Когда я был маленький, я все слова воспринимал буквально, и часто попадал впросак.
Например, подслушав бабушкин разговор во дворе, где она, рассказала соседке, что у нее… аж сердце на минуту остановилось, я растрезвонил во дворе и детском саде, что у моей бабули сердце остановилось, но она не умерла, а пошла в магазин за картошкой.
Разумеется, после этого я прослыл болтуном.
Затем я попал впросак с чахоткой, ибо, сколько я не размышлял, но не мог припомнить, чтобы кто-нибудь из моих знакомых зачах и умер от безобидного чихания. На мой взгляд, это была сущая ерунда, о чем я неосторожно обмолвился среди своих друзей.
Та же история со мной произошла и в детском саду.
Летом мы всей семьей ездили в Крым, где я щеголял в темно синем матросском костюмчике с золотыми пуговицами с якорями.
И вот в этом костюмчике меня опрометчиво отправили в детский сад. И костюм и пуговицы мне очень нравились, но как оказалось не только мне.
В тот же день ко мне подошла моя ясельная подружка Зойка и таинственным шепотом спросила, не желаю ли я увидеть настоящего, живого Тимура.
Ну, вы уже знаете что, слова я воспринимал буквально, а уж такие имена как Тимур и Денис были для меня символом храбрости и доблести.
Разумеется, я согласился!
С бьющимся от волнения сердцем и еще не веря в такую удачу, я пошел за ней в сторону заросшей плющом веранды, и протиснулся в пыльную щель между верандой и бетонным забором.
Признаться, я несколько был смущен этой таинственностью, да и парень, просунувший свой облупленный нос между бетонными решетками мало походил на киношного героя.
Правда, он поклялся честным пионерским, что его действительно зовут Тимур, но я почувствовал некоторое разочарование.
На всякий случай я засыпал его вопросами, помогает ли он старушкам и как борется с Квакинами? На что он раздраженно ответил, что борется, но у него нет времени со мною трепаться, и сразу попросил у меня пару золотых пуговиц для игры в орлянку.
При этом он резал распростертой пятерней воздух около своего горла и говорил, что это вопрос жизни и смерти.
Мои жалкие попытки сослаться на предполагаемое неудовольствие моей мамы были решительно пресечены одной Зойкиной фразой: – Ты что, ведь это ж Тимур!
И так цыпкастые пальцы Тимура алчно скрутили с моей морской тужурки две пуговицы, а, немного помедлив, принялись за третью. После чего гордый новым знакомством я направился к своим детсадовским товарищам.
Но, по-видимому, игра в орлянку требовала значительно большее количество пуговиц, так как спустя час Тимур лишил мой костюм еще двух пуговиц, затем, через короткое время – еще одной и собирался приняться за последние – сияющие на обшлагах, но тут я воспротивился – наотрез отказавшись с ними расстаться. После чего тот грязно выругался, чему я несказанно удивился, и принялся мне угрожать, что даст в лоб.
Честно говоря, я был обескуражен несоответствием славного имени, и хамского поведения, но тут Зойка пришла мне на помощь, запугав Тимура своим старшим братом, после чего тот довольно быстро смылся.
Несмотря на это происшествие, я все еще питал иллюзии и склонен был оправдать отщепенца. Тем более что, спустя час, я напрочь забыл об оторванных пуговицах. Прошло три дня. Я с чистой совестью и спокойной душей ждал встречи с мамой. А на ее негодующий возглас: – Куда ты дел пуговицы, что ты сделал с костюмом!? – с гордостью сообщил: – отдал Тимуру.
Однажды раздается в дверь звонок, и в квартиру с таинственным видом, запыхавшись, влетает мой братец.
– Почему ты такой взволнованный? – спрашивает его мама.
– Да так, просто пробежался, – сиплым от хитрости голосом отвечает он.
Мама, конечно, ему поверила и на кухню ушла обед готовить, а я сразу по его загадочной физиономии догадался, что что-то интересное приключилось.
Братец, понятное дело, напустил на себя неприступный и суперсекретный вид, принялся ходить по комнате кругами, на меня многозначительно исподлобья посматривать, нервно левым глазом подмаргивать, сразу ясно – через минуту все выболтает.
Стою, жду, ничем не интересуюсь, на потолке трещины рассматриваю, всем своим поведением показываю, до чего же мне наплевать на его дурацкие секреты, а самого прямо-таки распирает от любопытства.
Вскоре братец не выдержал, ко мне бочком подходит и безразличным таким голосом заявляет: – А у нас в подъезде матерное слово на стене написано!
– А что такое матерное слово? – спросил я его, представив себе буквы, написанные на куске материи.
– Матерное слово обозначает очень нехорошее, самое ругательное из ругательных ругательств, по сравнению с которым слово «Дура» просто ерунда! – просветил меня брат.
– Самое страшное ругательное ругательство это « Зеленая калоша» – уточнил я.
– Не умничай! – обозлился братец, – Сказали тебе, что самое ругательное, значит самое ругательное, и нечего со старшими спорить!
Ну, тут я сильно удивился! У нас в детском саду вроде все ругательства знают!
– Ладно, – думаю, – ему видней, он в третий класс ходит, книжки читает, не то, что я, безграмотный.
– Ну и что это за слово?– переспрашиваю.
– Нехорошее,– отвечает братец, – а больше я тебе ничего не скажу, потому что ты маленький.
«Ну не такой уж я и маленький! И вообще, похоже, мой братец как всегда врет – нет такого страшного слова! … А вдруг не врет?»
– Скажи, скажи, скажи… ска..ааажжи! – заныл я, подпрыгивая от любопытства и нетерпения, – Ну скажи, пожалуйста! – затеребил я его за рукав.
– Фиг тебе, – сунул он мне под нос дулю, – Это слово нельзя вслух произносить, такое оно неприличное.
Вижу, он гад, и впрямь не скажет, хотя самого так и распирает от знаний.
– Раз так, – говорю, – я сам схожу, посмотрю, и все разузнаю, коли ты говорить не хочешь.
– Иди, иди, еще людей порасспрашивай, – ехидно захихикал мой братец и, чвакая мокрыми носками, направился на кухню.
– У, ЗЕЛЕНАЯ ГАЛОША! – подумал я ему вслед и нагнулся за первым ботинком. Пока я разыскивал – второй, в коридоре появилась мама и очень удивилась.
– Куда это ты собрался? – спросила она.
– Да так, – неопределенно пожав плечами, соврал я – вот помойное ведро решил вынести.
Оставив маму с открытым от изумления ртом, я, прихватив полупустое ведро, кубарем спустился вниз.
Если не считать произведенного мной шума, в подъезде было тихо и непривычно чисто.
Поставив ведро в угол, я огляделся.
Стены, выкрашенные в симпатичный салатовый цвет, раздражали своей незамутненностью. Безуспешно побродив в сумерках полудохлой лампочки, я зашел в еще более темный тамбур. Потом исследовал с двух сторон дверь и убедился что мой братец врун – нет тут никакого ругательного слова! Хоть ты тресни! Только какие-то три корявые буквы карандашом нацарапаны.
– Неужели, – думаю, – это оно самое и есть!? Вроде непохоже!
Сначала я прочитал эти буквы с заду на перед и обратно, затем несколько раз повторил их вслух – и ничего не понял.
Мне нужен был взрослый наставник, желательно незнакомый.
Поэтому я вышел во двор и подошел к сидевшей на скамейке тетеньке.
– Здравствуйте тетенька, – вежливо произнес я.
– Здравствуй, малыш, – заулыбалась она и снова уткнулась в раскрытую книжку.
– Здравствуйте тетя! – повторил я настойчивей, – А скажите, мне пожалуйста, что обозначает это слово?
– Ах ты мой маленький, вежливый-то какой, – в умилении всплеснула руками тетенька и, захлопнув книжку, уставилась на меня любящими глазами: – Какое такое слово, деточка?
– Да вот на стенке в подъезде написано! – пояснил я и перечислил буквы вслух.
К сожалению, тетка попалась нервная, вначале она подпрыгнула над скамейкой, потом поперхнулась.
Подождал я немножко, дал ей откашляться, и снова вопрос задал.
Долго она на меня смотрела, глазами бессмысленно хлопала, (не соображала, наверное), всю книжку свою истеребила, прежде чем заговорила.
– Понимаешь ли, деточка, – глупо заулыбалась она, – я этого слова раньше никогда не слышала и уж тем более не произносила.
– Странное слово! Правда? – поделился я с нею сомнениями. – Наверное, братец меня обманул, и это вовсе и не слово никакое, а просто буковки типа «п.р.с.т.»
– Может быть, – после длинной паузы согласилась со мной тетя и вдруг расхохоталась, как дура.
– Вы чего это? – обиженно спросил я ее.
– Ой! Не могу! – задыхаясь от смеха, простонала тетя и, снова подпрыгнув, заспешила к подъезду.
– Идиотка! – догадался я и, покрутив ей вслед пальцем у виска, направился в сторону шумной компании старшеклассников.
Те выслушали меня очень серьезно, а самый симпатичный и доброжелательный из них объяснил мне, что это слово необычайно емкое по смыслу и очень трудное для их понимания, так как в школе они его не проходили. Зато вон тот дядя милиционер, стоящий у будки, очень умный и наверняка знает, что оно обозначает, потому что сам часто его произносит.
– Спасибо! – поблагодарил я доброго мальчика и помчался к милиционеру.
Дяденька милиционер явно скучал, зевая во весь рот. В одной руке он держал дымящуюся папиросу – во второй, красивый милицейский свисток, к которому периодически прикладывался.
Он то оглушительно свистел в свисток, то глубоко затягивался папиросой, скрываясь в клубах едкого дыма.
Мне не хотелось надолго отрывать его от столь увлекательного занятия, и я с ходу приступил к делу.
– Дяденька милиционер, а дяденька милиционер, скажите, пожалуйста, а что обозначает слово х..?! – отдышавшись громко выпалил я.
– Чего..!? – с округлившимися глазами переспросил меня служитель порядка, чуть не уронив свисток.
– Слово такое на стенке написано, из трех букв.. – начал объяснять я.
– Не ругайся! Больше не ругайся! – поспешно прервал меня милиционер, пережевывая свою папиросу.
– Да я и не ругаюсь, … вот ..слово такое.. интересное, – искренне продолжил я.
– Запомни, мальчик это плохое слово! Не повторяй его никогда! – посоветовал он, отплевываясь.
– А что оно обозначает? – упрямо допытывался я.
– Зачем тебе это знать? – удивился милиционер, хлопая себя по карманам в поисках висевшего на шее свистка.
– Ну интересно же! – воскликнул я, выходя из терпения, неужели не понятно?
– Хм, интересно… глупость какая-то, н…да, – замялся дяденька милиционер, в растерянности почесывая нос, – даже не соображу, как тебе объяснить,… в общем это… как бы сказать… э…э – н……да, сложный вопрос, ….я бы сказал, совсем непростой….. Спроси лучше у кого-нибудь другого, а то я что-то не знаю!… То есть…. Забыл!
– Как же не знаете, дяденька милиционер, если вы его сами часто употребляете?! – не поверил я.
– Кто! Кто! тебе это сказал!!? Нет, ты мне назови, кто тебе такую ерунду наговорил! – взвился милиционер.
– Все говорят, – дипломатично уклонился я от прямого ответа, не желая выдавать доброго мальчика, после чего дяденька с чувством произнес сразу много коротких и незнакомых мне слов.
– А что это вы только что сказали? – заинтересовался я.
– Господи! И откуда такие дети берутся! – схватился за голову милиционер и озадаченно на меня уставился: – Уйди! А то в тюрьму посажу, – неуверенно пообещал он и нервно замахал на меня руками.
Обиженный и немного напуганный, я поплелся назад, к дому, когда он окликнул меня: – Подожди!… А сколько тебе лет?
– Уже почти семь! – гордо вздернул я нос.
–Уже… – передразнил меня милиционер, – я в семь лет и не такие слова знал…..наизусть! Ну и дети пошли (неграмотные). Ужас!
– Ну что ж, – решил я не слишком расстроенный, – завтра в детском саду спрошу! У воспитательницы! Уж она-то точно знает, что это за слово.
Мне было четыре года, когда я посмотрел по телевизору фильм пятнадцатилетний капитан.
И вот тогда я впервые узнал, что бывает рабство.
В детском саду меня дополнительно просветили мои друзья и подружка Зойка, которая шепотом и с вытаращенными глазами наговорила мне кучу всяких ужасов связанных с Африкой и работорговцами.
Все это произвело на меня сильное впечатление, и я проникся жалостью к угнетаемым неграм.
Прошел еще год, а может быть два, прежде чем я увидел настоящего живого негра.
Он бедненький, стоял в вагоне метро, прислонившись к входным дверям, и чего-то калякал в блокноте.
– Мама! Смотри! Негр! – громким шепотом произнес я, тыкая пальцем в направлении негра.
– Ну и что? – спросила меня мама.
– Как ну и что – воскликнул я, вставая, – Ведь этот дяденька, наверное, сбежал из рабства и ему нужно помочь.
– Не говори ерунды! Какое рабство!? – попыталась ухватить меня за шиворот мама, но я уже подбегал к задумавшемуся над блокнотом бедняге.
– Дяденька, а вы негр? – потянул я его за полы рубашки.
Тот вначале вздрогнул от неожиданности, а потом, разглядев мою любознательную, сочувственную физиономию на уровне своих колен, белозубо заулыбался.
– Я не негр, а афроамериканец – совершенно по-русски заговорил он.
– Ты хорошо говоришь по-нашему – сразу перешел я на ты.
Меня это и обрадовало и слегка разочаровало. Негры в фильме были здоровые, немного толстые и почтительные к маленьким мальчикам. А этот говорил снисходительно как наш знакомый сантехник.
– Я давно в СССР! Я учусь в Лумумбо на инженера! – сказал негр улыбаясь.
То, что он у нас учился, мне было неинтересно, и я сразу его спросил: – Дяденька негр, а ты был в рабстве?
Вопрос ему явно не понравился, да и кому понравится вспоминать о рабстве, но меня просто распирало от любопытства и, не дожидаясь ответа, я забросал его кучей вопросов: – А как ты попал в рабство? А много в Африке крокодилов? А как ты убежал!? Тебя там сильно угнетали?!
– Но…но… но – перешел он на английский – Я не был в рабстве и вообще я никогда не был в Африке и живу в Америке.
(Я смутно представлял, где находится Америка, но сразу поверил, что не в Африке)
– Как это ты не бывал в Африке? – удивился я – все негры живут в Африке и там их угнетают, а потом продают в рабство.
– Мальчик я живу в Америке!
– Потому что вас туда продали в рабство как в фильме? – догадался я.
– Нет, мальчик, ты меня не понял я живу в свободной страна! У нас давно отменили рабство! Я Афроамериканец, я родился в Америке и у нас не говорят слово негр, а говорят афроамериканец или чернокожий.
– А у нас в фильмах негров называют неграми, и в детском саду тоже, да и мама с папой тоже…. – начал оправдываться я.
Но тут меня прервала моя улыбающаяся мама: – Вы его не слушайте, он насмотрелся фильмов и теперь хочет помочь всем неграм, ой, извините, чернокожим.
***Реальная история, со мной произошедшая в 1969 году
Странная штука – зависть.
Вот подарят нам с братом по автомату разного цвета. И вроде бы в остальном они совсем одинаковые, но мне сразу хочется такого же цвета как у старшего брата!
И понятное дело я начинаю возмущаться: – А почему ему серый автомат подарили, а у меня какой-то синий!?
– На! – говорит старший брат – Подавись!
И отдает мне свой автомат!
И странная штука! Вроде бы синий – мне раньше не нравился, а теперь нравится!
И вообще….– подозрительно быстро мой братец на обмен согласился – даже не спорил!
Похожу я, похожу! Посмотрю я на свой серый автомат и вижу что он вовсе и не красивый – синий намного прикольнее.
И я опять к братцу бегу перемениваться.
Прыгаю вокруг него: – Я передумал… отдавай мой автомат.
Братец смотрит на меня как на назойливую муху и ходьбы слово сказал против! Так нет – сразу со мною меняется!!!
И вроде бы я должен радоваться, но смотрю, как мой братец снова со своим серым автоматом бегает и мне становится завидно!
– Эх, зря я с ним обратно поменялся. Что-то я поторопился!
Я сидел у мамы на коленках, потому что свободных мест больше не было, вагон шатало-мотало из стороны в сторону и так же шатало-мотало стоящих в проходе пассажиров.
Я глазел по сторонам и, встречаясь с очередным взглядом, широко улыбался.
Вскоре мне улыбался весь вагон, а мой рот так и тянуло растянуться до ушей.
Мир казался мне забавным и приветливым, а любая поездка дразнила приключениями.
Поезд останавливался на остановках, двери шипя, раскрывались и закрывались, а красивый машинист в военной фуражке объявлял названия станций.
На одной из них в вагоне разнесся запах испеченных булочек и свежего черного хлеба, и я облизнулся.
Мой нос повернул мою голову и вытянул шею в нужном направлении, а широко раскрытые глаза вцепились в раскачивающуюся, в чьих-то руках авоську.
Я обглодал взглядом булку с изюмом и принялся за медовую корочку хлеба, когда эти руки стали отрывать от нее маленькие кусочки и отправлять их в рот взрослой девице лет двенадцати.
Наверное, я смотрел на нее слишком пристально, потому что она вдруг перестала жевать и криво мне улыбнулась.
Разумеется, я в ответ расплылся до ушей, девочка сразу показалась мне такой доброй, что я уже собирался попросить у нее корочку черного хлеба, но бдительная мама, дернув меня за рукав, грозно предупредила: – и не думай!!!
Она почему-то считала мое поведение неприличным.
– Ты только что съел дома три сосиски и бутерброд с сыром! – напомнила мне она.
Я горестно вдохнул и перестал улыбаться, съеденные сосиски были далеко, а свежая корочка черного хлеба совсем рядом.
– Тогда купи мне черного хлеба – задрав подбородок к ее уху, прошептал я.
Дверь снова с шипением раздвинулись и девица, размахивая авоськой с общипанной буханкой, помчалась по перрону.
Вместо нее, цокая палочкой, в вагон вошла толстая отдышливая тетя с красным лицом и огромным носом, вид у нее был усталый, а когда мы встретились с ней взглядами, то друг другу широко улыбнулись, и мне сразу захотелось ей помочь и я, спрыгнув с маминых коленок, уступил ей место…….. Пусть отдохнет!
На улице когда рядом стройка очень интересно гулять. Там вокруг столько всяких прекрасных вещей. Просто глаза разбегаются.
Взрослых я не пойму. Им все это совсем неинтересно. Стоят, болтают и от скуки зевают.
Я к маме подбегаю: – давай этот железный ящик к себе домой заберем, я из него сейф себе сделаю!
А она не соглашается, говорит, что не позволит из квартиры помойку устраивать.
Как будто я всякую дрянь домой тащу!!!....Ну я понимаю, если бы я набрал из мусорки кучу огрызков и тухлую колбасу……(Я же не тащу домой эту гадость).
Ладно, не хочет мама железный чемодан, пусть разрешит взять с собой разбитый прожектор.
Я в него почти наполовину помещаюсь, он такой черный, железный, немного на кастрюлю смахивает, только с бойницами и всякими там отверстиями. И места он в квартире немного займет, зато какой красивый….
Со слезами на глазах меня тянут домой, а я сопротивляюсь…, ну почему ничего нельзя-зя-зя.!!! Почему нельзя хотя бы эту замечательную, похожую на автомат палку….???
Я точно знаю и абсолютно уверен, что завтра на прогулке уже не увижу этих сокровищ.
Грустно захожу в квартиру, скидываю тяжелые от глины ботинки, снимаю теплые штаны вбегаю в комнату и вижу чудо!
Папа купил мне танковый люк!!!
Быстро содрав с него целлофановую обертку, я бросился расставлять в комнате стулья, чтобы получился танк.
Я был на седьмом небе от такого подарка.
Такой игрушки я ни у кого не видел. Наверное, заграничная. Вот только откуда ее папа достал?
Ух! Здорово было подныривать под люк с пистолетом и неторопливо поднимать головой пластмассовую крышку.
Я уже представлял, как завтра возьму эту игрушку в детский сад, но вошедшая мама сказала мне, что это не игрушка, а сидение для унитаза.
После этого я сидел перед телевизором, смотрел мультики и думал – неужели можно так глупо использовать вещи!?
– А потом появился ты…. – сквозь зубы цедит братец.
По его брезгливой физиономии видно как он этому был рад.
Понятное дело – откуда-то внезапно появился конкурент на конфеты и игрушки, а главное на мамину и папину любовь.
Раньше он мог вертеть ими как угодно. Он был центром внимания – пупом земли, а тут появился второй орущий пупок, и у всех раздвоилось внимание.
Братцу тогда было четыре года, и он очень обиделся, что купили еще одного ребенка. Ну ладно, он понял бы, если бы родители завели собачку или кота, но зачем им этот маленький слюнявый уродец?
Я подозреваю, что братец был бы не прочь, пока еще не поздно выкинуть меня на помойку. Но в то время он был слишком мал, что бы самостоятельно принять такое судьбоносное решение.
Он не ошибся по поводу меня.
Я оправдал его худшие подозрения.
Я хотел играть только в его игрушки, и мне обязательно была нужна именно та игрушка, с которой он в это время играл. Я ныл и канючил как профессиональный попрошайка и, конечно же, сильно ему досаждал.
Братцу тогда еще не прописали таблетки от жадности, и он не обучался всякому там этикету. Он просто грубо отпихивал меня или давал щелбан.
Понятное дело я начинал орать и плакать от такой несправедливости. Прибегала с кухни мама, и братец, покраснев от злости, от нее получал.
Нас разводили по разным комнатам с разными игрушками. Я шмыгал сопливым носом, успокаиваясь, и во что-нибудь играл.
Вскоре мне надоедало возить по кругу машинки и паровозики и, убив всех солдатиков в кровавой битве, я тихонько, тихонько подойдя на цыпочках к двери, ее открывал.
Мама понятное дело жарила к обеду котлеты. Из крана на кухне вовсю лилась вода, звенели какие-то крышки, и щелкала разрезаемая ножом морковка. Но не в ту сторону был направлен мой любопытный нос. Меня интересовала плотно закрытая дверь, за которой находился братец.
На горьком опыте я знал, как метко он кидается тапком, поэтому, встав на четвереньки, я начинал операцию по незаметному открыванию двери.
В этом мне помогали звуки, доносящиеся из кухни и сам братец который чего-то постоянно распевал.
Занятие было очень опасным, и я был готов при первой угрозе дать стрекоча.
Зато потом, я мог похвастаться, что смог пробраться в клетку с тигром.
Упершись лбом в дверь, я подсматривал и подслушивал и понятное дело завидовал какие у него игрушки.
Иногда я так увлекался, что слишком сильно бодал дверь. При этом она со скрипом начинала открываться, а я, поспешно передвигаясь на четвереньках, куда-нибудь уползал.
Затаившись за стулом или занавеской, я с замиранием сердца ждал.
Иногда братец с лицом убийцы начинал меня искать, иногда, проверив мою комнату, сам начинал ябедничать на меня маме, что я смылся оттуда без спросу.
В первом варианте мне приходилось сразу начинать орать, попутно делая попытки прорваться на нейтральную территорию кухни.
Рядом с мамой я знал, что он не надерет мне уши.
Находясь на кухне, я дожидался, когда братец перестанет ходить кругами по коридору и грозить мне кулаком, а потом, стырив из стоящей на столе вазочки конфету, осторожно прокрадывался обратно.
Дразнить братца, это самая захватывающая игра. Главное вовремя смыться!
Дорога из кухни таила в себе кучу опасностей. Братец мог спрятаться за углом, сделав на меня засаду. Поэтому я таращил вовсю глаза, не шмыгал носом и очень внимательно прислушивался.
Я шел, словно ниндзя бесшумна переставляя ноги и навострив уши, и при любом шорохе словно застывал.
Стоять на одной ноге, высоко подняв согнутую в коленке – другую было еще то удовольствие, зато пока меня братец ни разу не поймал.
Угол неумолимо приближался, и за ним стояла мертвая тишина и я, наконец, выставлял за него свой любопытный нос.
Играя в разведчика, я сильно увлекался – три метра я проходил за полчаса. Поэтому у братца не хватало терпения ждать меня в засаде, и я слышал, как он оттуда потихоньку отползал.
Потом мы обедали разделенные столом на нейтральной территории.
Я с кислым видом тыкал ложкой в тарелку с супом, завидуя тому, как он все это невкусное быстро сметал.
Я хлюпал губами в наполненную жижкой ложку, а он уже трескал печенье и пил компот.
Ну почему у меня такой неправильный аппетит?
Наблюдая за братцем, я чувствовал, что мне чего-то не хватает, и начинал пинать его ногою под столом.
Сделать это полноценно у меня не получалось, потому что у меня еще не отросли настолько ноги.
Но я изо всех сил старался, наполовину сползая с табуретки, и продолжал это пока от встречного пинка куда-нибудь не улетал.
Все это мы делали молча. Эдакая подстольная война ногами. Я знал, что в ней у меня не было шансов – но все равно каждый день делал вылазки и воевал.
Мне уже было семь лет, а ему одиннадцать. Он учился в четвертом классе, а я даже букв не знал.
Мама накупила мне всяких кубиков с буквами, чтобы я с помощью них чему-нибудь обучился, но я искренне не понимал, зачем мне это может пригодиться.
В школу идти я не собирался. Детский сад меня вполне устраивал, у меня там были лучшие друзья, и я собирался в нем оставаться до пенсии.
Книжки мне читали мама и папа, (если во время чтения не засыпал), а также изредка наезжавшая к нам с подарками папина бабушка, которая была ему не бабушкой, а мамой.
Еще у меня остались от братца поцарапанные пластинки со смешно заедающими на одном месте словами. И если мне надоедало слушать про всяких там колобков и курочек ряба, то можно было прослушать их на другой скорости и посмеяться.
Мама меня уговаривала, заманивала ватрушками и пугала детским домом. Но я все равно не хотел заниматься этими дурацкими буквами.
Меня можно было насильно усадить за письменный стол, который в преддверии скорой школы мне купили, можно было расставить перед моим носом кучу кубиков, даже заставить из них строить башню (кстати, против строительства башни я был не против), но буквы я принципиально отказывался запоминать. Потому что во время строительства, они мне только мешали.
Но школы оказывается нельзя избежать! И весною мама пошла со мною, устраивать меня в первый класс.
Школа была здоровенная, и как показалось мне совершенно пустая.
Огромные просторные холлы произвели на меня впечатление. По ним можно было носиться, а за прямоугольными колоннами можно прятаться во время всяких игр.
Тут что-то захрипело и затрещало, и по школе звонко разнесся звук будильника.
Я повертел головою в поисках источника звука. Будильник, судя по всему, был размером с пароход.
Но тут двери классов с треском распахнулись и из них с вытаращенными глазами и орущими ртами со всех сторон полезли ученики.
Мгновенно в холле стало тесно, отовсюду слышалось прыганье и топот ног.
Девочки с тощими косичками бегали друг за дружкой и визжали. Мальчики, сметая их со своего пути, толкались и плевались, щедро раздавая друг другу щелбаны, и даже неприлично ругались.
Услышав знакомое слово жопа, я улыбнулся и пришел в себя. Сразу повеяло родным домом. Но в целом мне как-то не понравилось, то, что тут запросто можно было получить по морде.
Мальчик с дебильным выражением лица, только что запускавший в школьное небо бумажный самолетик, сразу заприметил маму и меня.
– Тетя, это вы вашего сына привели к нам учиться? – пренебрежительно кивнул он на меня.
– Ты пацан не бойся, тут все такие как я, ну добрые, мы просто так не деремся!
Несмотря на свой глупый вид, он сносно выговаривал буквы, правда немного картавил и по моим понятиям был о-го-го какой взрослый – заканчивал второй класс.
Правда, сложно было сказать, сколько лет он перед этим провел в первом.
– Вот сынок и у тебя в школе появился друг – улыбнулась мне мама. И я сразу понял, что она совсем не разбирается в друзьях.
Раньше я видел в фильмах только взрослых бандитов, теперь познакомился с другим.
– Мама, давай лучше пойдем в другую школу – потянул я ее за рукав, но тут из ближайшего класса высунулась красная от здоровья учительница, и поманила ее рукою.
– Подожди меня здесь детка – сказала мама, оставив меня на съедение волкам.
Дверь захлопнулась, прямо перед моим несчастно повиснувшим носом.
Вокруг все кряхтело, елозило, плевалось и визжало и я по уши погрузился в этот дурдом.
Боясь быть размазанным по стенке, я спрятался за спиною разруливающей движение воспитательницей. Она щедро раздавала на все стороны подзатыльники, хватала зазевавшихся безобразников за ухо, арестовывая их возле себя.
– Ах ты сволочь такая! Сколько раз тебе говорить, не бегай. Когда-же тебя дебила, переведут в старшие классы на другой этаж – выговаривала она очередному, с поцарапанным носом, мальчишке.
Потом снова захрипело и зазвонило и ученики, подгоняя друг друга пинками и кулаком в спину, мгновенно исчезли в классах.
Захлопнулись двери, и наступила тишина и я, наконец, мог полностью открыть зажмуренные глаза.
Теперь-то я понял, как повезло мне с братцем, хотя он тоже учился в этой же школе и, наверное, на переменах тоже был таким.
Я не знал, сколько длятся уроки, но уже научился считать до десяти. Ровно через столько – передо мною появилась мама и мы, наконец-то смогли уйти.
На улице весело щебетали птички и жарко светило солнце. Как хорошо – светло и тепло!
– Мама – сказал я, решительно отметая все возражения – я не пойду в эту бандитскую школу. Ты представляешь!!! Там учительница таскает всех за уши, раздает затрещины и ругается как этот самый….. ну же!! … Забыл….такой с лошадью…Ну ты понимаешь!
– Как извозчик – машинально подсказала мне мама, она явно думала о чем-то своем и со мною не спорила.
Придя домой, я стал ждать из школы брата. Мне надо было задать ему кучу вопросов, а заодно заранее подлизаться, чтобы он в этой школе меня защищал.
Выжить в одиночку там будет трудно!
***
Посреди лета, а может быть через неделю, меня снова повели в школу, но мама меня успокоила, что в каникулы там никого нет – никого, кроме таких же, как я несчастных будущих первоклассников.
В ожидании, каких-то тестов я слонялся по коридору и заводил шапочные знакомства с важными мальчиками в галстуках и даже в очках. Девчонки понятное дело меня никак не интересовали, только мешались под ногами и хихикали в кулак.
Ребята как на подбор были зубрилы и хвастались, что не только знают буквы, но и умеют читать. Но больше всего меня поразило, что они прямо таки рвутся и в первый класс и вообще в школу.
Ну и дураки! – Не понимают, чего теряют!
Потом подошла наша очередь, и я на дрожащих ногах зашел в класс.
Там меня как обезьяну поставили на стул, я, запинаясь, прочитал какой-то глупый стишок, забыл, как зовут маму, а на вопрос где я живу, бодро ответил – дома.
Когда мне дали в руки огромную книгу с картинками и такими же огромными буквами, я просто на ходу придумал по картинкам текст и долго рассказывал только что родившуюся сказку.
Меня попросили все таки хотя бы назвать написанные в книжке буквы и я очень обрадовался узнав буквы М и Ж, потому что часто видел их в общественном туалете.
Пока я мучился, отгадывая буквы, какая-то тетка назвавшаяся директрисой, наклонившись к маминому уху, спросила ее громким шепотом: – а ваш мальчик умеет попку вытирать!?
На что мама торопливо кивнула. Вообще у нее был, какой-то смущенный и растерянный вид. Похоже, она меня стеснялась.