Дмитрий Манасыпов
Чистильщики пустошей – 3: Мэдмакс

Из степи, переливаясь длинными сбивками, накатил вой. Пронзительный, тоскливый, глухо затухающий злым рыком, ушедшим в еле слышное ворчание. Глухое, неожиданно низкое, поднявшее все волосы дыбом. Мураш, замерев, не уловил упавшее бревнышко, точнехонько жбякнувшее его по ступне. И смог удержаться от крика, лишь закусив рукав и ловя глазами блескучие белые звезды боли. Кто там, что, а?!

Уронив тяжело упавший тулуп, ухватил карабин, упер ложем между ошкуренных верхушек бревен, приложился к прицелу. Еле-еле работающий ночник, в половину ружья длиной, вспыхивал мерцающей зеленью, ловя обманные тени, падающие повсюду. Сопя, Мураш водил стволом, пытался поймать хотя бы что-то… Не выходило.

Сердце билось внутри как у кролика. Дыхдыхдыхдых, Мураш старался не шуметь, но не выходило. На соседней вышке Джонбуль еле слышно звякал ложкой и в ус не дул. Ну, как же так, а? Мураш злился, но ничего не говорил. Хотя вой вроде бы больше не повторялся.

– Эй, ты чего там елозишь?

Полторашка, старший караульных, стоял внизу, не поднимаясь наверх. Неужто тоже ничего не слышал?

– Вой слыхал?

Тот сплюнул, поправил кобуру с большим «люггером» на торчащем животе.

– Ну, слыхал. Волк, че уж.

Мураш закивал. Ну да, волк, чего ж еще-то?

В волка верить хотелось куда больше. Но как-то… не верилось.

Мураш хмуро посмотрел на старшего, топочущего дальше по улице. Да и ладно, и хорошо б, что бы там волк оказался. Но если чего…

Звезды кружились, нарезая хитрые кривые и закручиваясь спиралями. Ночная прохлада обернулась стужей, сковала пальцы, ломала дыхание острыми кристалликами, трещала деревом карабина. Нахлынувшую тишину разрезал странный свист, соловьино летающий где-то внизу. От него хотелось зарыться в густой и воняющий недавно выделанной овчиной тулуп, читать вслух молитовку и страшно жаждать хотя бы краешек рассвета. Хотя немного, хотя самую тонкую розовеющую полоску…

Мураш, скрипнув выстуженным горлом, ухватился еле слушающейся рукой за бортик. Скрипнул треснувшим деревом, охнул от щепок, впившихся под ногти. Кровь закапала тут же, не лениво, а совсем даже весело покатилась торопливыми темными шариками. Снизу, смешиваясь со свистом, поднимался вверх сопящий и ухающий хрип. Поднимался вместе со стуком от лестницы, ходившей ходуном. Ступени скрипели, прогибаясь под кем-то тяжелым.

Тело не слушалось, голова отдавала колоколом часовенки, колени тряслись, не давая встать. Мураш всхлипнул, ухватившись за валяющийся карабин. Оперся, подтягивая себя к краю площадки, как мог – нажал на предохранитель, боясь выглянуть вниз. Зубы стучали, дыц-дыц, друг о друга, с костяным противным звуком.

Он перевалился, нацелив ствол на пыхтящего кого-то. Заорал, почувствовав ледяной металл спусковой скобы и стараясь нажать, вдавить ее, потянуть сильнее. Но пока у Мураша получался только крик. Рвущийся из озябших до дрожи легких, из ледяного горла, рвущийся наружу, но никак не мешающий тому, кто старательно шел за ним.

Джонбуль, дрожа бледно-мучнистым лицом с плачущими кровью глазами, дергано полз вверх. Скалился белыми зубами провал рта, надсадно хлюпал горлом. Лестница тряслась, мертвец, недавно бывший товарищем Мураша, рвался к живому.

Карабин грохнул, еще, еще. Пламя высветило погибшего ярче, выхватило безумие, искорежившее лицо. Мураш кричал, давился слезами от страха, приклад снова вмазал в плечо. С лестницы несло кровью и гречневой кашей с мясом. Той самой, что Джонбуль только вот-вот ел на своей вышке. Мураш бормотал под нос, читал защитную, еле вспоминая слова. И, скрежеща латунью о сталь, поспешно заряжал карабин. Не-не, с поста он спускаться и не думал, ни за что. Хватит, здесь посидит, с высоты поглядит.

Лучше бы он…

Черную кляксу он рассмотрел сразу. Увидел метнувшуюся к тыну тень, подхватился углядеть ее в ночной прицел. Факелы по улице не горели, лишь ветер разносил остатки вонючего дымка. Тень прыгала ломаными быстрыми прыжками, пряталась в темноте у домов. И что-то несла. Что-то…

Когда Мураш уже захотел стрелять, «что-то» еле слышно пискнуло и заплакало. Спуск сторож так и не выбрал. А подруга «тени», как оказалось чуть позже, все это время пряталась под вышкой. Так что… не вышло у него дожить до рассвета.

Глава третья: каждый должен делать свое дело

Село гомонило на сотни разных голосов. Заполошенно визжали бабы, в тон им подвывали молодки и совсем молоденькие девчонки. Угрюмо перебрасывались матюгами хозяева и тут же, поддакивая, вступали наемные работники и приживалы. Село густо наливалось гулом и воплями. Село смердело страхом и недавней смертью. А уж запах крови разлился по накатывающей дневной жаре так, что не уловить оказалось невозможно.

Ох, как косились на него, ох и косились. Ну, как же? Кто смог узнать и растрепать по селу чем Мэдмакс на жизнь зарабатывает? Да хрен его знает. Но кто-то определенно пронюхал и растрезвонил. Чего уж теперь, остается только ловить взгляды, слышать шепотки за спиной и ждать, когда кто-то решится первым качать права. А как еще? Припорол, наглый, оборуженный, умелый и… и вот, снова трупы, снова кровищи размазано по земле. А он чево? Чаю пил у жида да спал. А? Каково, братки? А вот щас…

Щас… угу, вот прямо щас и будет. Сколько раз такое случалось? Сколько… столько, сколько нужно. Сами виноваты.

Это как с любой болезнью, разок решил, что само пройдет, на второй случай рукой махнул, а потом – доктор, доктор, обязательно из меня кусок вырезать?! Да, хотя можно это не делать, смотрите сами. Вариант, правда, не особо красивый, потому как помирать придется в гноище, агонии и соплях со слюнями. Ну, либо отрезаем. Не хотите без яиц жить? Варианты уже сказал, а на будущее, если есть сыновья, передайте им простую вещь – не пихай, куда попало.

Как можно терпеть рядом с собой убийцу? Убивающего или убивающую семьями? Трястись со страха, оставаясь на месте и ждать, ночью, не придет ли к ним? Как…

Мэдмакс вдруг сообразив, вздохнул и отправился в дом. Нечего ему тут ходить, искать и вынюхивать. С усталости вчера не понял, а старики, верно, побоялись сказать давно понятную им правду. Почему? Не суть, разбираться в этом не его дело. У него оно иное, пахнущее порохом, сталью и кровью.

– Жертвы приносили? – он уставился на деда Стаха.

Тот мотнул головой, стараясь не глядеть в глаза молодому да раннему. Стыд в них плескался, понятное дело, офицер, наверняка боевой, сам себя гложет, что постарел и справиться никак не может. Или в чем еще дело?

– Да. Оставляли на площади каждую неделю. Мужиков специально отправляли на тракт, бродяг ловить, пока старый голова был. Этот недавно, пару месяцев, а тварь не продержалась, начала в селе жрать. И ладно бы жрать, а то как наказывает, убивает больше, чем в нее влезло бы.

– Уверен?

Дед Стах пожал плечами.

– Не знаю я, кадет, что и как. Знаю, что меня как-то связывали и в холодную кидали, есть у нас тут избушка для выпивох забулдыжных. Да бока намяли, ладно, живым оставили и дом наш не спалили. И то, веришь-нет, все ж дело в Изиных шахер-махерах, без него селу в сев не выжить, они же за зиму вчистую подъедают все, даже семенную рожь жрут. И самогон курят из нее же, чтобы ночью было чего хлестать с горя-тоски. Привыкли, что как сеять, везут фуру зерна на посев. Твари, ненавижу.

– Ненавидеть мало. – Мэдмакс сплюнул. – Почему в город новый голова ничего не доложил? Альянс бы нас сам отправил, нанял бы от властей.

– Да потому как никто против них не пойдет.

– Против кого?

Дед Стах раздул орлиный нос, блеснул молодо-злыми глазами.

– Усадьба с дороги же не видна. Ложбинка идет у речки, вот там на берегу они и живут. Хозяева местные, знамо дело, Лисицыны. Лисами так и кличут, само собой. Не пойми кто и откуда, но документы честь по чести у них, в ратуше заверенные, с печатями и ярлыком. И появились же не сразу, приехали как село на ноги встало, вроде как старый дом восстанавливать. Довосстанавливались, как говорится, пиявками присосались, тянут и тянут себе.

– От усадьбы сюда ведет ход?

Дед Стах кивнул.

– А как еще-то? Ну, как, скажи на милость, сюда они попадают, коли все следы только тут и ведут к площади, ими же замощенной?

Мэдмакс почесал щетинистую щеку. Вот оно как, значит.

– Сегодня была не одна особь.

– Чего?!

– Зубы разные, те, что остались на расстрелянном и те, что на убитом мальчишке, разные. По размеру, по форме зубов, само собой. Я не эксперт, но это видно без специальных устройств с исследованиями.

– Вот так так… – дед Стах сел на лавку, хлопнув себя по коленям. – Как плохо то оно выходит, аяяй. Что думаешь, кадет?

Мэдмакс присев напротив него, подтачивал нож. Время есть – займись оружием, спасибо скажет.

– Мутант. Мой товарищ предложил называть таких высшими. Я не против. Вы против?

– Да мне…

– Хорошо. Почему мутант? Один караульный расстрелял другого, это же не просто так. Любой из двоих оказался под ментальным воздействием, и, скорее всего, застреленный. Не с чего тогда было бы убивать второго, разрывая ему глотку. Толку от такого не особо много, а создания некросферы не умеют поднимать миньонов так быстро. Единственный вопрос, имеющийся у меня – зачем им жертвы и вообще жрать плоть? Эти самые… Высшие, обычные люди со странными способностями, не более. Хотя, конечно, мало что мы знаем. Да и сумасшествие всегда имеет место быть, а когда убивает безумный мутант, то какая разница – какова причина? Надо останавливать и не более. Сколько Лисов?

Дед Стах закурил, задумавшись. А верно оно как выходит, вот ведь… И впрямь, как лисы в курятник, птицу душить, так и эти в село шастают.

– Пятеро было, если ничего не случилось. Двое, нет, трое в обслуге. Кухарка, дворник-сторож и механик, что за кучера работает. А Лисы, так-то, семья семьей, отец с матерью, трое детей, сыновья и дочурка. Неужто все же они?

Мэдмакс ухмыльнулся. Паскудно и мерзко.

– Все вы знаете, думаю. Верить не желаете, и немного боитесь, и то из-за возраста с неуверенностью в себе. Так-то бы, полагаю, тварь уже валялась бы на площади с простреленной башкой и вся недолго. Штуцер у вас уж больно знатный, товарищ поручик.

– Почем знаешь, что я из краснолентников?

– По отношению к людям и разговору. – Мэдмакс убрал нож и достал второй, из-за голенища. – С простыми те ваши, которые господа, через губу так и говорят, пусть страну наизнанку вывернули, как шкуру спущенную.

Перед Полночью, как говорили старшие, страна почти сошлась в схватке, деля правду, свободу и саму жизнь, красные против белых. Война остановила, смешав все карты, стало не до того, но старые обиды с убеждениями долго жили с остатками прошлого. С людьми, жившими перед Полночью.

– На площади дом головы, трактир и церковь?

Дед Стах кивнул. И хитро прищурился.

– Понял куда ведешь. Кабак Лисы строили на месте старого, только и храм они поднимали. Тот с нуля, с фундамента и остального. Неужто…

Поручик помотал головой.

– Ну, не мож…

– Еще как может. – Мэдмакс кивнул ему. – Интересно только, как умудрялись люди терпеть такое, а? Совсем совесть потеряли, одичали тут, зверьем стали?

Дед Стах не ответил. Прошлый голова держал село железно, крутил как хотел земляками, да нашлась и на него напасть. Удиравший от жандармов наемный отряд прошелся рядом, хотел припасы пополнить. Понятно, баб бы так и так помяли, коров, голов три, зарезали и погреба разорили. Он сам тогда только из-за Изи и не полез в драку, просидев все время, что трое бойцов шарили по закромам хитрого старого еврея.

– Эти, Лисы, неужели никто их не держит на подозрении, все же?

– Они да Исаак, вот кто село спасал, говорю же. Лисицины скрытные, на людях почти не показываются, выбираются, так пропадают в степи, никто их не видит.

– Интересно.

Интересно ему, ишь каков.

– Ночью пойду. – Мэдмакс хмыкнул. – Как все спать начнут укладываться.

– А я с тобой.

– Нет. Я отвечать за вас не смогу.

– Ой, ты мне еще тут попыхти, мелочь… – дед Стах ухмыльнулся не хуже самого Мэдмакса, заострил усы. – Да я с генетическими дрался, когда тебя и в помине не случилось. И даже против Прорыва стоял как-то. Указывать он мне тут вздумал. Ты лучше это, скорострелку свою не бери, а пошли со мной, покажу кое-чего.

Мимо кабака, гомонящего злыми пьяными людьми, они прошли быстро, кроясь в тени от домов. Круглая каменная площадка посреди обычного села смотрелась странно, никак не вписываясь, но сейчас Стах смотрел на нее иначе. Вот оно как, значит, повернулась щедрость Лисья, подлюки такой… эх.

Церковь, вернее, храм, в селе выстроили знатно. Поставили крестом, упрятав алтарь в дальний, короткий конец, в боковых пристроях разместили отца Петра и богадельную гостиницу, где останавливали перехожих добрых людей. Сложили здание из камня, вывозя тот из брошенных карьеров предгорий Камня. Его южные отроги проходили не особо далеко, Лис тогда нанимал немало возов с быками, несколько месяцев доставляя бело-крапчатые валуны. Дед Стах даже радовался, захаживал к отцу Петру частенько, пусть и придерживался чуть другой веры. Казался ему тот не просто умным, чудился в немолодом пузанчике добрый и хороший человек, и ошибиться оказалось обидным.

– Закрыто. – Мэдмакс вернулся от входа. – Даже не странно.

– У меня есть ключ от богадельни.

Мэдмакс скользнул в тень за храм, потянул за собой Стаха.

Патруль разжигал факелы, прошлой ночью никому не помогшие. От патруля остались рожки да ножки. Полторашка, трезвый как стекло Бредень и присоединившиеся трое батраков. Остальные заливали страх в трактире и по домам, стараясь не смотреть в окна. Приди сейчас со Степи кто из находников, так смерть селу, гореть в огне, а людям идти в рабство, или поливать землю своей собственной кровушкой, вот и все.

Ключ у деда Стаха образовался по просьбе самого отче Петра, как-то раз занемогшего и просившего его навещать. А назад тот его то ли забыл попросить, то ли еще чего, но если паренек с оружием прав, то сделал сельский батюшка изрядную ошибку. Если это, конечно, не ловушка.

Мэдмакс, впрямь оставив у Исаака винтовку, вооружился знатным обрезом, закрепив тот в кобуре за спиной, на патронташе, сплошь утыканном патронами. Те оказались непростыми, старый хитрец давно промышлял серебро, заставляя Стаха отливать из него картечь с жаканом. Ровно как начали на сельской площади жрать людей, так и повелось, регулярно покупать серебришко и делать из него оружие. Пригодилось, надо же.

Внутрь парень вошел со своим дробовиком, на семь зарядов и автоматическим. Стах даже не спорил, откопав в собственных закромах короткий штурмовой пистолет-пулемет и для начала предложив тот Мэдмаксу. Но он отказался, мол, если уж решил идти со мной, то хотя бы обезопасься. Вот и пригодились две последних пачки сберегаемых патронов, заряженных в рожки.

Церкву строили по странному канону, такая подошла бы на родине Стаха, с врезанными стеклами, витражами и окошечком под самой крышей центрального входа. Через приоткрытую дверь комнатки, где останавливали гостей, Стах пока разглядел только сизо-голубые полоски от луны, падавшие через проемы.

Дверь к Петру, в его небольшую конуру, темнела напротив.

– А какую ветвь Господней церкви тут держат? – поинтересовался Мэдмакс, на ухо и еле слышным шепотом. – Откуда скамейки?

Дед Стах пожал плечами. В эти дела он не совался и не думал, ходят селяне в церковь и ходят, ему какое дело?

– Эх и странности у вас тут. Хорошо, прикрывая мне спину, проведаю схожу вашего попа.

Двигался паренек легко, хорошо так, как егеря в части самого Стаха. Половицы даже не скрипнули, когда тот оказался у нужной двери и, ничуть немедля, ворвался внутрь. Сдавленно крикнул Петр, Стах похромал в ту сторону, озлившись на самого себя и тело, вдруг решившее подвести в такую нужную пору.

Но он доскакал-дочикилял, слыша, как пришедший охотник на нечисть уже начал свое дело. Отец Петр сдавленно мычал, так, как вопят от боли с кляпом во рту. Ох, верное ли дело они тут делают, а? Господь Бог все видит, чего уж, и достанется же потом старому висленскому поручику, конец жизни своей точно встретившего почти в киргиз-кайсацкой степи, ох, достанется.

Поп сидел на стуле у небольшого комода с откидной полкой, пользуемого им как письменный стол. Руки замотаны за спинкой, во рту кляп, глаза блестят в свете керосинки без колпака. И взопрел весь, пахнуло так, что Стах чуть не поперхнулся, залетая внутрь.

– Сейчас ему скажешь, на что ты мне башкой кивал, раб Божий. – Мэдмакс, убирая горячий, по запаху, нож в сторону, кивнул Петру на Стаха. – Так?

Петр замотал головой. Мэдмакс снял кляп, приставив нож обратно, к шее, где уже темнел вздувшийся ожог.

– Стах, прости уж меня, все верно, все так, я виноват, открывал демонам этим, запускал в село через храм. Господь накажет, он же все видит, Господь милосердный.

Стах, как стоял, так и сел, на узкую вдовью кровать попа. Вот оно как все обернулось, а ему переживалось, мысли в голове так и прыгали. Ошиблись, не ошиблись, безвинного вдруг заденут… Эх, ну как так?!

– Сволочь ты, Петр. Еще имя какое носишь, а такая гнида. Зачем оно им, ну?!

– Не знаю я, вот крест хоть поцелую, запугали, завели страхом к дьяволу. Слаба плоть, Стах, перепугался за себя, смерти боюсь.

– А чужой не боишься? – Стах задрожал пальцами, доставая сигаретку и прикуривая. – Когда отпевал их, бедных, ничего тебе не грезилось от него?!

И уставился пальцем вверх, в потолок. Петр не ответил, застыдившись, лишь хлюпал носом, плакал, комкая мягкое и почти безбородое лицо.

– В алтаре ход? – Мэдмакс толкнул его в плечо. – Ну?

Поп закивал, перебегая глазами с одного на другого.

– Почему тварей две? Откуда взялась вторая?

– Так сука эта, мать Лисенков, видно дочку подвела под себя. С ней и выходила в последний раз, когда мальчишку та загрызла.

Мэдмакс кивнул, странно нахмурившись.

– А остальные?

– Нет, эти две только. Девчонка в возраст вошла, самая ведьмина подлая порода и полезла.

– Чушь. – Мэдмакс сплюнул, наплевав на божий дом. – Хотя…

И поманил Стаха наружу, в темноту церкви, поговорить.

– Латентный мутировавший ген?

Стах криво дернул лицом:

– Я ж не знаю, сынок, что ты… Нас просто учили – увидел не человека, сомневаешься, так стреляй, не время гуманизмом заниматься.

– Хорошая практика. Надо идти. Может, один схожу?

– Их пятеро. Пусть две, как он говорит, те самые твои мутанты, верно. Но неужто трое мужиков своих баб в обиду дадут просто так?

– Верно. Хорошо.

Петра охотник сдернул рывком, перерезав веревку. Вывел к алтарным воротцам, кивнул на них.

– С нами пойдешь. Не обоссышься, отец святой?

Тот не ответил, косясь на него с явной злобой и прячущимся страхом. Плохой взгляд, Стах помнил такие у некоторых своих солдат, готовых всадить в спину из ствола или воткнуть нож под лопатку. Осторожнее надо с человеком, носившим крест с рясой, а по сути являвшегося привратником у самых настоящих бесов. Кем бы те не были с точки зрения официальной науки, почившей вместе со всеми Институтами ЕИВ.

– Веди.

Петр шагнул в алтарь, очень привычно подоткнув рукава и полы рясы. Видно, открывается не легко, а идти придется грязь меся. Хорошо, обул старые свои сапоги, не мягкие поршни, как думалось.

И не ошибся. В низком тоннеле, лишь кое-где выстланном досками, с бревнами крепей, то и гляди, задевающих за головы, под ногами чавкало и жидко перетекало. Река неподалеку, вспомнилось вдруг, оттуда, надо полагать как-то тянет, грунты здесь слабенькие, дырявые ровно сыр.

Усадьба началась каменюгами, оставшимися с храма и выстеленными тут понизу. Грязь пришлось счищать, иначе сам не заметишь, как поедешь аки корова на льду и все тут. Дверку, низкую и точно неприметную, Мэдмакс открыл сам, держа дробовик наготове.

Внутри хода запах Стаху не понравился, сырой и тяжелый. Но тут…

Тут пахло как у Белебея, в его молодость, после брошенных в мясорубку Прорыва двух батальонов плохо подготовленных мальчишек. Три дня на раскаленной сковородке под жарящим солнцем, три дня Стах пролежал в обнимку с Евгешей, умершим на второй. Когда его отыскали санитары, сбросившие тяжелые странные трупы и вытащив товарища поручика наружу, воняло также. Смрадом и тленом. Только там создания, выскочившие после разорвавшейся черно-масляной язвы, покрошили два батальона человек. А тут… А тут жили всего пятеро, если не считать обслугу. Только воняло так же.

– Назад. – Мэдмакс поднял дробовик, отступая.

– Поздно. – вздохнул Петр и ударил Стаха резиново выгнувшейся рукой.

Снизу вверх, выпустив из пальцев длинные черные лезвия.

Дед Стах глухо булькнул, когда те вспороли брюхо, рассекли кишки и, скользнув по грудине, распахали ему горло. Попросить прощения у Господа у него так и не сложилось.

Мэдмакс прыгнул вперед, чувствуя, как что-то рвется в щиколотке. Выстрелил из дробовика, неуклюже выставив вбок, но зацепив тварь, прятавшуюся за лицом священника. Та уже скакала в сторону, визжа от ярости, расплескивая черную жижу, плескавшуюся внутри вместо крови.

Дробовик стрелял патронами, что Мэдмакс набивал лично, чередуя обычную картечь с серебром. Сработало, доказав собственную ошибку: тварь оказалась не Высшим, тварь родилась в некросфере, никогда ранее не виданная и неизвестно, как с ней придется. Стах? Жаль деда, но сейчас важнее спасти себя.

Его спас первый выстрел, такой нелепый. Но Мэдмакс попал и смог догнать почти улепетнувшее тело, скачущее к лестнице на второй этаж, прямым попаданием с третьего выстрела. Серебряная картечь никого не делает здоровее, а паскудам, рождающимся в темной слизи некросферы, она прямо показана. Как летальный метод, само собой.

Он всадил еще один заряд прямо в жуткую голову, развернувшуюся на сто восемьдесят и ворочавшую глазами. Размазал ее, раскидав кость с мозгом, добавил еще один драгоценный заряд, не оставляя даже намека на башку. Без нее ни одно порождение странного мрака, дотянувшегося до людей, возродиться не сумеет.

Хозяева дома мертвы, обслуга тоже, ясно по запаху. Народившаяся среди них вторая тварь, извлеченная первой из некросферы, сожрала их. Глупая и очень опасная, жаждущая плоти для своего роста, потому и пришлось старшей находить жертвы, одну за другой, рвать их и потом нести плоть с внутренностями сюда, пока та не подрастет. Вчера, видно, выродок в первый раз выбрался на охоту.

Значит, надо его или ее и найти, прикон…

Светлое и бешено несшееся на него, Мэдмакс заметил в последний момент перед тем, как сволочь прыгнула на него, оттолкнувшись от балок потолка. Времени хватило лишь откатиться в сторону и выстрелить. Но картечь ушла в пустоту, подарив твари время и место для маневра. А еще дробовик заклинило.

Выстрел и боль пришли почти одновременно, ведь Макс очень дорожил своей жизнью и постоянно тренировался выхватывать пистолет как можно быстрее. Вот совсем как сейчас, лупанув в упор, добавив еще и еще немножко. Чтобы наверняка.

Только вот бедро ему распахали, кривыми черными когтями, очень хорошо. И глубоко.

Он успел сделать главное: после собственного ремня, затянутого на ляжке, выпустил вверх все оставшиеся патроны, надеясь, что сельские все же не полностью сыкуны и засранцы.