Дмитрий Миропольский
Тайна одной саламандры, или Salamandridae

Глава IX

Клара не выходила на связь в течение суток после перелёта. Одинцов позвонил Дефоржу и сурово спросил:

– Где Клара? Мы договаривались, что больше фокусов не будет.

– Договор в силе, – ответил француз. – За Кларой присматривают, и с ней всё в порядке… хм… насколько это вообще возможно в нашей ситуации. Она в Хараре, ей сделали инъекцию, но на здоровье это не повлияло. Скажу осторожнее: пока не повлияло. Заметных изменений нет. Давай не забывать, что Клара полетела к родителям. Вот у них действительно проблемы. Вы работайте. Она освоится немного и позвонит.

Дефорж оказался прав.

Клара позвонила к исходу вторых суток. Разница во времени между Зимбабве и Таиландом – пять часов: Трат уже окутала ночь, когда Ева с Одинцовым услышали сигнал вызова.

– Говорить буду я, – напомнила Ева.

Это было правильным решением. Клара с первых же слов расплакалась. Еве стоило немалых трудов успокоить девушку и задать вопросы, которые подсказывал нетерпеливый Одинцов.

Компаньоны знали, что родители Клары в составе гуманитарной миссии ездят по отдалённым провинциям Зимбабве. Предыдущие поездки проходили благополучно, а на днях в очередном захолустье мать и отец Клары вдруг почувствовали себя плохо, несмотря на все прививки. Состояние отца врачи вроде бы стабилизировали, а матери становилось всё хуже.

– Что с ними? – спросила Ева, и Клара назвала симптомы, о которых говорил Дефорж. Изжога, судороги, озноб – верные признаки отравления. В экзотических краях от него не застрахованы даже опытные путешественники. Но врачи соблюдали все меры предосторожности, поэтому грешили на туземцев. Кому-то могло не понравиться вторжение белых в жизнь зимбабвийской глубинки. У каждого племени – свой колдун, и у каждого колдуна – свой рецепт яда, который передают из поколения в поколение.

Европейские медики, вооружённые современными лекарствами, дали бой древним африканским фармацевтам. В результате Клариному отцу чуть полегчало, а у матери неизвестная болезнь развивалась по тому же сценарию, что и у жертв из рассказа Дефоржа. Изжогу и озноб сменили кошмары.

Когда Клара собиралась вылететь из Бангкока, её родителей эвакуировали на военном вертолёте в Хараре…

…а к приезду Клары у матери начались вспышки агрессии. Она бросилась на мужа и до того, как её скрутили, успела несколько раз пырнуть его ножом. Теперь мать была изолирована в лазарете посольства, а отец лежал в столичном госпитале.

– Я умоляла, чтобы нас отправили домой, в Германию, – рыдая, жаловалась Клара, – но мне сказали ждать, пока папа окрепнет после операции. А маму они даже трогать боятся…

В этой суматохе Клара без возражений позволила сделать себе инъекцию: для дочери медиков процедура представлялась естественной, да и мысли её были заняты родителями. По счастью, в аэропорту девушка получила от Евы напоминание о скрытой камере, включила её и теперь прислала видеозапись.

Ева думала, что на записи Одинцова заинтересуют сотрудники «Чёрного круга», но его внимание привлёк стильный алюминиевый кейс, в котором доставили ампулы и футуристичный, сияющий хромом шприц-пистолет. Кейс украшала монограмма CR.

Дефорж по первому требованию прислал меморандум об инъекции. Буквы на кейсе обозначали название препарата – Cynops Rex.

– Это латынь, читается «Кúнопс Рекс», – на всякий случай пояснил француз.

Разработчики, подобно многим другим коллегам, проводили эксперименты на земноводных. Препарат назвали в честь мучеников науки из семейства Настоящие саламандры – Salamandridae, относящихся к роду восточноазиатских тритонов Cynops. А дополнение Rex – титул царя в Древнем Риме – очевидно, было маркетинговым ходом и обозначало высочайшее качество продукта, созданного для элиты.

Судя по описаниям, которые прислал Дефорж, препарат существовал в нескольких модификациях для разных пациентов: жидкости в ампулах отличались по цвету и названию. Кларе вкололи ярко-фиолетовый раствор – это было видно на записи. Цвет соответствовал модификации Cynops Rex Gabrielle. Там же упоминалось, что есть ещё ярко-красный Cynops Rex Anna-Maria и ярко-зелёный Cynops Rex Dominique.

Теперь компаньоны знали, какую инъекцию получила Клара. Дефоржу об этом не сообщили, но Ева вызвала его на видеоконференцию и поинтересовалась, почему одно и то же лекарство носит разные имена.

– Женские имена, – уточнил Дефорж.

– Анна-Мария – определённо женское. А Габриэль и Доминúк разве не могут быть мужскими? – спросил Одинцов.

– Могут, но мужское имя Габриэль у нас пишется иначе. А если два имени из трёх – женские, логично предположить, что и третье тоже. Впрочем, не буду настаивать. Это всего лишь моя версия… Препарат индивидуальный. Каждому пациенту делали инъекцию, предназначенную лично для него.

– Но Кларе и её родителям кололи одно и то же? – не сдавалась Ева.

– Да.

– Существует ли связь между именами жертв и названиями препаратов?

– Нет.

Ева настаивала:

– Может быть, есть связь с именами родственников, предков, ещё кого-то? Не обязательно прямая связь, а любое соответствие, любая корреляция?

– Мы анализировали очень глубоко. Связи нет, – повторил Дефорж.

Одинцов тоже спросил: жертвы были обоих полов, или только мужчины, или только женщины?

– Полов сейчас уже больше, – усмехнулся Дефорж. – Сразу видно, что спрашивает русский. Вы не толерантны…

Предвосхищая следующие вопросы, он добавил, что жертвы были не только разных полов, но и разных возрастов и принадлежали к разным расам.

Дефоржу с агентами «Чёрного круга» удалось получить от нескольких жертв препараты трёх модификаций. Каждому пациенту периодически доставляли фирменный кейс и ампулы на очередной курс. Разные модификации, разные дозировки, разная интенсивность курсов… После гибели пациентов часть ампул осталась неиспользованной. Их содержимое отдали на анализ, а один из кейсов с препаратом Cynops Rex Gabrielle перебросили в Хараре.

– Жертв много, – сказала Ева. – А модификаций всего три? «Анна-Мария», «Габриэль» и «Доминик»? Других точно нет?

Одинцов привычно порадовался её сообразительности. Дефорж подтвердил догадку:

– Мы не знаем, сколько существует модификаций. По известным причинам службы безопасности и родственники многих жертв отказываются нам помогать. В нашем распоряжении три модификации препарата, но сколько их на самом деле – неизвестно.

– Французский алфавит такой же, как английский? – спросила Ева.

– Начало такое же, только звучит иначе, – согласился Дефорж. – А, бэ, сэ, дэ, ё, эф, же, аш…

Ева остановила его.

– Пока хватит. Если имена брали по алфавиту, от Анны-Марии на букву «а» до Габриэль на букву «же» получается семь модификаций, а нам известны всего три.

Дефорж надул щёки, поскрёб стриженный под машинку затылок и шумно выдохнул.

– Мы думали об этом. Их может быть семь по числу цветов радуги, – сказал он. – Ампулы ведь цветные… А может быть двенадцать по числу апостолов. Или двадцать шесть по числу букв французского алфавита. Или в самом деле три. Или сколько угодно. Не вижу смысла гадать.

– Разберёмся, – пообещал Одинцов.

Когда разговор с Дефоржем был закончен, они с Евой обсудили полученную информацию.

Во-первых, основное название у препарата латинское, но модификации названы по-французски. Логичнее выглядела бы та же латынь или международный английский, но разработчик выбрал другой язык. Возможно, зацепка указывает на происхождение автора ноу-хау.

Во-вторых, модификации носят женские имена. Тоже кое-что, хотя пока непонятно, как интерпретировать эту особенность.

В-третьих, Дефорж мог оказаться прав насчёт цветов радуги. Если обозначить их первыми семью буквами французского алфавита и расположить известные названия модификаций препарата в алфавитном порядке, то Anna-Maria на первую букву будет соответствовать красному цвету, Dominique на четвёртую – зелёному и Gabrielle на седьмую – фиолетовому. Именно так выглядели растворы, которые удалось добыть «Чёрному кругу». Значит, Cynops Rex изготавливают в семи модификациях, и неизвестные тоже названы женскими именами по алфавиту.

– Что нам это даёт? – спросил Одинцов.

– Знание алгоритма помогает вычислить того, кто его придумал, – обнадёжила Ева.

В-четвёртых, разные дозировки и прочие характеристики модификаций препарата, по-видимому, всё же обусловлены возрастными, половыми и расовыми различиями жертв. В случае с большинством обычных лекарств инъекция для молодого мускулистого монголоида отличается от инъекции для пожилой тучной негритянки. Но Cynops Rex – необычное лекарство, а «Чёрный круг» не раскрывает имена жертв и не даёт возможности проверить идею.

В-пятых, одна и та же модификация, введённая отцу и матери Клары, вызвала у мужчины лишь серьёзное недомогание, а из женщины сделала жертву. То есть разные организмы по-разному реагируют на препарат: одни способны сопротивляться его действию, другим инъекция наносит фатальный ущерб.

– Мы могли бы это быстро проверить, если бы Дефорж раскрыл информацию хотя бы о тех жертвах, которым вводили «Габриэль», – сказала Ева. – Сравнили бы с ними семью Клары и поняли, в чём они похожи, а в чём отличаются…

Одинцов помотал головой.

– Они это и без нас выяснят. Анализы у Клариных родителей берут, исследуют… А мы можем разве что личное дело прочесть. Если обнаружится что-нибудь интересное – Дефорж наверняка расскажет. Наша задача сейчас – не в биохимии копаться, мы производителя ищем. Первые подозреваемые уже есть. Вот и надо для начала с ними встретиться, а дальше поглядим.

До встречи оставалось меньше недели.

«Чёрный круг» обеспечил троице прикрытие, которое обещал Дефорж. Ева, Одинцов и Мунин – под именами из паспортов Федерации Сент-Киттс и Невис – получили статус экспертов страховой группы INSU. Контракты оформили задним числом, и в базе данных INSU каждому из троицы создали хороший послужной список на случай, если кому-то придёт в голову проверить, кто они такие. А в скорой проверке можно было не сомневаться, потому что компаньонов сделали участниками международного научного конгресса, который спонсировали страховщики.

В эти дни далеко к востоку от Таиланда – в Тайбэе, столице Тайваня – проходила одна из крупнейших в мире биотехнологических выставок BIO ASIA. Почти наверняка один из тысяч её участников – тот, кто нужен «Чёрному кругу». И он точно должен оказаться в числе приглашённых на конгресс в Камбоджу сразу по окончании выставки. Поэтому требовалось хорошее прикрытие: учёных наверняка заинтересуют любопытные новички, ведь троице предстояло всюду совать свой нос.

– «Биотехнологии омоложения и продления жизни», – вслух прочитал Одинцов название конгресса. – Тусовка для просветлённых, это я понимаю. Но страховщики-то здесь при чём?

Ева оторвалась от компьютера и удивлённо взглянула на Одинцова.

– Что значит – при чём? Страховщики зарабатывают, пока клиент здоров и платит взносы. Это же простая математическая зависимость: чем дольше клиент живёт, тем больше заплатит.

– Ну да, бессмертный живёт и платит вечно, – сообразил Одинцов.

В голове у него начала складываться парадоксальная картина: врачам и фармацевтам невыгодно, чтобы люди были здоровыми. Первые зарабатывают на болезнях, вторые – на лекарствах. Здоровые не платят ни тем, ни другим. Зато больные отдадут последнее.

Хороших диагностов и хороших целителей во все времена – единицы, но врачей становится всё больше. И эта растущая армия умеет главным образом неразборчиво писать, заполнять стандартные формы учёта пациентов, щеголять знанием усреднённых протоколов лечения, с важным видом произносить заковыристые термины и цитировать рекламные буклеты новых лекарств…

…а фармацевты платят врачам, чтобы те прописывали лекарства подороже и посложнее. Вспышка любой болезни или тем более эпидемия – подарок судьбы для фармацевтов. Их имена быстро пополняют списки миллионеров, миллионеры становятся миллиардерами, а миллиардеры так же стремительно умножают свои состояния. Это медицина разве что с виду, но в действительности – циничный бизнес на драгоценных болезнях.

Врачи называют по-новому известную хворь или объявляют новой болезнью один из вариантов старой. Производители предлагают спасительное снадобье, тратят на его рекламу безумные деньги, и мир сходит с ума вслед за ними. Все используют чудесную панацею. Потом выясняется, что у нового лекарства есть побочные эффекты, которые надо лечить другими лекарствами. У них тоже есть побочные эффекты, и эта чехарда продолжается без конца.

В 1960-х средством едва ли не от всех болезней объявили антибиотики. Была ли от них польза? Была, и большая. Но когда стали подсчитывать проблемы, вызванные повальным использованием антибиотиков, – со счёта сбились: необратимые поражения слуха, загубленная печень, аллергические реакции вплоть до анафилактического шока и мучительной смерти…

Привычный аспирин оказался ядом для беременных и вызывал развитие врождённых нарушений у детей ещё в утробе матери. А у взрослых целебная таблетка могла спровоцировать желудочное кровотечение.

Парацетамол – хорошее жаропонижающее, но притупляет чувство страха и заставляет охотнее идти на риск. Опасное свойство для человека, сидящего за рулём; для его пассажиров, других водителей и пешеходов. А если принявший парацетамол управляет самолётом, опасность резко возрастает.

Многие годы буквально в каждом доме лечились анальгином – до тех пор, пока не узнали: первейшее средство от головной боли опасно настолько, что даже Всемирная организация здравоохранения – главная защитница интересов производителей лекарств! – рекомендует от него отказаться.

Талидомид прописывали беременным как успокоительное, а получили многие тысячи детей с расщеплением нёба и недоразвитыми конечностями, глухих и слепых.

Самые популярные средства от ожирения поражают клапаны сердца до такой степени, что может потребоваться хирургическая операция. Конечно, для борьбы с лишним весом есть и другие лекарства – они безопасны для сердца, но вызывают патологические изменения в лёгких.

Когда мир захлестнула волна борьбы с холестерином, вместе с ней на рынок хлынули антихолестериновые препараты. Бляшки в сосудах удалось победить, но у победителей оказались поражены мышцы и нарушена функция почек…

Одинцов закончил перелистывать описание коммерческого союза врачей с фармацевтами и подвёл итог:

– Жуть. Рука руку моет.

– Пожалуй, твоя микстура от лихорадки денге не так плоха, – вынуждена была признать Ева. – Всё натуральное, никакой химии. Лишь бы у Конрада Карловича печень выдержала.

– Выдержит, – уверил её Одинцов, постигший логику страховых компаний.

Человеческий организм внезапно ломается и с трудом чинится. Чем реже происходит поломка и чем проще починка, тем больше зарабатывают страховщики. Миллиардные обороты группы INSU обеспечивали астрономическую прибыль. Говоря строго, речь и здесь шла совсем не о медицине, а о бизнесе, но без циничного вранья. Крупнейшая в мире группа страховых компаний действительно стремилась к тому, чтобы люди были как можно здоровее и жили как можно дольше. Для достижения своей цели INSU щедро спонсировала биотехнологов, которые исследовали механизмы регенерации.

– Странно, что ты в страховых делах не разбираешься, – сказала Ева. – Вроде бы взрослый человек…

– Я из России, – напомнил Одинцов и ткнул пальцем в слово insurance на экране макбука. – Насколько я знаю английский, у вас «иншýранс» означает уверенность и гарантию. А по-русски «страхование» происходит от слова «страх». Чувствуешь разницу? Мы с тобой на это дело с разных сторон смотрим.

Еве такая мысль в голову не приходила.

Глава X

Мунин ожил через четыре дня.

Микстура Одинцова из крепкого чая с ромом, лаймом и мёдом позволила историку подняться на ноги. Несмотря на мучительную ломоту в суставах, Мунин сам доковылял походкой денди до туалета. Позже он рискнул прогуляться по коридору, опираясь на передвижной штатив с подвешенной капельницей…

…и встретил Одинцова, который зашёл с проверкой после странного сообщения в мессенджере. Историк прислал ему стихи:

 
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорёк пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ глядели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытиё
В один клубок, но мысль была бессильна
Разъединить два таинства её.
 

Одинцов был впечатлён, хотя и понимал, что в сознании Мунина ещё ворочаются остатки лихорадочного бреда вперемешку с разговорами, которые компания вела накануне болезни. Крепкая микстура тоже делала своё дело.

– Стишок сам сочинил? – поинтересовался Одинцов.

– Николай Заболоцкий, – буркнул в ответ историк. – Лучше вы мне скажите, что за ерунда у вас там происходит?!

Врач утром сжалился и вернул ожившему пациенту мобильный телефон. Мунин первым делом позвонил Кларе. Само собой разумелось, что подружка ждёт его выздоровления в одной из ближайших гостиниц, в крайнем случае – на острове Чанг. Но Клара ответила из другой страны и даже с другого континента.

Конечно, Мунин искренне посочувствовал ей, узнав о больных родителях. Когда девушка сквозь слёзы рассказала о последних событиях и поделилась подробностями болезни – историк насторожился. Опыт подсказывал, что внезапные происшествия вокруг троицы случайными не бывают. Упоминание о Дефорже превратило настороженность в тревогу, а после слов Клары о скрытой видеокамере, которую нацепил на неё Одинцов, сомнений не осталось: у компании снова серьёзные проблемы. Мунин занервничал, отправил компаньонам стихи, вынырнувшие под настроение из недр памяти, и стал собираться с мыслями для серьёзного разговора.

Выслушав его претензии, Одинцов посоветовал:

– Ты не кипятись. Всё верно, у нас проблемы. Мы с Евой сами пока ничего не понимаем, и ты нам очень нужен. Только из тебя сейчас боец – как из дерьма пуля. Поэтому первое: Кларе ни слова. Будешь звонить – сочувствуй, подбадривай, но молчи про всё остальное. Второе: выбрасывай из головы этих… жуков и хорьков с птичьими мозгами. Приходи в сознание. Чтобы через два дня был как огурчик! Не зелёный в пупырышках, а готовый заниматься делом. Понял? Это не просьба, это приказ. Поправляйся и подключайся!

Одинцов отвёл Мунину ровно два дня не просто так. На третий день начинался конгресс. Троицу ждали там в полном составе. А кроме того, как и предупреждал Дефорж, с каждым днём таяли шансы на спасение Клариных родителей и самой Клары: на неё так или иначе должна была вскоре подействовать инъекция. Говорить об этом историку Одинцов пока не стал.

Под конец дня новая информация от Дефоржа и сообразительность Одинцова придали событиям неожиданное направление…

…а с утра, после визита в больницу, Одинцов с Евой по обыкновению заняли место под зонтиком на террасе прибрежного ресторана и снова погрузились в чтение, раскрыв макбуки.

Полный перечень участников предстоящего конгресса мог озадачить кого угодно, поэтому Дефорж составил короткий список. Его фигуранты имели отношение к местным клиникам или лабораториям и последние пять лет входили в цепочку производителей компонентов Cynops Rex. Француз подготовил досье на каждого.

– Напрасно я его шпынял за безделье, – вслух признался Одинцов.

Работа была проделана большая. Компаньоны сперва изучили список порознь, а потом объединили усилия.

– Номер первый, – объявила Ева, листая на дисплее снимки улыбчивого темнокожего мужчины. Вместе с ней Одинцов перечитал сопроводительный текст.

АБРАХАМ БУТСМА, 48 лет.

Родился и учился в Нидерландах, работал во Франции. Занимался регенеративной медициной, стал одним из пионеров биопринтинга – сбора тканей и органов из конгломерата клеток. Сейчас это перспективное направление позволяет в соответствии с трёхмерной цифровой моделью по слоям печатать на специальном 3D-принтере кости, хрящи, кожу и даже глазную роговицу. На очереди – создание полноценного человеческого органа и его пересадка.

16 лет назад, совершая с группой туристическую поездку во Вьетнам, был тяжело ранен при взрыве старой противопехотной мины. Гибель спутников и долгое лечение заставили его пересмотреть многие взгляды.

Постоянно живёт и работает в Камбодже. Его лаборатория занимается исследованиями в области генной инженерии. Сам Бутсма увлечён идеями трансгуманизма и биохакингом.

После нескольких дней энергичной работы мудрёные словечки уже не мешали Одинцову. Теперь он знал, что многие учёные, с которыми придётся иметь дело, – трансгуманисты. Их научная и философская концепция состоит в объединении самых передовых технологий для победы над страданиями и смертью.

С биохакингом тоже в общих чертах было понятно: это использование биологических и фармацевтических методов для улучшения основных жизненных показателей. В досье Дефоржа говорилось, что биохакеров уровня Бутсмы на свете не наберётся даже тысячи. Они постоянно манипулируют состоянием своего организма при помощи множества способов – и в самом деле замедляют процессы старения. Дефорж приводил цитаты из интервью, которые давал Бутсма:

Если вы спросите меня, можно ли уже сегодня жить до пятисот лет, я отвечу: «Да!».

Современные технологии позволяют достигнуть уровня сверхчеловеков. Даже если прогресс в медицине по каким-либо причинам затормозится, биохакеры сохранят прекрасную физическую и ментальную форму на протяжении минимум ста лет. В моём случае это значит жизнь до ста пятидесяти.

Если учесть стремительное развитие генной инженерии, регенеративной медицины и нанотехнологий, – можно быть уверенным, что в течение ближайших двух-трёх десятков лет мы окончательно победим старость как злейшую болезнь и будем жить не столетиями, а вечно.

Я готов прожить достаточно долго, чтобы не умереть.

– А трансгуманист наш, оказывается, остряк, – заметил Одинцов, разглядывая на снимках разные ракурсы белозубой улыбки Абрахама Бутсмы.

– Трансгуманизм – это вроде новой религии, – рассеянно откликнулась Ева. Её занимали не публичные высказывания, а прикладная сторона дела. Тем более взгляд цеплялся за информацию, имевшую отношение к беременности.

Один из видов белка, который управляет развитием плаценты у млекопитающих, имеет вирусное происхождение. Вообще вирусам отведена определённая роль в процессе эволюции: они переносят гены между существами различных видов. Это стимулирует мутацию, повышает приспосабливаемость организмов и способствует их выживанию. Также в качестве генетического материала может выступать сам вирус, который встроил себя в геном. В случае с плацентой наблюдается именно такой феномен «молекулярного одомашнивания».

Генный инженер Бутсма широко использует вирусы как средство доставки в клетку необходимых генов. Одна из его технологий применяется при лечении онкологических заболеваний. Вирус, имеющий заданные характеристики, вводится непосредственно в раковую опухоль, поражает больные клетки и препятствует их развитию.

Номером вторым, который привлёк внимание Дефоржа и компаньонов, был учёный из России. Этот усталый плешивый мужчина не мог иметь отношения к медицинским лабораториям и тем более клиникам в Юго-Восточной Азии, поскольку давным-давно вернулся из Франции, где преподавал какое-то время. Он жил в Москве и занимался радиационной физикой. Однако некоторые из его разработок врачи встретили с восторгом.

КОНСТАНТИН КАШИН, 63 года.

Действительный член Российской Академии наук, профессор Физического института РАН, продолжатель дела Герша Будкера и Владимира Балакина, исследователь физики ускорителей. Автор технологии протонной терапии.

Основа метода – пучок положительно заряженных частиц с большой энергией, который при быстром движении сквозь организм практически не теряет энергии, то есть не причиняет ущерба живым тканям. Энергия выделяется только в самом конце траектории: протоны тормозят – и происходит подобие микроскопического взрыва. Таким образом, энергия может быть доставлена прицельно, в конкретную точку. В этой точке достигается желаемый эффект.

Для протонной терапии Кашиным создан компактный ускоритель – медицинский синхротрон «Велес». Устройство позволяет без хирургического вмешательства с исключительной точностью воздействовать пучком протонов на целевые участки в микронных расстояниях от нервных окончаний.

«Велес» непрерывно совершенствуется. На выставке BIO ASIA Кашин демонстрирует прототип уже пятого поколения, совмещённый с ионным ускорителем на альфа-частицах, которые в ряде случаев существенно эффективнее, чем протоны.

Одинцову приятно было узнать, что есть россияне, опережающие своих зарубежных коллег не только в области балета или выпивки, и что в России создают не только сверхмощные бомбы или гиперзвуковые ракеты…

– Жертвам делали инъекции. При чём тут пучки радиации? – сказала Ева, прерывая лирические размышления Одинцова. – И обрати внимание: Кашин – единственный русский в цепочке, которую раскрыл Дефорж, и один из немногих учёных академического уровня среди участников конгресса.

– Что тебя смущает?

– Он совсем не бизнесмен.

– Ну почему же? – возразил Одинцов. – В тихом омуте черти водятся… А с бизнесом у него всё в порядке. Кашин производил кейсы и шприц-пистолеты для «Кинопса». Это самая ответственная часть. И наверняка дорогущая.

– Почему было не найти кого-то попроще и поближе? Почему заказ отдали именно Кашину?

– А ты вот сюда посмотри. – Одинцов поцокал ногтем по экрану с выделенным абзацем текста.

Все технологии локализованы в лаборатории Кашина под Москвой. В отличие от авиационных и прочих высокотехнологичных производств, которые де-факто занимаются сборкой из деталей, произведённых в разных странах, Кашин разрабатывает, а затем изготавливает свои устройства на собственной базе. Технологическая цепочка включает сверхточное литьё, резку листового металла, намотку катушек индуктивности, сварку металлов с керамикой, создание вакуумных систем и тысячи других операций вплоть до выпуска конечного продукта.

– Закрытая лаборатория, но по сути – целый завод. Секретное высокотехнологичное производство полного цикла, – пояснил Одинцов. – У нас это по-взрослому поставлено ещё со времён «железного занавеса». Ни от кого не зависишь, ни от каких поставщиков, ни от каких смежников. И выхода информации наружу нет: всё засекречено даже от своих… Науку сейчас финансируют хреновенько. На бюджет надежды мало, с чиновниками каши не сваришь – их задача хорошо служить, а не хорошо думать. Вот учёные и крутятся, и зарабатывают, кто во что горазд. А заработок – дело увлекательное.

– Думаешь, Кашин может быть владельцем ноу-хау? Или совладельцем…

– Видно будет. Разберёмся, – снова пообещал Одинцов.

Ева бросила последний взгляд на рябые скулы русского физика и открыла в макбуке следующее досье с фотографиями.

На контрасте с Кашиным этот персонаж списка Дефоржа выглядел особенно ярко. Такая располагающая внешность бывает у артистов и политиков – что, впрочем, почти одно и то же. Озорные чёртики в глазах придавали ему шарма. От внешности учёного веяло успехом и уверенностью в себе.

– Так-так-та-а-ак, – протянул Одинцов, – опять француз…

ГАСТÓН ШАРЛЕМÁНЬ, 50 лет.

Представитель медицинской династии, продолжатель дела отца. Сочетает в себе таланты учёного и бизнесмена. Автор бестселлера «Восстание приговорённых к смерти» о борьбе со старением. Владелец исследовательской компании Methuselah LLC.

– По-русски это значит Общество с ограниченной ответственностью «Мафусаил», – машинально перевела Ева.

– То есть Бутсма у нас остряк, а этот – амбициозный и хитрый, – заключил Одинцов. Для разгадки предыдущих тайн он вместе с компаньонами штудировал Ветхий Завет и знал, что Мафусаил прожил дольше всех библейских персонажей – без малого тысячу лет. А ограниченная ответственность позволяет владельцу бизнеса не отвечать по финансовым обязательствам своей компании.

– Не завидуй, – сказала Ева, и они продолжили читать.

Шарлемань прославился благодаря исследованиям активности мозга покойников. Он обнаружил, что через две-три минуты после остановки сердца и прекращения подачи крови мозг ещё три минуты выдаёт серию мощнейших электрических импульсов, которых не генерировал при жизни.

Мистики пробовали объяснить этот эффект отделением души от тела и называли его причиной предсмертных видений вроде света в конце тоннеля. Появилась теория о том, что лавинообразные импульсы представляют собой разрядку цепи нейронов, которые от недостатка кислорода теряют способность удерживать электрический потенциал.

В отличие от коллег Шарлемань считает всплеск активности мозга попыткой восстановить работу сердца. Это элемент посмертной жизни, которая происходит у покойных в течение нескольких дней: определённые гены функционируют и проявляют в мёртвом теле более высокую активность, чем в живом.

До знакомства с Муниным и Евой, всего полгода назад, Одинцов не предполагал, какой колоссальный объём новой информации можно уложить в голове за небольшой промежуток времени. Но с тех пор он здорово продвинулся благодаря компаньонам и получил представление об основах биологии. Это позволило хотя бы в общих чертах разобраться с экспериментами Шарлеманя.

Живой организм строит себя из белков. ДНК содержит их образцы, наследственный материал. Организм создаёт временную копию образцов – информационную РНК – и на этой матрице синтезирует белки для строительства.

Шарлемань обнаружил, что у покойников больше тысячи генов продолжают производить РНК и копировать на неё информацию из ДНК. Причём одни гены включаются короткими импульсами через несколько минут после смерти, а другие сохраняют постоянную активность до четырёх суток. Всё это время на матрице происходит синтез белков, то есть в генетическом отношении покойник живёт энергичной жизнью…

…и его организм напоминает компьютер: когда системы начинают отключаться, он пробует восстановить их работоспособность, используя базовую программу регенерации.

Кроме исследования этого феномена, лаборатория компании Methuselah занималась и другими направлениями. В меморандумах Дефоржа было сказано:

Шарлемань проводит разнообразные эксперименты на саламандрах и моллюске Elysia chlorotica – восточной изумрудной элизии. Это единственное животное, способное к фотосинтезу. Элизия добывает из водорослей хлоропласты и с их помощью подзаряжается энергией солнечного света, как растение. Фотосинтез обеспечивают гены, которые уникальный моллюск заимствует у водорослей и встраивает в свою ДНК.

– Хорошо быть зелёным слизняком, – пробормотал Одинцов, когда узнал, что молодой элизии достаточно две недели есть водоросли, чтобы дальше чуть ли не всю многолетнюю жизнь обходиться вообще без еды, просто нежась на солнце. – Вот это, я понимаю, универсальный солдат!