Дмитрий Валерьевич Гуров
Платформа 12
Кроме них на платформе пара дюжин человек, в основном мужчины, все пожилые.
– Что теперь? – Катя смотри в васильковые глаза.
– Ну как что! Теперь будем ждать поезда! Иначе зачем же мы сюда пришли!
– И то верно.
– Ох, взрослые! – Жора закатывает глаза и чуть улыбается.
Они сидят рядом на лавочке и смотрят на убегающие в обе стороны нитки рельсов. Официантка суши-бара, похоронившая обоих родителей и уставшая жить в 25 лет, и семилетний мальчик, пожить так и не успевший, с глиомой головного мозга, человеком-пауком и васильковыми глазами.
Катя совсем не удивилась, услышав протяжный гудок, и через несколько минут к платформе подходит стального цвета состав, напоминающий экспресс Москва-Питер, который она видела как-то раз на рекламном буклете.
– Ну, держись за меня! – Катя встает и обнимает Жору за пояс.
– Подожди, это не наш. – Жора деловито отстраняет ее руку и медленно убирает человека-паука в рюкзак.
Катя смотрит на битком набитый поезд, на пассажиров, спешащих к дверям. Все они садятся в этот поезд.
– Ты уверен? Ведь все садятся в него.
– Конечно. Важна не только нужная платформа, нужный день. Но и нужный поезд. А этот едет в другую сторону! Как маленькая! – Жора в который раз закатывает глаза и улыбается.
Платформа опустела, они остались одни. Стальной состав, забрав остальных пассажиров, скрылся в дали.
Жора надел рюкзак и нетерпеливо вглядывался в даль. Туда, куда только что ушел поезд.
– Послушай, Жора. А куда мы все-таки едем?
– Послушай, Катя! – Он очень мастерски передразнил ее интонацию и мимику. – А тебе это так важно? Ты хотела уехать отсюда? Да? Да. Ну вот. Мы уезжаем. И не важно, куда везет тебя поезд. Важно, что ты обретешь покой.
– Да, ты, наверное, прав… А вот и поезд…
На этот раз гудка не было. Небольшая видавшая виды электричка подошла к платформе почти бесшумно.
– Помоги мне дойти. – Жора приподнялся со скамейки и неуверенно встал на ноги.
– Давай я возьму тебя.
– Нет, я должен сам.
Опираясь на Катину руку, он медленно пошел к раскрывающимся дверям электрички. Из поезда вышел человек в зеленой форме и фуражке.
– Вы к нам?
– Д-да. – голос Жоры немного дрожал.
– Ваши билеты, пожалуйста.
– Билеты! Жора, мы же не купили билеты…
– Подожди, что ж ты такая нетерпеливая! – он аккуратно снял рюкзак и стал копаться в наружном кармане.
– Так… где-то тут я положил сегодня. Ох, неужели в пижаме остались. А нет, вот.
Жора извлек из кармана рюкзака бережно сложенные две ярко-оранжевые обертки от печенья «Вера», которое он ел в хосписе, и протянул их проводнику.
– Вот видишь! Я и на тебя взял тоже. – Васильковые глаза задорно смеялись. – А то бы осталась тут куковать на платформе.
– Милый, но это не билеты! Это же обертки от печенья…
Однако проводник взял обёртки, придирчиво осмотрел и, посторонившись, жестом пригласил их в поезд.
– Обертки, обертки! – Держа Катю за руку, он медленно пошел в вагон. – Вы, взрослые, совсем потеряли Веру. Потому и не можешь никуда уехать из города. Что бы ты без меня делала?
Их глаза встретились. Васильковые глаза светились радостью. В Катиных стояли слезы.
– Спасибо тебе…
– Да ладно, уж. – И он широко ей улыбнулся. – Пойдем садиться.
Пейзаж за окнами электрички менялся. Пожухлая осенняя трава под тяжелым осенним небом уступило место невысокому кустарнику, затем непроходимому четному лесу, затем золотистому, с колосьями в человеческий рост, бескрайнему полю, затем полю с высокой сорной травой. Темные тучи сменились легкими перистыми облаками, выглянуло совсем не осеннее солнце.
– Смотри, смотри! Вот она! – Жора показал куда-то вглубь заросшего поля.
Катя присмотрелась и в высокой траве разглядела высокую фигуру в балахоне, размашисто работающую огромной косой.
– Кто это, милый?
– Ты что ж, не видишь. – Васильковые глаза удивленно распахнулись. – Это Смерть.
– Смерть? Что ты говоришь, чья смерть? И почему в поле?
– Она ничья. Просто Смерть. А в поле она косит траву. Делает дорогу.
– Дорогу?
– Ну да, не у всех же есть билет на поезд…
Катя молчала. Что она могла сказать маленькому Жоре, который в свои семь знал о жизни и смерти много больше многих взрослых? И уж точно больше нее.
Стук колес постепенно стал реже, поезд замедлял ход.