До
Дурацкая женщина. Сборник рассказов
Дом с голубой спальней
– Что мы можем придумать? Куда спрятаться? – спрашивает мама, а сама мечется взглядом по комнате, поглядывает на приоткрытый шкаф, на тяжелые, волочащиеся по полу шторы, на стоящую посреди холодной грязной лужи дочь. Пустое пластиковое ведро закатилось под узкий старый диван, который больше ни разу не раскладывался после ухода отца. Но на его спинке каждую ночь ночует его позабытая рубашка. Даша тоже смотрит на комнату: на огромный шкаф с темным зевом, на бледную, покрытую испариной мать, на скомканную тряпку посреди разлитого по полу болотца. Даша вот-вот готова расплакаться. Домашние мягкие тапочки промокли насквозь, и, если им придется бежать по дому, ища место для укрытия, холодная вода будет противно чавкать между пальцами.
– Мама, она опять пришла? – ребенок переступает мелкими шажками и утыкается дрожащей всем телом женщине в юбку.
***
«Долбанная, сумасшедшая сука!» – слова пронеслись в голове, а губы так сжались от злости, что сигарета смялась. Бессильная ярость сбила дыхание и заклубилась темной дымкой перед глазами. Даша облокотилась о старый дощатый забор, дожидаясь, когда все закончится и можно будет сделать глубокий вдох. Там, за пляшущими темными пятнами, в вечернем сумраке ее ждал дом. Большой, выложенный из посеревшего кирпича, с тремя жилыми комнатами, маленькой кухней и недоделанным санузлом. Приземистый, как жаба, широкий и неприветливый дом, в котором она провела свое тревожное, непонятное детство.
Когда дымка, наконец, рассеялась и стало видно пыльные носки кроссовок Даша подняла голову. Дом тут же упулился ей в глаза двумя широкими окнами на фасаде. Одно из них, все еще зашторенное, принадлежало спальни матери. С болезненной ясностью девушка представила её обстановку. Диван у стены, трехстворчатый шкаф с покосившейся крайней дверцей и старое проваленное кресло у окна.
«Там я точно ночевать не буду» – решила Даша и просунула руку через штакетник. Пошарила рукой по шершавому дереву и со вздохом толкнула калитку вперед.
Одному Богу известно, как давно сорвали крючок, и что ей еще предстоит обнаружить.
***
– Белье поснимай! – кричит мама через гул усиливающегося ветра. С востока торопливо наплывают злобные черные тучи. В такие моменты, когда тревога матери смешивается с тревогой природы, Даше кажется, что все эти ливни и грозы приходят только для того, чтобы топить их дом. Она с тоской смотрит на улицу, на притихшие дома соседей и понимает, что противостоять предстоит только им. Пока мама возится с крючком на калитке, неумело загибая гвоздь, девочка берет с крыльца большой белый таз и отправляется в сад. Переставляя за собой маленькую скамейку, она постепенно стягивает с веревки еще влажные простыни и полотенца, мамину сорочку с бледным красновато-коричневым пятном на юбке, которое пугает девочку. Оно заставляет думать о чем-то страшном, что случилось с мамой ночью, и о чем та никогда не сможет ей рассказать. С яблоней, между которыми натянута веревка, летят листья и сухие ветки. Начинается настоящая буря.
Даша срывает оставшееся белье. Первые крупные капли жалят её в спину и прогоняют из сада. Тазик неподъемный. Пальцы дрожат, впившись в загнутые эмалированные края, а сандалии скользят по мокрым плиткам. Девочка уже поворачивает за угол и вдруг слышит истошный крик матери.
– Беги скорее в дом! И закрой дверь! Я ее задержу!
С колотящимся сердцем и режущей болью в пальцах девочка залетает на крыльцо и оборачивается на маму. Та, вцепившись одной рукой в калитку, машет молотком, угрожая пустой, размытой от ливня улице.
– Беги в дом и закройся! – снова слышит Даша и, собрав последние силы, вбегает с тазиком по ступеням. Когда она закрывает за собой дверь, шум смолкает, и комната в глазах тут же расплывается от выступивших слез.
***
Даша успела закрыть дверь до того, как выглянувшая из дома напротив соседка ее окликнула. Ничего не изменилось. Шепотки, взгляды, сплетни всю жизнь липли, как мухи. А мать была словно подвешенная к потолку, копошащая всем этим клейкая лента.
Девушка быстро пробежала по комнатам, чтобы задернуть шторы. Она старалась не вглядываться в дом. Ей не хотелось пускать его болезненный вид в свой еле выстроенный мирок. Если бы такое было возможно, она бы пробыла в нем с закрытыми глазами. Не глядя, навела порядок перед продажей и сдала бы ключи, как переходящее по наследству проклятие. С ощущением вины и облегчения.
Задернув шторы в последней, материнской спальне, девушка вышла в темную прихожую и торопливо стукнула по выключателю. Лампочка помигала, потрещала и, наконец, загорелась тусклым светом, прорезая скопившуюся на плафоне пыль.
Раскладушка, на которой Даша спала во время своих редких приездов, была сложена в кладовке. Из зева этой маленькой тесной комнатки, которая находилась в простенке между кухней и столовой, тошнотворно пахнуло прошлым. Даша различила запах мази, которой мать натирала вечно ушибленные от истеричных побегов и пряток колени и кислую вонь пропавших заготовок. В них добавлялось так много спирта, что ни один ужин не обходился без маринованных, совершенно несъедобных огурцов.
А иногда и завтрак.
Аккуратно застелив привезенное с собой чистое белье, Даша переоделась в длинную широкую футболку, в которой собиралась спать и села на постель, совершенно не представляя, что делать дальше. Подсказал желудок.
Кухня, в отличие от остальных комнат, давила не так сильно. Здесь мысли возвращались к насущного. Здесь нужно было думать о том, как успокоить урчащий желудок китайской лапшой и освежить голову растворимым кофе.
Даша достала кастрюльку, которую мать использовала вместо чайника (почему-неизвестно) и поставила кипятить воду. Вытащила из рюкзака пакетики со всем тем, что надо просто залить и подождать, и села за стол, оперев голову на руки и закрыв глаза.
– Ничему не удивляйся, дочка! – раздался голос матери, и девушка вздрогнула. Воздух вокруг стал теплым и влажным, вода булькала и шипела, выкипая со дна кастрюльки.
Меловой круг, которым была очерчена кухня, стерся.
***
– Только ничему не удивляйся, дочка! И ничего не бойся, – на маме длинный цветастый сарафан, волосы распущены и пряди липнут к вспотевшему лицу, – она до нас больше не доберется…
Мама забирает у Даши молоток и одну из дощечек, а сама поднимается по лестнице к потолку. Там чердачный люк, а еще, по словам мамы, там теперь «будет заперта злая тетя, которая больше не сможет их испугать». Раздается первый удар, девочка вжимает голову в плечи и прижимает к себе доску. Пространство наполняется неровным оглушительным стуком. Даша слышит, как мама то вздыхает, то будто довольно усмехается. Когда все смолкает, девочка открывает глаза и смотрит на цветастый подол, который раскачивается при каждом шаге мамы. В каждом ее движении страх и поспешность. Через много лет Даша пройдет большой путь, чтобы вытравить это из своих движений, а пока она смотрит на маму, севшую возле нее на колени.
– Я ее туда загнала, и мы с тобой ее там закрыли. Сейчас еще забьем дверцу с улицы и, наконец, сможем отдохнуть.
Девочка молчит. В этот самый момент она вдруг ощущает сильное желание ударить мать по растрепанной голове. Чтобы та перестала говорить о злой тете, которая ходит по их дому. Даша не видит её и всякий раз, когда приходится залазить то в шкаф, то за кресло, то под кровать, девочка хочет вырваться из железной маминой хватки и позвать эту самую тетю. Пусть покажется и сделает с ними все, что хочет.
Затем они идут на улицу, и мама, забравшись по лестнице, начинает забивать чердачную дверцу. Полуденный воздух горячий и сухой, Даша видит темное пятно между лопаток на её сарафане. Та тяжело и часто дышит, забивая очередной гвоздь – она устала, а Даша устала от неё. Она мечтает сорвать массивный крючок, выскочить за калитку и бежать по улице, крича всем, что мама заболела, что она боится быть с мамой. Но девочка продолжает стоять на месте, стараясь не замечать, что из соседнего двора на них уже смотрит толстая бабка, имени которой она даже не знает, зато эта бабка знает о них многое. Этого хватает на скамеечные разговоры, которые разносятся по округе, как мусор.
«Ленка точно тронулась и девчонку идиоткой сделать хочет. Что из нее с такой мамашей вырастит?»
***
Уже выросло. Даша встала из-за стола и выключила газ. Постояла, тупо глядя на испаряющийся над кастрюлькой пар, села на место. Так же бессмысленно уставилась в коридор. В детстве этот дом казался ей больше, углы темнее, и в них вот-вот могли ожить кошмары матери, в которые она обязана была верить. Потому что мамам надо верить.
– Черта лысого ты здесь видела! – крикнула девушка пустому дому. Свет горел только на кухне, и Даша представила, как голос разлетелся по темным комнатам, в окна которых даже не заглядывал свет фонарей. Эта улица постепенно пустела, превращаясь в готовящуюся к ампутации гнилую конечность. Одни старики и полуразваленные дома.
– Ну что, может, все-таки поздороваемся… – спросила Даша коридорную темноту и, не дожидаясь ответа, вскочила с места и в два широких шага оказалась у выключателя. Ненавидящая этот дом всей душой, она больше всего боялась, что он её вспомнит.
***
– Мама, от кого мы прячемся?! – Даша лежит, укрытая с головой. У самого лица колотится испуганное сердце мамы, а где-то там, над одеялом, находится то, что его так испугало. Вместо ответа мать крепче прижимает ее к себе, девочка хочет пискнуть из-за прищемленных волос, но, ощущая железную мамину хватку, не решается даже удобнее повернуться. В комнате тихо, не слышно шагов, скрипа или чьего-то тяжелого дыхания, и Даша не может понять, чего же ей нужно бояться. Неожиданно мать вскрикивает и подпрыгивает на кровати, не замечая, что уже душит девочку.
– Мама! Мама хватит! Пусти меня! – Даша толкается руками и упирается ногами в живот дрожащей всем телом женщины, пока та не падает на пол. Завернувшись в одеяло, как в кокон, девочка начинает плакать, пока неожиданно для самой себя не засыпает.
***
Даша вышла в коридор и остановилась напротив спальни матери. На ковре все еще валялись засохшие лепестки декоративных ромашек, которым мать собиралась поменять воду, за секунду до того, как в этом действии ей отказало сердце. Разбитую вазу убрали, когда выносили тело.
Всего неделю назад эта одинокая женщина двигалась и дышала. Интересно, думала ли она о дочери или давно забыла о ней, окруженная своим драгоценным безумием.
Коридор, в котором мать испустила последний вздох, выглядел гораздо спокойнее, чем комната, в которой она жила и дышала. Даша переступила порог и включила свет. Только в одном из трех плафонов загорелась лампочка – по комнате будто разлилось старое подсолнечное масло. Голубые обои потускнели и на большинстве стыков отошли от стен.
Этот старый, почти мертвый дом не был перед ней виноват. Ему лишь выпала участь стать больным организмом для агрессивного паразита. В шестнадцать Даша покинула его, и пока воспоминания о криках и прятках в его комнатах постепенно стирались, главный страх оставался при ней. Наследство матери могло перейти внучке.
Девушка прошла на середину комнаты и встала лицом к шкафу. Левая дверца так и висела на одной петле.
Из нутра тянуло той же тошнотворной затхлостью, что из кладовки. Но здесь воняли другие воспоминания – пыльный душный воздух, который будто забивал легкие ветошью, слабый запах засохшей апельсиновой корки от моли – единственной игрушки во время заточения. Покачав дверцу между пальцами, Даша распахнула её. На перекладине болталось несколько вешалок: на одной шерстяное пальто, на двух других пара платьев, на последней – пиджак. Мать никогда не отличалась таким аскетизмом. В недоумении девушка открыла правую створку. Перекошенные полки оказались забиты одеждой, которую толкали второпях. С верхней свисала пожелтевшая тряпка. Даша потянула за край и вытащила из кучи длинную сорочку матери. Перехватила за бретельки, повертела – красновато-коричневое пятно на юбке так и не отстиралось полностью. Теперь она понимала его происхождение. Даже смешно, что когда – то она так боялась за мать. Пока не поняла, что бояться нужно её.
Сбросив пиджак на покрытое старыми газетами дно шкафа, Даша повесила сорочку на освободившуюся вешалку и закрепила крючок на дверце. Поставила стул напротив и села, почти не моргая и не дыша.
***
Девочка вбегает в мамину спальню, услышав грохот. На полу лужа, пластиковое ведерко валяется где-то в углу комнаты, настороженной и притихшей, как и сама мать, которая остановила суетливую субботнюю уборку, когда опять началось это.
– Что мы можем придумать? Куда спрятаться? – мама мечется взглядом по комнате, поглядывает на приоткрытый шкаф, смотрит на тяжелые, волочащиеся по полу шторы. Замечает Дашу. Та не успевает ойкнуть и тут же оказывается в цепких объятиях матери. По лицу девочки, стараясь закрыть ей глаза, скользят дрожащие, пахнущие тряпками руки. В комнате тихо, и только отрывистый полушепот заставляет испытывать необъяснимую тревогу.
– Она в доме! В доме…
