на Линденштрассе с его огромным штатом. Оно стало самым важным укрытием для дюжин советских агентов, приезжающих в Германию с миссиями от НКВД, Четвёртого отдела армии или от Коминтерна. «Приемные комиссии» торгового представительства разъезжали по всей Германии для получения заказанных товаров и часто привлекались к промышленному шпионажу.

На немецком коммунистическом жаргоне советский секретный аппарат называли «двумя девушками»: «Грета» означала НКВД, «Клара» – ГРУ. Эти два разведывательных агентства работали раздельно и входили в контакт только на самом верху советской иерархии в Берлине. В дополнение к «двум девушкам» существовала также большая разведслужба Коминтерна, которая работала преимущественно в Берлине – ОМС (Отдел международных связей центрально-европейской секции Коминтерна). У неё были большие возможности по части паспортов, радиосвязи и курьеров.

Несмотря на неизбежные в таком деле неудачи, работу этих трех советских органов, которые возникли в начале двадцатых годов, следует считать успешной, особенно в 1930–1932 годах.

Тогпредство как прикрытие

Как и «Аркос» в Лондоне, советское торгпредство на Линденштрассе было громадным зарубежным агентством, чей торговый оборот исчислялся сотнями миллионов марок в год. Операции советского торгового представительства в Берлине были очень важны для России, равно как и для некоторых отраслей германской индустрии. Политическое значение агентства возросло, когда торговля оружием сосредоточилась в руках его специального Инженерного отдела. Так как экспорт оружия из Германии был запрещён Версальским договором, этот отдел, работавший под непосредственным контролем военного атташе, был окутан завесой секретности, и о нём никогда не упоминалось в прессе. Это был лучший по организованности и эффективности отдел во всем торгпредстве. Среди клиентов Инженерного отдела были знаменитые «И. Г. Фарбен», «Крупп», «БМВ», «Юнкерс» и другие германские фирмы.

Опытные люди из НКВД возглавляли «отдел кадров», который занимался секретными делами. Они давали инструкции, как избавиться от ненужной бумаги, не выбрасывая ее, как прятать документы так, чтобы их не могли найти во время полицейского рейда. Немецкий персонал торгового представительства проверялся Центральным Комитетом Германской коммунистической партии. На деньги ГРУ братья Левенштайн, ювелиры по профессии и надежные агенты, которые никогда не были связаны с коммунистами, сняли магазин на Риттерштрассе и открыли свое дело. С заднего двора торгового представительства можно было попасть в их магазин и исчезнуть на Риттерштрассе.

Работа облегчалась прочной связью между германскими коммунистами и советской разведкой. С ней сотрудничали около 50 процентов секретарей парторганизаций Берлина, где имелись агенты подпольных групп Т, М, Z и т. д. – служащие учреждений. Этим косвенным путём советское правительство проникло в значительную часть госаппарата Германии.^[70]

В 1924 году торговое представительство в первый раз было вовлечено в политический скандал, и его помещения подверглись полицейскому обыску. Дело было связано с Гансом Ботценхардом, железнодорожным инженером, которого обвинили в коммунистической деятельности. Вильгельм Пик в свое время помог ему найти работу в торговом представительстве, и после двухмесячного испытательного срока его перевели в строго засекреченный военный аппарат Германской компартии. В 1924 г. Ботценхард был арестован в Штутгарте и отправлен под охраной полиции в Штаргард, на север, через Берлин. Проходя по Линденштрассе, он уговорил двух сопровождавших его полицейских (те оба впервые были в Берлине) остановиться перекусить в ресторане. Когда они вошли в «ресторан» (на самом деле это был офис торгпредства), Ботценхард закричал: «Товарищи, я Ботценхард, я работаю здесь. Эти два полицейских везут меня в Штаргард». Толпа советских служащих окружила их, полицейских оттеснили в сторону, а его самого выпустили через заднюю дверь.^[71] Полиция впоследствии провела обыск здания и, конечно, не обнаружила ничего существенного.

Дело Ботценхарда переросло в международный конфликт. Советский посол Николай Крестинский занял наступательную позицию и обратился с протестом в германское министерство иностранных дел. Он настаивал на том, что торговое представительство, будучи частью посольства, экстерриториально и не подлежит юрисдикции полиции, поэтому германское правительство должно принести извинения. Он остановил все торговые операции представительства, ожидая, что германские промышленники окажут давление на министерство иностранных дел и заставят его выполнить советские требования.

В это время Москва вызвала Крестинского на «доклад». Его отъезд усилил напряжённость. На следующий день германские коммунисты призвали к забастовке 300 тысяч шахтеров Рура, и одним из лозунгов был «протест против обыска в торговом представительстве». В Москве состоялась громадная демонстрация с участием 250 тысяч человек, на которой присутствовал Крестинский. Москва категорически требовала придать торговому представительству статус экстерриториальности, и после почти трехмесячных переговоров протокол был подписан. Германское правительство принесло извинения за полицейский рейд и объявило, что офицер, ответственный за это дело, уволен.

Соглашение было заключено отчасти потому, что Штреземан придерживался курса на сотрудничество с Советским Союзом. Кроме того, ни в Германии, ни в других странах тогда не понимали мотивов, которые заставляли Советы добиваться дипломатических привилегий для торговых представительств. Общественное мнение склонялось к тому, что эти требования диктовались соображениями престижа, и было бы неразумно оскорблять правительство, которое столь чувствительно к иностранным вмешательствам и непризнанию его прав.

Коммунистическая партия Германии исключила Ботценхарда как шпиона. Т-группа, опасаясь, что его снова схватят и он разгласит компрометирующие данные о ее действиях, решила убрать его. Все было подготовлено для убийства, когда полиция, выследившая Ботценхарда, вновь арестовала его. Он признался только в мелких деталях дела. Чтобы предотвратить более серьезные разоблачения, Т-группа установила с ним контакт в тюрьме и посылала ему еду и другие подарки. В результате Ботценхард был сдержан на судебном процессе. В июле 1925 года его приговорили к трем с половиной годам исправительных работ.^[72]

Торговое представительство имело свой шифровальный отдел для связи с Москвой. В другом отделе представительства была установлена быстродействующая фотопечатная машина. Такое же оборудование было установлено в провинциальных отделах в Лейпциге, Гамбурге и Кенигсберге. Примером эффективности применения таких установок служит следующее: в 1935 году полицай-президиум Берлина подготовил отчет на пятистах страницах, посвященный подпольной работе коммунистической партии. Копия отчета была послана прокурору. На пути от Александерплатц до судебного здания в Моабите отчёт прошел через торговое представительство, где был сфотографирован. Он прибыл к месту назначения с опозданием всего на два часа. Из его содержания руководители советской разведки узнали, как мало полиция осведомлена об их людях и о секретных формированиях партии.^[73]

Некоторые члены «Греты» и «Клары» путешествовали по всей Германии с удостоверениями сотрудников торгопредства. В многочисленных шпионских делах германские суды выяснили, что следы ведут именно в торговое представительство. Подсудимые Динстбах, Глебов, Машкевич, Смирнов, Лебедев, Арбузов и другие в разное время числились работниками торгового представительства, хотя они вряд ли появлялись там после того, как им были вручены «проездные документы». Секретный агент мог неделями жить в одном из больших домов, где размещались официальные советские лица, потом, если все шло как надо, он «нырял», то есть исчезал из виду, и на свет появлялся другой, действительно важный человек, который принимал его имя, адрес и документы. Поэтому полиция никогда не могла заподозрить существование двойника. Этот особенный трюк назывался «пересадкой».

Германская полиция старалась завербовать информаторов из числа работников торгового представительства и внедрить туда своих агентов. Но им это так и не удалось, потому что меры предосторожности, которые предпринимали советские эксперты по подпольной работе, сделали это почти невозможным. «Полиция не имела агентов ни в советском посольстве, ни в торговом представительстве, – докладывал Ганс Петерс, сотрудник политического отдела берлинского полицай-президиума. – Советские спецслужбы внимательно следили за образом жизни каждого официального лица и часто меняли своих сотрудников, вербовка же требовала значительного времени, и прежде, чем мы успевали это сделать, ему уже надо было уезжать».^[74]

Во главе разведывательных операций в области промышленного шпионажа в Германии с 1928-го по 1934 год находились братья Машкевичи из Баку. Они переиграли немецкую контрразведку и спокойно покинули Германию после пяти лет активной работы. С Машкевичами работали Лебедев, Смирнов и нелегал по кличке «Оскар». За исключением «Оскара» все эти асы советской разведки использовали торговое представительство как прикрытие. В 1929 году Борис Базаров, восходящая звезда секретной службы, был переведен в Берлин с Балкан, и перед его помощником Михаилом Самойловым была поставлена единственная, но ответственная задача – организовать промышленный шпионаж. Когда Самойлов был срочно отозван во время сенсационного шпионского процесса вокруг «И. Г. Фарбен» в 1931 году, Базаров и его жена стали самыми важными берлинскими агентами Четвертого управления. Позднее они были направлены в том же качестве в США.

В числе шефов НКВД в Берлине был Готвальд, инспектор советского персонала, который отвечал за проверку надежности сотрудников, следил за их поведением, ведал вопросами найма и увольнения. Но настоящим главой НКВД в Германии много лет был Яков Александрович Равич-Терзин, который тоже числился в штате торгового представительства. Равич, спокойный, рассудительный и дружелюбный человек, был интересной личностью. Он воевал в Гражданскую войну в России, потом постепенно поднимался по иерархической лестнице НКВД и был одним из уважаемых (позже ликвидированных) старых большевиков. Перед тем как нацисты пришли к власти, ему было около сорока лет. Он никогда не казался чересчур властным, несмотря на свое высокое положение, здраво рассуждал, был молчалив и непроницаем, то есть был почти идеальным подпольным лидером. В его обязанности входила и организация прикрытия. С помощью Яков Равича агент «Греты» Картхальс открыл машинописное бюро, которое служило не только для встреч агентов, но и для передачи секретных документов, которые прятали в резиновых валиках пишущих машинок. Этот хитрый трюк так никогда и не был раскрыт полицией.^[75]

Под верхним эшелоном официальных советских лиц работала группа надежных немецких организаторов, все они были коммунистами с большим стажем и заслуживали полного доверия.

Фриц Бурде, он же «Доктор Шварц», руководил этой сетью с 1929-го по 1932 год, потом был переведен в Китай. Бывший немецкий рабочий из Гамбурга, стройный, приятный, улыбчивый молодой человек тридцати лет, с открытым лицом и искренними глазами, Бурде был одним из тех способных подпольщиков, которые вносили гармонию в ряды работников советской разведки.^[76] Его скитания закончились в «отечестве пролетариата», где он был казнен во времена чисток.

Одним из членов сети Бурде был молодой энтузиаст-коммунист Артур Кеплер, сотрудник либеральной «Фоссише цайтунг» и тайный член Коммунистической партии Германии. Советская разведка использовала его должность редактора иностранного отдела. Он имел доступ ко всей информации конфиденциального свойства, которая поступала в редакцию газеты, и докладывал о ней Бурде. Однако после нескольких месяцев такой работы руководству газеты донесли, что он коммунист, и его уволили. Он отошел от подпольной деятельности, но сохранил свое положение тайного члена партии, поехал в Россию, где написал книгу «Россия глазами буржуа».^[77] Несколько позже Кестлер вступил в группу «Шандора Радо».

Преемник Бурде, Вильгельм Баник, выпускник московской военно-политической школы, оставался на этом посту до 1935 года, когда его послали в Испанию, где он был ранен в гражданской войне. Первым помощником Баника в Германии был Иоганн Либерс. Во главе агентурной сети в центральной Германии (в Саксонии и Тюрингии) стоял другой выпускник военно-политической школы – Вильгельм Тебарт. Инженер Эрвин Крамер использовался группой как эксперт по танкам и железным дорогам.

Известную пользу приносила коммунистическая студенческая организация, члены которой уже несколько лет пополняли германскую индустрию и принимали участие в воспитании нового поколения. Существовал клуб работников интеллектуального труда, левых по своим убеждениям, и множество других «профессиональных» групп, аналогичных тем, которые существовали в коммунистическом подполье Соединенных Штатов. Клаус Фукс, позднее обвиненный в Британии в атомном шпионаже, был членом одной из таких профессиональных групп в Германии в 1932–1933 годах.