Дмитрий Мамин-Сибиряк
Отцы

– Ну, это уж пусть Павел Дмитрич разбирается. – Секретарь наклонился к уху Ивана Андреича и долго что-то шептал.

– Ага… ну, что же, пусть подождет, если это ему нравится, – ответил Иван Андреич.

– Неудобно, Иван Андреич… Почтенный старик и сидит в швейцарской. Он уж в третий раз приезжает…

– Что же мы можем сделать, голубчик? Силой мы не можем затащить его сюда…

Когда секретарь вышел своей неслышной секретарской походкой, Иван Андреич захохотал и проговорил:

– Знаете, кто сидит у швейцара? Старик Копылов… Вот чудак-то. Долго крепился и все не хотел идти в банк, а вот и пришлось.

– А что ему нужно?

– Известно, что… Павла Дмитрича ждет. Да, это последний столб повалился…

Банковская работа шла полным ходом. Целый ряд согнутых над гроссбухами спин, шелест бумаги, скрип перьев, торопливые шаги, напряженные лица одним словом, настоящая фабрика, на которой приготовлялись несостоятельности, банкротства и вообще все то, что известно под именем банковских операций. Есть своего рода банковское любопытство, и все эти шестерни, колесики и валики уже знали, что старик Копылов сидит в швейцарской и ждет Павла Дмитрича, что он уже приехал в третий раз, знали и зачем приехал. По банковским гроссбухам можно было проследить шаг за шагом всю историю последовательного разорения мелкого и среднего купечества и ту роковую очередь, в которой шли крахи – сейчас очередь была за Копыловым. Банковская челядь знала вперед, что он рано или поздно должен был постучаться в гостеприимную банковскую дверь. И он пришел… Все знали и то, что Павел Дмитрия нарочно не приехал два раза, чтобы выдержать старика. Ничего, подождет… Все знали, что сегодня Павел Дмитрич приедет и примет его. Не один Копылов шел по этому тернистому пути…

– Едет… едет… – пронесся шепот, и спины согнулись еще ниже над гроссбухами, а костяшки счетов выделывали какую-то лихорадочную дрожь, точно чавкала какая-то деревянная челюсть с деревянными зубами.

Павел Дмитрич, среднего роста плечистый мужчина с крупной угловатой головой, вошел в зал под руку со стариком Копыловым, – это была его привычка брать под руку банковских клиентов. Когда они проходили мимо решетки, служащие почтительно кланялись, а Павел Дмитрич отвечал легкими кивками. У него было самое простое, широкое, бородастое русское лицо с мягким носом и быстрыми неопределенного цвета глазами. Широкий рот открывал два ряда крепких мелких зубов. Одевался он с изысканной небрежностью и не носил ни одной погремушки, и вместо «толстой золотой банкирской цепи» часы были привязаны на черной шелковой ленте. Вообще, Павел Дмитрич разыгрывал банковского джентльмена новой формации.

– Очень, очень рад вас видеть, дорогой Савелий Федорыч, – повторял Павел Дмитрич, уступая место в дверях директорского кабинета старику. – Вот посмотрите, как мы тут живем и как работаем… Банк скоро отпразднует свое первое десятилетие. Да… мы пережили самое трудное время, пока заручились доверием публики.

Говорил Павел Дмитрич плавно и убедительно, втягивая в себя воздух. Савелий Федорыч смущенно смотрел кругом и не знал, что ему отвечать.

– Очень рад… – проговорил Карл Францович, здороваясь с дорогим гостем.

– Милости просим, Савелий Федорыч, – торопливо бормотал Иван Андреич, торопливо суя свою руку, точно он ее прятал, и прибавил ни к селу, ни к городу: – Жарынь…

Павел Дмитрич строго посмотрел на банковского савраса и поморщился, что заставило Ивана Андреича виновато съежиться.

«Вот они, наши отцы…» – думал Савелий Федорыч, наблюдая банковскую троицу.

– Идемте ко мне, – предложил Павел Дмитрич, отворяя сам дверь в советскую комнату.

Старик только вздохнул. Он предчувствовал что-то дурное, но не знал только одного, именно, что его дело было уже обсуждено и решено раньше, прежде чем он взялся за ручку банковской двери. У Павла Дмитрича была целая система давить независевших от банка старинных коммерсантов.