Дарья Донцова
Сволочь ненаглядная

Глава 5

По дороге в метро я несколько раз перечитала короткое послание: «Милый Николя, если держишь в руках это письмо, значит, меня нет в живых. Так уж распорядилась судьба, что никого из близких, кроме тебя, у меня нет. Деньги принадлежат Егору. Стоя на краю могилы, мне хочется думать, что брат будет хорошо обеспечен и не совершит тех глупостей, что допустила я. Зная твою безукоризненную честность, Николаша, верю – ты найдешь Егорушку и передашь ему завещанное. Последний известный мне его адрес – Новокисловский проезд, 29, Егор Валентинович Платов. Скорей всего, там живут сейчас люди, которым известно его нынешнее местопребывание. Николашенька, ни в коем случае не обращайся ни к моему мужу, ни, тем более, к свекрови. Знай – это они убили меня, хотели получить квартиру, провинциалы.

Коленька, как только получишь доллары, сразу отвези Егорушке, он очень нуждается. И помолись за меня, несчастную, наивную и глупую. Прости за все, прощай, твоя Настя».

Поезд, покачиваясь, нес меня сквозь тьму. Пассажиры мирно занимались своими делами, читали, зевали, глазели по сторонам. Я сидела, вцепившись обеими руками в сумочку, боясь, что какой– нибудь воришка влезет внутрь.

Дома радостные собаки кинулись ко мне со всех лап, виляя жирными хвостиками.

– Ладно вам, девочки, – пробормотала я, стягивая куртку, – гулять еще рано, кушать тоже не положено, идите спать.

Раздался стук костылей, и в коридоре показалась прыгающая на одной ноге Юля.

– Хорошо, что мне не надо выходить пописать на улицу, – хихикнула она.

Я вздохнула и отправилась на кухню жарить котлеты. Ей-богу, Юле иногда в голову приходят дикие мысли.

Не успела я бросить комочки фарша на сковородку, как влетел красный Кирюшка и выпалил:

– Все ты виновата!

От неожиданности мои руки разжались, и кусок фарша шлепнулся прямо перед носом Ады. Не веря своей удаче, мопсиха проглотила неожиданное угощение и плотно уселась у плиты, явно собираясь дождаться следующего подарка судьбы.

– Что я сделала?

Кирилл беззвучно вытащил из грязного ранца потрепанный дневник. В графе «Русский» стояло две двойки. – Не понимаю…

– А и нечего понимать, – взвился мальчишка, – раз в жизни попросил – и вот результат.

– Объясни толком.

– Сочинение про городничего…

– Ну?

– Я спросил, что написать, а ты велела – искорени взяточничество, посади чиновников и Хлестакова в тюрьму.

– Что же в этом плохого?

– А то, – забубнил Кирюшка, – селедка вонючая сказала…

– Кто?

– Училка по литре и русишу, Татьяна Павловна, никогда не моется. Так вот, селедка вонючая заявила, что не просила писать фантастический рассказ. Говорит, взяточничество неискоренимо, а чиновники всегда избегут наказания.

– Так что она хотела?

– Не знаю. Маша Родионова написала про чистые улицы и получила пятерку. Ну да ей всегда «отлично» ставят!

– Вторая пара за что?

– За грамотность, – пригорюнился мальчишка, еле сдерживая слезы.

– Ну уж тут я ни при чем.

Кирилл сел на табуретку и зарыдал. Я прижала его голову к своему животу и пробормотала:

– Ну, ну, выход из безвыходного положения там же, где вход.

– Хорошо тебе говорить, – плакал Кирюшка, – а у меня круглое «два» везде выходит.

– Почему?

Мальчишка высморкался в кухонное полотенце и безнадежно ответил:

– По математике злобный карлик…

– Кто?

– Ну учительница, мы ее так прозвали…

Обиды полились из него рекой. Математичка тараторит, как ненормальная, объясняет быстро, понять невозможно. Потом притормозит, окинет класс взором и ехидно уточняет:

– Материал настолько прост, что усвоит даже имбецил. Впрочем, может, кто не понял?

Кирилл не знает, кто такой имбецил, но на всякий случай молчит.

Русичка устраивает через урок контрольные, новый материал не объясняет вообще, заявляя:

– В учебнике все написано, для того вам государство бесплатные книги выдало, чтоб вы их читали. Задача педагога – проверить знания.

Англичанка не привязывается, просто заставляет вслух читать бесконечный текст «Моя Родина», Кирюшку уже тошнит от описания Красной площади и Кремлевских башен.

Правда, есть и мелкие радости. Историчка постоянно болеет, а физик регулярно забывает, в какой класс пришел, начинает суетиться и объяснять нечто несусветное. Страшно смешно, просто обхохочешься.

Действительно смешно, только на самом деле хочется плакать, даже рыдать, что за знания получит ребенок? Нет, надо срочно решать вопрос, может, перевести его в другую школу?

– Ну, что у нас происходит? – раздался из коридора бодрый голос Кати.

Мопсы, благополучно не заметившие прихода хозяйки, взвыли и кинулись в прихожую.

– Хороши, – укорила подруга, – нечего сказать. Уже ничего не слышите, сони!

– Лампушечка, – жарко зашептал Кирюшка, прижимаясь плотней к моему животу, – давай не будем маме ничего рассказывать. Ну зачем ее нервировать! Расстроится, переживать начнет, а ей вредно!

Вот хитрец!

– Ладно, я сама улажу проблему, – пообещала я.

– Хочешь, посуду помою? – предложил Кирюшка.

– Конечно, – согласилась я, – только вытащи из плиты грязную утятницу.

Кирюшка с энтузиазмом кинулся отскребывать засохший на чугунных боках жир.

Катя влетела на кухню, шлепнула на стол штук шесть шуршащих пакетов и спросила:

– Ну, как дела?

Потом ее взор сфокусировался на Кирюшке, и она строго насупилась:

– Двоек нахватал?

– С чего ты взяла? – спросил Кирилл.

– Почему тогда посуду моешь?

– Нет, – возмутился мальчишка, – так жить просто нельзя! Не подходишь к мойке – лентяем обзывают, схватишься за тарелки, пожалуйста, двоечник!

– У нас все в порядке, – быстренько сообщила я.

– Да? – недоверчиво протянула Катя, но тут в кухне появился Сережка, и подруга переключилась на него: – Господи, в каком ты виде!

– Колесо менял, – пояснил сын и потер руки. – Есть дают?

Дождавшись, когда все насытятся и примутся за чай, я поинтересовалась:

– Катюнь, что такое тромбоэмболия?

– Зачем тебе? – удивилась подруга.

– Для общего развития.

– Закупорка артерий в результате отрыва части тромба, образовавшегося в венах, полостях сердца, аорте.

– И что получается в результате?

– Гангрена конечности или инфаркт различных органов.

– Надо же, – встряла Юля, – я всегда считала, что инфаркт – это разрыв сердца.

– Не обязательно, – пояснила Катюша, – он бывает у почек, легких…

– Пациент погибает?

Катерина постучала вилкой по столу.

– Не могу ответить однозначно, как повезет. Могут успеть сделать операцию.

– Часто это встречается?

– Что? Сделанная операция или тромбоэмболия?

– Последнее.

– Бывает, в особенности если у больного тромбофлебит. А он может возникнуть при варикозном расширении вен, после операций или вследствие инфекционных болезней, тифа, например.

– Значит, если у тебя умрет больная от тромбоэмболии, ты не удивишься?

Катюша вздохнула.

– Смотря какая пациентка, что за диагноз.

– Ну вообще…

– Вообще не бывает!

– Катюша!

– А ты не спрашивай глупости. Если человек обратился по поводу насморка – одно, если мучается язвой – другое. Хотя случается всякое.

– Только скажи, тромбоэмболия редкость?

– К сожалению, нет! – рявкнула Катя и велела: – Говори, почему так медициной заинтересовалась?

Но тут, на счастье, прозвенел звонок. Пришла соседка Ниночка с просьбой померить давление. Пока Катюша вытаскивала тонометр, я быстренько улизнула к себе.

Около одиннадцати, когда квартира погрузилась в сонную дрему, я раскрыла бело-синюю коробочку и пересчитала деньги. Их оказалось ни много ни мало – ровно 30 тысяч долларов. Невероятная, гигантская сумма. Первый раз в жизни я держала в руках такое количество «живых» денег, не кредитку, а купюры. Глядя на кучу баксов, я чувствовала, как по спине бежит озноб. Ну и в историю я влипла, надо поскорей найти Рагозина и отдать ему «клад». Пусть у мужика болит голова, как искать этого Егора!

Подумав еще минут десять, я пришла к выводу, что деньги нужно пока спрятать. Поеду к Рагозину, договорюсь, пусть парень сам явится сюда и заберет «кассу». Ну боюсь я кататься по Москве с такой прорвой денег!

Приняв эпохальное решение, я приступила к следующей части проблемы. Где схоронить кучу баксов? Положить в пакет и сунуть в морозильник? Запихнуть в банки с крупой? Нет, все не то! Наконец мой взгляд упал на поролоновую подушку, и я схватилась за ножницы.

Через час симпатичный велюровый мешочек, набитый тридцатью тысячами гринов, вновь притулился у спинки. На всякий случай я помяла подушечку, но ничего не услышала. Поролон надежно защищал бумагу. Вот и отлично, на ночь я буду класть ее под голову, а днем просто оставлю на покрывале. Никто не подумает, что в ней зашито состояние.

На следующий день около полудня я вышла из маршрутного такси и вздрогнула – ну просто край света. Причем в самом прямом смысле слова. Микроавтобусик стоял возле оврага. По левую сторону тянулся квартал унылых блочных домов, по правую – простирался пустырь, а за ним чернел лес. Пассажиров, кроме меня, не было, впрочем, прохожих тоже.

– Где тут Мирославская улица? – спросила я у шофера.

Тот спокойно вытащил сигареты и ответил:

– А фиг ее знает!

Вздохнув, я пошла в сторону домов и уже через пару минут поняла, что двигаюсь в правильном направлении. На углу первого здания синела вывеска «Мирославская, 2». Приободрившись, я почти побежала по узенькому обледенелому тротуару. Восемнадцатый дом оказался последним – огромная семнадцатиэтажная башня. Добравшись до нужной квартиры, я позвонила, дверь распахнулась тут же.

На пороге показался парень в мятом спортивном костюме. Короткие каштановые волосы стояли торчком, на щеке были видны полосы от подушки. Очевидно, он мирно спал, несмотря на полдень.

Не успела я открыть рот, как парень близоруко прищурился и спросил:

– Ты кто?

Тяжелый запах перегара ударил мне в нос, я машинально ответил:

– Евлампия Романова.

Хозяин попытался собрать мысли, но они, очевидно, расползались, как тараканы. Поерошив грязной рукой кудри, юноша выдохнул:

– Чтой-то я тебя не помню. Ладно, все равно, водку принесла?

– Нет, – окончательно растерялась я.

– Плохо, – укорил мальчишка и велел: – Магазин за углом, действуй.

– Мне надо поговорить…

– Неси бутылку, тогда и побеседуем, – отрезало небесное создание и захлопнуло дверь.

Пришлось идти вниз и покупать «Гжелку». Вид стеклянной емкости с бело-синей наклейкой привел парнишку в состояние эйфории.

– Вот здорово, – зачмокал он и трясущейся рукой принялся откупоривать пробку. – Давай заходи.

Я влезла в грязную донельзя прихожую и поинтересовалась:

– Рагозин Николай Федорович?

– Кто?

– Ты.

– Не-а, – пробормотал юноша, – я Костя.

– А Николай где?

– Не знаю, – ответил Константин.

– Значит, ты хозяин, – решила я уточнить ситуацию.

– Кто?

– Ты.

– Кто сказал?

– Да никто, – вышла я из себя, – говори быстро, где Николай?

– Не знаю.

– Хозяин кто?

– Где?

– Здесь!

– Тут?

– Нет, – заорала я, – не тут, не там, а в этой квартире. Чья она?

– Черт ее знает, – серьезно ответил парень.

– А ты кто?

– Я?

– Ты!

– Костя.

От злости я чуть не треснула его по голове валявшимся на полу зонтиком. Надо же так вчера напиться!

– Котька, – донесся из комнаты слабый голос, – кто там?

– Не знаю, – ответил юноша и уточнил: – Она бутылку принесла.

– Благодетельница, – прохрипел бас.

Я отодвинула Костю плечом, решительно вошла в комнату и приказала:

– Отвечайте немедленно, кто из вас, уродов, Рагозин?

Несколько тел, лежащих в немыслимых позах, лениво зашевелились. Похоже, вчера тут выпивка лилась рекой. На большом обеденном столе высилась гора посуды. Гостей угощали колбасой и чипсами. Несколько банок из-под рыбных консервов щетинились окурками, и запах в помещении стоял соответственный: немыслимый «букет» из ароматов выпитого спиртного, сигаретных «бычков» и чего-то кислого, тошнотворно противного.

Двое парней, не сумевших снять одежду, ничком лежали на засаленной софе. Еще один, неудобно подвернув ноги и умостив голову на подлокотнике, дрых в широком кресле. В углу, между комодом и тумбочкой, валялось клочкастое ватное одеяло, на котором раскинулось несколько тел, все в одежде и даже в обуви. Между пьянчугами, развалившись на спине и растопырив в разные стороны все четыре лапы, храпел тощий, ободранный кот. Когда-то белый, мех животного сейчас напоминал весенний снег – кое-где желтый, на спине серый, а ближе к голове отчего-то красный. Приглядевшись, я поняла, что шея котяры перемазана кетчупом. Очевидно, кто-то из гостей использовал его вместо салфетки.

– Ребята, – заорал Костя, – бутылевский приехал.

Пейзаж оживился. Парни, спящие на диване, сели. Один из них тонкой маленькой ручкой принялся копаться в коротко стриженной голове. Я заметила темно-синий лак на ногтях и сообразила, что он – девушка. Впрочем, дамы отыскались и на одеяле, целых две сразу. Они попытались встать, но потерпели неудачу, и теперь просто смотрели на меня похожими на пуговицы глазами.

– Так кто из вас Рагозин, господа?

– Здесь нет такого, – с уверенностью произнес юноша, сидевший на диване.

– А вы кто?

Оказалось, студенты МАДИ, отмечающие успешно сданную сессию.

– Странно, – пробормотала я, – куда же Николай подевался?

– А вы у хозяйки спросите, – посоветовала одна из девчонок, – она живет в соседнем доме, я у нее снимаю.

Ситуация прояснилась, и, отдав студентам «Гжелку», я пошла по новому адресу. На этот раз – в странное трехэтажное здание из красного кирпича. Этот дом выглядел внутри намного приличней. Лифта, правда, не было, зато лестничная клетка чисто вымыта, а двери квартир обиты одинаковым зеленым дерматином, очевидно, жильцы обратились разом в одну фирму.

Квартира, куда меня впустили, ничем не напоминала «лежбище» молодых алкоголиков. Аккуратная комната с простой, но явно новой мебелью, чисто вымытый пол и большой телевизор «Панасоник», накрытый для пущей красоты самовязаной кружевной салфеткой. Внушала доверие и хозяйка, маленькая старушка в теплом байковом халатике и хорошеньких тапочках в виде тигрят.

– Вы по поводу квартиры? – спросила она.

– В общем, да, – весьма обтекаемо ответила я.

– Садитесь, дорогая, – обрадовалась бабуся и радушно предложила: – Хотите чайку?

– С удовольствием, – пробормотала я.

Хозяйка взяла с буфета крохотный чайничек и с удовлетворением отметила:

– Совсем свежий, только вчера заваривала.

Затем она капнула пару капель желтоватой водички в огромную кружку с надписью «Маша» и щедро долила доверху кипятком. Получившаяся жидкость нежно-лимонного цвета напоминала напиток «Буратино» времен моего детства.

– В квартире пока живут, – принялась объяснять хозяйка, – но скоро съезжают, первого февраля деньги принесут, и я откажу им.

– Почему?

– Шумят очень, – вздохнула старушка, – соседи недовольны, грозят в налоговую инспекцию пожаловаться.

– Да, неприятно, – согласилась я.

– Меня зовут Марья Сергеевна, – церемонно представилась бабуся.

– Евлампия Андреевна, – улыбнулась я в ответ.

– Очень приятно, – ответила хозяйка и добавила: – Уж не обессудьте, но, когда договариваться начнем, паспорт принесите, а то меня уже один раз обманули.

– Да?

– Вот вам и да, – неожиданно резко ответила старушка, – неужто б сдала квартиру студентам, тьфу!

– Как же так получилось? – изобразила я интерес.

– Говорю же, обманули, – пустилась в объяснения Марья Сергеевна. – Пришла женщина, вроде вас, тоже по объявлению…

Я внимательно слушала путаную речь, пытаясь сообразить, что к чему. Марья Сергеевна всю жизнь прожила вместе с мужем в отличной трехкомнатной квартире, причем не где-нибудь, а на Старом Арбате. Потом супруг скончался, началась перестройка, сбережения пропали, а детей, способных содержать ее, у нее не было. Оставалось одно – продавать у метро сигареты. Спасибо, лучшая подруга надоумила, пришла в гости, посмотрела со вздохом на необъятные хоромы и сказала:

– Зачем тебе, Маша, такая квартира? Продай ее побыстрей да купи две. Одну сдавать станешь и жить припеваючи.

Марья Сергеевна послушалась и до сих пор не нарадуется. Из арбатской квартиры получилось не две, а три новых, правда, на окраине. Но Марья Сергеевна – пенсионерка, на работу ей не ездить… Кстати, жизнь в спальном районе нравится старушке больше, чем в центре. Летом никакой дачи не надо, в двух шагах изумительный лесопарк, а с продуктами теперь везде хорошо!

На деньги, вырученные от сдачи квартир, Марья Сергеевна как сыр в масле катается, не отказывая себе практически ни в чем. Купила телевизор и даже обзавелась турецкой дубленкой. Правда, иногда случаются неприятности. Жильцы, к сожалению, попадаются разные. К каждому в душу не залезешь. Так произошло с квартирой в восемнадцатом доме. Договариваться о съеме пришла вполне приличная дама, и на самом деле она жила одно время тихо и мирно. Потом съехала, а на снятую жилплощадь вселила свою дочь, девицу наглую, развязную и настоящую безобразницу. В квартире просто Содом и Гоморра, идолово капище! Соседи стонут, и Марья Сергеевна развесила вновь объявления, правда, деньги, слава богу, они платят аккуратно и…

– Женщину как зовут? – ухитрилась я вклиниться в бесконечные старушечьи речи.

Бабуся открыла записную книжку, отыскала нужную страничку и сообщила:

– Анна Константиновна Колосова.

– Телефон есть?

– А как же, я всегда записываю, разве можно…

Последовал новый виток сентенций, но в конце концов в моих руках оказалась бумажка с цифрами. Но уйти сразу мне не удалось, пришлось просидеть еще около часа, выслушивая рассказы.

Номер начинался с цифр 344, значит, неизвестная Анна Константиновна живет, скорее всего, в районе метро «Домодедовская», а я как раз подъеду сейчас к этой станции на маршрутке. Но радость оказалась преждевременной. Трубку никто не снимал. На двадцатом гудке я со вздохом опустила ее на рычаг. День в самом разгаре, небось дама на работе. Делать нечего, поеду домой.

* * *

В квартиру я вползла с сумками наперевес. В правой руке крайне осторожно я держала пакет с яйцами. Собаки бросились к моим ногам.

– Тише, тише, девочки, – попробовала я их успокоить, – не толкайтесь.

Но Муля, пришедшая в полный восторг при виде хозяйки, пыталась подпрыгнуть повыше. Ада не отставала от сестрицы. Сначала мопсихи просто сопели, потом зарычали.

– А ну, цыц! – прикрикнула я, но поздно.

Ада, желая первой прижаться к моим коленям, отпихнула жирным боком менее поворотливую подругу. Муля обиделась и прищемила зубами ухо соперницы. В следующее мгновение они повисли на пакете, ручки оторвались, раздался сухой треск… По полу начала медленно растекаться бело-желтая лужа. Да, не везет нам последнее время с яйцами, из этих даже омлета не сделаешь!

Глава 6

Вечером я вытянулась на диване и попробовала собраться с мыслями. Наверное, Анна Константиновна Колосова в курсе, где искать Рагозина. Скорей всего, он ее любовник или муж. Словоохотливая Марья Сергеевна сообщила, что никогда не сдает квартиры лицам мужского пола и одиноким дамам.

– Не доверяю им, – вздыхала старушка, – напьются, закурят в постели, и сгорит жилплощадь.

Вот только странно, что Анна Сергеевна не отвечает на телефонные звонки. Я набралась хамства и набрала номер последний раз около полуночи. Хотя, может, она работает сутками, или аппарат сломан, в конце концов, могла не заплатить вовремя, и телефон отключили.

Ладно, утро вечера мудренее. Сейчас сунем под голову доллары… Кстати, где подушка? Я села, глаза обшарили диван. Симпатичная темно-бордовая думочка из искусственного бархата исчезла. Я похолодела. Тридцать тысяч долларов!

– Юля! – завопила я, чувствуя, что теряю сознание. – Юля!

– Что случилось? – спросила та, всовывая голову в комнату. – Чего кричишь, все спят давно!

– Где моя подушка?

– Господи, – пробурчала она, пролезая в спальню целиком и с видимым трудом втаскивая загипсованную ногу, – только-только глаза сомкнула. А тут вопль нечеловеческий! Да вот подушка, смотри, под спиной!

– Не та, – прошептала я, – та бордовая, велюровая, на наволочке кошка выткана.

– Понятия не имею, – фыркнула Юля.

– Я купила ее в декабре у метро за тридцать пять рублей, – шелестела я.

– Дел-то, – фыркнула Юля, – купи еще одну – и конец!

Я только разевала рот, словно выброшенная на берег рыба.

– Не понимаю, – продолжала возмущаться она, – из-за барахляной думки поднять ор!

Посидев минут пять на диване, я сползла на пол, нашарила тапки и пошла бродить по комнатам. Кирюшка мирным образом спал. Под головой у него лежала лишь маленькая подушка, беленькая, в розовой наволочке. В детской клубилось невероятное количество вещей – книги, одежда, дискеты… Невыключенный компьютер мерцал «звездным небом», на клавиатуре высился ворох фантиков, и все было засыпано крошками от чипсов. Но подушечки с кошкой не было. Не нашлась она и у Сережки в спальне, Юлечка из-за больной ноги сейчас спит отдельно, и я не стала соваться в «гостевую» комнату.

У Кати тускло мерцал ночник. Она отложила толстый том «Патологии щитовидной железы» и поинтересовалась:

– Что случилось?

– Ничего, – быстро заверила я, окидывая взглядом помещение, – вот подушечку свою ищу, без нее не могу заснуть, низко.

– Возьми эту, – предложила Катя и показала на кресло.

– Нет, – покачала я головой, – хочу ту, с кошкой.

– Извини, я ее отдала.

– Кому? – помертвевшими губами спросила я. – Зачем?

– Нине из соседней квартиры. К ней гости обвалились, да не один человек, а сразу четверо. Вот она и попросила подушку взаймы.

Я ринулась на лестничную клетку. Нина очень милая женщина, и мы частенько пьем друг у друга чай. Еще я всегда одалживаю у нее соль, сахар и муку, а она бегает к Катюше с разными медицинскими проблемами. Сын Нины, Вадик, учится с Кирюшкой в одном классе, и это нас очень сблизило.

– Лампа? – удивилась Нина, распахивая дверь, но потом хорошее воспитание взяло верх, и она спросила: – Хочешь чаю?

Но мне было не до китайских церемоний.

– Где моя подушка?

– Какая?

– Велюровая, с кошкой.

– У Владьки под головой, видишь ли, тут такой форс-мажор приключился, – зашептала Ниночка.

Но я не стала слушать и ткнула ей в руки мягкий, набитый пухом мешок.

– Возьми эту, отдай ту.

– Но они одинаковые по размеру…

– Отдай, не могу заснуть!

Ниночка пожала плечами и принесла требуемое. Я почувствовала, как разжимается невидимая «рука», стискивающая желудок.

– Вот, – хихикнула Ниночка, – получи свою подушку, и впрямь хороша, кошка хоть куда.

Честно говоря, киска и впрямь была очаровательной. На темно-бордовом велюре выделялось полосатое рыже-белое тельце. Горло Мурки украшал яркий оранжевый бант.

– Давай, – выхватила я у Нины из рук сокровище.

Соседка хмыкнула и спросила:

– Слышь, Лампудель, мне Катерина еще одеяло дала, ватное, синее, тоже заберешь?

– Зачем?

– Ну, может, ты без него глаз сомкнуть не можешь, – откровенно издевалась Нинуша.

Ничего не ответив, с гордо поднятым носом я вернулась к себе и улеглась, засунув «киску» под голову.

Утром, когда домашние мирно пили кофе, я выползла на кухню и сообщила:

– Кто тронет эту подушку – убью!

– Почему? – изумилась Юля.

– Я могу спать только на ней, иначе мигрень начинается.

– Предупредила бы сразу, – вздохнула Катя и понеслась в прихожую.

Минут десять все толкались в поисках курток, обуви и перчаток. Наконец они ушли, и через секунду во дворе запикали сигнализациями машины. Если я чего и не понимаю, так это зачем ставить охранные устройства на наши автомобили. У Сережки белый «Форд» 1978 года выпуска. Задние двери распахиваются с трудом, а передние, наоборот, отходят при каждом удобном случае, еще регулярно отваливается глушитель, а багажник открывается, только если его предварительно треснуть кулаком по крышке. У Катюши старая «копейка» с абсолютно ржавыми крыльями и отвалившимся бампером, руль у этого, с позволения сказать, автомобиля ходит не только по кругу, но еще и вверх-вниз, словно штурвал у истребителя, и опять же беда с глушителем. Юля в декабре тоже купила себе кабриолет.

– Надоело ругаться с Сережкой, – объяснила она, – проси его вечно отвезти, лучше иметь свой.

Теперь наш автопарк украсился «Мерседесом», сделанным в 1980-м. «Мой персик» – любовно зовет колымагу Юлечка. Машина и впрямь имеет цвет этого сочного фрукта. Ездит красавец на дизельном топливе, жутко воняет и тарахтит, но новоявленная автомобилистка очень горда и совершенно счастлива. Незадолго до случая с ногой она предложила мне:

– Давай, Лампа, поехали на рынок!

Честно говоря, я побаиваюсь ездить с домашними, все время жду, что автомобили развалятся на ходу. Поэтому предпочитаю передвигаться на общественном транспорте.

– Не надо, дома все есть!

– Ерунда, – отрезала Юля, – купим впрок овощей: картошку, капусту, лук. Пользуйся, пока у меня время свободное.

– Отдохни лучше, – попыталась ускользнуть я, – почитай книжечку, телик посмотри, я чудно на «Автолайне» съезжу.

– Глупости, – фыркнула Юля и велела: – Бери сумки и спускайся.

Поняв, что легче согласиться, чем спорить, я покорно подхватила авоськи и села в «Персик». Первые несколько минут все шло прекрасно, но тут Юлечка щелкнула каким-то рычажком, и из-под капота раздался жуткий, леденящий душу стон.

– Что это? – спросила я, холодея от ужаса. – Что?

Как ни в чем не бывало накручивая баранку, Юлечка преспокойно пояснила:

– Мышь попала в вентилятор!

– Кто?

– У меня под капотом мышиное гнездо, – пояснила Юля, – иногда кто-нибудь из грызунов и попадает под лопасть.

– Ужас!

– И не говори, потом трупы убирать приходится.

– Немедленно останови, – приказала я, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота.

– Зачем? – удивилась Юлька, но затормозила.

– Сейчас же открой капот и выгони несчастных животных!

– Что ты, – замахала руками Юля, – на дворе минус двадцать, замерзнут, бедняги!

– А так погибнут в муках!

Внезапно она уткнулась лицом в баранку и принялась хохотать.

– Ну и что тут смешного? – возмутилась я.

– Ох, Лампец, – бормотала наша журналистка, вытирая выступившие слезы. – Ну нельзя же быть такой доверчивой!

– Ты хочешь сказать…

– Посуди сама, откуда в машине возьмутся мыши, да еще в моторе!

– А стон?!

– Я печку включила, она холодная, вот и воет, смотри.

И Юля, плавно тронувшись с места, опять щелкнула чем-то. Вновь по салону разнесся невероятный, полный смертельной муки крик.

– Часто она так? – спросила я, поеживаясь.

– Каждый раз, пока не согреется.

Слушая непрекращающийся, рвущий душу стон, я приняла твердое решение: в следующий раз на рынок – только пешком. Лучше тащить на себе двадцать килограммов, чем леденеть от ужаса.

* * *

Дождавшись тишины, я утащила трубку к себе в комнату и принялась звонить. На этот раз Колосова откликнулась моментально:

– Алло.

– Извините, мы не знакомы, но мне очень нужно найти Рагозина Николая Федоровича.

Анна Константиновна помолчала. Потом поинтересовалась:

– Кто вы? Представьтесь.

– Евлампия Андреевна Романова.

– Мне это ни о чем не говорит, – сухо сказала дама. – Зачем вам Рагозин?

– Трудно объяснить, но очень нужен!

– Приезжайте, – коротко сообщила дама и продиктовала адрес.

Анна Константиновна походила на сельскую учительницу. Простое, круглое русское лицо с бесформенным носом. Возраст дамы определялся с трудом: то ли хорошо выглядящая пятидесятилетняя тетка, то ли рано состарившаяся девушка. На голове – дурацкая химическая завивка, та самая, когда волосы начинают походить на шерсть больного барана. Брови неаккуратными дорожками спускаются к вискам, к ним явно никогда не подбирались с пинцетом. Кожа на лице тусклая и будто грязноватая, а фигура напоминает мешок, набитый мукой.

– Раздевайтесь, – холодно велела хозяйка.

Я повесила куртку на крохотной вешалке и вошла в комнату. Из груди вырвался вздох удивления. На столе стояли сразу два компьютера, чуть поодаль принтер, факс и еще куча каких-то приборов, мигающих разноцветными лампочками.

– Так зачем вам нужен Николай?

Поколебавшись секунду, я выдала душераздирающую историю. Лежала в больнице вместе с Настей Звягинцевой. Та скоропостижно скончалась, оставив письмо, которое нужно передать Рагозину. На конверте указан адрес: Мирославская улица, но там проживают какие-то студенты…

Анна Константиновна тяжело вздохнула:

– Значит, Настя умерла! Много горя принесла она Коленьке…

– Почему?

Колосова повертела в руках зажигалку, потом вытащила коробочку «Золотой Явы» и сообщила:

– Они учились вместе в институте. Николаша был влюблен в нее, словно подросток. Просто сох, таскал букеты, конфеты.

Но Звягинцеву кавалер не интересовал. Тогда Николай решил стать лучшим другом Насти и в этом амплуа весьма преуспел. Настенька держала парня за душевную подружку, советовалась с ним по поводу одежды и макияжа, таскала с собой по магазинам. Коля покорно носил сумки, варил кофе, утешал подругу…

У Насти не было никаких родственников, кроме старенькой бабушки, маленькой, тихой, как мышка, старушки. Родители девушки увлекались горными лыжами, и их накрыло лавиной, когда ей не исполнилось и двух лет.

– Разве у нее не было брата? – изумилась я.

Анна Константиновна пожала плечами.

– Точно не знаю, ведь я никогда не знакомилась с этой мадемуазель.

Настенька все никак не выходила замуж, ждала принца на белом коне. Материально она была обеспечена, очевидно, остались какие-то семейные ценности, да еще огромная шестикомнатная квартира на суперпрестижной улице Алексея Толстого.

После окончания института девушка стала работать, похоронила бабушку и полностью отдалась любимому делу. Коля по-прежнему «стоял за спиной», втайне надеясь, что подруга наконец заметит его верность. Однако вышло по-иному.

– Кем она работала? – не удержалась я.

– В журнале «Искусство эстрады», – пояснила Колосова. – Разве я не сказала, что они с Николашей учились на факультете журналистики МГУ?

Короче говоря, по долгу службы Настенька частенько посещала концерты и разнообразные шоу-мероприятия, не упускала возможности заглянуть на презентации и тусовки, справедливо полагая, что вне кулис кумиры более приветливы и общительны. Звягинцева часто и много писала, была доброжелательна, в основном хвалила певцов и музыкантов, поэтому ее любили.

На одной из таких презентаций она и нашла своего принца – двадцатичетырехлетнего Олега Скотинина. Фамилия у парня, прямо скажем, не слишком благозвучная, поэтому на афишах он печатался как Лео Ско.

Олег прибыл покорять столицу из какого-то провинциального городка, причем не один, а с мамой. Согласитесь, немного странный поступок для отвязного певца, а Лео Ско был абсолютно невероятной оторвой как внешне, так и внутренне. Мама его – благообразная дама лет пятидесяти, наоборот, выглядела старомодно и как-то очень добропорядочно. Она никогда не посещала шумные тусовки, но всегда сидела за кулисами во время концертов, и артисты привыкли к ее высокой сухопарой фигуре, облаченной в немыслимые юбки «бочонком» и вытянутые акриловые кофты. Но, несмотря на простецкий вид, у Натальи Андреевны Скотининой явно водилась тугая копеечка, потому что Лео снял три клипа, появился на экране телевизора и регулярно звучал по радио. Обожала мама сына страстно и ничего для него не жалела.