Дэвид Болл
Меч и ятаган

Нико тут же вскочил на ноги и улыбнулся, почтительно приветствуя хозяйку. Халат был слегка распахнут спереди. Амира прекрасно понимала, что сквозь прозрачный материал проступают плавные очертания ее груди, и даже не думала прикрываться. Нико смущенно отвел взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

– Я голодна, Нико, – сказала она, опускаясь на подушки и опираясь на локоть, и Нико скромно подошел к ней с подносом в руках в напряжении оттого, что здесь явно что-то не так. – Присядь, – произнесла госпожа, показывая на подушку рядом с собой.

По уже заведенному у них обычаю Нико разрезал лепешку и аккуратно намазал ее медом, налил в чашку подогретое козье молоко и обеими руками протянул ей. Амира взяла чашку и поставила ее рядом с собой, даже не притронувшись. Медленно, не сводя с него глаз, она взяла руку Нико и поднесла к щеке. Он напрягся и перестал дышать. Она улыбнулась, замечая его неопытность. Нико держал руку совершенно неподвижно, чтобы не оскорбить хозяйку неловким движением. Пальцы были еще теплыми от молока, и их прикосновение показалось ей очень приятным. Прикрыв глаза, она медленно, чувственно поцеловала его пальцы один за другим.

Приоткрыв глаза, Амира заметила, что глаза Нико открыты и он смотрит не на нее, а в потолок, пребывая в глубокой задумчивости.

– О чем ты думаешь, Нико? – ласково спросила она.

– О модели корабля, госпожа! – тут же ответил он. – Мастер Леонардус рассказал мне, что в Венеции сначала делают модель корабля, а потом уже строят сам корабль. А еще я думал, что ваша лепешка остывает. Хотите кусочек?

Он выпалил все это настолько по-детски, что очарование момента тут же пропало и глаза женщины вдруг наполнились слезами. Она выпустила его руку и вытерла глаза. Он же просто раб. Почему он так на меня влияет?

– Я разозлил вас, госпожа? Простите меня, я не хотел! Что мне сделать?

– Оставь меня одну, – прошептала она, плотнее запахивая халат.

В ту ночь Нико лежал без сна, тревожась о том, что его подвергли проверке, а он провалил ее еще до того, как все началось. Он понимал, что все это как-то связано с сексом. Хотел разбудить Иби, рассказать ему, что произошло, и спросить совета, но ему стало стыдно собственной глупости. Больше всего его беспокоило, что такое невежество в этих вопросах помешает ему хорошо служить хозяину, с которым, как прекрасно понимал Нико, ему предстоит подобная встреча. И тогда, думал он, хозяин будет недоволен мной, а если Эль-Хаджи Фарук кем-то недоволен, то тут до смерти рукой подать.

Когда хозяин подвергнет его такой проверке, было совершенно неизвестно. Поговаривали, что Эль-Хаджи Фарук неожиданно покинул Тунис и уехал в Венецию. Такие внезапные изменения планов случались нередко, и в данном случае это означало, что у Нико в запасе еще несколько месяцев.

А вдруг удастся сбежать до его возвращения? Леонардус наверняка захочет попытать счастья еще раз. На следующий день, как только Нико остался с мастером наедине, он тут же заговорил с ним об этом:

– Как вы думаете, мастер, не стоит ли нам начать планировать побег?

– Мм… возможно, что и так, – ответил он.

Нико уже достаточно хорошо узнал Леонардуса, чтобы у него зародились подозрения. Он заговаривал с Леонардусом о побеге уже в четвертый или пятый раз, и тот всегда замолкал и делал вид, что ему все равно, хотя, вообще-то, Леонардус был не из тихих и молчаливых. Это окончательно убедило Нико в том, что корабельных дел мастер что-то замышляет. Нико продолжал крутиться на верфях, смотреть в оба глаза и слушать в оба уха, но не замечал ни малейшего признака того, что у Леонардуса есть намерение сбежать и не провести остаток своих дней в плену у алжирцев.

Глава 9

Мальчик в одиночку лазил по скалам Гоцо, свисая на веревке примерно в двухстах футах над линией прибоя, пенившегося на острых скалах далеко внизу. Сверху веревка была привязана к дереву, а на другом конце сделана скользящая петля, благодаря чему мальчик поднимался и спускался, ловко завязывая целые серии сложных узлов.

Ему были известные все секреты известняковых скал. Днем он искал хорошо спрятанные от хищных птиц голубиные гнезда. Он ждал, пока взрослые особи начнут летать туда-сюда, и замечал месторасположение гнезд. Когда птицы улетали, он натягивал свернутую сеть над углублением, где находилось гнездо, находил себе удобное место для ночлега неподалеку и привязывал себя веревкой. После наступления темноты, когда птицы залетали внутрь, он разворачивал сеть, а на следующее утро поднимал сеть с добычей: яйцами и мясом. Это было опасное занятие, и многие смельчаки погибали, лазая по скалам таким образом, но мальчик жил на скалах с шести лет и пользовался веревкой ловко и бесстрашно.

Было время, когда ему удавалось кормиться на скалах и даже продавать перья, но птицы слишком долго терпели присутствие чужака, и теперь их становилось все меньше и меньше. Он знал и другие скалы для охоты в Мджарр-иш-Шини и Та-Сенк, но боялся ходить туда, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Парнишка уже давно жил один, и чем дольше он не видел других людей, тем больше боялся встречи с ними. Он знал, что однажды придет время, когда голод победит страх и заставит его пойти на такой риск.

За последние недели он больше времени потратил на поиски ягод, но из-за долгой засухи на кустах почти ничего не было, и мальчик ходил с пустым желудком. Рыбалка тоже не задалась – он потерял свой последний крючок, пытаясь подсечь большого морского окуня, а замены не было. Даже нож, драгоценный тяжелый охотничий нож из дамасской стали, когда-то принадлежавший его отцу, сломался в то утро, когда он уронил его, болтаясь на веревках. Ему удалось достать его, но бóльшая часть клинка ушла на дно, остался лишь небольшой обломок. Конечно, его можно было заточить, но все равно это уже мало напоминало нож.

Жизнь становилась тяжелее. Скоро ему придется что-то делать, что-то новое. Пока непонятно, что именно, а потому он просто пытался не обращать внимания на голод и играл в свою любимую игру. Мальчик обожал ощущение невесомости высоко над скалами, любил отталкиваться от скал и парить над водой, словно птица, пока веревка не возвращалась обратно, и тогда он отталкивался снова. Он мог заниматься этим часами, раскачиваясь в петле, как на качелях. Он отталкивался от скалы босыми ногами, даже не глядя, что делает, просто зная, что скала там, долго и лениво скользил по воздуху и снова касался ногами камня. Мальчик смотрел на небо, на облака, на солнце, оно кружилось и сияло из-за скалы…

И тут мальчик резко остановился.

На верху скалы стоял человек и смотрел вниз, прямо на него. В эту часть Гоцо, острова к северу от Мальты, обычно никто не забредал. Здесь не было ни души уже почти год. Мальчик видел людей лишь издалека.

Он попался, спрятаться уже не получится. Солнце стояло ровно за головой мужчины, поэтому мальчик не видел его лица. Он не мог понять, вооружен ли незнакомец.

– Уходи! – крикнул он, но мужчина не тронулся с места.

Мальчик выхватил то, что осталось от ножа, пытаясь скрыть тот факт, что лезвия толком нет.

– Убью! – крикнул он.

– Думаю, ты смог бы, если бы ударил меня по затылку, – отозвался незнакомец, разглядывая сломанный нож. – Ты убиваешь всех, кто приходит сюда ловить рыбу?

– Уходи! Это мои скалы!

– Тысяча извинений, ваша светлость! – вежливо поклонился мужчина. – Не знал.

Он неторопливо пошел вдоль скал, беззаботно насвистывая себе под нос. Перестав слышать свист, мальчик быстро поднялся по веревке. Мужчина исчез из виду и снова появился чуть позже, у подножия скал рядом с водой. Ловко прыгая с камня на камень, он добрался до галечной косы и, не оборачиваясь, уселся рыбачить.

Фенсу наживил сыр на крючок и забросил веревку в воду. Он спиной чувствовал, что мальчик следит за ним, но не оборачивался. Через час достал лепешку и мешочек с орехами из плетеной корзинки и как ни в чем не бывало принялся за еду. Вскоре он ощутил, что мальчик подобрался поближе, а потом заметил тень, упавшую ему через плечо на скалы и воду. Он обернулся и увидел мальчика совсем близко: осунувшееся чумазое лицо, впалые щеки, одежда изодрана в лохмотья. Мальчик смотрел не на него, он не мог отвести глаз от хлеба. Фенсу отломил кусок лепешки и протянул ему. Мальчик схватил угощение и проглотил его в один присест.

– Меня зовут Фенсу, – произнес мужчина, протягивая мальчику горсть орехов.

– Меня – Якобус, – с набитым ртом произнес мальчик. – Я не заметил вашей лодки.

– Я спрятал ее в бухте Шленди.

– Вы знаете Гоцо?

– Когда-то я жил здесь. Но уже давно не приезжал. Думал посмотреть, как тут с рыбалкой.

– У вас не очень-то получается, – сказал мальчик, глядя на веревку с крючком. – Так точно ничего не поймаете.

– Обычно как-то справляюсь, – улыбнулся Фенсу. – По крайней мере, я не так голоден, как ты.

– Я не ходил бы голодным, если бы у меня были крючки.

– Вот, – порылся в корзинке Фенсу, – держи. Смотри не потеряй. Покажи мне, как надо.

Якобус покрутил в руках крючок. Острие блеснуло на солнце.

– Заточен на славу, – одобрительно кивнул он и быстро прицепил крючок к веревке.

Фенсу протянул ему кусочек плесневелого сыра в качестве наживки, но Якобус тут же проглотил его, и мужчина поморщился. Мальчик встал на четвереньки и принялся переворачивать камни, пока наконец не нашел то, что искал, – блестящего черного жука. Насаживая его на крючок, Якобус смотрел, как жук отчаянно дергает лапками. Он пошел по косе в сторону берега и забросил крючок там, где Фенсу решил, что место слишком мелкое и ловить нечего. Через пять минут Якобус вытащил рыбину и бросил ее, трепыхающуюся, на гальку, а потом добил камнем. Быстро орудуя обломком ножа, он счистил чешую и отрубил хвост, а потом съел ее сырой вместе со всеми внутренностями, жадно обгрызая мясо с костей.

– Рыбачить, как я погляжу, ты и вправду мастак, – сказал Фенсу, поглядывая на мальчика с легким отвращением, – а вот готовить тебе еще надо научиться.

– Меня отец научил рыбу ловить, – облизывая губы и пальцы, сообщил Якобус. – И по скалам лазить тоже.

– Он ловец птиц?

– Он был лучшим, если не считать меня, конечно. Потом упал, и ему ногу отрезали. Тогда стал пасти овец.

– Где он?

– Умер.

– А мать? У тебя есть семья?

– Их забрали корсары. Всех забрали.

Эту историю Фенсу знал не понаслышке. Два года назад рыцари ордена Святого Иоанна решили напасть на корсара Тургута в Тунисе. Атака провалилась. Турки отправили флот под командованием адмирала Синан-паши, в сопровождении Тургута и его галер, в рейд на Мальту и Триполи. Флот достиг своей цели прошлым летом. Рыцари ордена Святого Иоанна удержали оборону основного острова, и тогда Синан и Тургут повернули на Гоцо. Тургуту нужно было отомстить. Несколько лет назад здесь погиб его брат, тело сжег губернатор острова, тоже рыцарь ордена. Завидев приближение флота, жители Гоцо покинули свои дома и укрылись за стенами цитадели. Фортификационные сооружения были слабо укреплены, и сопротивление быстро сломали. Турки забрали в рабство всех. Пять тысяч душ – почти всех мужчин, женщин и детей. Оставили только двенадцать стариков, чтобы они рассказали всем жителям Мальты, что случается с теми, кто противится туркам.

Двенадцать стариков, подумал Фенсу, и одного мальчика.

– А тебя почему не забрали?

– Я работал на скалах. Никогда не приходил домой, пока все корзинки не наполню. Иногда не бывал дома по три-четыре дня. Наверное, они палили из пушек, но море шумит громче, и я ничего не услышал. Я как раз возвращался с корзинами и увидел, что случилось. Но они все уже были на кораблях. А остров горел… – Якобус запнулся и нервно сглотнул. – Я спрятался, – продолжил он, смущенно вытирая предательские слезы. – Подобрался поближе, пытался найти своих, но потом пришлось бежать. Турки разослали по острову патрульные отряды, чтобы те отравили воду в колодцах и все сожгли. Они гнались за мной. Я вернулся на скалы, три дня прятался в пещере, а потом не выдержал. Дождался темноты и вернулся в деревню. Там не было никого, даже собак. Наша хижина была рядом с замком. Они сожгли все дотла. Забрал с пепелища все, что нашел, – сети, крючки и этот нож. Остальное забрали турки.

– То есть все это время ты жил один?

– А больше никого не осталось. На Гоцо с добрыми намерениями никто не приезжает. Если я вижу кого-нибудь, то сразу прячусь. Точнее, прятался. – Он посмотрел на Фенсу. – Жил себе как жил, но в последнее время ягод стало совсем мало, да и охота идет так себе. Мне нужны крючки и новый нож. Веревки были хорошие, но и они изнашиваются. Со мной все будет в порядке. Просто надо понять, откуда это все взять.

У Фенсу было три разных ножа. Он вытащил самый маленький и протянул мальчику:

– Вот, возьми. Мне он не нужен.

– Мне нечем вам заплатить, – сказал Якобус, глядя на сокровище, но не беря его в руки.

– Поймай мне еще рыбы. Я сюда за этим пришел.

Якобус ухмыльнулся и уже через минуту опустил в воду три тонкие веревки. Занимаясь рыбалкой, он незаметно доел орехи и хлеб Фенсу, но все равно выглядел голодным. Время от времени он проверял свои снасти, вытаскивал рыб и поглядывал на птиц. Он знал их всех: дроздов и голубей, славок и черноголовок, золотых иволг и козодоев, перепелок и бекасов. Одних он умел ловить, за другими только наблюдал.

– Как-то раз я поймал на скалах сокола, – похвастался он. – Отец продал его одному из сокольничих, а тот – рыцарям ордена Святого Иоанна. Слышал, они заплатили его в дань императору за острова, – гордо добавил он. – На одном том соколе, которого поймал я, отец заработал больше, чем за целый сезон работы пастухом. Он говорил, что у нас самые знаменитые соколы во всем мире. Их даже короли хотят заполучить, вы знали об этом? Они используют их для охоты, – без умолку болтал Якобус, продолжая доставать из воды одну рыбу за другой.

Поздно вечером Фенсу встал и поднял тяжелую корзину с рыбой.

– Мне пора. Лодка у меня маленькая, хочу успеть переплыть пролив до темноты.

– Вы могли бы заночевать здесь, – неожиданно тоненьким голосом произнес Якобус. – У меня есть место. Костер разведем.

– Меня жена ждет.

– А-а-а, – протянул Якобус, бросая в воду камень.

– Пойдем со мной, – предложил ему Фенсу, закидывая корзину на плечо.

– Зачем?

– Можешь жить с нами. Мы тоже живем в пещере.

– Мне уже одиннадцать, – фыркнул Якобус. – А может, и все двенадцать. Я сам могу о себе позаботиться.

– Не сомневаюсь, что можешь. Но мне не помешала бы помощь с рыбалкой. И мне кажется, что тебе тут бывает одиноко.

– Мне нравится жить одному, – замотал головой Якобус.

– Ну как скажешь, – пожал плечами Фенсу. – Может быть, еще увидимся. Удачной рыбалки, Якобус. И остерегайся корсаров.

Развернувшись, он пошел по косе к берегу, потом остановился, нарвал травы, окунул в воду и положил сверху на улов, чтобы рыба сохранила свежесть, потом обернулся и помахал мальчику рукой. Тот помахал в ответ.

Когда Фенсу почти дошел до своей лодчонки в Шленди, мальчик догнал его и взял за руку. Они сели в лодку и отчалили от берега вместе.

Якобус поселился в нише на верхних уровнях пещеры и устроил себе удобную лежанку из соломы. Фенсу был рад, что у них появился еще один добытчик пищи. Теперь он мог чаще работать плотником. Эта работа, как и воровство, приносила ему неплохие деньги. В первые несколько дней они рыбачили и охотились на мелкую дичь вместе.

– Остерегайся местных рыбаков, – предупредил его Фенсу. – Они выдадут тебя ордену за самовольную охоту!

По эдикту великого магистра наказанием за самовольную охоту было три удара плетью и год в кандалах на галерах. Если нарушение совершалось повторно, то незадачливого охотника ожидали пожизненные работы на галерах.

– Не боюсь я ваших рыцарей! – отозвался Якобус. – Да и не поймают они меня ни за что.

Даже Фенсу не умел охотиться так же ловко, как этот мальчишка. Вскоре в котле булькали настоящие деликатесы. Якобус приносил в пещеру пойманных в источниках у Мдины угрей и черепах из залива Святого Павла. Все это было как нельзя кстати, потому что ел Якобус за троих.

К известию о том, что Фенсу – еврей, Якобус отнесся с полным безразличием. Сам он не исповедовал никакую религию и хотел только ходить сытым, а еще убить людей, которые забрали его семью.

Если рядом был кто-то, кроме Фенсу, Якобус очень смущался и все еще побаивался других людей. Он спускался со своего насеста в пещере только для того, чтобы добыть еды. Он никогда не ел с остальными, хватал миску и ложку и забирался обратно в свое гнездо. Оттуда он наблюдал за странными религиозными церемониями: танцами и играми. Его звали присоединиться, но он не приходил.

В конце концов, всего через две недели после начала его жизни в пещере, его заставила спуститься вниз особая веселая еврейская церемония, а также присутствие девочки из Биргу по имени Мария Борг.

Остававшиеся у Марии сомнения по поводу еврейских ритуалов в Мекор-Хаким окончательно развеялись на Пурим, праздник, посвященный победе добра над злом. Это была история о том, как евреи жили среди неевреев. Фенсу провел весь день в приготовлениях. Время было уже позднее. Мария со всеми попрощалась, потому что все равно старалась не присутствовать на религиозных церемониях. Она видела, что дневная гроза еще не закончилась, но тучи на небе, кажется, уже рассеивались. Марии не хотелось бежать домой под дождем, поэтому она решила подождать, пока гроза не пройдет. Она сидела у входа и наблюдала за происходящим. Фенсу стоял у источника, а вокруг него собрались слушатели и расселись на полу у костра. Он только закончил показывать удивительные фокусы, заставляя комочки глины исчезать за ушами у детей, доставая яйца из самых неожиданных мест, а одно вообще разбил прямо над головой ювелира Коула.

Когда слушатели достаточно развеселились, он начал рассказывать историю Пурима.

– Будь благословен, о Элохим, источник всего сущего, благословивший наши жизни Твоими законами, – читал он по памяти, – и приказавший нам читать Книгу Есфирь… – он посмотрел на слушателей и пожал плечами, – но у меня нет Книги Есфирь, да если бы и была, я бы не смог прочитать ее, поэтому придется вам поверить мне на слово!

Дети восторженно визжали и хлопали в ладоши, предвкушая, что будет дальше.

Мария, глядевшая во все глаза на Фенсу, заметила, что и Якобус наблюдает за собравшимися со своего насеста, высоко на противоположной стене. Она уже видела мальчика там раньше, заметила, что он за ней наблюдает, и помахала ему рукой. Мария не разглядела, махнул ли он ей в ответ: ей было видно только макушку головы да белки глаз, мальчик смотрел вниз на залитую светом огня пещеру.

Фенсу начал рассказывать историю из Ветхого Завета – историю про Есфирь, скромную еврейскую девушку, персидского царя по имени Артаксеркс и злого великого визиря Амана, который хотел истребить всех евреев в царстве, поскольку считал их опасными мятежниками.

Фенсу не просто пересказывал историю. Он разыгрывал ее по ролям, меняя голос, наряды и позы, изображая разных героев. Когда он превратился в Есфирь, голос стал выше на целую октаву, ресницы затрепетали и он упал без чувств. Дети от души хохотали. Мария, все еще дрожавшая после ливня, подсела поближе к огню рядом с Еленой. Фенсу тем временем превратился в царя Артаксеркса, нацепил корону со страусиными перьями и начал важно расхаживать по пещере, говоря низким голосом. Потом он стал женой царя Астинь, заговорил фальцетом и заверещал, когда царь прогнал ее за предательство. Мария внезапно почувствовала, что кто-то сел рядом с ней. Якобус. Он не обращал ровным счетом никакого внимания на Фенсу и смотрел только на Марию. Девочка улыбнулась. Он неуклюже прикоснулся к ее волосам, так и не сводя с нее глаз.

Фенсу уже стал героем – дядей Есфири Мардохеем. Он спрятался за каменную колонну, а потом выскочил оттуда в длинном плаще и со строгим выражением лица и произнес пламенную речь, предупреждая царя о том, что в царстве Артаксеркса поселилось зло.

– Ты похожа на мою сестру Роману, – прошептал Якобус.

– А ты немножко похож на моего брата Нико. – Мария взяла его за руку.

Мальчик улыбнулся ей в ответ, и Мария снова вернулась к спектаклю, постоянно ощущая на себе его взгляд. Пока шел спектакль, Якобус все больше расслаблялся и наконец тоже начал смотреть представление.

Всякий раз, когда Фенсу становился негодяем великим визирем Аманом или хотя бы произносил его имя, дети гремели трещотками, которые для них сделал Фенсу, и пытались перекричать злодея, потому что Аман собирался убить всех евреев в царстве. Когда это произошло в первый раз, Мария просто наблюдала за тем, как это делают другие, хихикая над странным зрелищем. Во второй раз она тоже схватила трещотку и стала крутить ею, крича вместе с остальными.

Храбрая Есфирь, рискуя собственной жизнью, рассказала царю, что она еврейка, и обвинила великого визиря в злокозненном замысле, и царь приказал казнить его. Когда Фенсу, а точнее, Амана уже повесили, он вытаращил глаза, надул щеки и стал извиваться, даже Якобус радостно закричал и затопал ногами, но руки Марии не выпустил. Потом накрыли стол со скромным угощением, и Мария осталась еще подольше. Элли протянула ей чашку теплого козьего молока с медом. Мария отказалась, решив, что это имеет какое-то религиозное значение. Фенсу усмехнулся над ее осторожностью.

– Не волнуйся, – будто прочитав ее мысли, сказал он. – Даже если выпьешь молока на Пурим, еврейкой от этого не станешь.

Вечер выдался просто чудесный, в конце которого евреи Есфирь спаслись, а Мария раз и навсегда решила, что евреи из Мекор-Хаким не могли быть теми же самыми евреями, о которых в деревне рассказывали страшные истории, ну а Якобус решил, что, когда вырастет, обязательно женится на Марии Борг.

После этого Мария старалась не пропускать ни одного праздника. Ей все еще было неловко участвовать в них вместе со всеми, чтобы случайно не совершить греха; от отца она свои походы тщательно скрывала. Если бы тот узнал, что она якшается с евреями, то избил бы ее так, что она не смогла бы сидеть очень долго, а о том, что бы с ней сделал дон Сальваго, не хотелось даже и думать. Мария рассудила, что просто смотреть и слушать, а иногда трогать и пробовать – не грех, главное, держать данное самой себе слово, что при первом же признаке появления дьявола она сбежит оттуда со всех ног и уже никогда больше не вернется.

На Хануку она увидела, как празднуется чудо с маслом и каждую ночь на протяжении восьми дней зажигают по одной свече в меноре. На Суккот, праздник урожая, они вместе строили сукку с видом на море – хижину из камней, хвороста и палок, украшенную сушеными водорослями и свечами. Урожая в тот год не было, но Фенсу не упускал ни одной возможности устроить праздник или поблагодарить Бога.

– Сегодня мы живем в роскошном доме, – произнес он, показывая на пещеру, – но, возможно, когда-нибудь будем жить в хижине, – показал он на сукку, – и мы должны радоваться любому дому, которым одаряет нас Элохим.

И они радовались, и ели луковый суп, и пили горячую воду с медом. Они развели костер и танцевали под звездами под музыку цимбал Елены. В каждый свой приход Мария приносила Якобусу сладости. Он увивался за Марией, пока Елена не прогоняла его за назойливость.

Елене в пещере жилось хорошо, но она не переставала мечтать о том, чтобы уехать с Мальты, где у нее не было другого будущего, кроме как остаться шлюхой, будь то еврейской или нет. Девушке хотелось большего. Она спала с мужчинами, рассказы которых будили в ней мечты о богатстве, счастье и любви – и все это ждало ее где-то там. Они с Марией раз за разом пересказывали друг дружке истории итальянского сказочника, в основном романтические истории о любви. Они нравились Марии больше всего, хотя влюбленные без памяти герои и героини этих историй были очень далеки от реальности. Мария никогда в жизни не видела таких пар. Разве что Фенсу и Элли. Они, по крайней мере, казались добрыми друзьями и часто смеялись вместе. Но любви романтической, о которой так мечтали девочки, в их мире будто бы вообще не существовало.

– Потому что на Мальте такой любви не бывает, – объяснила ей Елена, – только соитие. Если мы хотим любви, надо ехать во Францию. А там – как знать, может, ты даже найдешь того, кто научит тебя читать!

Франция. Снова эта Франция, о которой так мечтала Мария. Франция с эфемерными полями люпинов, серебряными ложечками и великолепными замками, любовью и книгами, которые можно читать девочкам. Казалось, что все важное и красивое в этом мире существует только во Франции, а все серое, унылое и ужасное – только на Мальте. Сначала они просто лениво беседовали о побеге в тот мир. С тем же успехом они могли обсуждать желание уплыть куда-нибудь на облаке. Но постепенно в девочках росла решимость. Постепенно идея отъезда захватила их настолько, что они всерьез начали откладывать деньги на путешествие.

Сначала Мария продавала гуано и собирала валежник, а потом продавала его на факелы или на покрытие для крыш хижин в Биргу. Девушка трудилась изо всех сил, но зарабатывала очень мало, и это обескураживало ее. Нужно собрать гору гуано высотой с Шиберрас, чтобы оплатить проезд на корабле.

Она принималась за любую работу, но ей приходилось действовать очень осторожно. Если бы Лука узнал об этом, то избил бы ее до полусмерти, поскольку решил бы, что она делает это, потому что он сам не в состоянии обеспечить семью, хотя, признаться, частенько дело обстояло именно так. Мария была уверена, что сможет скрыть это от него. Отец работал от рассвета до заката и поэтому ни о чем не подозревал. К тому же, если Мария исправно выполняла свои обязанности по хозяйству, он ее вообще не замечал. С матерью Мария давно научилась обращаться так, как ей было нужно. Та была сплетницей, острой на язык, но на самом деле довольно скромной, плаксивой и слабой.

Работу было найти нелегко. Чаще всего девочку прогоняли с порога, неодобрительно морщась от ее наглости, но не всегда. Ткач нанял ее прясти пряжу, и она работала у него по нескольку часов в день. Прошли недели, он кормил ее обещаниями, но денег не платил. Она попыталась заговорить с ним об оплате, сначала вежливо, потом, когда оплаты не было уже два месяца, на повышенных тонах.

– Я знаю твоего отца! – прикрикнул на нее ткач, когда Мария пригрозила уйти. – Выметайся! Увижу тебя тут еще раз – и все ему расскажу!

Деньги она потеряла, но была полна решимости наказать его. У жены ткача был лоток на рынке, где она продавала его пряжу. Фенсу дал Марии немного смолы, которую он прихватил на пристани, где иногда подрабатывал, и, пока Елена отвлекла жену ткача, Мария измазала смолой три прялки с пряжей.

Потом ее взяли потрошить рыбу. Работа была тяжелая, рыба ужасно воняла, спина болела. В первый вечер она работала до темноты, пока руки, покрытые серебристой чешуей, не начали коченеть от холода. Незаметно сзади к ней подошел рыбак и положил руки ей на плечи, а потом начал лапать ее. Она набросилась на него с кулаками и никогда больше туда не возвращалась.

Елена продолжала работать по вечерам, а днем они с Марией начали делать свечи. Елена мастерски владела этим искусством. Они с Марией обливались потом над огромным железным котлом, поддерживали огонь, мешали булькающий животный жир, а потом снимали густую белую пенку с поверхности. Собирали обрывки веревок на побережье, расплетали их и делали из просмоленных ниток фитили. Потом Елена брала длинный узкий нож, который специально для нее сделал Фенсу, и вырезала из воска изысканные формы. Иногда добавляла краску и тогда продавала свечи дворянам Мдины по более высокой цене. У Марии появилась идея сделать свечу в виде церкви Святой Агаты, ее приходской церкви. Фитиль было поставить некуда, и тогда Елена приделала к церкви звонницу и воткнула фитиль туда. Отец Сальваго пришел в восторг, когда Мария принесла ему их творение:

– Шедевр! Именно такой когда-нибудь и будет наша звонница!

Священник купил свечу и поставил на алтарь, но заплатить смог лишь несколько жалких мараведи.

Из жира качеством похуже девушки делали мыло. Свечи были замечательные, мыло – пенистое, но много заработать им не удавалось ни на том, ни на другом.

Как-то ночью вместо денег Елена после долгой возни на сеновале получила от клиента козу. У козы были огромные уши и большие сияющие глаза, но животное оказалось тощим и больным. В пещеру им пришлось нести ее на себе. Фенсу взглянул на изможденное животное и покачал головой, сетуя на доверчивость девушек:

– Ну хоть жаркое будет на вечер…

Но девушки не поверили ему. Обмакнув тряпку в подслащенную медом воду, они поднесли ее козе, та жадно высосала ее, и дальше они по очереди выхаживали козу несколько дней. Каждый день они собирали нежные молодые ростки песколюбки, росшей на побережье, и коза сметала все в один присест. Елена наловчилась красть цветы из садов богатых домов в Мдине, чтобы их питомица восстановилась, жуя примулы и фиалки. Назвали быстро набравшую вес питомицу Есфирь – в честь еврейской девушки из истории, которую Фенсу рассказывал на Пурим.

Как-то раз Якобус привел в пещеру еще одно животное – козла, которого он нашел, добывая еду.

– Это тебе, – гордо сказал он Марии.

Козлик был исхудавший, рожки тонкие, но в каком-то смысле вел себя так же аристократично, как и Есфирь. Шерсть была короткая и рыжая, а бородка – длинная и белая – придавала ему крайне глубокомысленный вид. Его назвали Царем, в честь Артаксеркса.

Отец Марии, как и большинство его соседей, держал в доме овец и всегда пренебрежительно отзывался о козах и их хозяевах. Поэтому свою находку Мария добавила в длинный список того, что оказалось неправдой. Девушка обнаружила, что, вообще-то, козы нравятся ей больше, чем овцы. Они были скромными и смышлеными, можно даже сказать – хитрыми. Им все было интересно, они были ужасно независимыми и неутомимыми, чем походили на свою хозяйку. Царь оказался очень нервным и привередливым, а Есфирь – преданной и чувствительной, и вскоре Елена заметила, как Царь пристраивается к Есфири сзади, совершая быстрые движения.

– Погляди-ка! – крикнула она Марии. – Они трахаются! У нас тут скоро целое стадо будет!

Пять месяцев спустя Есфирь родила троих здоровых козлят: двух девочек и мальчика. Когда у Есфири отошло молозиво, она осчастливила Марию и Елену огромным количеством молока. Его было столько, что они доили Есфирь три раза в день. Двоих козлят, мальчика и девочку, они обменяли на взрослую молочную козу, и теперь у них стало два источника драгоценного напитка. Потом девушки приручили еще одну дикую козу и уже вскоре пасли свое скромное стадо на каменистых полях, а Якобус обычно всегда крутился где-то рядом.