Дэниел Киз
Хроники лечебницы

Глава седьмая

Афины

Когда дверь шкафа открылась, Рэйвен увидела на столе тарелку с рыбой и картошкой. В животе у нее заурчало.

Тот, кого все звали Алексий, по-прежнему в лыжной маске, отодвинул стул для нее.

– Садись. Ешь.

– С чего это ты такой добрый? Ужин перед казнью?

– Зависит от тебя.

«…выясни, чего он хочет, рэйвен… ты прекрасно умеешь вить веревки из мужчин…»

– Зачем бы ты меня ни удерживал, я хочу, чтобы ты знал, что я восхищаюсь сильными мужчинами, борющимися против тирании.

– Это то, что я хочу слышать.

Она жевала рыбу, сплевывая кости.

– А еще что ты хочешь услышать?

– Что бы ты сделала, если бы я тебя изнасиловал?

– На полный желудок? Наверное, облевала бы тебя с ног до головы, как твоего отца.

Он рассмеялся от души. Она на верном пути.

– У тебя сексуальный смех, но тебе не нужно насиловать меня. Я твоя, только скажи.

– И что ты при этом почувствуешь?

– Не узнаю, пока не увижу твое лицо.

– Я сниму маску, когда смогу доверять тебе.

– Я твоя заложница. Чем я тебе наврежу?

– Не воспринимай себя заложницей, лучше кем-то, кто может помочь угнетенным, страдающим из-за того, что американские капиталисты высасывают деньги из нашей страны, как вампиры – кровь из своих несчастных жертв.

Она задумалась на секунду.

– Так ты коммунист.

– Марксист-ленинист. Мы верим, что власть должна быть в руках народа. А не богатых паразитов и их детей. Америка – империя зла.

Она заметила, что он внимательно рассматривает ее.

«…не возражай ему…»

– В настоящее время, – сказал он, – даже наши официальные власти действуют по указке ЦРУ. Ваши газеты о многом умалчивают, потому что они подчиняются тем, кто манипулирует вашим сознанием.

– Манипулирует сознанием? Я хочу узнать об этом больше.

– ЦРУ поддерживало фашистскую хунту тирана, полковника Пападопулоса. Хуже, чем нацисты. Он держал наш народ в железных рукавицах. Он не терпел никакого инакомыслия. 17 ноября 1973 года его танки разгромили мирную студенческую демонстрацию в афинском Политехническом университете. Были убиты тридцать однокурсников моего отца, включая и его любимую. Отец и его ближайший друг оказались в числе восьми сотен раненных.

– Твой отец? Это который с костылем?

– У него протез ноги. А до этого он бегал марафон. Виновата твоя страна.

– Я не совсем понимаю.

– Скоро ты узнаешь правду.

Ее жизнь зависела от того, поймет ли она его ненависть к американцам.

– Я слушаю.

– Когда хунту полковника свергли в следующем году, мой отец со своим близким другом, Ясоном Тедеску, сформировали 17N – в память о бойне семнадцатого ноября.

Эти слова. 17 ноября, 17N. Что-то такое говорил мистер Тедеску, предназначенное только для них и МЕК. Может, у нее была галлюцинация?

– А как все это связано с моим отцом? Он не был политиком. Он был психиатром.

– Он лечил проамериканцев и греков. Твой отец на самом деле был лазутчиком из ЦРУ.

– Шпион? Не может быть. Он бы сказал мне. Он любил меня.

– Ты так думаешь? Тогда почему он тебя запер в сумасшедшем доме?

Она открыла рот, но слова застряли в горле. Она уставилась на него сквозь слезы.

– Я тебе объясню, – сказал он, гладя ее по голове. – Потому что Америка настраивает таких, как он, против своих детей, заставляет посылать сыновей и дочерей умирать на войнах против рабочих всего мира. Когда ты научишься видеть капиталистическую ложь, ты переродишься.

«…подыгрывай ему…»

– Научи меня.

Его голос смягчился.

– Ты не только красивая, Рэйвен, ты еще и умная.

Он стянул с головы лыжную маску. Она увидела симпатичное грубое лицо с густыми черными бровями и темными пристальными глазами. Означало ли это, что он больше не беспокоился о том, что она сможет опознать его? Помилование или смертный приговор?

– Ты собираешься убить меня?

– Нет.

Слышал ли он, как колотится ее сердце?

– Ты меня изнасилуешь?

– Нет. Я собираюсь сорвать покров с твоего сознания, чтобы ты увидела, что жила во лжи.

– Объясни мне.

– На сегодня хватит.

Она встала и пошла в сторону шкафа, но он ее остановил.

– Есть одна пустая комната с маленьким окном, ты можешь спать там. Я принесу матрас, чтобы было удобно.

– Я ценю твою доброту, – сказала она, погладив его по руке.

Как только он вышел из кухни, ей захотелось попробовать входную дверь. Но лучше этого было не делать. Он точно услышит, как она крутит ручку. Она должна пробудить в нем желание секса. Чтобы умаслить его, она убрала со стола и вымыла тарелки.

Вернувшись с матрасом и увидев ее у раковины, он улыбнулся.

– У тебя есть постоянная работа? – спросила она.

– Я экскурсовод. Показываю тупым туристам руины и рассказываю истории о нашем золотом веке.

– Ты сказал, что выучил английский в Америке. Как это?

– Я был там по студенческому обмену, в Детройте, три года.

– Что ж, вряд ли Америка такая уж плохая, если молодые люди из разных стран хотят поехать туда учиться.

Он бросил матрас на пол.

– Дура! Америка это делает, чтобы обмануть остальной мир насчет своих реальных целей – доминировать над всеми путем распространения своих упаднических идей.

Он схватил ее за плечи и втолкнул обратно в шкаф.

– Ты сказал, я могу спать в комнате с окном.

– Когда будешь готова увидеть свет.

Она не очень поняла его, но решила больше не провоцировать.

– Я сожалею. Я ничего такого не хотела сказать. Дай мне еще один шанс.

Он резко захлопнул дверь и закрыл на замок.

– Посмотрим.

Чтобы остаться в живых, она должна заставить его думать о себе больше, чем о политике. Она должна заставить его хотеть ее. Утром она начнет заново. Она отметит завтрашний день у себя на коже. Царапая седьмую метку, она прикусила язык, чтобы не закричать от боли. Слава богу, что есть боль.

Глава восьмая

Уэйбридж, Огайо

Фрэнк Дуган сдерживал свой «Мазерати» до позорного предела скорости в тридцать пять миль. Жалкая двухполоска. Он не мог поверить, что дорога от аэропорта Цинциннати до Уэйбриджа займет час и сорок пять минут.

С эстакады он увидел готическую башню викторианского поместья на скале. Согласно досье, там одно время содержалась Рэйвен Слэйд. Возможно, ему стоит обследовать это место перед тем, как ехать в университет. Свернув влево, на круто взбегавшую вверх щебеночную дорогу, он проехал через ржавые ворота, снятые с петель. Но окна и двери были заколочены. Он не знал, что эту лечебницу закрыли.

С чего он вообще решил заглянуть в этот дурдом на горе? Может, он нутром почуял, что сможет найти ответы в его коридорах и палатах с войлочными стенами? Что ж, сперва он проверит бумаги Тедеску на предмет возможных подсказок к его зашифрованным пророчествам.

Когда он спускался с горы, зазвонил его засекреченный мобильник.

– Да?

– Дантист, это Кимвала.

– Уже? Я все еще в Огайо.

– Сигнал от Харона с Крита. Он сообщает, что перед тем, как Слэйд застрелился, он звонил из афинской лечебницы. Последнее, что он сказал: «Моя дочь знает».

– Что знает?

– Харон слышал выстрел, затем булькающий звук, и телефон Слэйда смолк. Согласно греческой полиции, тогда же 17N похитили его дочь.

– Я направляюсь в университет, чтобы проверить бумаги Тедеску. Может, я смогу выяснить, что знала Рэйвен.

– Удачи.

И телефон смолк.

Он подъехал к кампусу и нарезал круги, пока не нашел Колледж свободных искусств. Ему повезло найти парковочное место вблизи Лордон-холла. Заглянув в справочник, он выяснил номер кабинета Тедеску: 132-A. К двери была приколота записка.

Мистер Тедеску в Греции читает доклад на ежегодном съезде специалистов по античной филологии. Лекции и конференции отменяются на две недели. Оставляйте курсовые работы и отчеты об исследованиях у его помощницы, мисс Салинас.

Едва он пробежал это глазами, как открылась соседняя дверь и вышла, едва не задев его, студентка с хвостиком, в форменной юбке болельшицы. Она сняла с двери Тедеску записку и приколола другую.

Лекции по КЛАССИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ И МИФОЛОГИИ отменяются до конца семестра. За информацией обращайтесь к помощнице, мисс Салинас.

Значит, новость о смерти Тедеску наконец достигла факультета.

– Я ищу помощницу мистера Тедеску, – сказал он.

Она обернулась, но вместо молодой студентки он увидел женщину средних лет. Кожа лица туго натянута, словно после пластической хирургии, отчего ее голова треугольный формы напоминала череп. Глаза покраснели. Скрещенные руки были словно кости под черепом на этикетке с ядом.

– Я мисс Салинас. Что вам нужно?

– Я из ФБР, мисс Салинас. Мне нужна минута вашего времени.

– О боже! Декан только сказал мне, что Ясон погиб в Афинах. Вы знаете, что случилось?

– Я бы хотел увидеть его кабинет.

Она огляделась, словно пытаясь понять, правильно ли поступает, затем достала из кармана кольцо с ключами и стала нервозно искать нужный. Открыв кабинет 132-A, она пригласила его войти.

Он оглядел помещение. На столе ничего, кроме бронзового бюста Зевса. На правой стене висел большой портрет пожилого человека в магистерской шапочке и мантии.

– Это Ясон Тедеску?

Она достала платок из кармана и смахнула пыль с позолоченной рамы.

– Да.

Он подошел к большому шкафу для бумаг у стены и попробовал выдвинуть ящик. Тот оказался заперт. Он указал на кольцо с ключами у нее в руке.

– Откройте ящик, пожалуйста.

– Там пусто.

– Почему же?

– Перед отъездом в Грецию Ясон передал все свои бумаги и личные рукописи в библиотеку.

– Я хотел бы убедиться лично.

Она стала перебирать ключи, пока не нашла нужный. Вставив его в замок, она открыла ящики. Она была права. Везде было пусто.

– Нам не сказали, как он умер, – сказала она.

– Насколько хорошо вы его знали?

– Я перевелась с Ясоном из чикагского университета, когда он получил место здесь.

– А ваши обязанности?

– Как помощница, я иногда вела занятия с его студентами. Помогала в исследованиях, готовила материалы для экзаменов, организовывала встречи со студентами.

– У него были любимчики?

Она уставилась в пустоту.

– Единственной, кого он действительно приблизил к себе, была дочь доктора Слэйда, Рэйвен.

– Приблизил?

– Она училась у него на курсе античной филологии. Кроме того, он был директором драмкружка на актерском факультете. Я видела все ее выступления, – в ее голосе обозначилось напряжение. – Она потрясающая актриса.

– А конкретнее?

– Когда она выходила на сцену, другие актеры казались просто зубрилами. Она с головой погружалась в каждую роль и, казалось, действительно превращалась в свою героиню. Словно вовсе не играла…

– Звучит впечатляюще.

– Даже вне сцены, на читках и репетициях она всегда была в центре внимания. Она как будто озаряла комнату и была такой, – она замялась, – обольстительной.

– А когда она была не в центре внимания?

– Она становилась замкнутой, как будто в депрессии.

– И вы говорите, Ясон Тедеску учил ее?

Лицо, похожее на череп, отвернулось.

– Скорее, направлял. Пока у нее не случился срыв и отец не забрал ее из колледжа.

– Вы это видели?

– О да. Я поняла, что что-то не так, на первой репетиции «Лисистраты». После того как Рэйвен забралась на второй ярус и обратилась к женщинам, изнемогавшим без мужчин, с призывом объявить им сексуальный бойкот, она побледнела и потеряла сознание. Джейсон, то есть, мистер Тедеску, отнес ее в свой кабинет на совещание. Это был последний раз, когда Джейсон или я видели ее, до того, как ее отца перевели в Афины.

– А мистер Тедеску когда-нибудь упоминал, почему он вообще покинул Грецию?

– В молодости он был старостой в афинском политехе, пока солдаты хунты не устроили там бойню. Его ранили в голову, и он приехал в Америку на лечение. Пока он был здесь, он получил студенческую визу для продолжения своих исследований.

– Он много путешествовал?

– Да. По всей стране, читал лекции, навещал греческие сообщества. Он собирал материал для своей книги «Греки в Америке».

«А еще, похоже, внедрял свои спящие ячейки».

Он решил пойти ва-банк.

– Возможно, вам станет легче, если я скажу, что Рэйвен была рядом с ним, когда он умер в Афинах.

В ее пустом взгляде ничего не изменилось.

– Как это возможно?

– Девушка была в афинской лечебнице, когда он потерял сознание во время лекции, и коллега привез его туда же. Он пытался задушить ее. Его застрелили террористы при нападении.

Ее лицо было словно маска, но она снова скрестила свои костлявые руки.

– Он был как дельфийский оракул. А к ней всегда относился, словно она была его верховной жрицей.

Агент Дуган расслышал нотки ревности.

– Спасибо, что уделили мне время, мисс Салинас. Я пойду в библиотеку, взгляну на его бумаги.

– Это невозможно, агент Дуган.

– Почему же?

– Мистер Тедеску назначил меня распоряжаться его архивом. Согласно его пожеланию, чтобы обеспечить криптографическую цельность пророчеств, я отослала их в архивы Национальной библиотеки Греции, в Афинах.

– Что ж, я сам направляюсь туда. Взгляну заодно.

Она застыла.

– Согласно его пожеланию, я сделала распоряжение, чтобы его бумаги оставались запечатанными в течение десяти лет. После чего их смогут просматривать только филологи и историки.

Задумавшись об этом, он прислонился к одному из пустых картотечных шкафов. Шкаф отклонился, и Дуган заметил показавшийся край бумаги. Он поднял скомканный лист и разгладил его. «ОПЕРАЦИЯ «ЗУБЫ ДРАКОНА», гласило заглавие, под ним стояло слово «ЧТО», а дальше две строчки, написанные от руки. Слова были вычеркнуты и многократно переправлены. Он прочитал их вслух:

– Семена Медленной Смерти в наших Норах… Мы покараем Крестоносцев. Иншалла… Вам это ни о чем…

Она вдруг сдвинулась с места, и он поднял взгляд. Бронзовый бюст Зевса взлетел в ее руках. Ее глаза горели дикой злобой. Он попытался отразить удар.

Не успел. Взрыв боли. Все поплыло. Размылось. И потемнело…

Глава девятая

Афины

Доктор Мартин Кайл смиренно принимал овации, стоя после своей лекции в академии Греческой национальной библиотеки. Поглаживая свою бородку клинышком, он вышел из-за подиума к столу и стал подписывать свою последнюю книгу, «Юнгианский анализ культов, несущих смерть».

Когда холл почти опустел, он откинулся на спинку стула и ослабил галстук. К нему приблизились трое: пожилой человек с черной повязкой на правом глазу в сопровождении двух греческих полицейских.

– Доктор Кайл, я капитан полиции Гектор Элиаде из оперативной группы по борьбе с терроризмом, – его глубокий голос разносился эхом в почти пустой аудитории. – Мне понравилась ваша лекция. А теперь я буду признателен, если вы ответите на несколько вопросов.

– О чем?

– Насколько хорошо вы знали Ясона Тедеску?

– Мы оба преподаем в Уэйбриджском университете, в Огайо. Я отвез его в больницу на прошлой неделе. А в чем дело?

– Это я задаю вопросы, доктор Кайл. Почему вы отвезли его в психиатрическую лечебницу?

– Он меня попросил. Она ближе всего к академии. Сразу после выступления по древнегреческим и римским загадкам у него случился приступ. Как у него дела?

– О каких греческих загадках он говорил?

– Древних. Он рассказывал, как умер Гомер, не сумев разгадать загадку юных рыбаков.

– Что Тедеску говорил об этом?

– Что Гомер отправился к дельфийскому оракулу в храм Аполлона, чтобы выяснить, где он родился. Пророчица сказала ему, что дом его матери на острове Иос. И добавила: «Остерегайся детей, загадывающих загадки».

– Да, доктор Кайл, продолжайте.

– Пожилой Гомер отправился на Иос. Там на берегу к нему подошли два мальчишки, ловивших рыбу. Он спросил, что они поймали. Один из них ответил: «Что мы поймали, мы выбросили, а чего не поймали, оставили у себя». Тогда Гомер вспомнил предостережение оракула о детях, загадывающих загадки. Не сумев решить загадку этих мальчишек, он умер от сердечного приступа.

– Тедеску сказал слушателям отгадку?

– Нет, как ни странно. Как раз тогда у него случился приступ и он потерял сознание на кафедре.

– Что вы можете сказать о его связи с марксистской террористической группой «17 ноября»?

Доктор Кайл поправил галстук.

– Мне об этом ничего не известно.

– Вы читаете лекции о культах, несущих смерть, а он – о смертоносных загадках. Он когда-нибудь упоминал 17N? Или МЕК?

– К чему все эти вопросы?

– Его застрелили в лечебнице.

– О господи! Я не понимаю. Какие у него дела с17N?

– Это мы и пытаемся выяснить. У нас есть основания считать, что он пытался задушить дочь помощника директора перед тем, как ее похитили.

– Какое все это имеет ко мне отношение?

– Согласно биографической справке в вашей книге, вы специалист по тайным обществам. Ваш веб-сайт сообщает, что вы изучали не только греческую мифологию и фольклор, но также арабские и персидские тайные религиозные практики.

– Я это использую как базовый материал, но это не основная моя специализация. Я юнгианский психоаналитик.

– Как долго вы планируете оставаться в Греции?

– Учитывая мой график, я собираюсь посетить несколько греческих островов и Кипр в ближайшие три недели. А затем вернусь в Афины и присоединюсь к туристической группе, вылетающей в Огайо.

– Вы когда-нибудь бывали в Тегеране или Багдаде?

Он вытер губы тыльной стороной ладони. Какое отношение его текущие греческие штудии могли иметь к Ирану или Ираку?

– В прошлом я изучал исламские культы, но я не понимаю…

– Вам знакомы иранские исламисты-марксисты «Моджахедин-э халк», более известные как МЕК?

– Студенческие лидеры из их рядов помогали захватить американское посольство в Тегеране.

– А что сейчас? Они представляют собой культ или нет? Они все так же слепо следуют за своими лидерами, презирая смерть?

– По словам выходцев из этой группы, их возглавляют главным образом женщины. Причем замужних заставляют развестись. И детей у них забирают. МЕК практикует абсолютный целибат. Когда их предводительница, Мирьям Раждави, попала в тюрьму во время своей парижской эмиграции, несколько ее последовательниц сожгли себя заживо. Они исламо-марксистские террористы антиамериканской направленности. Многие, покинувшие МЕК, называют организацию культом. Почему вас так интересует эта группа?

– Мы получили разведданные, что они могут формировать союз с нашими греческими террористами-марксистами из 17N. Мы полагаем, что нападение на афинскую лечебницу было только началом.

– Но как с этим связан Ясон Тедеску?

Элиаде потрогал пальцем щеку.

– Когда-то давно он был в числе тех студентов, что протестовали против хунты Пападопулоса в Политехе, и его ранили в ходе разгрома. Мы полагаем, что он внедрял террористические ячейки 17N в Америке.

– Мне трудно представить союз между греческими ортодоксами 17N и исламистами МЕК.

Кайл стал собирать свои лекционные заметки, и несколько страниц упали на пол. Он подхватил их и, засунув в портфель, сказал:

– Мусульмане и православные греки ненавидели друг друга и воевали еще до крестовых походов. С чего бы МЕК вступать в союз со своим давним врагом?

Элиаде пожал плечами.

– В последнее время многие телеэксперты вспоминают старую поговорку: «Враг моего врага – мой друг».

– Но немногие знают, что это древнеарабское изречение.

– Учитывая ваши знания в этой сфере, можем ли мы рассчитывать на ваше дальнейшее сотрудничество до того, как вы покинете Грецию?

– Конечно. Пожалуйста, обращайтесь в любое…

Капитан Элиаде с полицейскими пошел к выходу.

– Желаю вам хорошего, мирного отдыха в Греции. Но я вам советую также остерегаться греческих загадок. Многие греки нашли ответ на загадку гомеровских мальчишек.

– И что же это?

Элиаде ответил, не оборачиваясь, и его голос разнесся эхом по пустому помещению:

– Вши.

Глава десятая

Рэйвен стала пинать дверь шкафа. Если она не ошиблась в подсчетах, ее держали заложницей уже девятый день.

– Мне надо в туалет.

Она услышала движение, ключ, открывающий шкаф. Утренний свет ослепил ее. Алексий улыбался.

– Ты знаешь, куда идти.

От его улыбки ей полегчало. Она была рада, что он не пошел за ней. Перед тем, как выйти из ванной, она проверила окно. Заколочено гвоздями.

Когда она вышла и направилась к шкафу, он ее остановил:

– Присядь. Выпей со мной кофе с питой.

Он поставил на стол две кружки с горячим кофе и тарелку теплого хлеба. Оторвав кусок лепешки, макнул его в кофе. Она сделала так же.

– А теперь мы продолжим наш разговор.

Она сложила руки на столе, точно послушная школьница.

– Да, Алексий. Все, что скажешь.

– Хорошая девочка.

«…может, он тебе вручит главный приз за послушание…»

– Какая нация – империя зла?

Каких слов он ожидает от нее? Каких убеждений?

– Америка.

– Почему твой отец запер тебя в афинской психушке?

«…какой ответ его устроит?..»

– Хочешь, скажу? – продолжил он.

– Да.

– Потому что он трогал тебя, когда ты была маленькой девочкой, и ты, вероятно, начала вспоминать это.

Она кивнула:

– Он…

«…закрой рот, рэйвен…»

– И никому нет дела, что с тобой происходит.

– Откуда ты знаешь?

– Я тебе докажу.

Он вышел из кухни и вернулся через пару минут с ноутбуком. Подвигал мышью.

– Я открываю поисковик.

– Поисковик?

Она, разумеется, знала, что это такое, но была согласна с сестрой, что лучше включить тупую блондинку.

– Это чтобы искать статьи в газетах отовсюду за любую конкретную дату.

«…пусть ему захочется показать свой ум. мужчинам это нравится…»

– Поразительно! А что ты собираешься искать?

– Газетные статьи за тот день, когда мы освободили лечебницу. Давай посмотрим, есть ли кому дело до тебя настолько, чтобы упомянуть о твоем похищении.

У нее по телу пробежал холодок.

– Конечно, будут какие-то упоминания. Это же новости.

Он напечатал «Рэйвен Слэйд».

– Ты с нами уже сколько?

Она ощупала под столом шрамы у себя на руке.

– Сегодня девятый день.

– Рядом с твоим именем я добавлю соответствующие даты. Вот тебе газеты. «Нью-Йорк таймс», «Дейли ньюс», «Интернэшнл Хералд Трибюн». Видишь? Ни слова. Если бы им было дело до тебя, ты была бы в новостях.

Ей вдруг стало страшно.

– Проверь местные газеты.

Он добавил названия греческих газет. Там тоже не упоминалось о ее похищении. Он был прав. Никому до нее не было дела.

– Так что лучше тебе оставаться с нами. Ты это понимаешь, Рэйвен?

– Начинаю понимать.

– Когда я случайно застрелил Ясона Тедеску, я услышал, как он сказал: «Рэйвен знает». О чем вы говорили? Что ты знаешь?

Она покачала головой.

– Я не знаю, что я знаю.

Алексий встал из-за стола и подошел к шкафчику над плитой. Она не видела, что он делает.

– Один из наших членов всегда держит про запас для себя.

Он передал ей плитку темного шоколада.

Она откусила немножко. Затем побольше, затем еще, чувствуя, как ее рот наполняется сладкой слюной.

«…лучше любого приза…»

Она вскочила и обняла его. Он уставился на ее левую руку.

– Откуда у тебя эти шрамы?

– Я это делаю, чтобы считать дни. Мой личный календарь.

Она просчитала вслух все шрамы.

– Девять шрамов за девять дней.

Он вывернул ее руку.

– Больше этого не делай. Я буду говорить тебе, какой сегодня день. Как проводить время. Когда есть. Когда спать. Когда ходить в туалет. Больше никаких шрамов.

– Мне больно, пусти.

Он отпустил ее руку и погладил ее по щеке.

– Если ты сумеешь увидеть вещи в ясном свете, ты сможешь стать одной из нас.

– Я сделаю все, что попросишь.

– Хорошо. Мне нужно выйти ненадолго. Я вернусь минут через десять.

Она почувствовала панику.

– Не оставляй меня одну.

– Я ненадолго.

– Возьми меня с собой.

– Не могу. Ты должна остаться здесь.

Она прильнула к нему.

– Не оставляй меня.

– Я думал, ты готова делать, что я скажу.

Она почувствовала слабость. Нельзя его злить.

– Да, конечно.

Она убрала со стола.

– Я вымою кружки и тарелки, пока тебя не будет. Не задерживайся.

Он поцеловал ее в лоб.

– Вот хорошая девочка.

Когда он вышел за дверь, она заметила, что дверь осталась приоткрытой. Она подбежала к окну и увидела, что он переходит через дорогу. Это был ее шанс выбраться отсюда. Из этой тюрьмы, вниз по лестнице – на свободу. Она шагнула к двери.

«…постой, рэйвен. он, наверно, смотрит через улицу…»

Она отдернула руку, словно дверная ручка была горячей. Запустила пальцы в волосы и хорошенько потянула. Если бы он хотел убить ее, он бы сделал это в лечебнице. Что ж, раз ее оставили в живых, значит, она им нужна. Она с шумом захлопнула дверь и вернулась к раковине. Выдвинула ящики. Ни ножей, ни вилок. Только ложки.

«…разбей тарелку. перережь себе горло…»

– Зачем ты говоришь мне убить себя?

«…давай, сейчас же…»

– Нет!

«…трусиха…»

– Сама трусиха. Я выберу время и место, чтобы умереть как мама. Что ты думаешь об этом?

Нет ответа. Сестра оставила ее в покое.

Шаги на лестнице. Он возвращался. Она заставила себя залезть обратно в шкаф и закрыла за собой дверь. Остаток дня она глотала слезы, водя ногтем по руке, отмечая десятый день.

Ох же господи! Алексий запретил ей делать шрамы. Нельзя его сердить. Она плюнула на руку и потерла свежий шрам. Если он спросит, она скажет, что забыла. Или скажет, это вышло случайно. Она должна убедить его, что верна ему телом и душой. Она должна заставить его хотеть ее.

В темноте она трогала свои шрамы так, словно читала по ним. Десятый день был влажным и самым болезненным.