Дмитрий Вержуцкий
За синей птицей
© Дмитрий Вержуцкий, 2021
ISBN 978-5-0053-5238-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ТАЕЖНЫЕ ИСТОРИИ
ЗА СИНЕЙ ПТИЦЕЙ
– Джентльмены, у меня есть для вас две новости – хорошая и плохая! – помешивая в котелке жидкий раствор брусничного листа, сообщил я своим собратьям по авантюре.
Гоша, изучавший в бинокль склон соседней сопки, в надежде увидеть какую-нибудь дичь, оторвался от своего занятия и вопросительно глянул в мою сторону. Алекс, лежа на спине на телогрейке и загорая свое тщедушное тельце на вышедшем из-за скалистого гребня солнце, тоже приоткрыл глаз.
– Ладно, начну традиционно с плохой. Так вот, господа, из провианта у нас не осталось ничего, кроме медвежьих какашек!
– Ну, это и так понятно, а что дальше? Что у нас хорошего? – чуть помедлив, все-таки поинтересовался Гоша.
– Хорошая же новость заключается в том, что такого провианта, в силу исключительного обилия этих чудесных животных вокруг нас, здесь сколько угодно! – старый анекдот, надо признаться, очень точно описывал наше положение.
Мои напарники, хмыкнули что-то в ответ и этим ограничились, вернувшись к прежним занятиям. Новостью мое сообщение ни для кого не стало. Еды, в обычном понимании слова, не было уже две недели. Тогда Гоша сумел подстрелить сразу двух куропаток! Высыпав в котелок последнюю горсть риса, накрошили туда лука и получился очень даже неплохой ужин!
Нормальное трехразовое питание присутствовало в наших желудках только в первую неделю похода, затем полмесяца мы шли по горам полуголодные, с каждым днем сокращая порции взятой с собой еды. Та похлебка показалась немыслимой роскошью! Но и она порадовала нас уже очень давно.
Сделав паузу, я продолжил мысль:
– Мы стоим на этой поляне уже шесть дней. Каждый день наш Командор ходит на охоту и вообще нифига не приносит. Мы с Алексом обшарили все вокруг, больше ни лука, ни чесноку, ни саранки, ничего съедобного поблизости нигде не осталось. Нет смысла торчать здесь дальше. Тем более, что все ручьи по соседству уже проверены, максимум – это четыре-пять «знаков» на ведро грунта, это – вообще ни о чем. Но прежде чем идти через перевал, сначала надо хоть как-то подкормиться.
По Байкалу, километрах в сорока отсюда и на полтора километра ниже нашего лагеря, шел корабль. Его самого видно не было, но расходящийся след на почти зеркальной глади озера выделялся очень четко.
«А люди там уже, наверное, позавтракали. Что-нибудь типа яичницы с колбасой. И кофе, черный кофе! С сахаром и булочкой. Булочка с изюмом… Да, что это со мной?» Стряхнув с себя наваждение, я продолжил:
– Предлагаю – сегодня отправить на охоту меня, вдруг вашему покорному слуге повезет больше! Гоша идет в то зимовье, про которое рассказывал. Может, оно уцелело? Тогда, будем надеяться, хоть какая-то еда там найдется. До него, говорил, километров десять? Тогда к вечеру обернешься. Все равно, кроме тебя, его никто не найдет! Алекс охраняет лагерь. Как считаете? Или есть другие идеи?
В лагере все время кому-то приходилось оставаться. Медведей, реально, вокруг ходило не просто много, а очень много. Они навестили бы табор без людей обязательно. Съестного у нас не было, но порвать палатку, одежду и спанье, измять и привести в негодность посуду и все, что подвернется – любимая медвежья забава. Если в лагере кто-то находился, звери все же опасались и близко не подходили.
За распитием брусничного чая, мои предложения приняли единогласно. Гоша, закинув за плечи пустой рюкзак, начал спуск с террасы по правому распадку. Места были ему знакомы. Лет двадцать назад он начинал свою трудовую деятельность именно в этих краях, проработав несколько лет егерем. Взяв «белку», я отправился левее, обходя куртины кедрового стланика и перепрыгивая через многочисленные веселые ручейки, сбегавшие с недалекого снежника.
Все еще вчера взвесив, я решил, что надежнее попытаться поохотиться на сурков. Самое их близкое поселение находилось на травянистом склоне у подножия морены километрах в трех отсюда. Туда уже ходил Гоша, но сурки вели себя крайне осторожно и при малейшей опасности надолго скрывались в норы. Добравшись до места и прикинув направление ветра, я устроился сбоку у крупного покатого валуна метрах в двадцати от края жилой сурчины. Затем провел семь томительных часов в безрезультатном ожидании.
Расчет на то, что кто-то из сурков, все-таки, вылезет под выстрел, оказался напрасным. Ни одна из таких жирных и вкусных зверюшек так и не появилась из норы. Дальше ждать не имело смысла. Солнце уже совсем приблизилось к неровной полосе гор на той стороне Байкала, и скоро должны были наступить сумерки. На пути к лагерю лежал «курумник» – участок из гладких валунов, покрытых мхом и редколесьем. Идти по каменной россыпи в темноте, рискуя переломать ноги, совсем не хотелось.
Спустившись на террасу метров на двести ниже, погруженный в печальные раздумья, я побрел обратно в сторону лагеря. Тут мне, наконец-то, повезло. Возле края стланиковой чащобы, из прогалины на полянку прямо на моем пути выскочил крупный заяц. Расстояние до него было всего метров пятнадцать.
Ружье я держал наизготовку, и голодная реакция оказалась мгновенной – последовал выстрел из нижнего ствола дробью, и добыча, пару раз трепыхнувшись, скатилась в куст таволги. Степень моего ликования трудно представить! Исполнив в несколько кругов что-то среднее между кавказской «лезгинкой» и местным «танцем орла» вокруг зайца, я закинул его в мешок и продолжая пританцовывать, преисполненный гордостью за не зря прожитый день и отлично выполненную задачу, снова направился к нашему временному пристанищу.
Гоша уже вернулся. Видно было, что умотался мой товарищ изрядно. Увидев меня, он встрепенулся и стал рассказывать о его сегодняшних приключениях. Начал с конца, радостно сообщив, что зимовье оказалось целым, но совсем заброшенным, несколько лет в нем явно никого не было. В находившемся рядом лабазе он нашел литровую жестяную баклажку подсолнечного масла, пачку соли и целых три пакета с гороховым концентратом! Масло начинало горчить, но еще вполне годилось в пищу!
Один из пакетов уже аппетитно булькал в котелке, источая немыслимый аромат настоящей еды. Вокруг, радостно сверкая глазами, суетился Алекс, весь в ожидании предстоящей трапезы. Общая радость перешла в ликование, когда из мешка был извлечен заяц!
Разделав добычу, я разделил полтушки на три части и закинул в котел. Следом туда отправились заячьи потрошка и мелко нарезанный пучок черемши, набранной возле зимовья Гошей. Остаток мяса я тоже разрезал на несколько кусков, нанизал на колышки и воткнул их возле костра. В вяленом виде такой продукт мог храниться довольно долго.
Не дождавшись полной готовности, мы не выдержали, и, посчитав, что горячее сырым не бывает, принялись за долгожданный ужин. Трудно описать чувства людей, поедающих такое восхитительное варево после двухнедельного поста!
Датированные незадолго перед теми днями, записи из дневника Алекса:
«22 июня. Завтрак – пучок горного лука. Обед – не было. Ужин – пучок горного лука. Хочется кушать.
26 июня. Завтрак – пучок горного лука. Обед – не было. Ужин – не было. Командор опять ничего не добыл. Очень хочется кушать!
28 июня. Завтрак – пучок дикого чеснока. Обед – не было. Ужин – не было. Восьмой день нет стула!!!
30 июня. Мой день рождения. Тридцать пять лет… Почему я согласился с ними идти? Что я здесь забыл?! Зачем этот мазохизм?? Про то, что у меня день рождения, они даже не вспомнили!
Сегодня на завтрак – пучок горного лука. Обед – не было. Ужин…
Ужин!! Они где-то нашли и выкопали саранку! Целую луковицу!! И три дня про нее молчали!! Запекли в костре и отдали мне, как имениннику! Спасибо, друзья! Вот это подарок! Всю жизнь буду помнить! Вку-уу-сно!!!»
Но, правда, зачем это все было? Почему мы туда пошли? Сложный вопрос.
Гоша – по природе бродяга и почти каждый год, уволившись с очередной работы, отправлялся в тайгу, в надежде найти золотую россыпь или что-либо подобное. Искал он и изумруды на Урале, алмазы в Якутии, какие-то самоцветы в Саянах. Всю зиму изучал карты, строил маршруты и к концу весны не выдерживал. Он все бросал и пропадал на несколько месяцев, чтобы появиться осенью, изможденным, в заштопанной истертой одежде и голодным. Хотя ничего и не нашедшим, но снова выжившим.
В тот год он где-то случайно узнал о нереально богатом содержании золота на одном из ручьев в высокогорье Баргузинского хребта и был твердо уверен, что, на этот раз, «синяя птица удачи» от него никуда не денется.
Страна распалась, зарплату перестали платить, и получив предложение поучаствовать в этой его очередной авантюре, мы с Алексом, не особо долго думая, согласились. Тем более, что Гоша обещал из своей «белки» подстрелить оленя и кормить нас мясом от пуза. Обычно он брал с собой в тайгу пачку соли и булку хлеба, а дальше обходился подножным кормом.
Подозревая, что охота – дело не слишком надежное, я взял контроль за питанием в свои руки. Удалось насушить сухарей, набрать круп и других продуктов. Все это несколько утяжелило рюкзаки, но мы смогли растянуть запас почти на три недели.
Перебираясь из одного распадка в другой, мы промывали пробы грунта в самодельном лотке. Единичные «знаки» – крохотные золотые крупинки – попадались, но не более того. Хорошего шлиха нигде не было. Потом взятые с собой продукты совсем закончилась.
В глубине рюкзака у меня лежали три шоколадных конфеты и полтора сухаря, но это был НЗ, неприкосновенный запас на самый критический случай, про него я своим напарникам не говорил и пока не трогал, справедливо полагая, что крайний случай еще не наступил…
Насытившись до полного, мы разлеглись вокруг костра. Гоша продолжил свой рассказ про сегодняшние приключения, начав, на этот раз, с самого начала.
Утром он довольно быстро наткнулся на замечательную, утоптанную звериную тропку, идущую в попутном направлении. Благодаря такой удачной находке, ему удавалось двигаться довольно быстро. Уже через полчаса он прошел от лагеря километра на два.
Размашисто шагая по выположенному, заросшему приземистым разнотравьем, склону, он неожиданно увидел перед собой на тропе большой, почти черный валун. Гоша был сильно близорук, очки у него болтались на шее, привязанные к бельевой резинке. Он надевал их только в крайних случаях. Еще через пару шагов стала видна трава на гладкой поверхности камня, переливающаяся на слабом ветерке, дующем со стороны Байкала.
Недоумевая – почему тропа идет не вокруг валуна, а прямо через него, Гоша нацепил очки и остановился. В нескольких шагах от него лежал, греясь на солнышке, медведь. Очень крупный медведь. Который тоже заметил человека и поднялся. Даже в сидячем положении мишка был просто огромен. Так они стояли и смотрели друг на друга.
Шли секунда за секундой. Лихорадочно перебирая варианты действий, Гоша, наконец решился:
– Эй, ты, чудило лесное, чего встал на дороге? Уходи давай! Видишь – человек перед тобой! Освобождай тропу! – говорить он старался спокойно, но с нажимом и убежденностью в своей правоте. – Ты что – не понимаешь, что ли? Давай, отвали, совесть-то имей, я же не просто так, а по делам иду!
Медведь продолжал сидеть, следя черными блестящими глазами за неожиданным нарушителем его спокойного сна. Время от времени он водил из стороны в сторону массивной головой, втягивая воздух, пытаясь поймать запах незнакомца. Чувствуя, как холодная струйка пота стекает между лопаток по спине, Гоша продолжал уговоры, пытаясь быть убедительным и красноречивым. Он не забыл упомянуть, что, конечно, медведей лично он очень уважает, но ему сейчас край как надо двигаться на зимовье, а тот ему мешает, не давая пройти. Медведь слушал, не предпринимая никаких действий.
Наконец, все это, по-видимому, хозяина тайги притомило. Что он думал об этом нахальном человеке и о его речи, осталось за кадром, но гигантский зверюга отступил. Отходил он постепенно, каждые несколько метров останавливаясь, снова садясь и смотря на Гошу, который продолжал свою речь. Вскоре медведь завернул за куртину стланика и скрылся из виду.
Гоша, где стоял, там и сел. Достал кисет с остатками махорки, из клочка газеты соорудил самокрутку и жадно закурил. Сердце отчаянно билось, дыхание сбивалось и даже свитер был насквозь мокрым от пота.
Придя в себя от пережитого стресса, Гоша двинулся дальше. И едва не вляпался сапогом в огромную дымящуюся кучу, находившуюся на том же месте, где был медведь. Чуть дальше, где зверь первый раз остановился, лежала еще одна парящая куча и они так и шли во всех местах, где притормаживался мишка. У него просто было сильнейшее расстройство желудка!
Можно представить – сытое, довольное жизнью, животное расположилось спокойно отдохнуть на солнцепеке. И тут в нескольких метрах от него совершенно неожиданно, сверкая очками, появляется некто! У крупного медведя врагов в высокогорье Баргузинского хребта нет. И в любом другом случае такая встреча, скорее всего, привела бы к самым печальным для человека последствиям. Но этот медведь, видимо, был или молодым, или слишком впечатлительным, бывает и такое.
Столкнувшись с чем-то незнакомым, а оттого показавшимся опасным, он пережил не меньший стресс, чем сам Гоша! И, в отличии от Гоши, психическая травма привела к взрывной диарее, он и стоял, не в силах даже двинуться, пока человек объяснял ему необходимость освободить дорогу!
…
Через два с небольшим месяца скитаний по горам, так и не найдя «золотого» ручья, мы спустились по ущелью одной из рек в Баргузинскую долину. Силы были на исходе, и все шли, едва передвигая ноги. С огромным трудом дотащились до небольшой полянки уже недалеко от выхода в долину, где и решили переночевать. Последняя ночь была бессонной и какой-то особенно голодной. Встали на рассвете под моросящим дождем. До ближайшего поселка и магазина в нем оставалось километров двадцать, но мы все уже были совсем на пределе.
Вскипятив котелок воды, я достал со дна рюкзака заветный пакет с НЗ и выдал каждому по полсухаря и конфете. Настроение сразу изменилось, посыпались шутки, и появилась уверенность в том, что мы, все-таки, дойдем. Этого перекуса нам как раз и хватило для последнего броска. Мы доковыляли до поселка, нашли магазин, купили разной еды. Затем, схоронившись в кустах у реки, устроили настоящий пир. Следующим утром рейсовый автобус увез нас в Усть-Баргузин. Еще через пару дней, полные впечатлений, добрались на теплоходе до дома. Больше с Гошей мы уже никуда не ходили. А он так и продолжает бродить по тайге. В одиночку. Месяцами. Может быть, все-таки, когда-нибудь, синяя птица сжалится, и подарит ему удачу…
ВСТРЕЧА В ТАЙГЕ
Шла середина сентября. С севера тянуло прохладным, насыщенным лесными запахами, воздухом. Небесная синева нависала над освещенными низким послеобеденным солнцем сопками. Яркими осенними красками выделялись наряды кустов и деревьев. Путь лежал по лесовозной дороге с глубокими глинистыми колеями с грязной водой. Резиновые сапоги скользили на неровностях. Приходилось двигаться посередине, иногда перескакивая на обочину, чтобы обойти разлившуюся лужу.
Собачки мои куда-то исчезли. Может быть, за зайцем погнались, может, подняли с лежки коз. Было тихо, но в любой момент мог взлететь рябчик или появиться другая дичь. Старенькую, но с очень кучным боем, одностволку я держал в руках наготове. Тем не менее, вовремя среагировать на появившегося из-за поворота дороги глухаря не успел. Точнее, уже вскинув ружье и поймав в прицел птицу, услышал выстрел и сам стрелять не стал. Но тот, впереди, промазал. Огромный петух облетел большую лиственницу и спокойно ушел вниз по пади, скрывшись за группой кедров.
Через короткое время на дороге появился охотник. Это был Валера, мой давний приятель и сосед по даче, человек основательный и рассудительный. У него в руках тоже находилась одностволка. Только моя «тулка» была шестнадцатого калибра, а его «ижевка» – двадцать восьмого. Мы поздоровались, подосадовали по поводу улетевшего глухаря и решили вместе перекусить. С утра каждый из нас намотал по сопкам немало километров, и подоспело время отдохнуть.
Добытого Валерой еще утром рябчика выпотрошили, посолили, обмазали глиной и запекли в углях. У меня добычи сегодня не было, но имелось сало и пара картошек к нему. Кусочки, нанизанные на березовые прутики, поскворчав и зарумянясь на огне, заняли свое место на нашем импровизированном столе. Да, в общем, все блюда получились исключительно вкусными!
Никуда не торопясь, мы сидели у костра, наслаждаясь отдыхом, смакуя приготовленные деликатесы и ведя неспешную же беседу. Вспомнив удачные и не очень дни своих прошедших охот, пришли к общему мнению, что дичи в тайге стало явно меньше. Обсудив эту злободневную для нас тему, единодушно решили, что виноваты, конечно же, лесозаготовители, вырубившие уже значительную часть окрестных лесов и распугавшие зверя. Затем немного прошлись по общим знакомым и сравнили их житейские проблемы со своими. Сошлись во взглядах, что женщины – это неизбежное зло, что хорошего начальства не бывает, и справедливости в этом мире тоже нет.
Через некоторое время беседа плавно перетекла на прочитанную литературу. За классику мы оба брались не раз, но безуспешно. Пытались одолеть и Достоевского, но пришли к единому мнению, что на него совершенно не стоит тратить время. Мне в те годы больше нравились Бред Гарт и Фенимор Купер, Валера тогда сильно увлекался Джеком Лондоном и, особенно, его северными рассказами.
Прибежали мои запыхавшиеся собаки. Получив по куску хлеба, они аккуратно его съели и улеглись по сторонам, высунув длинные языки. Все, наконец, обговорив, мы с Валерой какое-то время молча посидели у огня, подкидывая в догорающий костер мелкие веточки и глядя, как радостно их охватывают языки пламени. Выпив еще по одной кружке крепкого, сладкого и ароматного чая с почками черной смородины, поднялись. Пожелав друг другу «ни пуха, ни пера», отправились, каждый своей дорогой, дальше на «промысел».
И было нам тогда по одиннадцать лет…
ИЗ ЖИЗНИ
В МЕТРО
– А вот еще был случай, – державший речь затянулся сигаретой и сунул оказавшуюся рядом большую еловую ветку в затухающий костер.
Пламя, облизав добычу, сразу вспыхнуло и осветило неровные очертания силуэтов деревьев из окружавшего их леса. Огромные звезды сверху стали не такими яркими и близкими, как пару секунд назад. Желтые искры, уходя неровным потоком вверх и в сторону, сливались с ними, образуя причудливый разноцветный рисунок. Находившийся рядом горный хребет, у самого подножия которого они расположились на ночь, черной громадиной нависал, казалось, прямо над ними. Лишь белые заснеженные края вершин, поднимавшихся на трехкилометровую высоту, заметно выделялись на фоне более темного небосклона.
– Был у нас егерь один, чудик еще тот! – речь Михалыча, как обычно, не страдала отсутствием нецензурной лексики, но филигранное умение художественно и в меру обставлять изложение редкими, но точными идиомами и междометиями, придавало ей особый колорит.
– Что-то там он окончил, МГУ, кажется. Технарем, по физике или что-то похожее. Или не окончил – кто сейчас вспомнит? Решил, в общем, он из столицы свалить и жизнь настоящую себе устроить. Ну, бзик у него такой был. Единение с природой, вред от цивилизации и все такое, – рассказчик помолчал, глядя в костер.
–А может, просто говорил всем так, а на самом деле просто достали его, тоже бывает. Толком парнишка ничего не знал, не умел, но взяли его в заповедник – на кордонах ведь никуда не денешься, все на виду, жить захочешь – обтешешься. Студентом его прозвали. Конечно, нам тогда всем пришлось постараться, чтоб хоть от части городской дури его избавить. Худо-бедно, но пару лет парень отработал, притерся малость и отпуск, наконец, решил взять. И что? Так и будем в сухую слушать? Горло уже совсем пересохло, а никто даже не пошевелится!
Колька, парень лет двадцати пяти, самый молодой в компании, кивнул, поднялся и молча направился к столу. Через минуту все сидели с налитыми на треть кружками и немудреной закусью из хлеба, сала и лука в руках.
– Во, це – дило! Ну, за женщин! И с ними плохо, но и без них, если рассудить, – совсем никуда! – сказав сей краткий, но емкий и философский тост, рассказчик опрокинул в себя разведенный спирт, крякнул, занюхал рукавом и медленно, с чувством, начал уничтожать бутерброд с салом. Дожевав, ладонью обтер коротко стриженую бороду и усы, затем продолжил свое повествование.
– Так, о чем это я? А, вспомнил – про Студента! Короче, подался он в Москву в отпуск. Ну, а что? Маманька там у него, два года не виделись, только письма писали, она – пять, он ей – одно. Друзья, какие-никакие, но, наверное, остались. Бабки у него были – куда здесь потратишь? Да и отпускные за два года выдали. Короче, поехал при деньгах приличных. Зима только начиналась, до льда еще месяц ждать. Успел он на последний теплоход. Зачем-то всякий полевой бутор с собой взял. Ну, по-разному бывает, может, человеку с Воробьевых гор захотелось на камусных лыжах покататься, пофорсить… Но только никто у нас и представить не мог – как он там, в отпуске своем, на самом деле время проводил! После только узнали, что каждый день утром, когда народ на работу едет, он в этой толпе спускался в метро и часа два по всем веткам катался. Все ничего – кто запрещает? Хочешь кататься – катайся! Но этот Студент ведь не просто так – он ведь с понтами все делал!
Михалыч закурил и снова ненадолго замолчал, с заметным удовольствием оглядывая широко открытые глаза окружающих, увлеченных его очередным рассказом. Огонь снова начал угасать, но Колька поправил положение, подбросив сразу большую охапку сухих сучьев. Пламя весело затрещало, раздвигая темноту и освещая лица четырех человек, сидевших вокруг костра. Сноп ярких искр отправился в низкое небо.
– Спускался он в метро с выдумкой приодетый. Шуба длинная из светлых зимних волков, расстегнутая. Под ней – толстый свитер с оленями. На голове – ушанка большая, мохнатая, из росомахи пошита. Унты на ногах до колена, вы не поверите, полностью – соболь, черная головка, высший сорт! Умереть – не встать!! На руках – огромные рукавицы-шубинки, сверху чернобуркой крытые. За плечами – поняга, к ней с одной стороны карабин приторочен в чехле, с другой – топор с метровой рукоятью. Мешок из грубой дерюжины в поняге шишкой кедровой набит.
– Да, надо сказать, что парнишка этот к нам задохликом, глистой сушеной прибыл. Ростиком-то, вроде, ничего, длинный такой, но соплей перешибить можно было. Но, пока с научниками по горам с учетами лазал, с егерями профили чистил, да зимовья рубил, потихоньку и отъелся, силу набрал. А что? Полное ведро мяса каждый день вечером на троих варилось. Медвежатина, изюбрятина, сохатина – этого всегда в изобилии, иногда и оленина бывала. Для разнообразия по осени – утки, гуси, глухари в ход шли. Пару луковиц туда покрошишь, горсть крупы, полгорсти соли – вот тебе и варево. Половину с вечера, половину на утро. Весь день по горам, как тот олень носишься… Э-эх, были же времена…
Мечтательно вздохнув, Михалыч достал из кармана пачку, вытряхнул оттуда сигарету, сунул в огонь подвернувшуюся ветку, подкурил от разгоревшегося конца и продолжил.
– Ну, так вот, что дальше. Кажись, говорил, что был этот поначалу Студент худой, но почти под два метра ростом. А когда заматерел, так вообще за сотню килограммов стал! А тут еще и бородой черной весь оброс – ну, точно, когда уезжал, настоящим варнаком выглядел!
Далее рассказ повествовал о том, как во всем этом диком облачении, неся на плечах понягу с карабином и топором, с широкими, подшитыми лосиным камусом, лыжами в охапку, отпускник спускался в метро. Там он втискивался в поезд, сбрасывал понягу на пол, развязывал мешок, доставал кедровую шишку и, ошелушивая ее на пол, разрызал орехи, съедая ядрышки и смачно сплевывая скорлупу на пол. При этом вид он имел чрезвычайно наглый и смотрел сверху на всех окружающих с нескрываемым высокомерием.
Народ, понятно, был совершенно изумлен таким прикидом! Люди бросали на Студента осторожные взгляды и недоумевали – каким ветром эту колоритную личность из далеких таежных краев занесло в метро? Естественно, стоять вплотную к нему никто не старался и, даже в плотно набитом вагоне, вокруг парня образовывалась пустота. Среди женщин, как всегда, находились и особы внимательные, которые, разглядев – чем покрыты унты незнакомца, вообще впадали в ступор! Меха, надо заметить, в те годы сильно ценились…
Таким вот своеобразным манером, каждое утро в рабочие, многолюдные дни, Студент и кочевал по метро, переходя с ветки на ветку, поднимаясь и спускаясь по эскалаторам, задыхаясь от жары и потея, но демонстрируя всем, насколько глубоко безразличны ему людские условности. Судя по всему, это занятие доставляло ему огромнейшее наслаждение!
Все шло по накатанному, но, однажды, в конце января, привычно сплевывая шелуху на пол вагона и гордясь своим «крутым» видом прошедшего огонь и воду таежника, он не сразу заметил неожиданно заинтересовавшегося всем увиденным и протиснувшегося к нему поближе невысокого пожилого человека.
Это был директор его заповедника, приехавший в Москву по делам. «Бывалый таежник», онемев от неожиданности, сначала просто замер, не зная – что делать и куда прятаться. Он как-то сразу съежился и стал вдвое меньше ростом и объемом. Затем, нервничая и суетясь, тонко запричитал:
– Ой, Аркадий Иваныч, здрассти! Вы как здесь? В командировке? Я вот тут это… Намусорил немного… Сейчас, сейчас приберу! – и, быстро рухнув на колени, бросился сметать с пола шелуху своей замечательной рукавицей и высыпать мусор обратно в мешок. Поезд начал тормозить, затем остановился. Студент быстро сориентировался. – Ой, извините, это же моя остановка, чуть было не проехал! – подхватив в охапку все свои манатки, он с необычайным проворством рванулся к выходу…
– Не стал, в общем, дальше он у нас работать. Приехал, сразу уволился и куда-то подался. Кто говорил – что на севера отправился, кто, вроде, в Ташкенте его встречал – не знаю, врать не буду. Но приколист знатный был! Видно, крепко достала его в молодости Москва, раз он такие понты затеял. Да, вообще – каких только чудиков у нас не появлялось – как-нибудь про других тоже расскажу! Ладно, давай еще по одной, пора и песняка исполнить!
…
Нависающая громада Восточного Саяна осветилась голубоватым светом появившейся луны. Время перевалило за полночь, огонь трещал вновь подброшенными ветками, звучали, сливаясь, голоса. Жизнь продолжалась и было в ней место всем – и серьезным людям и забавным чудакам, без которых тоже неинтересно.
