Дмитрий Иванович Иловайский
История России. Московско-литовский период, или Собиратели Руси. Начало XIV – конец XV века

Мамай спешил воспользоваться ударом, нанесенным главному союзнику московского князя, и готовил такой же удар как ему самому, так и другому его союзнику Олегу Рязанскому. Уже Арапша после похода в Суздальскую землю, той же осенью, изгоном (набегом) ходил на Рязанскую землю и часть ее попленил и пограбил. Захваченный врасплох, Олег Иванович попался было в плен, но вырвался и убежал, весь израненный татарскими стрелами. Летом следующего, 1378 года Мамай отправил на Рязань и Москву большое войско под начальством мурзы Бегича. Димитрий Иванович понял грозившую опасность и на этот раз не опоздал своею помощью; он лично приспел со своей ратью на южную сторону Оки и встретил татар на берегах ее правого притока Вожи, верстах в пятнадцати от Переяславля-Рязанского. Несколько дней оба войска стояли друг против друга на разных берегах. 11 августа татары первые перешли речку и вступили в бой. Но Димитрий уже изготовил свою рать. Одним ее крылом начальствовал Даниил Пронский, другим – московский окольничий Тимофей Вельяминов. Сам великий князь ударил на врагов с главным полком. Татары недолго выдерживали бой и побежали обратно за Вожу. При этом много их было побито и перетонуло в реке. В числе павших находились сам Бегич и некоторые знатнейшие мурзы, как то: Хазибей, Коверга, Карулук, Кастрок. Наступившая ночь помешала преследованию со стороны русских. На следующее утро был густой туман. Только когда он рассеялся, Димитрий перешел через реку и погнался за татарами. Нагнать их было уже невозможно; но зато русь собрала большую добычу, потому что враги в поспешном бегстве побросали свои шатры и телеги, наполненные разным добром. (Памятником Вожинской битвы служат высокие курганы, под которыми погребены павшие воины.)

Доселе Димитрий сохранял еще даннические отношения к Орде, хотя платил дани гораздо уменьшенные в сравнении со своими предшественниками. На Воже была одержана первая большая победа Руси над своими поработителями. Это уже было открытое и решительное восстание великого московского князя против Золотой Орды. Можно представить себе ярость Мамая и золотоордынских мурз, когда беглецы принесли им весть о своем поражении. Прежде всего, он спешил выместить свою досаду на Рязанской области. Собрав остатки разбитой рати, он бросился на Рязань. Не ожидая такого скорого возвращения татар после их поражения, Олег Рязанский оказался не готовым к обороне и удалился на левую лесную сторону Оки. Татары пожгли его стольный Переяславль и некоторые другие города, разорили множество сел и увели большое количество пленников. Это внезапное нападение должно было послужить предвестием более страшной бури, то есть опустошения самого Московского княжения. Но, испытав его могущество, Мамай решил приготовить прежде большие силы, чтобы напомнить Руси Батыево нашествие. Приготовления его совершались тем успешнее, что Мамаю удалось восстановить единовластие в Золотой Орде. Он велел убить молодого хана Могамеда и самому себе присвоил ханский титул, хотя и не принадлежал к царскому роду Джучидов.

Во время описанных событий в Орде проживал помянутый выше московский крамольник, сын тысяцкого Иван Васильевич Вельяминов. На Воже после поражения татар русские захватили в их стане одного попа с мешком каких-то трав и зелий. В нем заподозрили лазутчика или злоумышленника, подосланного Вельяминовым; подвергли его пытке, а потом сослали на озеро Лаче («идеже бе Данило Заточенник», – прибавляет летопись).

А в следующем, 1379 году сам Иван Вельяминов, отважившийся явиться на Руси, с помощью какой-то хитрости был схвачен в Серпухове и привезен в Москву. Семья Вельяминовых была тогда еще в силе. Тимофей Васильевич, дядя Ивана, состоял окольничим и большим боярином; а Николай Васильевич, брат Ивана, находился в свойстве с великим князем (имея женой его свояченицу). Однако не помогли Ивану ни известная боярская вольность, ни знатная родня: Димитрий изрек над ним смертный приговор. Утром, 20 августа, за стенами столицы, на Кучкове поле, в присутствии многочисленной толпы, Вельяминову мечом отрубили голову. Эта публичная казнь знатного боярина, судя по словам летописи, у многих вызывала слезы и вообще произвела на народ сильное впечатление. Очевидно, молодой Димитрий Московский, мужественно справляясь с внешними врагами, и дома у себя держал власть твердой рукой. Сообщник Ивана Вельяминова, сурожанин Некомат, спустя несколько лет, также был казнен в Москве³⁰.

Не успел великий князь Димитрий Иванович со своими боярами и дружиной отдохнуть от недавних походов против татар и Литвы, как летом 1380 года в Москву пришла грозная весть: Мамай поднялся со всей своей ордой и идет на Русь. Не довольствуясь тем, что собрал всю свою силу татарскую и половецкую, старый хан нанял еще в свою службу отряды бесермен (закаспийских мусульман), алан, черкес и крымских фрягов (генуэзцев). Мало того, он заключил союз с недругом Москвы великим литовским князем Ягеллом Ольгердовичем, который обещал соединиться с ним, чтобы вместе разгромить Московскую землю. Вести добавляли, что Мамай исполнился великой ярости против русских князей за поражение татарского войска на реке Воже, что он хочет их совершенно истребить, а вместо них посадить на Руси своих баскаков; грозит даже искоренить саму православную веру и взамен ее ввести свою бусурманскую (т. е. мусульманскую). В подтверждение этих вестей прискакал гонец от великого князя Рязанского Олега Ивановича. Этот последний, бывший перед тем временем в единении и приязни с московским князем, извещал, что Мамай уже перешел на правую сторону Дона и прикочевал к устью реки Воронежа или к пределам Рязанской земли.

Опечалился Димитрий Иванович при виде такой черной тучи, надвигавшейся на Русь, и прежде всего, по обычаю благочестивых русских князей, прибег к молитве и покаянию. А затем, ободрясь духом и не теряя времени, послал гонцов во все концы своей земли с повелением, чтобы наместники его и воеводы спешили с ратными людьми в Москву. Разослал также грамоты к подручным себе и соседним князьям русским, убедительно просил их как можно скорее идти к нему на помощь со своими дружинами; прежде же всего послал за своим двоюродным братом и другом Владимиром Андреевичем Серпуховским. Последний не замедлил явиться на этот призыв. Вскоре со всех сторон стали собираться в Москву ратные люди. Начали прибывать и подручные князья.

Между тем приехали послы от самого Мамая и потребовали у великого князя того же выхода (дани), который Русь платила Орде при хане Узбеке, и той же покорности, какая была при старых ханах. Димитрий собрал своих бояр и подручных князей. На совете присутствовали и духовные лица. Духовенство говорило, что подобает утолить ярость Мамаеву великой данью и дарами, чтобы не пролилась кровь христианская и не были разрушены святые храмы от неверных. Эти советы уважены. Великий князь одарил татарское посольство и отпустил его назад; а вместе с тем отправил к хану со многими дарами и с мирными предложениями собственного посла Захария Тютчева, которому даны были два толмача, умеющие говорить по-татарски. Плохая, однако, была надежда умилостивить дарами злого татарина, и военные приготовления деятельно продолжались. По мере того как увеличивалось собиравшееся в Москву русское ополчение, росло в русских людях воинственное воодушевление, росла охота помериться силами с татарской Ордою в открытом поле и уничтожить вконец ненавистное иго. Недавняя победа на Воже была у всех в свежей памяти. Воспрянула древняя отвага в русском сердце, воскресал дух русской удали и молодечества, на время придавленный тяжелой судьбой. Вновь росло сознание русского народного единства и русской силы.

Бодрость духа сказывалась также в обычных пирах и попойках, которыми сопровождались сборы на войну. Великий князь и его бояре усердно угощали областных князей и воевод, прибывающих со своими дружинами.

Был пир у боярина Николая Васильевича Вельяминова, который держал Коломенскую тысячу (был коломенским воеводой). На пиру в числе других князей присутствовал и Димитрий Иванович с братом своим Владимиром Андреевичем. Вдруг прискакал гонец от Захария Тютчева с новыми недобрыми вестями. Тютчев, достигнув рязанских пределов, узнал, что Мамай неотложно идет на Московскую землю и что к нему пристал не только Ягелло Литовский, но и Олег Рязанский. Последний изменил Димитрию и теперь сносится грамотами с ханом и с Ягайлом. Олег приглашает Ягайла поделить между собой московские волости; он уже уверяет Мамая, что Димитрий не отважится выйти против татар и убежит на север в самые дальние места. Хан условился с Ягайлом и Олегом сойтись на берегах Оки на Семенов день, то есть 1 сентября, чтобы отсюда всем вступить в Московскую землю.

Весть об измене Олега Рязанского наполнила еще большей скорбью сердце великого князя. Однако она нисколько не поколебала его решимости и бодрости. На общем совете положили ускорить приготовления к войне, идти навстречу Мамаю в самые степи, не дожидаясь его прихода в Московскую землю, и, если можно, предупредить его соединение с Ягайлом и Олегом. Тем князьям и воеводам, которые не успели еще прийти в Москву или которым не по дороге было заходить в нее, Димитрий послал гонцов с грамотами, чтобы шли прямо к Коломне: этот город назначен сборным местом всех русских ополчений. А между тем великий князь снарядил крепкую сторожу, то есть конный разведочный отряд, под начальством трех надежных дружинников: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупика. Они должны были ехать в придонскую степь на Быструю Сосну под самую Орду Мамаеву, чтобы добыть языка, то есть захватить пленников, от которых можно было бы в точности узнать о положении дел и намерении неприятеля.

С нетерпением ожидал князь вестей от этих разведчиков. Не дождавшись их, он снарядил вторую сторожу под начальством Климента Поленина, Ивана Свяслова и Григория Судока и приказал им возвращаться как можно скорее. Дорогой эта вторая сторожа повстречала Василия Тупика, который отряжен был от первой сторожи наперед, с добытым языком или с вестями. Разведчики приехали в Москву и донесли князю, что Мамай, несомненно, идет на Русь со всей Ордой, что великие князья Литовский и Рязанский действительно с ним в союзе, но что хан не спешит: с одной стороны, он поджидает на помощь Ягайло с Литвой, а с другой – ждет осени, когда на Руси поля будут убраны и Орда может воспользоваться готовыми запасами. Молва прибавляла, что, уже собираясь на Русь, хан разослал по своим улусам такой наказ: «Не пашите землю и не заботьтесь о хлебе; будьте готовы на русские хлебы».

Димитрий Иванович повелел областным полкам спешить под Коломну к 15 августа, то есть к Успеньеву дню. Но прежде, нежели выступить в дальний поход, благочестивый вождь поехал взять благословение у святого мужа в обитель Живоначальной Троицы. Она в те времена еще не отличалась ни каменными величественными строениями, ни позлащенными главами богатых храмов, ни многочисленной братией; но уже была знаменита подвигами своего основателя и игумена Сергия Радонежского. Слава его суровой аскетической жизни и духовной прозорливости была уже так велика, что князья и бояре нередко просили его молитв и благословения; сами епископы и митрополиты (например, Алексей и Киприан) обращались к нему за советами и помощью.

В эту достославную обитель 15 августа, в День свв. Фрола и Лавра, приехал Димитрий Иванович Московский, в сопровождении некоторых князей, бояр и многих своих отроков или дворян, дабы, по выражению летописи, «Живоначальной Троице помолиться и у игумена Сергия благословиться». Надеялся он, конечно, услышать от святого мужа и какое-либо пророческое слово. Отстояв обедню в Троицком храме и приняв игуменское благословение, великий князь хотел ехать в обратный путь, ибо время было дорого. Но преподобный упросил его остаться еще немного и вместе со своими спутниками разделить скромную монастырскую трапезу.

После трапезы игумен сказал великому князю: «Почти дарами и воздай честь нечестивому Мамаю; да видев твое смирение, Господь Бог вознесет тебя, а его неукротимую ярость и гордость низложит».

«Я уже сие сотворил, отче, – отвечал Димитрий. – Но он наипаче с великою гордостию возносится».

«Если так, – молвил преподобный, – то его ждет, конечно, погубление и запустение; а тебе от Господа Бога и Пречистыя Богородицы и святых его будет помощь, и милость, и слава».

Из числа монастырской братии выдавались два инока своим высоким ростом, крепким сложением и мужественным лицом. Их звали Пересвет и Ослябя; до поступления в монастырь они слыли богатырями, умели строить полки к битве и отличались ратными подвигами. Пересвет, в миру носивший имя Александра, был знатного рода: он происходил из брянских бояр.

«Дай мне сих двух воинов от твоего полку чернеченского», – сказал великий князь Сергию.

Преподобный ничего не возразил и велел обоим братьям, не медля, изготовиться к ратному делу. Послушные иноки с охотой исполнили повеление игумена и тотчас облеклись в оружие. Сергий дал еще каждому из них схиму с нашитым на нее крестом для того, чтобы возлагать поверх шлемов.

«Мир вам, братия моя, возлюбленная о Христе, Пересвете и Ослябя, постраждите яко доблии воины Христовы; понеже пришло ваше время. – И, обратясь к Димитрию, прибавил: – Вот тебе, княже, мои оружники, а твои извольники».

Отпуская гостей, игумен осенил крестом великого князя и его спутников, окропил освященной водою и вновь сказал пророческим голосом: «Господь Бог будет тебе помощник и заступник; Он победит и низложит твоих супостатов и прославит тебя».

Преподобный Сергий, хотя и строгий, отрекшийся от мира подвижник, был, однако, пламенный русский патриот. Он горячо любил родину и никому не уступал в ревности к ее освобождению от постыдного ига. Вещие слова преподобного наполнили радостью и надеждой сердце великого князя. Возвратись в Москву, он не медлил долее своим выступлением.

Если мы вернемся с небольшим за полтораста лет назад и припомним сборы южнорусских князей в поход против татар, тогда еще неведомых врагов, только что появившихся на пределах Руси, то увидим великую разницу. В то время наши князья, Мстислав Удалой Галицкий, Мстислав Киевский и другие, гордые своими славными предками и своими храбрыми дружинами, привыкшие к победам руси над степными варварами, отправлялись в степи шумно и весело; соперничали друг с другом и спорили о том, кто старше; а некоторые думали, как бы напасть на врага прежде других, чтобы не разделять с ними победы и добычи. Гордость и строптивость их была наказана жестоким поражением на берегах речки Калки. Теперь не то. Наученные горьким опытом и смиренные тяжким игом, севернорусские князья, собравшиеся вокруг Димитрия Московского, покорно и единодушно идут за своим вождем; они понимают, что в их единении заключается главная сила Русской земли. Сам великий князь приготовляется к делу обдуманно и осторожно; призывает часто на совет князей и бояр, неоднократно посылает разведывать о силах и намерениях неприятеля; а главное, предпринимает все не иначе как с молитвой и с благословением церкви.

20 августа, ясным утром московская рать выступала в поход. Димитрий Иванович с князьями и воеводами сначала горячо молился в соборном Успенском храме; припадал здесь ко гробу св. Петра митрополита и просил его о помощи против врагов. Заступавший митрополита епископ служил напутственный молебен; осенил крестом великого князя и его спутников и окропил их освященной водой. Из Успенского собора Димитрий перешел в ближний храм Архангела Михаила и там поклонился гробам своего отца и деда. Затем он простился с супругой и детьми (Василием и Юрием), сел на своего любимого коня и выехал из Кремля к войску. Оно запрудило все улицы и площади, прилегавшие к Кремлю. Отборная часть его выстроилась на главной (Красной) площади тылом к Большому посаду (ныне Китай-город), а лицом к трем кремлевским воротам, именно: Никольским, Фроловским (ныне Спасским) и Константино-Еленским (ближние к Москве-реке). Посланные из Кремля священники и диаконы с хоругвями, иноками и освященной водой обходили площадь, осеняли крестами и кропили ратников.

Полки представляли величественное зрелище. Воины и кони их имели бодрый вид; доспехи и оружие ярко блистало на утреннем солнце. Кольчатые железные брони или стальные калантыри (панцирь из блях), шлемы с остроконечными верхушками (яловицами), продолговатые щиты, окрашенные в любимый красный цвет, тугие луки и колчаны со стрелами, острые копья, частью кривые булатные сабли, частью прямые мечи – вот в чем состояли доспехи и оружие русских воинов того времени. Над войском во множестве развевались знамена на высоких древках или так называемые стяги; а поднятые вверх копья имели подобие целого леса. Наиболее нарядными, большей частью позолоченными доспехами и также яркими, сверху наброшенными плащами или приволоками отличались предводители русской рати, то есть князья и воеводы. Из среды их особенно выдавался сам Димитрий Иванович как своим великокняжеским облачением, так и мужественной, сановитой наружностью. Это был высокий, плотный мужчина, темноволосый, с окладистой бородой и большими, умными глазами. Он находился еще в полном цвете сил и здоровья; ему было не более тридцати лет от роду. Рядом с ним выехал из Кремля его любимый двоюродный брат Владимир Андреевич, который был еще моложе Димитрия. Вокруг них ехала свита из собравшихся в Москву подручных князей, каковы: Белозерские Федор Романович и Семен Михайлович, Андрей Кемский, Глеб Каргопольский и Кубенский, удельные князья Ростовские, Ярославские, Устюжские, Андрей и Роман Прозоровские, Лев Курбский, Андрей Муромский, Юрий Мещерский, Федор Елецкий и другие.

Все московское население высыпало на проводы ополчения. Женщины голосили, расставаясь со своими мужьями, братьями и родственниками. Великая княгиня Евдокия Дмитриевна с супругой Владимира Андреевича Еленой Ольгердовной и другими княгинями и с боярынями московскими у кремлевских ворот делали последние проводы отъезжающим. В слезах Евдокия не могла и слова вымолвить. Великий князь, смотря на нее, сам едва не заплакал; однако удержался, чтобы не подать пример слабости для воинов, и только кроткими словами утешал супругу.

Остановись перед ратью, он сказал громко окружающим его: «Братия моя милая, не пощадим живота своего за веру христианскую, за святые церкви и за землю Русскую!»

«Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя, государь великий князь!» – отвечали голоса из толпы.

Затем ударили в бубны, затрубили в трубы, и войско двинулось в поход. Во избежание тесноты, рать разделилась и пошла на Коломну тремя дорогами: одну ее часть с Владимиром Андреевичем великий князь отпустил на Брашево (Бронницы), другую с белозерскими князьями послал Болванской дорогой, а третью сам повел на Котел. Евдокия, княгини и боярыни взошли на высокий великокняжеский терем и, сидя в «набережных сенях», долго еще сквозь слезы смотрели в южные окна через Москву-реку и Замоскворечье на удаляющееся ополчение, которое бесконечной змеей растянулось по дорогам. За войском следовал длинный обоз со съестными запасами и всякой походной рухлядью. Кроме того, воины, по обычаю русских походов, сложили на телеги более тяжелые части своего вооружения, то есть брони, щиты и тому подобное. А князья и бояре имели при себе особые обозы и многочисленных слуг.

Семейство свое и город Москву великий князь на время отсутствия поручил воеводе Федору Андреевичу Кобылину (сын упомянутого выше Андрея Кобылы). Он взял с собой в поход из Москвы десять гостей – сурожан, то есть русских купцов, ездивших по торговым делам в Кафу, Сурож (Судак) и другие крымские города, а также посещавших и саму Золотую Орду. Эти бывалые люди хорошо знали южные пути, пограничные города и селения, степные зимовники и кочевья татар; они могли служить войску как надежными проводниками, так и опытными людьми для закупки и отыскания продовольствия и всяких других потребных вещей (род провиантской артели). Надобно полагать, что эти русские люди оправдали доверие великого князя и хорошо служили войску, так как летописи сохранили нам все их имена: Василий Капица, Сидор Ельферьев, Константин Волков, Козьма Коверя, Семен Кортонос, Михайло Самарев, Тимофей Весяков, Димитрий Черный, Дементий Сараев, Иван Ших.

24 августа великий князь достиг города Коломны. Не доезжая нескольких верст до города, на речке Сиверке, при ее впадении в Москву-реку, встретили великого князя воеводы уже собравшихся здесь полков. В городских воротах Димитрия ожидали коломенский епископ Герасим и священники с крестами и иконами. На другой день после заутрени происходил великокняжеский смотр всему войску под Коломной на широком лугу или так называемом Девичьем поле, причем собственно московская дружина с великокняжеским знаменем стояла в каком-то саду Памфилове. При звуке воинских труб и бубнов Димитрий с Владимиром Храбрым объезжал ряды войск, и сердце его радовалось, смотря на эту многочисленную, бодрую рать. Тут он разделил все ополчение на обычные четыре походных полка и каждому назначил предводителей. Главный или великий полк он оставил под личным своим начальством; в свой полк поместил и удалых князей Белозерских. Кроме собственной московской дружины, в этом главном полку находились местные воеводы, начальствовавшие следующими дружинами: Коломенской – тысяцкий Николай Васильевич Вельяминов, Владимирской – князь Роман Прозоровский, Юрьевской – боярин Тимофей Валуевич, Костромской – Иван Родионович Квашня, Переяславской – Андрей Серкизович. Полк правой руки великий князь поручил двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому и придал ему князей Ярославских; под Владимиром воеводами были: бояре Данило Белоус и Константин Кононович, князь Федор Елецкий, Юрий Мещерский и Андрей Муромский. Левая рука вверена князю Глебу Брянскому, а передовой полк двум князьям, Димитрию и Владимиру Всеволодовичам (Друцким?).

Надобно полагать, что здесь великий князь окончательно убедился в измене Олега Рязанского, который до этой минуты хитрил и продолжал дружески сноситься с Димитрием. Вероятно, это обстоятельство и побудило этого последнего, вместо того чтобы перейти Оку под Коломной и вступить во внутренние пределы Рязанской земли, уклониться несколько к западу, чтобы их миновать. Может быть, принимая это направление, он также давал время присоединиться к нему тем московским отрядам, которые еще не успели собраться.

На следующее утро упомянутого смотра князья и бояре отстояли обедню в соборном коломенском храме, благословились у владыки Герасима и выступили в дальнейший поход левым прибрежьем Оки. Достигнув устьев реки Лопасни, войско остановилось. Тут присоединился к нему воевода Тимофей Васильевич Вельяминов; он привел тех ратников, которые собрались в Москве уже после выступления великого князя. Димитрий выслушал новые вести о положении своих неприятелей и повелел войску в этом месте перевозиться за Оку. Когда окончилась переправа, он вновь сделал смотр всему ополчению и вновь велел его сосчитать. Летописцы наши, очевидно, преувеличивают число русского войска, говоря, что насчитали более 200 000 ратников. Мы будем ближе к истине, если по некоторым соображениям предположим, что их было с лишком сто тысяч. Во всяком случае, летописцы совершенно верно замечают, что такой великой рати еще никогда не выставляла Русская земля. А между тем эта рать собрана была далеко не со всей Русской земли, но только во владениях московского великого князя и подручных ему мелких удельных князей Северо-Восточной Руси.

Ни один из областных князей того времени не принял участия в столь славном предприятии, хотя Димитрий всюду посылал гонцов с грамотами. Князья эти или боялись татар, или завидовали Москве и не желали помогать усилению своего соперника. Не говоря уже об Олеге Рязанском, великий князь Тверской Михаил Александрович также не пришел на помощь москвитянам. Даже собственный тесть московского князя Димитрий Константинович Нижегородский не только сам не явился, но и совсем не прислал своих дружин зятю. Не явились также смоляне и новгородцы. А черниговцы, киевляне и волынцы в то время находились под властью литовской. Димитрий Иванович, однако, не смущался безучастием других областей. Он только жалел, что у него мало пешей рати, которая при скором походе не могла всегда поспевать за конницей. Поэтому он оставил у Лопасни помянутого воеводу Тимофея Васильевича Вельяминова, чтобы тот собрал все отставшие или рассыпавшиеся отряды и в порядке привел бы их в главную рать. По всем признакам, воевода успешно исполнил это поручение.

От Лопасни войско двинулось прямо к верхнему Дону, направляясь вдоль западных рязанских пределов или собственно по древней земле вятичей. Великий князь строго наказал, чтобы ратники на походе не обижали жителей, не грабили и не убивали их. Он, очевидно, избегал всякого повода раздражать против себя рязанцев, чтобы они не вздумали враждебно действовать у него в тылу. И действительно, благодаря разумным распоряжениям вождей, весь этот переход совершился довольно скоро и благополучно. Притом и сама погода благоприятствовала походу: хотя осень уже начиналась, но стояли ясные, теплые дни, и почва была сухая.

Во время этого похода Димитрий Иванович получил еще помощь. К нему приспели со своими дружинами два Ольгердовича, Андрей Полоцкий, княживший тогда во Пскове, и Димитрий Корибут Брянский. Этот последний (особый от упомянутого выше Димитрия Трубчевского) подобно брату Андрею, поссорившись с Ягеллом, временно вступил в число подручников великого князя Московского. Димитрий Иванович обрадовался приходу двух Ольгердовичей в особенности потому, что они славились своей воинской опытностью, а также могли быть полезными на случай войны с их братом Ягеллом.

Следуя на всем этом походе правилам осторожности и предусмотрительности, великий князь постоянно собирал вести о положении, силах и намерениях своих неприятелей. Между прочим, он отрядил вперед расторопного боярина Семена Мелика с отборной конницей; в ее числе находились московские дворяне Кренин, Тынин, Горский, Чириков, Карп Александрович и другие, известные своим удальством и смелостью. Им дано поручение ехать под самую татарскую сторожу, наблюдать за неприятелем и сообщать о нем верные сведения. Очевидно, разведочная часть (то, что мы называем рекогносцировкой) – это необходимое условие успеха на войне – составляла особую заботу главного предводителя русской рати и его умных советников.

Приблизясь к Дону, Димитрий Иванович остановил полки и расположился на месте, называвшемся Березой, где и подождал отставшую пешую рать. Тут явились к нему дворяне Петр Горский и Карп Александрович, присланные боярином Меликом с добытым языком, то есть с захваченным в плен татарином, который оказался из свиты самого Мамая. Под угрозой жестокой пытки начали допрашивать его и узнали следующее: Мамай стоит уже на Кузьминской гати; подвигается вперед медленно, ибо все ожидает Олега Рязанского и Ягелла Литовского; о близости Димитрия Московского он пока не ведает, полагаясь на грамоты Олега, который уверял его, что московский князь не отважится выйти навстречу. Однако можно было думать, что дня через три Мамай перейдет на левую сторону Дона. В то же время пришли вести и с другой стороны: Ягелло, выступивший на соединение с Мамаем, стоял уже на берегах Уны у Одоева.

Димитрий Иванович начал совещаться с князьями и воеводами.

«Где давать битву? – спрашивал он. – Дожидаться ли татар на этой стороне или перевозиться на ту сторону?» Мнения разделились. Некоторые голоса склонялись к тому, чтобы не переходить реку и не оставлять у себя в тылу Литву и рязанцев; в случае неудачи легче будет отступить и уйти в свою землю. Но другие были противного мнения, в том числе и братья Ольгердовичи, которые с особой убедительностью настаивали на немедленной переправе за Дон.

«Если останемся здесь, – рассуждали они, – то дадим место малодушию. А если перевеземся на ту сторону Дона, то крепкий дух будет в воинстве твоем. Зная, что отступить и бежать некуда, что остается только победить или лечь костьми, воины будут сражаться мужественно. А что языки (вести) страшат нас несметной татарской силой, то не в силе Бог, но в правде». Приводили также Димитрию известные по летописям примеры его славных предков: так, Ярослав, переправясь за Днепр, победил окаянного Святополка; Александр Невский, перейдя реку, поразил шведов. Напоминали и необходимость предупредить соединение Ягайла с Мамаем.

Великий князь решительно принял мнение Ольгердовичей и поощрял более осторожных воевод такими словами: «Любезные друзья и братья! Ведайте, что я пришел сюда не затем, чтобы на Олега смотреть или реку Дон стеречь, но дабы Русскую землю от пленения и разорения избавить или голову свою за всех положить; честная смерть лучше плохого живота. Лучше было бы мне нейти против безбожных татар, нежели, пришед и ничтоже сотворив, воротиться вспять. Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все от гибели сохраним, или сложим свои головы за святые церкви, за православную веру и за братью наших христиан».

На решимость Димитрия немало подействовала и полученная перед тем грамота от игумена Сергия. Посылаемые от великого князя на Москву гонцы извещали его супругу, духовенство и оставшихся бояр о походе русской рати. Преподобный игумен справлялся о ней с горячим участием и прислал великому князю грамоту, в которой вновь благословил его на подвиг, побуждал биться с татарами и обещал победу. «Чтобы еси, господине, таки пошел, – писал он. – А поможетти Боги Пречистая Богородица». С грамотой Сергий прислал Димитрию и освященный хлебец или просфору.

7 сентября, в пятницу, накануне праздника Рождества Богородицы, русское войско придвинулось к самому Дону. Великий князь велел нарубить деревьев и хворосту в соседних дубравах и наводить мосты для пехоты, а для конницы искать бродов; что не представляло больших трудностей, так как Дон в тех местах еще близок к своим верховьям и не отличается ни шириной, ни глубиной своего течения.

Распоряжения эти оказались вполне благоразумны, и более нельзя было терять ни одной минуты. К великому князю прискакал со своей сторожей Семен Мелик и доложил, что он уже бился с передовыми татарскими наездниками и что гнались за ним до большой русской рати; что сам Мамай уже на Гусином броду; он теперь знает о приходе Димитрия и спешит к Дону, чтобы загородить русским переправу до прибытия Ягайла. О последнем также получилось известие, что он уже двинулся от Одоева навстречу Мамаю.